Рисуя круг

— Сука, да эмо в 2007-мом выглядели счастливее! — возмущается Дима, когда Шастун начинает играть роль "счастливого юнца". Дерьмовый актер. — Сейчас как бы весна, и она вызывает немного другие чувства. Он поднимает брови, дополняя свою шутку, но в итоге смеется лишь сам. И то более нервно, чем беззаботно, с примесью настороженности. Он тратит своё обеденное время, чтобы приехать ближе к офису Антона, выцепить его, затащить в ту злосчастную кофейню и заставить выговориться. Потому что его волнует состояние друга. Потому что он знает, что станет легче. Потому что он знает, что сам Антон в жизни не начнет этот разговор, не желая нагружать своими проблемами друга. И просто "без потому что". Он не должен, не обязан, не привязан. Дима хочет помочь другу всем своим сердцем, так же как тот при первой нужде мчит на помощь ему. Они оба были из Воронежа. После университета приехали покорять культурную столицу, держась друг за друга, как за спасательные круги во время крушения корабля. Диму в первые же дни смывает волна: его любовь, лучик солнца в прозябшем городе, отказывается переезжать с ним, отказывается от отношений на расстоянии. Отказывается от него. Антона смывает третья волна: первые месяцы ему не удается найти работу, они буквально выживают за счёт Позова, пока талант Шастуна не открывается миру. Он умеет чертовски красиво подать даже самое плохо пахнущее дерьмо в обертке. Дима до сих пор удивлен, как они не заработали гастрит питаясь одним кофе и бич-пакетами. Единственной радостью в те дни становятся ежемесячные посылки от родителей с самой банальной домашней тушенкой и консервированными овощами с грядок их бабушек. Сейчас-то уже прошло больше пяти лет, теперь они передают родителям посылки, в основном денежные. Дима женат на самой прекрасной девушке во всем мире и имеет не менее прекрасную дочь, так похожую на него. А Антон… он женился на работе. Живёт со страхом того, что эту стабильность в любую секунду может потерять, а в итоге теряет саму жизнь. — Я не знаю, что тебе сказать, Поз, — он потирает лицо своими большущими ладонями. — Я не помню, когда мне было действительно хо-ро-шо. Когда я был счастлив? И с кем? Куда пропал азарт от работы? Когда была яркая эмоция последний раз? Неужели в тот день, когда меня подрезал мужик на жигулях и я его проклинал весь оставшийся вечер? — Может, пора уже в отпуск? — он поправляет итак идеально сидящие очки, чисто из привычки. Осматривает всё вокруг и вздыхает. — В какую-то теплую страну. Ты ведь не был на отдыхе ни разу за все это время. — Я знаю. — А то, что всех денег не заработать, знаешь? — Знаю, — уже более раздраженно отвечает Шастун. Он стучит пальцами по чашке с уже остывшим напитком, отбивает лишь ему известный ритм. — Это называется "профессиональное выгорание", Шаст. Какие-никакие, но мы тоже творческие люди. Напрямую связанные с творчеством. И нам тоже иногда нужно черпать вдохновение. — Ты ведь понимаешь, что у меня никак не получится сейчас махнуть куда-то. Новый альбом на подходе, алё! В словах Димы есть смысл. В его словах он вообще всегда есть, не зря он такой образованный и наученный опытом человек. Это Антон-дурак подумал, что алкашка может вернуть ему былую радость разнообразием своих градусов, но нет, не вернула, ему ж не семнадцать, блять. Нужно что-то из ряда вон выходящее, но в пределах Питера. Чтобы переворачивало сознание и обыденные вещи; то, о чем раньше он и подумать не мог. — Может, в киношку сходить на выходных? — делает, наверное, самое банальное умозаключение Антон. — Можем на хоккей, я собирался, — предлагает Позов. Это не совсем то, что он имел ввиду под "отдыхом", но даже это лучше того, чем Антон развлекал себя раннее. — И даже не