Вечность мгновения

Очень скоро я осознал, что решение тащить Боба до базы на себе было далеко не самым лучшим. Во-первых, он оказался тяжелым. Я всерьез задумался, насколько крепко мои руки приделаны к телу, потому что по ощущениям они были готовы вот-вот отвалиться. Во-вторых, путь до базы занял куда больше времени, чем обычно: я боялся, что, разогнавшись, могу случайно навредить Бобу. Что говорил Диктор насчет ускорения я так и не вспомнил, но пришел к выводу, что вряд ли Диктор стал устраивать эксперимент со скоростью, будь она абсолютно безопасной. Угроза врезаться во что-либо не в счет. В-третьих, сам Боб не слишком был рад, что его куда-то тащат и активно сопротивлялся попыткам перехватить его поудобнее (откуда только силы взялись?). Уговоры чуть-чуть потерпеть произвели довольно слабый эффект. К счастью, вскоре он потерял сознание и остаток пути прошел без неожиданностей. Временами очень хотелось и вовсе остановится и дать передохнуть рукам, но вряд ли это бы пошло Бобу на пользу, так что через силу, но мне удалось дотащить его до базы ни разу не уронив по пути, и передать с рук на руки Шраму. Сказать, что он был впечатлен — ничего не сказать. Он даже раздумал ругать меня за то, что я сунулся на открытый полигон в одиночку. Когда я сгружал новенького на матрас, тот очнулся и мертвой хваткой вцепился в мою жилетку. Я замер в неудобной позе, полуприсев. — Эй, все в порядке, — я осторожно попытался разжать его пальцы. — Ты в безопасности. Можешь отпустить меня. Боб никак на мои слова не отреагировал, все так же цепко впившись пальцами в ткань моей жилетки. Попытка разжать их ни к чему не привела, словно они были отлиты из стали. Я беспомощно оглянулся на Шрама.  — Тише, тише, — успокаивающе погладил он по руке новенького. — Все хорошо. Мы друзья. Можешь отпустить Флэша, он никуда не денется, ладно?  — Ага, — я облизал пересохшие губы. — Не денусь. Новенький на наши слова никак не отреагировал. Даже не знаю, слышал ли он нас.  — Придется тебе пока так посидеть, — нервно улыбнулся Шрам. — Я посмотрю, что у него с ногой. Я кивнул и перевел взгляд на новенького. Он дышал тяжело и часто, и не сводил с меня взгляда затуманенного болью голубого глаза — второй заплыл синяком и не открывался. Его волосы слиплись от пота, на бледной коже отчетливо выделялись свежие синяки.  — Все будет хорошо, — успокаивающее пробормотал я и погладил его по здоровому плечу. Когда Шрам коснулся голени новенького, тот вскрикнул и дернулся, потащив за собой и меня. Только благодаря своей скорости я успел подставить руку, чтобы не упасть на него. Недовольно повернулся к Шраму. — Извини, — произнес он и продолжил осмотр. Движения у него ровные, отточенные, словно он уже не раз проворачивал нечто подобное. А может, и впрямь не раз. Рад говорил, что я первый, кого Шраму удалось спасти, но что если некоторым из них повезло лишь чуть-чуть меньше меня и они умерли на руках у Шрама? От этой мысли по телу промаршировали мурашки. На миг мне показалось, что и новенький собирается помереть прямо сейчас. Он снова дернулся и издал странный звук, что-то среднее между всхлипом и стоном. Я повел плечами, отгоняя неприятные мысли, и сел поудобнее. Ну уж нет. Он свой шанс на спокойную смерть упустил еще там, на полигоне. А раз уж мне пришлось тащить его на себе, пусть теперь выкарабкивается. За ним должок. Из незаплывшего глаза новенького вновь покатились слезы. Его рука мертвой хваткой продолжала сжимать мою жилетку. — Шрам? — тихо спросил я. Дождавшись, когда он обратит на меня внимание, я продолжил: — Ты когда-нибудь имел дело с чем-то подобным? Раньше? — Однажды, — бросил Шрам, не отрываясь от тщательного ощупывания на предмет повреждений новенького. Тот слабо постанывал от его прикосновений, но Шрам не обращал на издаваемые им звуки никакого внимания. — Тогда дела были куда хуже. Тот Боб упал с большой высоты. В нем, кажется, вообще ни одной целой косточки