В одиночестве мы не одни.

Уже третий день Арсений находится в больнице и от осознания этого факта становится как-то по особенному тоскливо на душе, не смотря даже на число проведённых дней, осознания слова «больница» уже бьет по телу дрожью. Как уже говорилось, Антон боится этого места и не важно обычная ли это больница или психбольница – они обе несут ему угрозу, как он считает. Хоть эта угроза будто призрачная, но, если всё серьёзно дойдёт до дела, то он понимает – ему конец, всему к чему он идёт оборвётся, так как он принял тот факт, что ему никто не поможет и ждать помощи – это глупо и трата времени. Проще и быстрее будет, если он дальше будет идти к своим целям и добьётся, чем его начнут лечить, да и вряд ли это поможет хоть как-то. Эти мысли у него крутятся и крутятся, словно кто-то поставил на повтор и забыл про кнопку «стоп», и смену пластинки. Ему стало тошно от себя, от того, что он в полной мере не может беззаботно просто жить, тоска и апатия его лучшие и похоже преданные друзья, ведь не оставляют его почти никогда наедине с нормальными мыслями, а их похоже урезало почти полностью и это на секунду ещё один из миллионных тревожных звоночков, которые похоже Антон коллекционирует.

***

Прошла уже неделя, как Антон и Ева тратят деньги на проезд больше, чем обычно за месяц. Арсений, уже почти полностью был без видимых повреждений, что очень радовало часто приходящих к нему посетителей, но их совсем не радовало, что за недолгое время в больнице, Попов успел сильно осунуться из-за больничной тошнотной еды, от которой Ева всеми силами пыталась его спасти своими бульонами. Время в больнице стало для Арсения – временем очень долгих и глубоких раздумий, от некоторых у него холодело что-то внутри и неумолимо быстро распространялось по телу, от чего у него тряслись руки. Ему казалось, что он выучил каждое ответвление голых веток на деревьях, что находились за окном его серой палаты. Когда он слышал негромкий стук в дверь в голове у него проносилось «тёмные глаза» – он заметил, что с каждым посещением у Антона глаза все темнее и темнее, казалось, что тот хотел ему что-то сказать, но всё оставалось в его глазах, что портило несказанным цвет глаз. Попову было интересно, повлияло ли или изменило ли что-то в последующих событиях, то что с ним произошло? У него было ощущение, что где-то в пространстве идёт отсчёт времени до чего-то, но мысль на что пошёл данный отсчет, его пугала, так же как и мысль – «до чего?» А дальше темнота.