вздумай, сука, забухать. — Я попробую. — Никаких мне "попробую"! — Шастуна веселит угрожающий кулак друга перед его носом — Так, мне пора забирать мелкую из садика. На выходных, не забудь, хоккей. — Договорились, — они поднимаются с места и пожимают друг другу руки на прощанье. Позов похлопывает друга по плечу и ускользает за двери, на ходу звоня кому-то. В отличии от Димы Антону некуда спешить. Разговор по душам с другом даёт результат, и парень действительно желает что-нибудь предпринять, а не просто накваситься, как планировал ещё с утра. Он давно не бегал за мячом на футбольном поле. Или, может, стоит найти занятие, которым он никогда не занимался? А что, если начать вязать? Он подавливает в себе смешок понимая, что это слишком кардинально. Антон решает, что, если у него будет возможность втянуть себя в что-то не обычное для него — он встрянет. А ещё Антон решает зависнуть в кофейне ещё немножко, ведь ничего плохо из-за этого не произойдет, не так ли? Просыпается, как обычно после обеда. Медленно потягивается, медленно стаскивает с себя одеяло, плетётся в ванную. Он всё делает медленно, если им не двигает вдохновение. Смотрит на себя в зеркало: всё те же голубые глаза, те же брови, нос. Ни одной морщинки за ночь не прибавилось, а цифра сменилась — сегодня он празднует тот день, что делает его на год ближе к смерти. Он не взвинчен, много чего из его жизни делает Арсения ближе к сырой земле: пристрастие к алкоголю, дурной нрав, скатившийся к ебеням режим дня. Он не боится умереть, он боится не успеть. Не успеть оставить свой след. Уйти и стереть себя с лица Земли, с её истории. Не обязательно быть популярным, чтобы остаться в памяти; учитель, верой и правдой отдавая душу и сердце детям, запомнится не одному поколению. Останется приятным воспоминанием на их устах. Однако это не история Попова. Он хочет наследить в истории живописи не меньше Дали, Моне и Айвазовского. Чтобы его картины приобрели ту цену, которая бы заставила людей дорожить ими. Он не боится умереть, он боится, что после смерти никто так и не посчитает его картины великолепными, как произошло с братцем Ван Гогом. Но сегодня он позволил себе не думать об этом. Он позволил себе закатить себе пир на весь мир в довольно востребованном клубе "Розовый фламинго". Он позволил себе пригласить всю богему. Позволил скупить себе годовой запас алкоголя, словно пытается напоить маленькую деревеньку. Он позволит себе всё — как и обычно, в принципе, — но не позволит себе грустить и скучать. Однако ему уже становится грустно, от представления будущего вечера. Из тех, кого он действительно будет рад видеть — это Матвиенко. Остальные начнут поливать его сахарным сиропом, мёдом и шоколадом. Не потому что он именинник — хотя и не без этого, — никто и слова ему дурного не скажет в глаза, побоится, вроде он не знает, как его обсуждают за глазами. На это он только смеётся: насколько же это общество жалко. Общество, в котором он один из составляющих. Не хватает той остроты и резкости, что делает разговор и спор ярче, интересней. Его уже долгое время не захватывают сплетни, скрывавшиеся за каждым углом вечеринки, и он совершенно не таит этого, услышав очередное "А ты знаешь с кем спит тот самый N"? Господи, мне так похуй, — думает он, открыто зевая. Он видит впереди небольшую парковку кофейни и просит таксиста притормозить на пару минут. Была не была! Если ему повезет, то на этот вечер найдется тот, кто добавит в его праздник хоть какую-то перчинку. Арсений врывается в помещение слегка запыхавшись и не скрывает радостной улыбки, видя замученную рожу дылды, уставившуюся в экран телефона. — Приветствую, — он протягивает руку для рукопожатия, чем несказанно удивляет Антона. Это происходит впервые после