не осталось. И Диктор… — Шрам осекся и резко сжал руки в кулаки. — Неважно. Это был первый другой Боб, встреченный мной. — Он умер? — спросил я и тут же обругал себя за бестактность. — Прости. Глупый вопрос. — Ничего, — дернул плечом Шрам, возвращаясь к своему занятию. Некоторое время мы сидели в тишине. — А с ним, — наконец нарушил я молчание и кивнул на новенького. — Все будет хорошо? Он не… — Не думаю, что он умрет. Если у него ничего не поломалось внутри, ногу можно будет вылечить. А о руке уже побеспокоился Диктор. Я кивнул и бросил взгляд на аккуратно загипсованную конечность новенького. Можно даже подумать, что Диктор о нас заботится. Так, своеобразно, только до конца эксперимента. — Как ты думаешь, зачем ему это? Диктору. — Не знаю. Может, ему хочется, чтобы мы помучались подольше или что-то типа того, — Шрам пожал плечами и задумчиво уставился на поврежденную ногу новенького. Выглядела она просто отвратительно. За прошедшее время она распухла, став в два раза толще здоровой и приобрела багрово-синюшный цвет. И это не говоря уже о том, что стопа оставалась повернутой не в ту сторону. Я отвернулся. На полигоне она определенно выглядела лучше. Может, оставь я Боба там, его нога бы и не претерпела столь чудовищные изменения? — Надо повернуть ее на место, — заключил через какое-то время Шрам. — Понадобится твоя помощь. — Ага, — согласился я. — Только у меня проблемы со свободным перемещением, — я погладил все еще сжимающую мою жилетку руку Боба. Шрам подошел ближе, скептически оглядел получившуюся из нас с Бобом конструкцию, попытался разжать его пальцы (с нулевым успехом) и остановился в задумчивости. — Вот видишь, — сказал я. — Он меня не пускает. Шрам задумчиво кивнул, а потом резко скомандовал: — Снимай жилетку. Быстро. — Быстро — в смысле — совсем быстро? — уточнил я, коснувшись замка на молнии. — Совсем, — подтвердил Шрам. В следующую секунду я стоял подле Шрама, а моя жилетка осталась в руке у новенького. Он, обнаружив обман, тоненько захныкал, сминая в руке ни в чем неповинную ткань. Шрам успокаивающе провел по его волосам. — Все в порядке, ты не один. Новенький издал длинный всхлипывающий звук и затих. Шрам отправил меня сбегать за обрезком пластиковой трубы и всеми имеющимися у нас тряпками. Когда я вернулся с требуемым, Шрам все так же гладил новенького по голове и бормотал что-то утешающее. — Что дальше? — спросил я, складывая принесенное добро возле матраса. — А дальше я буду его держать, а ты повернешь его ногу на место. Я замер. Еще раз взглянул на сломанную ногу новенького. Сама мысль о том, что придется трогать это, повергла меня в ужас. — Нет-нет-нет. Я не могу. — Ты должен. У тебя это получится быстрее, а значит, меньше вероятности повредить в процессе что-то еще, — жестко отрезал Шрам. — Нет-нет-нет, — повторил я и помотал головой. Бросил взгляд на бледное, покрытое испариной лицо новенького. На распухшую сломанную ногу.  — Ему же будет больно, — прошептал я. Прозвучало довольно беспомощно. — Будет. Но в твоих силах сделать так, чтобы эта боль не продлилась долго. Я нервно сглотнул и умоляюще посмотрел на Шрама, но тот остался непоколебим. — Давай. Я буду держать его, а ты поверни ногу на место, так быстро, как только сможешь, хорошо? — Хорошо, — обреченно повторил я. Шрам зашел новенькому за голову и прижал его руки к полу. Новенький проводил его затуманенным болью взглядом. Он часто и тяжело дышал. Словно загнанная лошадь, пришло мне на ум сравнение, хотя я ни разу в жизни не видел не то что загнанных, но и обычных лошадей. Шрам склонился к новенькому и прошептал ему что-то успокаивающее (не думаю, что тот его понял — вряд ли он вообще осознает, что происходит), а потом кивнул мне. Я глубоко вздохнул и ускорился. Мир замер. Только стук моего сердца барабанным боем отдавался в ушах. Нога новенького на ощупь горячая и плотная, но прикасаться к ней неприятно. Я обхватил ее двумя руками (под пальцами