Две части от звезды. Встреча

Россыпь поцелуев на губах доводит Петрова до полной потери бдительности. Он забывается настолько, что сперва даже не совсем понимает, как жестоко его тело оставили одиноко дотлевать, лишив возможности подарить в ответ блаженную разрядку в окружении мягких, приятно пульсирующих стенок. Этот факт доходит чуть позже, порождая собой совершенно глупую обиду, которая молниеносно распадается, стоит крупной алой головке вновь напористо раскрыть собой влажный, покрасневший вход и двинуться по знакомой траектории, вырывая из трепетно вздымающейся груди мальчишки глухой стон. Саша, не имея возможности контролировать себя даже на самую малую долю, отрешенно закатывает глаза от нескрываемого удовольствия, с благодарностью жарко оглаживая ладонями плечи мужчины. Расфокусированный взгляд возвращается обратно, к лицу своего божественного воздыхателя, правда, надолго задержаться на искаженных в сладострастии чертах ему не сулит. Охваченный словно тяжелыми цепями внезапно рухнувшей нежностью юноша, застанный врасплох любовным касанием к своей руке, смущенно жмурится и поджимает губы, непроизвольно сжимаясь сильнее, ощущая помимо сумасшедшего трепета изнутри хлещущее через край желание Меньшикова, прорывающееся в к черту сбитом дыхании и дрожащем в дьявольской предоргазменной агонии теле. Вышептанные, словно в бреду, слова Олега, как и все предыдущие, как и все его жаркие прикосновения, как и каждый вожделенный взгляд черных, словно деготь затягивающих в свое нутро, глаз являли собой намного больше, чем даже самое сокровенное, долгими годами вынесенное признание в любви. И, ощущая это, Саша млел, вместе с Королем своей жизни выдвигаясь к итогу их первой совместной проходке, которая совершенно точно должна была стать началом большой и длинной дороги. Петров дуреет безотлагательно, когда, вдыхая его аромат, в довольстве вбирая вкус его тела, Меньшиков окончательно сбрасывает с себя оковы. Кажется, на подкорке подсознания юноша даже слышит их громовой звон. Безрассудная улыбка поселяется на влажных губах, а затем контур губ исписывается открытой буквой «а», оболочку которой прорывает надсадный стон, отражающий в себе неподдельное наслаждение. Горячее семя мягко обволакивает, решительно заполняет собой отданное во власть молодое тело. Саша тянется в ответ, вжимается плотнее в горячую грудь, бедрами бесстыдно подается навстречу и скрещенными на пояснице мужчины ногами будто бы подталкивает, прося спустить все до единой капли. Совершенно дикое желание, объяснить которое сейчас не представляется возможным. Только помимо дикости прорезавшийся порыв не остается обделенным высшими чувствами. Мальчишка не озвучивает, не шепчет даже, а губами рисует беззвучные «спасибо», потому что действительно счастлив до одури: счастлив тому, что принадлежит этому человеку; счастлив, что его возлюбили так нежно и жарко как никогда; счастлив, что хотя бы на одну ночь оказался достойным познать великие, далекие от обыденных, человеческих знаний ощущения. Ему хочется плакать. Но не как маленькому ребенку, которого лишили глупой прихоти. И не так, как плачут женщины, создавая пустые скандалы. Ему настолько хорошо, что становится больно. Больно понимать, что этот чудесный союз возымеет окончание. Что сказка закончится, декорации рухнут, и он снова будет один с извечной темнотой окружающих душ. Поэтому моментом, когда они еще едины, Саша старается насладиться всецело, с отчаянием ухватывая каждую секунду. Вздрагивает от любого движения Олега, панически боясь потерять драгоценное тепло. — Если бы Вы были всегда рядом… мне бы не пришлось звать, — Петров говорит хрипло, растягиваясь в короткой, нервной ухмылке, которую тут же прячет, болезненно прикусывая нижнюю губу. Старается придать своему тону как можно больше спокойствия, но эмоции, льющиеся через край, с которыми ему, по природе своей открытому, невозможно совладать, выдают истину. Он мог бы сыграть, вот только лгать Меньшикову не посмел бы. И дело было вовсе не в его статусе и не в важности личности. Дело касалось того, чего самому пока еще было сложно и страшно осознавать. Ведь знать, что если без Него хоть секунду, и ты сгниешь, разрушишься изнутри, умрешь… страшно? — ОлегЕвгенич, — произносится шепотом, на вздохе — потому что действительно дышит им — и Саша с вожделением заглядывает в черные глаза, вновь обращенные к нему. Ладонь тянется вперед, и кончики пальцев скользят по изгибам плеча, поднимаясь выше, к шее, заканчивая путь на лице, которое уже не изучают, а блаженствуют от легких прикосновений. Юноша снова рвано улыбается, потому что не может скрывать своей радости быть вместе, как и не может скрывать опаски и волнения, отражающиеся в изменившихся секундами позже чертах лица. Светлые глаза предательски наполняются влагой, но Петров продолжает улыбаться, продолжает с любовью поглаживать по щеке, по лбу, вышептывая к начатому: — Я знаю, что это… несбыточно. Поэтому, пожалуйста. Пожалуйста, ОлегЕвгенич… пообещайте, что и правда будете рядом, — сдерживая в горле плотный ком, Саша едва приподнимается, осторожно соприкасаясь с мужчиной лбами. — Я хочу рехнуться от счастья, — тихо отсмеявшись, мальчишка несмело целует худрука в уголок губ. — Я так сильно хочу этого, что готов быть обманутым. Хотя бы на эту ночь. Пожалуйста…