Две части от звезды. Встреча

С губ срывается судорожный вздох. Саша прикрывает глаза на пару мгновений, чтобы вырваться из сотканной им в порыве вдохновения хрупкой паутины истинного искусства — без особенной охоты возвращается в реальный мир. Он возвращается, но не спешит запахивать душу. Остается таким же страстно открытым, вовсе не боясь услышать отказ. Его совершенно не пугает возможная критика. Главнее всего для юноши то, что подарили ему эти малочисленные минуты. Минуты, наполненные драйвом, азартом, воодушевлением; минуты, когда ты можешь кричать хоть во всю глотку то, что копится вот уже много лет, и тебя в любом случае услышат: не жюри, как правило, заботящиеся только о собственной выгоде, а кресла, хранящие в себе благодарность некогда сидящих на них зрителей, услышат нимфы, заботящиеся о вечном покое царства драгоценного мастерства. Поэтому Петрова совершенно не огорчает, когда он слышит отдаленное «следующий». Улыбается только шире, а в глазах плывет безмерная доброта. Понимает, что это далеко не конец, а начало — великое начало огромного и длинного пути его собственного становления как творца. Юноша собирается уйти, перед этим резво подаваясь вперед для поклона и благодарности, но замирает, слыша среди нескладного хора приглушенных голосов один звонкий и решительный. Его взгляд цепляется за фигуру, постепенно выходящую на свет. Саша только слушал — для него это было ценнее, не придавал значения эмоциям на лицах жюри, потому что даже не старался вглядываться — был ослеплен витающим в глубине зала мраком, где и расположились уважаемые люди. Но вышедший к нему Олег Евгеньевич (не узнать актера было крайне трудно) заставил обратить на себя внимание. Студент не знал, что именно так повлияло на его внутренние изменения, но как только посмел заглянуть в темные глаза Меньшикова, его тут же сковал страх. Никогда прежде остро не реагирующий и не воспринимающий оценку своего творчества, до дрожи забоялся любого изречения от мужчины. Невозможно, но это было так. Его волнение могли выдать только внезапно нахлынувшая бледность и рассеянно хлопающие глаза, в остальном — парень держался достойно. И все же. Странно было ощущать такую непривычную слабость и в мгновение стать настолько зависимым от чужого мнения. Саша мог поклясться, что не слышал и не ощущал биение собственного сердца, в разуме прородилась неприятная пустота, а в ушах зазвенела давящая тишина, стоило Меньшикову вынести окончательный вердикт о том, что ему не место в театре. В этот момент, пожалуй, случилось самое страшное для мальчишки — он впервые засомневался в том, что ему следует продолжать идти за мечтой. Это чувство было сравнимо с тем, будто Саша лишился чего-то настолько важного, без чего бы его жизнь являлась не жизнью вовсе, а скучной бесцветной пародией. Раздался финальный вопрос. Через все тело вихрем пронеслись электрические импульсы, и только после этого Петров смог свободно вздохнуть. Банально поспешив с выводами, он благополучно чуть не вогнал себя в могилу. Губы задрожали в порыве немой признательности, глаза заблестели от ненавязчиво выступившей слезной поволоки прорвавшегося счастья. Хотелось сказать так много, но в то же время Саша осознавал, что выдать все и сразу будет некрасиво и не к месту. Хотелось сказать, потому что Саша всем своим существом был уверен, что именно этот человек, позволивший ему так много одним вопросом, был способен понять все переживания, мучившие парня в течение долгих лет. — Сыграю, — после приличной паузы Петров наконец-то дал ответ, растерянно улыбаясь, потому что не верил и не поверил бы, пожалуй, никогда такому чуду, — Кого хотите сыграю, Олег Евгеньевич! — радостно воскликнул мальчишка, нисколько не скрывая своих эмоций — хохоча открыто и добродушно. Он буквально светился изнутри.