Сказка о толерантности и вечном поиске счастья

Все наши угодья поделены на десять участков-квадратов по 10 км2 каждый. За смену в пятнадцать суток почти невозможно обойти все, поэтому мы всегда действуем выборочно, в первую очередь, проверяя там, куда не ходила предыдущая смена. Тетя Маша передала нам карту, где отметила пропущенные квадраты. — Пойдем туда, где закончили, — неожиданно заявляет Петрович, проверяя ружье. На том квадрате в карте стоит такой жирный крест, что на пересечении линий даже дырка образовалась. — Посмотрим, что там Ерохинская опергруппа натворила. — Будем искать улики? — Да какие улики, — отмахивается Петрович. — Они там небось деревьев наломали на десятки тысяч… Как он к нам, так и мы к нему. Со штрафом. Готов? Чтобы быстро пробраться в самую глушь у нас есть квадроцикл — чиненый перечиненный агрегат, у которого то одно ломалось, то другое, и работал он исключительно под настроение. Сегодня зверюга завелась сразу, видно, настроение было рабочее. — Я вот все думаю, что будет, если эта лошадка в лесу подохнет? — Не каркай. Где-то час уходит на то, чтобы доехать до последних признаков дороги. Дальше — только пешком. До того места примерно полчаса, если не будем отвлекаться. — Слушай, Петрович, — зову его; он оглядывается через плечо. — Я у тебя спросить одно хотел… — Глянь-ка, вон там не белка валяется? — Макаров указывает мне в сторону. Не хочется ему со мной говорить, ой, как не хочется. — Белка. Думаешь, вороны? — Вороны. Или болеют опять. Надо в природоохранку сообщить… — Олег Петрович, — я догоняю, иду с ним плечо к плечу. — Я могу вам помочь? Он смотрит на меня, нахмурившись. — Что, извини? — Ты знаешь. — Я сбиваю под ногами шишку. — Помочь вам с Серегой. Макаров только безмолвно выругивается, поднимая лицо к небу. — Мы можем не говорить об этом? Прошу тебя, замолчи. — Почему? Я хочу помочь! Скажите, что мне сделать. Хотите, я прирежу этого полицая по-тихому, а если найдут — так и скажу, что это я сделал, мне не слабо. Петрович смотрит на меня со смесью страха и веселья. — Да ты больной, парень. — Я влюбился. Он спотыкается, и я догадываюсь, что это как-то двусмысленно прозвучало. Конкретизирую: — В Варю! Макаров усмехается. — Ну, мои поздравления, что еще сказать. Только при чем тут Ерохин? — Как сказать… Варя говорит, если Серега меня с ней увидит, головы нам поотрывает. Я же «дизель», беспутный, бестолковый. Недостоин ее, одним словом… — А тут такой шанс показать себя хорошим? — Слушай, что вы все заладили! Я и есть хороший, глаза разуйте! — Не лезь не в свое дело, — снова идет на попятную Макаров. — Почему? — По кочану! — не выдерживает он. — Не лезь, прошу тебя. — Ладно, — сдаюсь я со вздохом. — Как скажешь. Хрен там я не полезу, думаю про себя. Если счастье Вари заключается в счастье ее голубых папаш, то я сделаю все возможное ради нее. Нет в человеке такой гордости, какой невозможно было бы наступить на горло. А я вообще не принципиальный. Голубые так голубые. Да хоть розовые, мне фиолетово. На месте некоторое количество поломанной поросли, один свернутый набок куст. У дуба содрали подстилку из редкого вида мха: тащили тело в брезенте. Пока я записываю все в блокнот, чтобы позже составить протокол на выставление штрафа, Петрович фотографирует все повреждения местности на телефон. Вдруг его аппарат разражается очередью тренькающих звуков. Похоже, кто-то закидал Макарова смс-ками. — Что там? — интересуюсь, размышляя, на сколько потянет уничтоженный редкий мох. — Что-то случилось. От его голоса у меня по телу пробегает дрожь. — Петрович… — я подхожу к нему и пытаюсь заглянуть в телефон. — Да что там? — Двадцать один пропущенный звонок от Сереги. — Ох… ну… может, он забыл сказать тебе что-то важное и… — Нет. Все важное он говорит мне лично. Что-то случилось. Макаров пытается дозвониться до Волгина, но коварная связь снова исчезает. — Черт! Нет сети. А у тебя? Я достаю свой мобильник, но он тоже не ловит. — Надо возвращаться, — Макаров решительно идет в ту сторону, откуда мы пришли. — Подожди, может сейчас появится… — Ты записал все, что должен? — Записал. — А я сфотографировал все, что должен. Делать нам тут больше нечего. Двигай, Карёный.