Две части от звезды. Встреча

Олег расслабленно оглаживает ладонью бедра Петрова, стараясь сдержаться, выпутаться из собственных мыслей, которые тянут вперед, которые требуют большего — чтобы не причинить вред. Чтобы не сделать больно, потому что он не простит себе Сашиной боли, не простит себе его загнанного взгляда после, слабых улыбок, попыток избежать общения, если вдруг что-то пойдет не так. Потому что он Олегу нужен не на один вечер, даже не на два, не на три, не на месяц — он этому мальчику готов посвятить каждую секунду своей оставшейся жизни, наблюдая за его взлетами и вынужденными падениями, за его ростом, за его стремлениями, направляя его в верное русло, помогая выбрать путь. Вот так вот зацеловывая каждый сантиметр его нежной кожи, накрывая собой, как спасительным бронежилетом, чтобы оградить от внешнего мира и его жестоких, разрушительных рубежей. Меньшиков хочет окружить заботой. Хочет растянуть удовольствие, окутать мягкими объятиями, зацеловать все тело своего маленького лисенка, чтобы тот забыл о том, что тоже является хищником, и полностью отдался в его руки. Только, видимо, хищники подчиняются далеко не ласке — уверенное движение стройных бедер выбивает дух, словно громкий удар друг о друга двух встречных автомобилей. Олег задушенно стонет в Сашино плечо. Воздух из его легких вырывается с хриплым звуком, пока по телу медленно разлетается волна пленительного удовольствия. Пространство сужается до собственной головы, в которой происходит фатальное смещение нежного и ласкового настроя в центр. Этот настрой окружается тремя стенками из силы, возбуждения и пошлости, которые сближаются все больше и больше, пока не достигают полного уничтожения своего ментального врага. — Мой маленький нетерпеливый мальчик, — полушепотом произносит Олег над ухом Саши, улыбается, чувствуя, как податливо чужое тело, как плотно охвачен собственный член напряженными мышцами. Скользит рукой вдоль позвоночника, продавливая подушечками пальцев, и плавно сменяет эти касания теплым торсом, когда прижимается ближе. Ладонью оглаживает тонкую шею, игриво надавливает на вздернутый подбородок, указательным пальцем проходится по губам, заставляя их приоткрыться. — Неужели ты не знаешь никаких правил приличия? Неужели не чувствуешь черты, которую пересекать опасно? — вкрадчиво интересуется Меньшиков, осыпая мальчишку вопросами, на которые тот явно не сможет дать ответа прямо сейчас. Не потому, что их надо обдумать, нет, совсем нет. И не потому, что в них риторики больше, чем в чем-либо другом. Скорей всего даже не потому, что он сам не захочет отвечать. Просто не успеет. Потому что Олег теперь не будет пытаться себя сдержать — он уже решил это, когда впитывал в себя чужой упоенный удовольствием стон и когда, скалясь в самодовольной усмешке, слышал это сомнительное «все хорошо». — Отвратительное поведение, — рычит мужчина чуть громче, чем стоило бы, в следующий же момент толкается бедрами вперед, заставляя член внутри разгоряченного тела сдвинуться с места, и проникает пальцами в рот Саши прежде, чем тот успеет на это как-либо отреагировать. Пачкается в чужой слюне, чтобы тут же размазать ее по губам и подбородку, спуская ладонь ниже. Сжимает в грубой хватке сильных пальцев пылающую шею, совершая рывок вверх, чтобы оторвать мальчишку от простыней и прижать ближе к себе. Снова вжимается бедрами в его ягодицы, зная, каким болезненным будет следующее движение, и хрипло смеется, все же медленно выходя из жаркого, желанного тела. — Стоило бы наказать тебя, закончив прямо сейчас. Оставив лежать так — возбужденного, голого, открытого для всего, — шепчет Меньшиков, скользя носом возле Сашиного уха, выдыхая прерывисто и тяжело. — Но наказать вместе с тобой и себя самого мне нет никакой выгоды, лисенок, — улыбка его ярко прослеживается в каждом выговоренном слове. Только Олег умеет так — улыбаться интонацией, но и уничтожать ей одновременно. Игриво кусать возле самой шеи и… резко вгонять член в хрупкое в сравнении со своим тело, одним толчком стирая последние следы разума из своих действий. Потому что слов больше не остается: все теперь заключается действиях. Потому мужчина действует, грубо вдавливая плечи Сашины в изрядно смятую простынь, пальцы в его волосы светлые запускает, заставляя голову поднять, пошло касается языком мочки уха, прикусывая ее зубами, прежде чем совершить еще одно поступательное движение. Он чувствует каждый сантиметр тела под собой. Чувствует любой его импульс, откликаясь пульсацией члена внутри влажной от смазки дырочки. Чувствует, как колечко мышц сжимается вокруг головки, не выпуская, и буквально выстанывает благодарность хриплым рычанием куда-то в плечо. А потом — довольно нежной просьбой: — Хочу тебя видеть. Олег плавно отстраняется, наблюдая за тем, как из резко опустевшего узкого отверстия вытекает смазка. Касается пальцами, растирая выступившую жидкость по ягодицам, и плавно подхватывает своего мальчика под бедра, легко разворачивая на спину. Позволяет ему увидеть себя, возбужденного до предела, с пеленой жадного желания на темных, блестящих в полумраке глазах, с хищной улыбкой, обнажающей зубы — чтобы взамен получить то же самое. Лицо Петрова, исчерченное дорожками от высохших слез, приоткрытые губы, переливающиеся, где их достигал тусклый свет, следы от слюны и смазки на стройном теле. Все, что разжигало внутри бурю и самый настоящий пожар. Мужчина смотрит на Сашу так, словно они знакомы миллион лет, и в этом взгляде есть весь спектр эмоций от нежности и обожания до остервенелого, дикого желания оставить свои метки, которые юному дарованию так предательски шли. Меньшиков оглаживает красивые выступы чуть выше самого низа живота — тазовые косточки, скользит ладонями под поясницу и склоняется над изнывающим от ощущений парнем. Жмется к его члену торсом, позволяя испачкать, и улыбается, подхватывая одной рукой его колено, чтобы пошло отвести в сторону и еще раз пройтись пальцами по ягодицам, скользнуть меж них, надавив чуть сильнее. — А чего хочешь ты?