Сказка о толерантности и вечном поиске счастья

За ужином нас на одного больше. Вайдо явно ощущает себя не в своей тарелке, и таращится на нас водянистыми глазами, как застигнутая врасплох моль на шубе. — И ты не знаешь, ни где он может находиться, ни с кем еще общается, ничего? — уточняет Макаров, сидя напротив эстонца. Получив в ответ отрицание, спрашивает: — Как вообще люди попадают в ваш отряд? — Через Интернет. Все когда-то начал брат с парой единомышленников. Работали для музеев, иногда по частным заказам. Захоронения проводились на деньги государства, а мы имели некоторую прибыль с хорошо сохранившихся вещиц… — Приторговывали все-таки, — фыркает Волгин. — Ваши тоже торгуют, — возражает Ярви. — Мертвым их вещи все равно уже не нужны. Так вот. Потом Айно начал отбирать людей по своим собственным предпочтениям, чтобы не было русских, чтобы поддерживали его взгляды… ну, и так далее. Это все случилось после его знакомства с Фрицем. А познакомились они так же, по Интернет. Ник у него был «Фриц», настоящего его имени мы не знали. — Он эстонец? Вайдо дергает плечом. — Говорит по-эстонски чисто. Но и по-немецки шпрехает, как на родном. Сложно сказать. — Описать его сможешь? — Могу, но лучше дайте карандаш и бумагу, я нарисую. Он весьма колоритная личность, если его кто-то видел, то наверняка запомнил. — На, рисуй, — Макаров вручает ему листок из блокнота и ручку. — Но это ты для полиции делаешь, а мне на словах скажи, может, я его видел. — Лысый он. Точнее, бритый. — Я так и знал, — Петрович в запале бьет кулаком в ладонь. — Высокий! — Да, очень. Метра под два. — Сходится. А из оружия у него что? — Обрез. — Сереж, ты Ерохину набираешь?.. — Да, набираю, не ловит опять. Пойду за указатель. Мы с Варей с любопытством наблюдаем за трудами эстонца. На листе бумаги скоро появляется эдакий персонаж американских комиксов: точеный арийский профиль, глубоко посаженные свирепые глаза, узкие губы, бритый череп. В завершение картины Вайдо дорисовывает ему татуировку на шею: свастику под левое ухо. — Фига ты художник, — удивляюсь я. — Ну и тип, — говорит Варя на рисунок. — Можно? — Берите. Да, я художник. — Учился или сам? — Самоучка. — Молодец. А где по-русски натаскался? — У меня в Эстонии много друзей-русских. — Это что же, у тебя от брата тайная жизнь была? — Мы не жили вместе. Вылетели из родительского гнезда каждый в свою сторону, да и не обязан я был перед ним отчитываться. Просто однажды он позвал меня в отряд, который в честь нас двоих назвал «Белые волки». И я согласился, сам не знаю, почему. — Слушай, ты извини, что я тебя так встретил… Сам понимаешь… — Ничего. Все нормально. На меня вообще всегда неадекватно реагируют. Мы молчим недолго. Варя возвращает «фоторобот» Фрица. — Антон, у тебя сигарет нет? — внезапно вполголоса спрашивает Вайдо. — Мои кончились. Я курить хочу, помираю… — Да вон, у Петровича есть… Пойдем, на улице подымишь. Мы сидим на крылечке: с одной стороны мы с Варей в обнимку, с другой эстонец, с наслаждением смолящий «винстон». — Вайдо, что вам в Европе не копается? Почему именно здесь? — Тут во времена войны стояло элитное подразделение SS. Вон там, — он показывает рукой с сигаретой, — километрах в пяти начинаются брустверы, они держали там оборону. Но русские быстро вышибли их оттуда. Раскатали в блины, а эсэсовцы остались лежать в окопах. Сейчас вскрываешь любой — и тебе и значки SS, и именные ножи, и даже пару раз пистолеты находили, что вообще редкость. Они бешеных денег стоят, особенно если рабочие. Там очень много ценных вещей. Обычно такие могилы бывают давно вскрыты, приходишь, а там только кости кучей лежат. Но про это подразделение никто не знал, оно было секретным. Тех, кто там служил, домой не ждали, они были живыми мертвецами. — Откуда ж вы про них знаете? — Это Айно информацию раскопал, — Вайдо выдыхает дым и с грустной миной тушит окурок в земле. — Прадед наш там служил. — Вот те раз, — говорю. — Что ж ты врешь, что ты эстонец? — Я эстонец. Немецкой крови во мне одна шестая. — Дела… И кем он там служил, ваш прадед? — Штурмбаннфюрер. Майор, то есть. Варя вздыхает: — И не противно вам в человеческих костях ковыряться? — Поначалу не по себе, конечно, а потом привыкаешь. Что делать, кому-то нужно этим заниматься. Сколько солдат еще лежит во всех наших землях, погребенных в окопах, безымянных… и юных.