первой встречи, не смотря на их, можно сказать и частые, встречи. Всё ещё находясь в лёгком ступоре, инстинктивно, Шастун отвечает на рукопожатие. Вместо того, чтобы отпустить ладонь, Попов лишь крепче сжимает её. — Пойдем. — Куда? — растерянно спрашивает Антон. Что этот гном, блять, задумал? — Как куда? В клуб! И шмотки свои прихвати. Ну давай же, пошли меня нахуй. — Иди нахуй, — коротко отвечает парень, одёргивая руку. Арсений в нём не сомневался. — Я уже на нем, — хихикает художник. — А вообще не гоже именинникам отказывать. Я не шучу, идём. Антон делает это не потому что Арсений "именинник". Он понимает, что это возможность словить те самые яркие эмоции, которые покинули жизнь. Проблески подобного проявлялись, когда его выбешивал этот самовлюбленный "хуйдожник", а сегодня он на удивление ещё и доброжелательный. Скорее всего это из-за праздника. —У меня ведь даже подарка нет, — на выходе вспоминает Антон. — Вообще насрать! — смеется Арс, подталкивая того к двери. Шастун оставляет свое авто на стоянке, перед тем оставив там рабочий ноут. Он прячет его где-то под сиденьем, что вызывает у Арсения желание закатать глаза, и он себе в этом не отказывает. Сев на заднее сидение, располагаются максимально отдалённо друг от друга, чётко прописывая границы своего общения. Они далеко не настолько близки, чтобы позволить коленкам соприкасаться друг об друга. Большую часть времени едут молча. Таксист включает радио, видимо специализирующееся на шансоне, на что Попов только цокает, но молчит. Антону начинает казаться, что идея поехать с Арсом является максимально тупой, но попросится выйти ему почему-то кажется постыдным. — Посмотри влево, — неожиданно просит Арсений и Антон машинально поворачивает голову. Он видит на высоком кирпичном заборе нарисованного баллончиками ангела с самой добродушной улыбкой в мире, а в окровавленных руках у него граната и пистолет. — Что там написано, я не успел прочесть. — Мы спасаем страну от плохих людей, — выдыхает. — Это моя работа, я потратил на неё одну февральскую ночь и несколько обмороженных пальцев. — Иронично, учитывая, что это забор оружейного склада. — Я и сам не понимаю, почему его не закрасили. Неужели не понимают всей абсурдности происходящего. Остаток пути проходит в комфортном молчании. Антон пытается привязать новые факты о его, скажем так, новом приятеле, которые никак не вписываются уже в известный парню образ. Слово "приятель" режет сознание, однако до статуса друзей им скорее всего не дообщаться, а черту знакомых они пересекли ещё на том этапе, когда люто возненавидели друг друга. Его можно было бы назвать по-пацански "корешем", но это дворовое обозначение никак не вяжется с образом Арсения. Кореш — это тот, кто готов впрячься за тебя во время драки; Попов же готовый впрячься разве что в конкурсе танцев. Антон глушит кашлем глупый смех, вызванный картинками танцующего возле "ровных пацанов" Арсения в типичном дворе Воронежа. Он ловит на себе вопросительный взгляд и пожимает плечами: "Ничё". Арсений точно рассчитывает время, чтобы опоздать на час и в этом пробка играет ему только на руку. Он любит появится, когда все уже прилично подвыпившие, развязные, чтобы понаблюдать за этим зрелищем…а потом догнаться до их состояния. Они входят внутрь вместе, но по-отдельности: Антон находится чуть сзади, надеясь привлечь, как можно меньше любопытных глаз, однако это желание с треском проваливается — все взгляды устремляются к ним. Антон выдыхает, когда толпа буквально подхватывает Арсения, целуя и обнимая, прямо-таки купая в поздравлениях. Лучшим решением кажется уйти от эпицентра бури и усесться где-то возле бара, что Шастун и делает. Проходя мимо зеркала, он осматривает отражение и хмыкает: в