Две части от звезды. Встреча

Головка плавно скользит по губам, и Саша расценивает этот обманный жест как знак, как позволение продолжить начатое безрассудство. Ведомый накалившимися чувствами, в предвкушении распахивает губы, вытягивает шею, безмерно жаждущий вновь ощутить солоноватый привкус на своем языке. И скулит с горькой досадой, с неистовой жалостью, когда его прерывают, ведь лишают такого уникального шанса впитать каждой частичкой новые мелодии, открыть новые двери. Чтобы самому изучить и еще больше понять; еще сильнее убедиться, что они и правда должны быть рядом. Но Саша благодарен мужчине за то, что тот избавляет его от нахлынувшей безысходности, и «спасибо» вышептывает не в привычной манере, иначе: когда его встряхивает от жгучего прикосновения, когда он бессовестно стонет в чужие губы. Но все его существо замирает, когда воздух выскребывая, доносится до слуха глубокое «не выдержу». А потом снова мальчишку закручивает в катастрофическом урагане из поцелуев. Он вскидывает голову — не робея, выпрашивает еще больше символов беспрекословной принадлежности. Дрожит под волей сильнейшего, млеет в руках, утопает в яркости ощущений. Контур губ вырисовывает мимолетная, несдержанная улыбка — Петров так счастлив от подобной беспечности. В голове вспыхивают прообразы кричащих фактов: парню хочется всем рассказать, кому он отдан, и кто отдан ему, и в то же время сохранить это в самом важном и ценном секрете. Сашка ко всему готов и всего желает. Пластичное тело распаляется до предела. Мальчишка по своей юношеской необузданности так и рвется зарычать, что больше не сможет ждать. Но необходимо. Студент, насколько это было возможно, внимательно вглядывается в огненный небосвод с невинным сомнением, немым вопросом «точно ли?». Потому что в глубине все еще таится надежда на запрет воздержанию. Потому что они могут, действительно могут прямо тут, прямо сейчас, как самые последние чокнутые люди на планете, всего-навсего крепко одержимые любовью. Но Меньшиков настаивает, выражая твердое решение в своих последующих действиях, и Саша, насильно отдергивая себя, зарывая изворотливую детскую настойчивость, нетерпеливость, слушается. Пока мужчина приводит в порядок свой внешний вид, Петров жмется к стене, прикрывая глаза и, как можно больше вбирая в легкие воздуха, грузно выдыхает. Прохладной ладонью проводит по горячей шее, ухмыляясь — даже боится предположить, сколько следов оставил за собой худрук, но невероятно хорошо становится от таких соображений. Саша не отвечает на распоряжение Меньшикова. Только выжидающе смотрит, бессознательно облизывая губы. В его голове рождаются такие картины, что даже самому стыдно признаваться. Однако слабости не лишают парня от вскипевшего вдруг азарта. Мальчишка первым шагает вперед, первым же доходит до машины и останавливается. Останавливается возле двери, открыв которую, смог бы оказаться сидящим рядом с водителем. Он демонстративно улыбается, вскидывает искрящийся хитростью взгляд на подошедшего Олега, опускает руку, чтобы потянуть дверь на себя. Выжидающе медлит, чтобы увидеть хотя бы каплю недовольства и гнева, отрицания в затянутых чернотой глазах. Ему это нужно. Его это… заводит. И его будоражит опасность, исходящая от худрука, когда момент затягивается на слишком длительное время — на то время, которое мужчину нисколько не устраивало. Азарт с ароматом непристойной наглости в голубых глазах меркнет. Петров отходит дальше, открывая заднюю дверь, и скрывается в автомобиле, усаживаясь ровно туда, куда и было велено изначально. Возбуждение, кажется, только крепчало и усиливалось. Перед глазами фантазийными мазками писались новые картины. Опьяненный соблазном, Саша совершенно точно не стремился упустить эти ощущения, наоборот — потянулся бы ближе при удобном случае. И все же в тугих залежах сомнений тихим эхом что-то панически твердило о возможном прекращении взметнувшейся страсти. О том, что здравый рассудок невольно притеснит истинные чувства. Но парень не нуждался в воздухе, которые раз за разом отравлял его все прожитые года. Он хотел уйти глубже в толщи воды, побольше ее, чистой глотнуть, чтобы до конца заполнить себя вниманием необходимого человека — его мира, его жизни, его Бога, к которому сейчас прильнуть надо было, а не сидеть поодаль.