Две части от звезды. Встреча

Олег скалится в довольной ухмылке, слыша надрывистое, хриплое дыхание Петрова, его слова, веющие уверенностью наперевес с возбуждением, и всей ладонью оглаживает его поясницу. Чувствует, как та прогибается под прикосновениями, и не может себя контролировать: сжимает нежную кожу, еще больше вытягивает ремень на себя, улавливая попытку отстраниться, и почти задыхается, когда это движение сменяется уверенным толчком назад. Перед глазами все расплывается в какой-то непонятной попытке организма отрезвить своего обладателя, но все, что может несравненный, «полностью контролирующий ситуацию Меньшиков» сейчас — когда стройные бедра подаются навстречу, позволяя члену скользить между ягодиц совершенно пошло и откровенно, — так это шумно выдохнуть и, сглотнув вставший в горле комок, прошептать разрезающее тишину «невероятный». Потому что Саша действительно невероятный. Со всей своей харизмой, с этой улыбкой, выбивающей последние силы, с глазами, света и остроты в которых больше, чем где бы то ни было, с этим отчетливым «ОлегЕвгенич» на губах — невероятный. А теперь еще и… с тонкой талией, с податливой поясницей, с нежной шеей, плотно сжатой тяжелым кожаным ремнем, такой покорный и одновременно с этим требующий больше и больше внимания с каждой новой секундой — просто недосягаемый. Меньшиков запоздало чувствует, как им незаконно управляют в этот самый момент: когда бедра подаются навстречу снова и снова, заставляя двигаться вперед, прижиматься ближе, не отводить глаз от собственного члена, идеально расположенного между чужих ягодиц. Действительно управляют. На затворках сознания выпечатывается грозное «как же ты влип», но сердце отрицает и просит еще. — Сашура, Саш, стой… — мурлычет мужчина на привычный себе манер, и в этот самый момент, склоняясь чуть ниже над спиной мальчишки, слышит его восторженный шепот, который выбивает из-под ног землю так же ярко, как светились глаза Петрова, стоящего на сцене этим же самым днем. Кончик носа актера касается кожи на чужой спине ровно между напряженных лопаток. Пальцы правой руки, выпуская ремень, проминают матрас где-то в стороне за поиском опоры, и он скользит влажными губами выше, к шее, целуя возле самых волос, свободной ладонью поддерживая под грудь. Вдыхает запах, стоящий в комнате — запах секса и полного отречения от себя для полноценного крепкого союза. — Пленительный мальчик, — шепчет Меньшиков возле уха парня, оглаживая левой рукой основание его шеи, касаясь края ремня. — Но, видимо, настолько же плененный, — губ касается самодовольная усмешка, которая слышится и в голосе. Пальцы проникают под ремень, ослабляя. Вытягивают конец отрывистым движением, освобождая. Олег медленно вырисовывает жадным взглядом линию, четко повторяющую ту, что оставила грубая кожа. Касается ее губами, горячим мокрым языком, чувствуя, как трепещет свободное, но беспомощное тело под ним. Напряженно выдыхает и прижимается грудью к спине. Не давит, совсем нет — дарит жест доверия. Прикосновение из разряда «я тебя не оставлю», за которым следует поцелуй в ворох волос на затылке из порядка «потому что ты принадлежишь мне». — Не вздумай шевелиться, — вкрадчиво требует Меньшиков, прежде чем уверенно сместить ладонь от шеи обратно к груди, задеть подушечками пальцев напряженные от ожидания соски, увести касание к низу живота. И вместе с тем — теплыми поцелуями по спине, яркими покусываниями вдоль острых крыльев выступающих лопаток, горячим дыханием на пояснице — к ягодицам. — Закрой глаза, — требует, не проверяя. Возлагает на Петрова большие надежды. Касается пальцами изнеможденной в долгом напряжении плоти, подушечкой большого растирает выступающую с головки смазку по всей длине. Щекой жмется к изогнутой пояснице, мелкими поцелуями поднимается выше, замирая возле самой шеи вместе с прикосновением собственного члена к одной из ягодиц. Влажными, липкими от смазки пальцами оглаживает вторую. — Представь, что мы все еще гуляем в парке, — нагло вышептывает Олег, скалясь в насмешливой улыбке, нетерпеливо выводит узоры на чужой коже, сжимая в горячих ладонях. — Что ты все-таки привел меня на набережную. Представь, как там красиво, если… — дыхание задерживается, когда указательный и средний палец останавливаются возле влажного расслабленного колечка мышц. — Если сможешь, лисенок, — хриплый выдох сдает Меньшикова с потрохами: он возбужден так, что готов зарычать, что и делает, проникая в узкую дырочку сразу двумя пальцами на всю длину и по-собственнически кусая Петрова за плечо. Так, словно все это безобидная игра между парой тигров, когда на деле — тяжелый бой. Хорошо, что не на смерть, а на удовольствие. Пальцы внутри мальчишки медленно поворачиваются, растягивая, не давая привыкнуть сразу, и совершают резкий поступательный толчок глубже, пока мужчина бесцеремонно впивается поцелуем-меткой в Сашину шею, измученную сегодня, казалось бы, предостаточно. Но не для Олега. Он вылизывает каждый доступный участок разгоряченной кожи второй, третий раз, отвлекая и выбивая последние остатки самообладания из Петрова. Он хочет слышать стон даже от собственного дыхания на его теле. — На набережной красиво? — тихо спрашивает мужчина, вдыхая возле плеча Петрова глубоко и спокойно. Он, этот взрывной мальчишка, будто был создан для него, для этого момента. Но вместе с тем — оказался запретным плодом. Самым сладким среди остальных. Пальцы медленно, с хлюпающим звуком выходят. Гладят чувствительную кожу, надавливают, ласкают. — Ты бы хотел оказаться там сейчас? Вместо того, что имеешь? — не без интереса спрашивает Олег. Его голос настолько нежен сейчас, словно он хочет показать весь контраст своего мироощущения. Потому что в следующие секунды он смело толкается бедрами вперед, упираясь напряженным членом в ложбинку между ягодиц, скользя вниз, к поджавшимся яичкам, и медленно поднимается обратно. — Ответь без слов, — он прижимается головкой к раскрытому, влажному отверстию и максимально медленно вводит ее в податливое тело, пальцами сжимая одну из ягодиц.