что-то хрустнуло) и, закрыв глаза, рывком вернул ноге правильное положение. Сбросил скорость. Боб выгибается дугой, пытается вырваться из рук Шрама и кричит, кричит, кричит… Потом крик переходит в слезы. Шрам прижимает его к себе, гладит по голове, говорит, что все закончилось и теперь все будет хорошо. Я стою столбом, не зная, что делать дальше. Душу разрывают противоречивые эмоции. Мне ужасно стыдно, что я причинил ему такую сильную боль, но в то же время я знаю, что это было необходимо. Наконец, поколебавшись, я подхожу к Шраму и новенькому и присоединяюсь к утешительной команде. Когда новенький чуть успокоился, Шрам наложил ему на ногу импровизированную шину из обрезка трубы и найденных мною тряпок. Выглядела эта конструкция не очень, но это лучше чем ничего. Вечер прошел в тревоге. Новенький еще долго всхлипывал, но потом забылся глубоким сном. Его матрас лежал чуть в стороне от наших с Шрамом, чтобы мы не зацепили его случайно, когда будем вставать. Беспокойство за новенького привело меня к тому, что почти всю ночь я вскакивал и ходил к нему проверить, дышит ли. Убедившись в этом, я возвращался обратно. Чтобы через какое-то время вновь вскочить и пойти проверять. Так бы я и промаялся до утра, если б не Шрам. Во время очередной такой ходки, он схватил меня и повалил на матрас рядом с собой.  — Ты чего? — обиженно проворчал я.  — Хватит туда-сюда бродить. Спи, — с этими словами он обнял меня и прижал к себе.  — Но что, если он умрет, пока мы спим? Шрам смотрел на меня широко открытыми глазами и молчал. В темноте слабо поблескивали белки его глаз.  — От твоих шараханий все равно ничего не изменится. Только ты завтра будешь невыспавшийся и уставший. Спи. Я обиженно засопел. Все-то у Шрама логично получается. Захотелось чисто из вредности уйти на другой матрас, но я уже успел пригреться здесь и поэтому остался. Спать не хотелось. В голове как заевшая пластинка крутились мысли о Дикторе, докторах, новеньком и его вероятной смерти. Я вслушивался в ночную тишину, пытаясь различить дыхание новенького, но слышал только сопение Шрама. — Эй, Шрам, — осторожно потыкал я его через какое-то время. — Ты спишь? — Уже нет, — проворчал он, открывая глаза. — Прости. Мне не спится. — Поэтому я тоже спать не должен? — ехидно протянул Шрам и зевнул. — Прости, — повторил я. — Может, ты что-нибудь расскажешь? О мире снаружи. Я успокоюсь и усну, честно. В последнее время Шрам заявлял, что у него получается вызывать видения, вроде тех, что были у него во время лихорадки и наяву. Может, конечно, он выдумывал все эти истории про мир снаружи, чтобы меня подбодрить, но мне было все равно. В конце концов и видения не сказать чтобы надежный источник информации. — Ладно, — сквозь зевок ответил Шрам. — А тебе, пока ты болел, ничего такого не виделось? Давно хотел спросить, да как-то все забывал. — Нет. Только кошмары. Кошмары о людях, погибших из-за меня, и мерзкое осознание беспомощности перед собственным всемогуществом. Я собирался забыть их как можно скорее, чему их обсуждение вряд ли способствовало. Шрам пристально вглядывался в мое лицо, словно надеясь там что-то отыскать. Я отвел взгляд. — Так расскажешь что-нибудь? — Ладно, слушай, — Шрам улегся поудобнее и прикрыл глаза. Он рассказывал о море. Тропическом, с лазурного цвета водой и песчаными пляжами, на которых в сезон не протолкнуться от отдыхающих. О мелких лужах, остающихся после отлива, в которых копошатся морские обитатели. О палящем солнце и на глазах тающем мороженном. Я закрыл глаза, и эти картины предстали передо мной как наяву. Огромная масса воды, тянущаяся до самого горизонта, по которой пробегают белые барашки волн. Запах соли и водорослей. Обжигающе-горячий песок. Как давно забытые воспоминания. Воспоминания, которых у меня не могло быть. Как, впрочем, и у Шрама. Но это, пожалуй, наименьшая из наших проблем. Вслушиваясь в его голос, я незаметно для себя провалился в сон.