темно-синем пиджаке и бледно-серой рубашке, он смотрится сверхпразднично, как никто в этом зале. Со стороны выглядит так, словно парень подбирал наряд, хотя на деле это всего-то его рабочая форма. Он заказывает виски с содовой и обещает себе, что это единственный стакан, который будет держать сегодня в руках. Арсений порядком устает от всей этой целующе-обнимающей толпы, и сдержанное поздравление Матвиенко с подбадривающим похлопыванием по плечу и шуткой об "одной ноге в гробу" кажется ему спасением. Они бестактно отходят от толпы, и никто особо и не обращает на это внимание, будучи заинтересованными в своих разговорах. — Я что-то пропустил? — с любопытством спрашивает Серый, склоняет голову на бок. Арсу в этот момент он напоминает дятла, с этим его хвостиком. — С каких пор ты приглашаешь Шастуна на свои "приёмы", вы ж не вывозите друг друга? — Должна же быть хоть ложка дёгтя в этой бочке мёда, — размыто отвечает Арс, улыбаясь какому-то знакомому неподалеку. На самом деле он и сам не понимает зачем. — Ладно, подойду к нему, он выглядит как человек, которому здесь сверх одиноко, — последнюю реплику его друг не слышит, отвлекаясь от него из-за подошедшего парня. Матвиенко взбирается на стул возле Антона, вызывая у того улыбку от этого вида. Почти профессионально, но всё ещё по-детски карабкается. — Ты не выглядишь особо лучше, хоть и прошло уже достаточно времени, — они жмут друг другу руки и Матвиенко заказывает себе ром. — Ну, и что ты тут забыл? Этот вопрос мог бы запросто показаться грубым, если бы Шастун не понимал волнений Серого. Ещё дня три назад они готовы были перегрызть друг другу глотки, а сегодня он приглашен на праздник. Не скажешь, что он только для родных и близких, но всё же. В прочем, он и сейчас готов, просто ему повода не дают. — Не знаю. Он меня сам пригласил. Брови собеседника приподнимаются, а взгляд становится серьезным. Он делает большой глоток, вытирает губы тыльной стороной ладони и всё-таки решается предупредить: — Антон, не вздумай с ним трахаться, — предупреждающим тоном начал Матвиенко. — Я знаю, как Арс может очаровывать и… — О, Господи, блять, нет, —перебивает Антон, закатывая глаза. Он кривится только от одной мысли. — Я даже не думал об этом. — Ну-ну, — недоверчиво протягивает, но отставляет эту тему в дальний угол. То, что человек красивый, не значит, что Антон уже с низкого старта готов прыгнуть ему в постель. Он из тех, кому важно максимально прочувствовать натуру партнера, его характер. Слегка привязаться, привыкнуть к человеку, узнать его особенности, привычки, повадки. Ловить взгляды, понимать жесты, не обязательно любить, но быть влюблённым. Антона вообще не возбуждают мимолетные перепихоны так, как не возбуждает и сам Попов. Антону кажется, что вот оно, их главное отличие: такой скрытный Шастун и открытый для любых предложений Попов. — О чём это вы тут щебечите? — к ним подходит Арс с непонятно откуда взявшимся бокалом мартини. — Да так, о песенках…— протягивает Сережа, спрыгивая со стула. — Пойду к Ире. Он кидает на Антона последний предостерегающий взгляд, а затем, развернувшись на пятках, уходит в толпу. Парень шумно вздыхает, чувствуя напряжение. Толпа давит своими движениями, ритмом и заинтересованными взглядами. — Почему они так пялятся на меня? — не понимающе восклицает Антон, впервые за долгое время желая спрятаться. Глаза полны насмешки, презрения, интереса и нигде — доброты. — Как это почему? Они все уверены, что мы с тобой ебемся, — спокойно отвечает Арсений. — В смысле, блять? — рассеяно бормочет Шастун ещё не отойдя от разговора с Матвиенко. И снова мы в теме секса с Арсением Поповым. — Это же не правда! Откуда вообще такие домыслы? — Ты как маленький ребёнок, Антоша, — его