Сказка о толерантности и вечном поиске счастья

Где-то недели через две Ерохин начал скучать. Слонялся по участку, лез то в лесничество, то в Рагулино заезжал, то по другим окрестным деревням катался: все жаловался, что преступник «не клюет». То есть, нет его нигде, окаянного, будто сквозь землю провалился. С такой приметной внешностью — и ни одного «засвета» по ориентировке. И вот наступила суббота. Так получилось, что Варя собиралась уезжать назавтра, и Волгин с Макаровым дали мне «вольную» на два дня. Сами забурились в лесничество, а мы с Варварой остались одни дома, томимые жаждой близости и скорым расставанием. Едва мы на печке, так сказать, собрались приступить к основной сцене прощания, как в дверь постучали. Я, матерясь, поплелся открывать и к своему удивлению увидел крайне загадочного Вайдо в сопровождении не менее загадочного Ерохина. — Ты что это, под конвоем? — Я н-нашел его, — заикаясь от волнения, с улыбкой выдает Ярви, без спросу проходя в дом. Варя ойкает и прячется за лоскутным одеялом, заменяющим у печки полог. — А я засвидетельствовал окончание изыскательных работ, — довольный, будто премию получил, говорит Ерохин. — Теперь у меня на участке тишина и спокойствие… Я меряю его озадаченным взглядом. — А, ну, кроме этого… Но мы его поймаем, — он машет рукой и усаживается за стол. — Считай, дело уже сделано. А Олег Петрович не дома? Тут же Вайдо сует мне под нос какие-то грязные железки, чему-то радуется, переходя на эстонский, и я совсем ничего не понимаю. — Стоп! — я усаживаю Ярви рядом с Ерохиным. — Говорите по одному. Сначала ты. — Я нашел прадеда, это его медали! И вот его личный «маузер» с инициалами, это такая удача! — Поздравляю. То есть ты теперь едешь домой? — Да, наверное… Что мне тут делать? — А ты? — А что я? Я просто проводил хорошего человека, а то вдруг чего случится. Все-таки не с пустыми руками идет… Макаров-то где? — В лесничестве. Я смотрю то на одного, то на другого. Такое ощущение, что они что-то задумали. И почему это Ерохин в отношении убийцы так уверенно заявил, что «дело уже сделано»? — Что вы задумали? Только честно. Вайдо нервно облизывает губы, бросает короткий взгляд на полицая. Радость его как-то внезапно гаснет. — Это не я. Это он. — Я дал заметку в областную газету о находке, сделанной гражданином Эстонии Вайдо Ярви, — важно заявляет Ерохин, складывая руки на пузе. — Также там указано, что он проживает в деревне Рагулино в доме Макарова О.П. Я чувствую, как у меня на загривке встают дыбом волосы. — ЧТО?! — Теперь он мой, сученыш, — капитан в возбуждении начинает ходить по комнате. С печки на него во все глаза таращится Варя. — Я его тепленьким возьму, и кресло майора будет моим! — Ты понимаешь, чем это может обернуться?! — кричу я. — Эй, потише! Перед тобой без пяти минут майор… — Передо мной идиот! — я хватаюсь за голову. — Он уже пытался однажды сжечь деревню! Не проще ли ему будет бросить спичку и снять все, что останется, с наших обгоревших тел?! — Ну, конечно, не проще! Зачем ему обгоревшие медали и оружие? Он придет сюда с целью грабежа, а мы будем ждать его, — Ерохин обводит руками помещение. — Вот прямо здесь и будем ждать. Я выхожу на кухню с Варей; меня потрясывает от злости и нехорошего предчуствия. — Тебе нужно уйти отсюда как можно скорее. Отправляйся вместе с Ярви в Анискино, здесь теперь не безопасно. — Нет, я останусь, — видно, что ей тоже страшно, но упрямая складка залегает между Вариных бровей. — Не дури, сейчас не время спорить. — Я никуда не уйду, ни с Ярви, ни с кем! — повышает она голос. — Если даже рядом с тобой не безопасно, тогда нигде не безопасно. Я некоторое время смотрю на нее в растерянности, не зная, что делать. — Макаров говорил, ты знаешь, где можно спрятаться на случай опасности. Не говори мне, где это. Просто собирай все необходимое и иди туда. Если что, Фриц не сможет узнать, где ты прячешься. Ерохин, надеюсь, про это место не знает? Варя мотает головой, а потом обнимает меня так