Глава 18. О.Е.
10 марта 2019 г. в 19:59
Все, что понял Меньшиков за несколько последующих секунд, так это то, что разговор телефонный ни в коем случае прерывать нельзя. Вот сейчас, пока мальчишка там успокаивается, в себя приходит; пока по осколочкам собирает дыхание, пока слова выстраивает более-менее удачно и смеется, уже не уходя в отрыв — Олег должен его слушать, чувствовать, быть рядом даже на злосчастном расстоянии, которое из него самого силы выбивает не хуже, чем крепкий алкоголь, и позволять прорастать в себя все дальше и дальше, несмотря на обжигающее чувство недополета.
Его вытерпеть надо, пережить — расстояние это. Иначе все, что было сегодня таким манящим и волшебным, таким ярким, насыщенным, перечеркивающим любые другие эмоции, просто-напросто уйдет на задний план. С этим чувством нужно переспать. И потому мужчина покорно отпускает нить собственного вопроса, позволяя Саше увести его совершенно в другую сторону, отвлечь от негативных, грубых мыслей и зацепиться за другую, немаловажную для каждого из них, тему.
— Такое спонтанное желание вышло, — с улыбкой на губах отвечает Меньшиков на фразу о своем неожиданном звонке, по привычке интонацией вознося прилагательное выше, и тихо смеется, потому что этот смех — он изнутри, случайный совершенно, не сдержанный крепкими конструкциями стойкого образа и четких правил жизни. Он просто решил отпустить ситуацию и идти по касательной — словом, помнить о ней, но не влезать той острой иглой, которую для этого подготовил.
— Тоже, Саш, сдержаться не смог на самом деле. Ну, вот извело меня всего прямо до тряски, думаю «все, крыша едет», представляешь? — голос ласковый, с игривыми нотками. Свет в кухне у Меньшикова так и не включается, потому что в темноте уютней, и он возвращается к окну, чтобы увидеть сонные, но вечно поддерживающие жизнь огни, которые теперь загораются раньше, чем положено. Почти зима ведь. Холодная и острая зима, от которой прятаться не хочется впервые за долгое время. Зима, в которой все кажется волшебным и совсем-совсем смешным; в которой любая проблема не несет никакой печали, потому что на другом конце незримой связующей нити родной человек. Родной не кровью, а душой, и восторга от этого не скрыть и не спрятать.
— А ты ответил — и спокойней стало. Легче, Саш, — Олег замолкает на пару секунд и, потирая пальцами шею в попытке опустить себя с небес на землю, добавляет каким-то грозным полушепотом. — Чушь-то какая! — и снова смеется, незаметно для самого себя увлекаясь телефонным разговором. Меньшиков больше любил говорить в живую, чтобы каждую эмоцию своего собеседника перебирать по частичкам, но именно сейчас разговор стал этому равносильным, естественным.
— Я хотел дать тебе пару советов на завтра, — словно собравшись с мыслями, начинает мужчина, прислонившись бедром к подоконнику, и в голове меняет слово за словом. — К каждому человеку свой подход нужен. И завтра к тебе будут рваться люди самые разные, именно рваться, понимаешь, Саш? Будут слова не те говорить, смеяться, мешать, даже улыбаться ну-вот-не-так, не так — чтобы ты не выдержал, не сыграл. Но надо будет сыграть, — Меньшиков пальцами постукивает по краю подоконника и выдыхает, резко так, напряженно, — потому что я хочу, чтобы ты сделал это. Я видел, как ты можешь. А проблемы твои, которые у тебя там навалились, говоришь, ты их из головы вообще выбрось! Один не решишь — решим вместе, потому что я за тебя, Саш, переживаю. Никогда у меня телефонный разговор так вот не начинался, с откровения души. Ни-ког-да, — у Олега глаза даже сейчас светятся просто потому, что он говорит все это именно Петрову. Ему надо сказать, у него желание говорить перекрывает любое другое желание.
— Так что это теперь наше общее откровение. Пополам все твои беды поделим, договорились?