Две части от звезды. Встреча

Тяжелое дыхание, очерченное в рамки такого совершенно банального, простого вздоха на другом конце линии, едва не заставило и так перепуганного Сашу свалиться на пол от внезапно хлынувшей слабости во всем теле. Ноги резко подкосились, но парень вовремя примкнул спиной к стенке. Грудь сдавило так невыносимо, будто на нее вогрузили тонны самого тяжелого металла на планете. Мальчишка вроде бы дышал, вроде бы и сердце у него билось, вот только он напрочь не мог почувствовать этого. Не мог ощутить свою целостность. Не слышал ничего, будто с рождения глухим был. Не видел — даже не мутность перед глазами рябила, а тьма без малейшего намека на самый тоненький просвет. Петров расценил для себя короткий, жесткий выдох в исполнении мужчины как определенное и четкое отрицание всему, на что он поддался так наивно и бесконтрольно. Иначе говоря, этим выдохом Меньшиков подтвердил опасения студента. Опасения, что он лишиться самого дорого приобретения, толком не успев даже полноценно проникнуться этим подарком судьбы. Абсолютно сумасшедший вопрос, обрушившийся на Сашу, расколол все его страхи. Поверг в кристальное состояние оцепенения и вместе с тем явился тем, что вдохнуло в него, почти успевшего распрощаться с найденной частью себя, новые силы и надежды. Оказалось, что Меньшиков понимает гораздо больше, чем он мог ожидать. И как такое возможно — уму непостижимо. Саша теряется. Ноги повторно подкашиваются, но на этот раз юноша позволяет опутать себя нахлынувшей усталости и плавно опускается на пол. Он оживает, чувствует себя совершенно целехонького. Чувствует тяжесть собственного тела. Начинает видеть, слышать. Может дышать и принимать биение сердца. Соображает, правда, туго, потому что миллиарды мыслей лихорадочно носятся из угла в угол. Холодная ладонь ложится на сухие приоткрытые губы, дрожащие сейчас от невнятных порывов что-то произнести — он оберегает себя от того, чтобы на этот раз не сболтнуть ничего лишнего. Чтобы сначала хотя бы попытаться собраться. Трудно. Что ему отвечать? Невзрачный вопрос оказался для Петрова истинным спасением и еще раз, в очередной раз, словно хорошая такая, бодрая пощечина, напомнил ему, что Олег — его все. Что Олег тот, за которым он последует всегда и везде. Что ради этого человека, если потребуется только, Саша душу выпотрошит, вывернет, перешьет и будет жить продолжать. Это было так безумно, так дико, но правильно — вот то, что точно мальчишка знал в тот момент. Правильно. Так, как должно быть. Но все же эмоции — эмоциями, а ответить что-то здравое, внятное да следовало. Вопрос, заданный Меньшиковым, бесспорно, расцвел для юноши в лучшую поддержку. Но как-то не придал значения Саша тому, что актер и вправду приехать готов. Поэтому и адреса своего озвучивать не стал, пропустил этот момент, зажевал как-то неосознанно. А вместо этого, наконец, с мыслями собраться смог. Не стал искать оправданий, не стал лавировать изощренными фразами, чтобы только себя от такого детского поведения отмыть. Не стал. Потому что знал, теперь совершенно точно знал, что мужчина примет его любого. — Олег… Евгеньевич… Простите, пожалуйста, — осторожно совсем, хриплым голосом, в котором еще остались напоминания от пережитого срыва, заговорил мальчишка. — Простите, что как дурак себя повел. Так случилось просто. Не смог сдержаться, — Саша мягко усмехнулся, потирая пальцами уставшие глаза. — Ведь у всех бывают проблемы. Но они решаются. Навалилось что-то, вот и… Ладно, в общем, извините. Я не хотел, чтобы на Вас все рухнуло. Это лишнее. Просто я ж совсем не ожидал, что Вы вдруг позвоните! — добродушное веселье снова всхлынуло в студенте, и раздался его негромкий, теплый смех, который уже был абсолютно непритворным. Теперь-то Петрову стало гораздо лучше. — Я… может, хех, обнаглею немного, но все же спрошу: почему Вы звонили? Я готов ответить на все, что нужно.