передергивает от такого ласкательно-детского обращения. — Мы пришли вместе. Более того, ты приодет так, словно мы после этого бара в ЗАГС поедем. Всё ещё ничего не понимая, Антон стоит с приоткрытым ртом часто моргая. Он выглядит милым и таким чертовски забавным, что Арсений и не противится, своей уже привычке, запоминать лицо этого парня, чтобы потом перенести его на бумагу. — Людям не нужна правда, Антон. Не ради этого они сюда приходят. Сплетни. Интриги. Скандалы. Вот золотая формула любой тусовки. Арсений, желая растормошить, тащит его танцевать, на что Шастун только мотает головой, оставаясь в сидячем положении. Он не любитель, точнее даже сказать "неуметель", танцевать, поэтому предпочитает остаться на месте. Его глаза, прикованные к художнику, который ворвавшись в толпу, начинает двигать бедрами в такт музыки. Что-что, а танцует он как боженька. Арс гибкий и эластичный, словно мальчик из пластилина. Вот он делает какое-то до боли популярное движение среди молодёжи, а в следующую секунду, призывая толпу разойтись, делает колесо одной рукой, переходящее в мостик. Он без труда принимает положение "стоя", чем вызывает восторженные хлопки. И зависть Антона. Ему здесь определенно не нравится. Хочется уйти, сбежать по-английски, однако неведомая сила держит его задницу на стуле, и он покорно сидит. Он называет эту силу "вежливостью", хотя любой дурак поймет, что дело не в этом. Сейчас Попов натанцуется, вернется, и я, вежливо, сука, попрощавшись, съебусь восвояси, — надеется Антон, краем глаза наблюдая за художником. Арсений то и дело отвлекается, бросая внимательные взгляды на парня. То он пьет, то что-то высматривает среди толпы, то палит прям на Арса. Его это забавит и не желая, чтобы этот взгляд сползал с него, игриво улыбается, качая бедрами. Затем он вспоминает чьи такие прелестные, как ему известно зеленые, глаза наблюдают, он забивает свой флирт поглубже в задницу, прислушиваясь к ритму музыки. Кто угодно, блять, но только не этот парень, — обещает он себе. Выпадает из реальности на неопределенное время, иногда отвлекаемый кем-то из присутствующих. Он трется задницей о чей-то пах и ему становится противно от самого себя. Скинув всё на усталость, он уходит с танцпола в сторону погрустневшего парня. — Пошли курить, — он кивает в сторону выхода, и Антон беспрепятственно плетется за ним. Они не останавливаются у входа, ибо Арсений всё так же молча указывает в сторону набережной. Морозный воздух бьёт по щекам, цепляется за голые части тела, пытается пробраться за шиворот. Мысли скомканные, запутанные у обоих, сейчас не видом восхищаться, а покрасневшие руки придумать куда припрятать. А вокруг всё равно красиво. Вода, всё ещё со льдом, с обманчиво тонким, станешь и однозначно провалишься. Фонари прекрасно освещают, оставляя всего небольшие участки утопать в темноте. В одном из таких участков они останавливаются. — Пиздец, как холодно, — жалуется Арс, доставая сигарету. — Ты знаешь, что холода не существует? Холод — это отсутствие тепла, — спрашивает Антон, прикуривая своему собеседнику, потом и себе. — Конечно. Это же физика, — он наигранно закатывает глаза, вдыхая едкий дым в лёгкие. — Человека или предмет можно изучить, чтобы узнать, имеет ли он или передает энергию. Абсолютный ноль есть полное отсутствие тепла. Вся материя становится инертной и неспособной реагировать при этой температуре. Холода не существует. Мы создали это слово для описания того, что мы чувствуем при отсутствии тепла. — Познавательно, — пожимает плечами Антон. — А темнота по-твоему существует? — Конечно, мы сейчас в ней, — он не уточняет, имеет ли ввиду набережную или же жизнь в целом. — Темноты также не существует. Темнота в действительности есть отсутствие