Две части от звезды. Встреча

Меньшиков в эти огромные глаза напротив смотрит и буквально тонет в океане непонятных самому себе ощущений, которые искрами от Саши к нему передаются. Это что-то новое для всегда рассудительного и спокойного в общении Олега, что-то незнакомое, но запредельно близкое и родное. И чужая рука, коснувшаяся его ладони, тоже безумно странные чувства из мужчины вытягивает, просто на кусочки его разрывая и соединить пытаясь по-новому — не так, как возможно, но так, как необходимо каждому из них. В этих глазах он видит сейчас не Сашу, а свое собственное отражение, что означало только одно: мальчишка весь для него сейчас, весь с ним. И это не закрытость, это попытка впитать в себя человека до самого конца, без остатка, со всеми плюсами и минусами, о которых сам Меньшиков и помнить забыл. Он улыбается — мягко так, как будто все-все понимает, как будто их внутреннее, их самое потаенное давным-давно открыто друг перед другом, и уже готовится Сашу расслабить легкой, ироничной фразой, описывающей эту ситуацию донельзя лаконично и точно, но… Тот в один миг оказывается настолько напряжен, настолько потерян в своем мироощущении, что выглядит так, будто внутри него только что взорвалась сверхновая. И Меньшиков вылавливает, выхватывает осколки этого взрыва, и через себя, через сердце их пропускает, до последнего, стараясь понять, осознать, что этот мальчишка сейчас внутри перемалывает; что он, именно он чувствует, потому что у самого Олега какая-то буря происходит в голове, в сознании; его как током прошибает до кончиков пальцев от одного вида оппонента. А потом Сашка отходит, нет — шарахается, как ошпаренный. И у Олега какая-то нить, связывающая мозг и чувства, обрывается; он выходит за границы своего футляра, в котором существовать привык, и смотрит на Петрова удивленно-непонимающе, желая услышать хотя бы полутон реакции, который станет ему вспомогательным, оживляющим, растолковывающим. Но его нет. Саша что-то говорит, начинает уходить. И Меньшиков, как завороженный, двигается следом. А в голове один вопрос мечется: «Что я сделал не так? Что не так?» Волнение захлестывает через край: становится сначала невыносимо жарко, а потом медленно, тяжело окутывает холод, пробираясь до самых костей и выламывая устоявшиеся нормы поведения и какие-то законы жизни. Сейчас развернуться и уйти — неверный ход. Сейчас верно — нагнать, ухватить под локоть сильными пальцами, к себе развернуть каким-то полурывком, и глаза в глаза. Чтобы Саша увидел в них уже свое отражение и мечущийся за ним страх — точно такой же, как его собственный. И Олег выбирает «верно». В две секунды равняется с Петровым, сжимает его руку чуть выше локтя пальцами и резко разворачивает к себе, врезаясь тяжелым взглядом в эти голубые, бешеные омуты. — Ты напуган, — как диагноз обрушает на Сашу мужчина ровно два слова, в глаза его всматриваясь, и даже не думает хватку ослабить. — Чем, Саш? Тем, что я приехал? Тем, что я вот прямо сейчас перед тобой стою? — Олег не может сдержать слабой улыбки, которая губы трогает на несколько секунд, и свободной рукой воротник чужого пуховика оправляет. — Никуда не пойдем, пока не скажешь мне, что у тебя в голове творится. Ни-ку-да, — он качает головой и смотрит серьезно, строго, не давая и шанса на протест. Пока ответа не получит — с места не сдвинется.