***

– Так, мне совсем не нравится, что ты ещё сильнее осунулся, бледный, а синяки под глазами – ты уже в них можешь спрятаться! – Антон, зеркало вообще-то в коридоре, переноси все свои замечания туда. – Смешно тебе?! А мне вот нет. Ты уже три недели здесь, с тем, чем ты здесь оказался – уже в норме, почему тебя не выписывают?! – В начале ещё сказали, что выписка только через месяц пребывания в больнице. — спокойно ответил Арсений с лёгкой улыбкой, отведя взгляд с недовольной вешалки в дверях, которая только пришла на посещение, на уже призрачно родное, одеяло. – Нет, так дело не пойдёт! — развернувшись в дверях, быстрыми, с его рост, шагами направился на второй этаж. Пробежав лестницу, он остановился в пяти шагах в нужную ему дверь. Оперевшись одной рукой о стену он переводил дыхание, которое словно ускользало от него, как и возможность нормально видеть, перед глазами всё рябило, а в ушах звеняще скребло. – Антон, с вами всё хорошо? — тяжёлая рука упала на плечо высокого парня. Немного придя в себя он повернулся. – Я как раз к вам. — немного задыхаясь продолжил он, — что же, Дмитрий Темурович, вы людей то мучаете? – В каком это смысле? — немного опешил лечащий врач. – В самом прямом, из прямых! Меня, Арсения и «Бульонную королеву» – Еву! – Как же это мне умудряется, позвольте узнать? — мужчина растянулся в услужливой и доброй улыбке. – Не я вас заставляю каждый день ходить на посещения и сидеть до конца отведенных на встречи часов, а потом воевать с санитаркой. — врач хотел добавить сарказма, но получилось слишком прозрачно, да и он понимал из-за чего парень с цветом лица, как стены в этом здании, перед ним негодует. – Ну Дмитрий Темурович, ну он же поправился, теперь даже может дотянуться, чтобы дать подзатыльник, как тренировка для него уже, выпишите его пожалуйста, а то он скоро к постели приржавеет и сольётся с почти, кхм, белым пастельным бельём. Обещаю, что буду следить чтоб он делал… эм. эту.как вы там говорили... – Дыхательную гимнастику. — решил помочь ему Дмитрий. – Да, точно и эти харкательные штуки он будет принимать, честное пионерское! – А что же вы так, чудо моё, хотите его отсюда забрать, м? Он же не на что не жаловался, как мне помнится. – Воооот! — протянул зеленоглазый, словно открыл истину из всех важных истин в его жизни, — потому что он здоров и ему не на что жаловаться, я думаю вы проследили эту закономерность. — Антон решил проигнорировать мысли о нечто, что лежит на первом этаже отдаленно походя уже на него. Врач немного устало, но все ещё по-свойски улыбаясь, искал среди кипы голубых и зелёных папок, нужную ему и теперь ещё и возбуждённому парню рядом с ним. – Ну…что ж… — вытягивая голову проговаривал мужчина одобрительно кивая своим размышлениям, – За неделю до выписки мы делаем последние анализы, КТ и МРТ, и так же после нескольких месяцев амбулаторного лечения, чтобы удостоверится правильно ли срослись кости и не последовало ли каких-либо осложнений. – Так и… — бледнолицый все ждал короткого четкого решения от лечащего врача пристально глядя ему в лицо, а сам выдавал свою надежду глазами, они всегда его сдавали с поличным, только мало кто знал об этом. – Ну, что ж, думаю можно провести эти анализы сегодня, но результаты придут только завтра и возможно под вечер и если они будут положительными, то можете забирать его хоть завтра, если успеете к результатам и до закрытия.. – Спасибо, Дмитрий Темурович! — оживленно перебив мужчину, длиннющая шпала неслась вприпрыжку по потрескавшимся плитам в коридоре, где с потолка крошилась штукатурка наровясь упасть ему на голову, но беглец слишком быстро пронёсся под нею взбегая на перелёт с лестницами. – Эх, вот так чудо в мешковатых одеждах, — тихо произнёс вслед парню, Позов, думая про себя об одной из самых интересных выписок из больницы в его жизни. –  И так, Граф Поповецкий, думаю завтра можно будет подавать карету до «дома», конечно же сразу после вашей долгожданной выписки! — немного запыхавшимся голосом, но не забывая про ироничный-торжественный тон, с горящими глазами и аккуратно всплёскивая руками как лакей, обратился Антон ко всей одноместной палате. – Шастун, что ты сделал? — у Арсения на лице было поражение, но уголки его губ были устремлены вверх выдавая рвущуюся радостную улыбку. На секунду почувствовалось, будто сейчас одна тысяча девятьсот сорок третий год и ему только что сообщили, что пала блокада Ленинграда. – Всего лишь поговорил с твоим лечащим врачом, ты чего так странно реагируешь? Не убил же я его. Тебе сегодня ждут какие-то рентгены или МРТ и, если они будут хорошие, то уже завтра мы можем отправиться домой! – Какие-то рентгены, хах. — со смешком процитировал Попов, а после еще одно слово, которое Антон сразу не заметил, когда говорил, – мы. – Ну, а..да, мы, не один же ты попрёшься по сугробам, Ева этого не допустит! — спохватившись сказал Шастун. Воцарилась неловкая тишина, у двух парней в палате крутилось это – «мы», но при этом у них на лицах были тёплые улыбки. И вот высокая шпала уже сидела в уже излюбленном кресле возле больничной кровати и каждый в этой, как-будто посветлевшей от недавней новости, палате хранил молчание и думал о своём. Зеленоглазый думал о том, что он недавно своим поступком немного пошатнул цитату: «Хорошие вещи случаются с теми, кто умеет ждать», и про то, что ему иногда кажется, что даже сердце до конца не может доказать то, что ты жив, а после идёт пульс, а дальше тишина. и дальше всё больше глубоких, и уже таких привычных Антону, мыслей. А потом вроде пришла санитарка и вроде было прощание с Поповым, а дальше как в тумане он вроде как накинув капюшон новой толстовки и обвязавшись шарфом он медленно плёлся вдоль серых стен, на удивление, жилых панельных домов, а вокруг темнота прерываемая редкими и тусклыми уличными фонарями. Казалось, что грохот трясущихся костей под курткой был слышен за километры, но так так грохот не заглушал собой мысли его хозяина, то он был проигнорирован. «Хочется смыть все свои чувства в унитаз, где им и место!" – это была последняя мысль, что он запомнил, от того долгого пути домой. Ночью у него случился один из приступов голодных судорог. Он все мучился в своей одиночной агонии и ему, словно хотелось затащить в неё кого бы то ни бы, но соседняя кровать была холодна и пуста. Да и хозяин той кровати не заслуживает этого и ему он ничего не должен. И Антон не имеет права тащить и топить его вместе с собой куда-то и где-либо. От досады на себя и на всё и от судорог, что сковали полностью его тело, он не мог сомкнуть глаз и всё смотрел в окно, сил не было даже на то, что бы впустить в свои бедные измученные лёгкие жизненно необходимую жгучую никотиновую отраву. Всем свои нутром чувствуя будто Арсений где-то там это ощущает и ликует. Он всё ждал, когда наступит позднее тёмное январское утро. До февраля так немного осталось..