света. Мы можем изучить свет, но не темноту. Мы можем использовать призму Ньютона, чтобы разложить белый свет на множество цветов и изучить различные длины волн каждого цвета. Ты не можешь измерить темноту. Простой луч света может ворваться в мир темноты и осветить его. Как ты можешь узнать, насколько темным является какое-либо пространство? Ты измеряешь, какое количество света представлено, не так ли? Темнота – это понятие, которое человек использует, чтобы описать, что происходит при отсутствии света. — Тогда можно сказать, что и ненависти тоже не существует, — озвучивает осмысленное Антон, смотря Попову прямо в глаза. — Ненависть — это отсутствие любви. Арс отбрасывает окурок куда-то в сторону. Заносчивая улыбка сходит с лица, и он улавливает нотки ностальгической грусти. Может, если бы его хоть кто-то искренне любил, он бы не был такой чёрствый? Любовь отсутствовала у него с детства. Мама умерла, когда ему и десяти не было. Бабушка считала свалившейся на престарелую голову обузой. Отец, сначала испытывал полное равнодушие к сыну, а затем и вовсе возненавидел. Потому что вот такой он. Не будущий сварщик, как представитель своего рода. Своеобразный. Неординарный. Голубой. Он криво улыбается и впервые за очень долгое время у него наворачиваются слёзы на глазах. Воспоминания из детства всегда отзываются ноющими шрамами где-то в сердце. — Арсений, — он чувствует руку у себя на плече и складывает свои воспоминания в самый дальний шкаф. — Всё хорошо? — Да, — на отъебись отвечает он, доставая новую сигарету. — Слушай, ты не против если я буду называть тебя Сеней? — В жопу засунь своего Сеню, — передергивается Попов. — хочешь укоротить моё имя — говори Арс. Антон смеётся, смотря на раздражённое лицо художника. Это куда привычнее, чем то, как он выглядел до этого. — Я же, блять, не Семён! — не успокаивается тот, вызывая у Антона новый приступ смеха. — Окей, можешь называть меня Тохой. — Тоха? — он морщит нос. — Такое чувство, что ты только что с кортанов поднялся. — Ой, не пизди, — отмахивается Шастун, чем вызывает усмешку у Арсения. — Тебе ведь не понравилось там, в клубе? — он мастерски переводит тему. — Немного не моя атмосфера. Слишком много лицемерия. Это одна из основных причин, почему Антон не любит всю эту богему. В мире, где всё пропитано ложью, люди, которые восхваляют тебя при тебе же и ненавидят за глазами, кажутся последними ничтожествами, пытающиеся выжить. Даже крысы и те бегут с тонущего корабля, а эти наоборот — помогут утопить. — Люди такие, — философски подмечает мужчина. — Нет, не все, — твёрдо отвечает Антон. В основном только те, кто тусуются в подобных местах. Парень хочет и Арсения причислить к ним, но нет, он просто обозленный на весь мир кретин. — Поехали ко мне? Продолжим пить там. Арсению кажется это разумным. Они оба чувствуют дискомфорт в этой толпе. Антон — явный, Арсений — подсознательный. Глубоко в душе признает себе, что устал от этого, потерял интерес, однако оставить всё не может. Боится утонуть в собственном одиночестве. А тут Антон, такой бесючий и невыносимый, со своим чётким виденьем жизни и не чётком её реальном представлении. Поражает своей наивностью. Не всегда и не везде, можно вот так вот игнорировать таких людей. Однако сейчас можно, и они воспользуются этим. В мыслях Антона сплывают предостережения Матвиенко, и это заставляет его поморщиться. — А как же твои друзья? — Да насрать мне, — отзывается Арсений. — У меня нет друзей. — И это не удивительно. Попов недовольно цокает, но не отвечает на провокацию, ожидая ответа. И Антон соглашается. Он впервые за всю историю их знакомства не чувствует отвращения к мужчине, скорее наоборот — тупой интерес. Кто такой Арсений Попов и с чем его едят?