крепко, будто в последний раз. — Ну, что ты, — я глажу ее по голове; плеча касается ее мокрая щека. — Боишься? Чувствую, как она кивает, беру в ладони ее лицо и целую так нежно, как никогда и никого не целовал. — Все будет хорошо, солнышко. Иди. Поскольку у Ерохина нет никакого плана действий, кроме как сидеть и ждать, мне приходится изобретать этот самый план, вспоминая занятия в учебке. У нас есть преимущество: мы знаем, куда именно ударит враг. Не знаю, чем шантажировал Вайдо Ерохин, втягивая в это гиблое дело, но теперь эстонец, который уже миллион раз пожалел, что когда-то пересек российскую границу, выступал в качестве наживки. Из недостатков был по сути всего один: неизвестно было время нападения. Но нарастающая тревога, звенящая по нервам жалобным фальцетом, подсказывала, что Фриц не будет откладывать поход за наживой в долгий ящик. Уж слишком лакомый кусочек ждал его в Рагулино. К концу дня мы были рассредоточены по территории следующим образом: в доме находился Вайдо, Ерохин занимал сарай, а я сидел на чердаке Анисиева дома, откуда открывался отличный вид на всю деревню. Мы были вооружены. Я взглянул на наш двор через прицел ружья. Было бы здорово засесть тут с «мосинкой», но, когда я лазил в схрон, винтовки там не оказалось. Сначала меня это насторожило, а потом я вспомнил, что Волгин хотел сходить с ней на охоту, пока у него билет не просрочился. Черт, не вовремя ему приспичило пострелять! Вечер блеснул первыми звездами; ожидание становилось все тягостнее. Я терзался мыслями о Варе, мне начинало казаться, что их с Макаровым безопасное место может на поверку оказаться каким-нибудь сырым холодным погребом, где моя девочка сидит совсем одна и плачет. От таких картин мне становилось худо. Хотелось послать все к черту и выбежать из дома с криками «Варя! Варя!» Макаров бы меня убил, будь он здесь. Я не стал звонить им. Сейчас это уже не казалось такой отличной идеей, как раньше, но поначалу я решил, что их присутствие здесь лишне. В конце-концов, нас тут трое против одного, и даже бабульки в деревне ничего не знают об организованной засаде. А меньше народу — меньше шума. И Макаров с Волгиным заслужили провести пару дней в тишине и покое, мы все и так уже им поперек горла. Но что будет, если наша операция провалится? Ух, об этом даже думать не хотелось… Должно получиться. Просто обязано. Время тянется, будто резиновое. Помню, когда мне было четырнадцать, я пригласил свою первую любовь в кино. Ей было шестнадцать, и вся школа хотела с ней гулять, потому что у нее были самые клевые сиськи и попа. Я, как король, сводил ее на какой-то кассовый фильм, заплатив за билеты, колу и попкорн, а после провожал до дома, мучаясь от болезненной эрекции. У своего подъезда она остановилась, чтобы попрощаться, и я решил — сейчас или никогда. — Поцелуешь? — спросил я ее, и затаил дыхание в ожидании ответа. Тогда я и понял, что время дейстительно может замереть, остановиться. Наверное, прошла секунда, но для меня она растянулась на целую жизнь, молодую, полную надежд и желаний жизнь. — Нет, — ответила она, и время снова пошло, содрогнувшись от хлопнувшей перед носом двери. Нет. Я вздрагиваю и в ужасе просыпаюсь. Не могу сразу понять, где я и сколько сейчас времени. За разбитым окошком на первый взгляд все те же мутные сумерки, но тело ломит, и рука затекла так, что невозможно пошевелить. Дьявол, не может быть… уже утро! В кармане лежит фонарик, и я мигаю им в окно тремя короткими сигналами: проверка связи. Спустя пару секунд Ерохин отвечает из недр сарая. Я с облегчением выдыхаю. Кажется, я чуть не заработал сердечный приступ. Еще несколько минут я тупо пялюсь на улицу, где вот-вот рассветет, а потом вижу его. Фриц идет от леса, с той же стороны, откуда когда-то пришел Вайдо. В руке его внушительного вида обрез. Я посылаю Ерохину условный сигнал (длинный-короткий-длинный), и припадаю к прицелу. Мне видно, как белоснежная голова Вайдо мелькает в окне нашего дома и пропадает в глубине комнаты.