Вечность мгновения

Год назад Было в болезни Флэша что-то неестественное. Вот он носится вокруг тебя на сверхскорости, так что волосы встают дыбом, шутит, смеется, клянчит пострелять все-таки доделанную пушку, на радостях от удачного выстрела лезет обниматься к Раду… А вот уже лежит пластом, бледный и горячий как печка, тихо хныкает, так, что сердце разрывается от желания помочь. Лекарства (замечательные лекарства, вырвавшие Шрама из лап смерти) почти не действуют. Словно Флэша сразило проклятие. Про проклятие — это Рад предположил. Шрам не верит в магию. Рад продолжает заботиться о Флэше и это лучшее, что он может предложить. Шрам пытается починить украденную ими когда-то медицинскую капсулу, надежно спрятанную в подвалах Bobsoc. За работой Шрам вспоминает сны. Тот, кем был Шрам в лихорадочных снах знал бы, с чем они столкнулись. Даже не так: Шрам был уверен, что тот, другой, знает в чем дело. Шрам напрягает память, вороша воспоминания, до головной боли перебирает ничего не значащие обрывки чужих разговоров, выцветшие картинки, белый халат, здание с колоннами, блеск очков, цветные кристаллы, закрепленные в странном устройстве, открытие, способное перевернуть мир, конечно я проверил его на радиацию, не надо так на меня смотреть, Том, забыл, моя вина, но я уверен, что он не радиоактивен, а если нет, ты ведь знаешь первые симптомы лучевой болезни, если тебя до завтра не стошнит, все в порядке… Шрам резко выныривает из чужих воспоминаний. Лучевая болезнь. Радиация. Рад. Шраму отчаянно не хочется в это верить. Они с Радом через столько прошли вместе, Рад просто не мог… «Мог, — утверждает мерзкий голосок в глубине души, так похожий на голос Диктора. — Мог, и ты с самой первой встречи ожидал подвоха с его стороны, не так ли, Боб?» Нет, яростно возражает себе Шрам. Рад, конечно, жуткий — этого у него не отнять — но еще и до жути нелепый. В первую встречу он даже ходил с трудом, то и дело спотыкаясь о собственные ноги. «А птичка?» Птичка умерла, сказал Рад. Он выглядел таким расстроенным, что Шрам не стал продолжать расспросы. Сильно позже он наткнулся на кучку обгорелых обгрызенных костей — птичьих. Вроде бы. Шрам не стал бы утверждать, что сможет отличить птичьи кости от крысиных. Некоторые из этих костей были слишком велики и для птиц, и для крыс, и Шрам не хотел думать, откуда они могли взяться. Рад до их встречи не знал про свалку, и был слишком велик, чтобы пролезть на склад через вентиляцию, как это делал Шрам. А голод толкает на необдуманные поступки. Некоторые из тел братьев были слишком изуродованы в ходе эксперимента, чтобы можно было однозначно утверждать, что никто не позаимствовал от них кусочек-другой. Но с тех пор, как они с Радом стали жить вместе, ничего подозрительного Рад не совершал. И Шрам успокоился. Начал ему доверять (они же братья!). Неужели зря? Рад сидит рядом с Флэшем, нелепо выставив ноги в разные стороны. — Так и думал, — тяжело роняет он в ответ на предположение Шрама, и сердце того обрывается. — Только не знал, что все обернется так. — Послушай, — Шрам сглатывает, чувствуя, как бьется где-то в горле сердце. — Я знаю, что ты хотел как лучше, что пошел ради меня на сделку с докторами, и я правда ценю это. Но еще я знаю, что они не согласились бы помочь, не потребовав чего-то взамен. Рад не сводит с него немигающего взгляда зеленых глаз и улыбается уголком рта. — Ты сделал это специально? Из-за них? — Шрам очень хочет услышать в ответ «нет». Рад поворачивается к Флэшу, старательно поправляет на нем одежду, словно не замечая испытующего взгляда Шрама. — В каком-то смысле, — наконец отвечает он. — Да. Я не знал, что все обернется так. Внутри Шрама все каменеет. Он не знает, что сказать. Рад смотрит на него, слегка склонив голову, словно ожидая вердикт суда. Шрам молчит. — Ты знаешь, как ему помочь? — выдавливает он из себя спустя какое-то безумное количество времени. — Нет, — в голосе Рада слышится отчаяние. — Я не хотел, чтобы все так вышло. — Знаю. — Шрам садится около него. Молчит, разглядывая лихорадящего