***

Новенького мы со Шрамом решили назвать Бойцом. Мы со Шрамом — потому что сам он сперва не говорил, только мычал, плакал и стонал. Шрам решил, это оттого, что у него в голове что-то поломалось. Но на вопрос о том, навсегда ли это, лишь пожал плечами. Как позже оказалось, не навсегда. Со временем Боец смог говорить отдельные слова, хоть это и требовало от него громадных усилий. Первое свое слово он произнес, когда я в очередной раз помогал ему добраться до санузла и обратно. — Сибо, — выдавил он из себя, когда я укладывал его обратно на матрас. — Ты говоришь! — с восторгом воскликнул я. Он через силу выдавил из себя щербатую улыбку (Диктор выбил ему передние зубы, так что выглядела она жутковато) и отвернулся. Как позже оказалось, попытки говорить вызывали у него головную боль. Боец медленно, но верно шел на поправку. Уже через три дня он снова смог самостоятельно садиться, а спустя еще пару дней начал предпринимать попытки встать на здоровую ногу. Шрам сделал ему костыль, но хорошим эта затея не кончилась: попытавшись с его помощью сделать шаг, Боец чуть не рухнул, и рухнул бы, не успей я его подхватить. Так что костыль был отложен в сторону до лучших времен, хотя Боец рвался еще его использовать. Ему не нравилось зависеть от нашей помощи. Рассказ о нашем положении и то, что Диктор пытался его убить, Боец воспринял довольно равнодушно. Если у него и были вопросы, то он решил, что они не стоят головной боли, вызванной попыткой их задать. Тем временем я умудрился стереть ноги в кровь и тоже попал в наш лазарет. Зато теперь я знаю, что не стоит бегать на моих скоростях босиком. И в неподходящей обуви тоже не стоит (я все-таки забрал кроссовки Бойца — они ему все равно пока ни к чему — и с удивлением обнаружил, что они почти на два размера больше моих; я определенно ничего не понимаю в клонировании). Шрам в последнее время ходил какой-то задумчивый, а потом и вовсе объявил, что собирается испытать Стива (так он назвал своего робота) на полигоне. У меня от изумления сперва даже возражений не нашлось, хотя очевидно, что Диктор будет такому повороту не рад. — Но что, если Диктор за тебя возьмется? — спросил я, обретя дар речи. — К черту Диктора! — самоуверенно провозгласил Шрам. Боец в знак одобрения похлопал рукой по гипсу — звук получился довольно глухим. — Но все-таки? — настоял я. — Что делать нам, если ты не вернешься? Шрам на мгновение помрачнел. — Я вернусь. Если запахнет жареным — брошу Стива и свалю, вот и все. Если появится шанс вытащить еще кого-нибудь из наших братьев, то постараюсь вернуться не один. Я пытался напроситься с ним, но он мне отказал. Во-первых, потому что мои ноги еще не до конца зажили, а во-вторых, потому что нельзя бросать Бойца одного. На мое возражение, что он будет не один, а с Радом, Шрам ничего не ответил, но взгляд у него стал на редкость выразительным. Со скрипом, но мне пришлось принять поражение и остаться. Пока Шрама не было, я успел приготовить нам поесть (ну, как приготовить: вытащил из наших невеликих запасов часть продуктов и по-братски разделил их с Бойцом), нажаловаться на Шрама Раду и словить странный взгляд Бойца, наблюдавшего за этим делом. Потом я рассказывал Бойцу какой Рад замечательный, как мы познакомились и как пытались вылечить Шрама. К концу рассказа я заметно погрустнел. Боец сочувственно покивал. Чтобы отвлечься от невеселой ситуации с Радом, я решил попробовать научить его говорить. Боец сперва отнекивался, но не выдержав моего напора, сдался. И знаками показал, что мы поговорим только немножко. Выглядело это так. Я говорил какое-нибудь слово, а Боец пытался его повторить. Получалось с переменным успехом. Потом Боец жестом остановил меня и указал на себя. — Бооц. Пчему? — Ну, потому что нас всех зовут Бобами и можно запутаться. И еще потому что ты чуть меня не заборол, пока я тебя сюда тащил. Боец в ответ улыбнулся дыркой на месте зубов и прикоснулся ладонью к голове. — Иль оль, — пожаловался он. — Сильно болит? Он кивнул. — Рагвор.  — От разговора? Он снова закивал и поморщился. — Полежи тогда. Если уснуть, не так сильно болеть будет, — посоветовал я. Он скептически вскинул брови, но все же растянулся на своем матрасе. — Аам дет? — спросил он, глядя в потолок. — Не знаю, когда Шрам придет. Скоро, надеюсь. Вернулся Шрам действительно скоро и не один. Чуть позади него шел еще один парень, в разодранном смокинге и с дикими глазами. — Шрам! Я в мгновение ока оказался рядом с ними. Новенький вздрогнул и вытаращился на меня как на восьмое чудо света. — Ты в порядке? Все нормально прошло? Что со Стивом? — Флэш, помедленнее. Я в порядке, Стива пришлось бросить, но зато я спас Боба, — он кивнул на новенького. — Привет, — робко пробормотал тот, опустив глаза. — Привет, — как можно дружелюбнее улыбнулся я. — Как ты? Не ранен? Есть хочешь? — Я в порядке, спасибо, — все также тихо пробормотал новенький и попытался спрятаться к Шраму за спину. Тот попытку пресек. — Я, кстати, Флэш. А тот дрыхнущий парень — Боец. А там, в колбе — Рад. При виде последнего новенький содрогнулся. — Он умер? — полушепотом спросил он. — Нет. Он просто был ранен, и Шраму пришлось поместить его в медицинскую капсулу, пока он не поправится. Да, Шрам? Тот в ответ угукнул что-то невнятное. — Пойду, разбужу Бойца, — произнес я, пока Шрам объяснял новенькому что и как у нас устроено. — Не стоит, — остановил меня Шрам. — Пусть лучше поспит подольше. Сон — лучшее лекарство. — Ладно, — с неохотой согласился я. Мы устроились неподалеку от спящего Бойца, разделив на троих наши нехитрые припасы. По случаю праздника даже открыли банку слегка просроченных консервированных ананасов, которые хранили для особого случая. Новенький все время с любопытством и опаской поглядывал на Бойца. — Что с ним случилось? — тихо спросил он. — Очередной эксперимент, — мрачно отрезал Шрам. — У Бойца сломаны пара костей и, наверно, сотрясение мозга. Он все время жалуется на головную боль. Новенький кивнул и задумчиво положил в рот еще один кусочек ананаса. — Это все? Больше никого нет? — К сожалению. Диктор довольно хорошо справляется со своими обязанностями, — невесело отозвался Шрам. Некоторое время мы сидели в молчании. Новенький сгорбился над пустой консервной банкой, одной из тех, что мы использовали вместо кружек, и смотрел перед собой ничего не выражающими глазами. Потом захныкал проснувшийся Боец и я помог ему подобраться ближе к месту нашей посиделки. При виде Шрама он радостно вскрикнул и потянулся похлопать того по плечу — убедиться, что тот настоящий. Потом с удивлением воззрился на новенького. Тот тихонько поздоровался, а Боец помахал ему в ответ рукой. Он заполучил свою порцию ананасов и принялся деловито жевать. — Боец у нас не очень разговорчивый, — пояснил я. — От говорения у него начинаются головные боли. Боец согласно кивнул. Новенький ничего не ответил и опустил взгляд на банку в своих руках. Шрам рассказал, как ему удалось, управляя Стивом, проникнуть внутрь проекции и добраться до новенького, и как потом им вместе пришлось бежать от непонятно откуда набежавших кукол и прятаться в технических коридорах, а один раз даже проползти через вентиляцию. А вот Стива пришлось бросить там же, в проекции, — слишком уж он неповоротливый и от кукол на нем сбежать не представлялось никакой возможности. Новенький слегка оживился, периодически вставляя в рассказ Шрама свои впечатления. И даже передразнил удивленный голос Диктора, когда тот заметил робота. Потом мы показали новенькому наше нехитрое жилище: обитаемыми были всего четыре комнаты. Спальня, она же лазарет, комната со столом и стульями, она же столовая, комната, куда Шрам утащил свои железки, чтобы не путались под ногами и санузел. — А в остальных помещениях что? — спросил новенький, когда мы вернулись обратно в спальню. — Ничего. Можешь обустроить какую-нибудь на свой вкус, если хочешь. — А почему тогда вы спите вместе? Можно же было каждому дать по комнате. Я над этим никогда не задумывался и вопросительно уставился на Шрама. — Во-первых, так теплее. Одеяло у нас пока только одно, к сожалению. Во-вторых, в случае чего так мы оставим меньше следов. И убегать будет сподручнее. Но, если хочешь, можешь лечь спать в другой комнате. Ничего страшного в этом нет. Новенький кивнул, но остался с нами. Перед сном, когда мы улеглись, Шрам вновь рассказывал о мире снаружи. Этой ночью мы засыпали, наполненные уверенностью в своих силах и верой в лучшее будущее.