Флэша. — Давай выйдем. Рад, удивительное дело, следует за ним без возражений. Пока они пробираются сквозь технические коридоры к выходу, в голове Шрама — пусто. На улице холодно и ветрено. Шрам вдыхает полной грудью влажный весенний воздух и заходится кашлем. Рад собирается помочь, но Шрам жестом останавливает его. Из царящей в голове пустоты, словно левиафан, всплывает чудовищное решение: — Ты должен уйти. Рад замирает статуей самому себе. — Нет. — Нет? — У тебя со слухом проблемы? — огрызается Рад. — Я не оставлю Флэша с тобой. — Почему это? Со мной ему всяко безопаснее, чем с тобой. Особенно в таком состоянии. — О, неужели? Безопаснее? — Рад показал нижней парой рук кавычки в воздухе и вновь сложил их на груди. — Что с ним будет, когда ты снова попрешься геройствовать и нарвешься? — Я, по крайней мере, не убиваю его одним своим присутствием! Знаешь, что с ним? Лучевая болезнь! От радиации! Я не знаю, сделал ты это специально или нет, но он не выздоровеет, пока ты рядом. Ты должен уйти. Пожалуйста. — Шрам, я… Я контролирую себя, — он сжимает кулаки. — А ты не выживешь в одиночку. С тех пор как мы встретились, ты уже несколько раз оказывался на грани смерти. Что, если в следующий раз тебе не повезет? — Как-то же я дожил до встречи с тобой? — кривая улыбка. — Я справлюсь. — А Флэш? — вкрадчиво спрашивает Рад и подается вперед. — Не подходи! — инстинктивно отшатывается Шрам. В руках как будто сама собой возникает недавно законченная пушка. — Да ладно, — недоверчиво тянет Рад, замирая. — Ты не станешь в меня стрелять. — Уверен? — руки едва заметно дрожат. — А как же все эти разговоры о братстве? — Не тебе говорить о братстве! Не после этого, — Шрам кивает в сторону их убежища, где остался Флэш. — Я сделал это ради всех нас! И Флэш знал, на что шел, он сам меня попросил! — Лжец! — Шрам глубоко вздыхает, беря себя в руки. — Мы все же братья, и я не хочу тебе навредить. Уходи. — Я не оставлю Флэша тебе. — Что, свежатинки захотелось? — и, видя недоумение на лице Рада, продолжил: — Думаешь, я не знаю, чем ты питался до нашей встречи? Решил вернуться к старым привычкам? Рад побледнел, покраснел, и бросился на Шрама. Со временем он, несмотря на кажущуюся неуклюжесть, научился двигаться почти сверхъестественно быстро. Пальцы словно сводит судорогой, и на водолазке Рада один за другим расцветают алые пятна. Шея, живот, грудь. Шрам опускает пушку. Рад останавливается, но не падает, хотя раны должны быть смертельны. — Ты выстрелил в меня! — обвиняюще пробулькивает он, ощупывая раны. — Ты в самом деле выстрелил в меня! Рад убирает руку от шеи, но там, где должна алеть развороченная плоть, только поблескивает багровым свежий бугристый шрам. Он стремительно сокращается, словно втягиваясь внутрь, и еще несколько мгновений спустя на его месте остается только гладкая розовая кожа. Шрам вновь вскидывает пушку. — Нет, — хрипит Рад, во рту тяжело оседает привкус металла, пальцы успевают нажать на спусковой крючок… БУМ. Волна жара устремляется в лицо, в ушах звенит, и Шрам беспомощно роняет остатки взорвавшегося в его руках оружия под ноги. Рад лежит на спине, и месиво на месте его лица судорожно пульсирует, пытаясь восстановить прежнюю форму. С губ Шрама срывается нервный смех. С такими возможностями неудивительно, что Рад пережил эксперимент. Что вообще способно его остановить? Капсула. Да, она сломана, в том смысле, что с ее помощью невозможно никого вылечить, но ему ведь и не требуется лечить. Только сдержать, пока Флэш не поправится. А потом они все обсудят и решат, как поступить с Радом дальше. Только очнувшись Флэш первым делом спросил о Раде — и Шраму не хватило духу признаться в произошедшем. Потом у них появились новенькие, и за связанными с ними проблемами тема отошла на задний план, потом выяснилось, что Флэш — предатель, и обсуждать с ним судьбу Рада стало не только неуместно, но и опасно. В конце концов, Шрам решил, что в текущих условиях (учитывая симпатии, наклонности и способности Рада) ему лучше оставаться там, где он был.