Эпилог - это только начало

Сережа понятия не имеет, сколько они так стоят: минуту, полчаса, час. Оба приходят в себя, успокаиваются, пытаются наладить тот контакт, что был между ними когда-то. Самое удивительное, что получается. Сережа вновь видит Олега, своего Олега, который всегда защищал его, помогал и поддерживал. Сережу отпускает, но лишь на секунду. Волков ловко достает из заднего кармана джинсов наручники и защелкивает их на узком запястье. Не ремни, но как-то поможет ему чувствовать контроль и уверенность, что все случившееся ему просто не приснилось. Второй наручник Олег не глядя защелкивает на своей руке: так вернее. Так он всегда почувствует, что Разумовский все же здесь. Сережа совсем сбит с толку. То есть все же не доверяет? На всякий случай будет держать поблизости, вдруг он что-то выкинет? Но еще больше Разумовский удивляется, когда второй наручник щелкает на запястье Волкова. Он поднимает на Олега непонимающий взгляд: - Зачем? Я же сказал, что не сбегу, - Сережа легонько дергает рукой, слышит звон металла, и разочарованно выдыхает. Куда он пойдет? Как отсюда выбраться? Да и зачем? Олег прав, ничего у него не осталось. Разумовский опускает руку, смотрит в знакомое лицо со смешанными чувствами. Волков идет ему навстречу, оказывает поддержку, дает комфорт, но в то же время не доверяет до конца. Держит на расстоянии. Сережа понимает, но ему больно осознавать, что, возможно, Олег никогда его не простит. Волков сам смотрит на наручник и думает про себя: зачем? А затем, что ему страшно. Страшно вновь оказаться отдельно, оказаться одному, ненужным, одиноким, позабытым. Не в побеге дело, а в том, что Олег теперь боится потерять Разумовского, выпустить из виду. Как будто если он перестанет держать, то Сережа обязательно выскользнет из его пальцев, точно ржавый песок. Озвучивать все эти мысли Олег не торопится. Но он хочет показать, что правда ценит открытость и готовность жертвовать собой и своей свободой; хочет сделать что-нибудь в ответ. - Думаю, ты не откажешься сначала ванны? - спрашивает Олег буднично и ровно. Он уверен, что просидев в одной и той же одежде черт знает сколько, а потом еще два дня подряд, Сережа давно записал ванну в самый верх списка приоритетов. Разумовский удивленно вскидывает брови. Он серьезно? Господи. Сережа на подобное даже не рассчитывал, поесть дали и на том спасибо. А тут ванная. - Не откажусь, - тут же кивает он без лишних уточнений и переспросов, пока Олег не передумал. - У тебя волосы грязные... - задумчиво добавляет Волков, как будто это преступление века и с этим срочно должны что-то сделать все спецслужбы мира. Во главе с самим Олегом, естественно. На замечание о волосах, Разумовский тянет свободную руку, берет одну прядь, крутит ее между пальцев. - Да, - недовольно соглашается он. - Надо помыть, - с этими постоянными заключениями в тюрьмах, волосы у Сережи опять отросли, так что надо срочно приводить в порядок. А потом, пока все идет гладко, Разумовский пробует дальше: - У тебя есть хоть какая-нибудь сменная одежда? - Вот и славно, - кивает Олег, когда Разумовский соглашается на ванну, и сразу прикидывает насчет одежды. Ее не много, но на втором этаже кое-что есть во второй спальне. От осознания того, как он на подсознательном уровне облажался, Волков, кажется, все же немного заливается горячей краской: Олегу стыдно, что раньше не понял, как пропустил все, но он не признается, ничего не говорит насчет шкафа наверху, в котором висит захваченная из квартиры в Питере одежда Разумовского, а наоборот, прикидывает, что другое может одолжить Сергею. - Что-нибудь найдем, - обещает Олег и смотрит на оставленную у дивана сумку. - Пойдем, - зовет Волков и собирается уже пойти, когда Разумовский вновь переводит взгляд на его уставшее лицо и внезапно мягко касается ладонью щеки. Ладонь ложится Олегу на щеку, выбивая все мысли напрочь. - Обещай мне потом отдохнуть, - просит Разумовский, мягко касаясь пальцами скулы. Олег замирает и смотрит на Сергея. Все это слишком хорошо идет, так что Волкову даже не верится. Он на пару секунд прикрывает глаза, наслаждаясь моментом, потом улыбается: - Вместе отдохнем, - и, наконец, признается: - Возможно, я забегался и тоже не поспал. Но сначала душ, так что, - Олег гибко наклоняется вперед и обхватив худое тело одной рукой вокруг бедер, поднимает Разумовского с пола, с легкостью прижимая к своему плечу. Олег знает, что Сережа слишком слаб, а ждать, пока тот соберется с силами ему не хочется, так что Олег сам переставляет своего пленника ближе к сумке, ставит обратно на пол, садится на корточки и расстегивает сумку в поисках одежды. Сережа охает от неожиданности, когда Олег так резко приподнимает его. Зачем? Он ведь сам дойти может, да и Олег сейчас вымотан, а тут лишние проблемы. - Мы же сейчас оба упадем, - выдыхает он, но уже через пару секунд оказывается на полу, так что это им не грозит. А затем Сереже приходится подстраиваться под Олега, потому что тот с наручниками тянет его за собой. Разумовский опускается следом на пол, протягивает вперед руку, пока Олег роется в сумке в поисках нужных вещей – и все удивляется про себя. Сереже все еще не верится, что он смог получить столько поблажек от человека, который планировал его убийство. Неглубоко в сумке Олег обнаруживает черные тренировочные штаны, которые, несмотря на размер, по мнению Олега должны подойти. А найдя подходящий черный свитер, он поднимает его перед собой, расправляет, прикидывая, потом прикладывает к груди Разумовского. - Ну вот, - уверенно кивает Олег, считая разницу в размере удобоваримой, хоть свитер и будет на Разумовском великоват. Сережа смотрит на вещи, кивает. Его все более чем устраивает, все лучше, чем эта ужасная оранжевая форма, в которой он провел хер знает сколько времени. Он ее сейчас сжечь готов. Разумовский берет вещи свободной рукой, чтобы переодеться после душа - одна поблажка за другой. Слишком хорошо, чтобы быть правдой после всего. - Я все это очень ценю. Правда, - серьезно говорит он, внимательно смотря на Олега. А потом поднимается, потянув Волкова за собой. Олег выдерживает взгляд, выжидает, оценивает, правда ли то, что говорит Сережа. Очень похоже на правду, и Олег смягчается, снова кивает в ответ мол: так и должно быть, все по плану, так это и задумано, можно переходить к пункту «д». - Где здесь ванная? - спрашивает Сережа, оглядываясь на дверной проем. Разумовский готов не глядя отдать половину своего состояния, чтобы нормально принять душ и побриться. Вот только состояния больше нет. Впрочем, это еще скромная плата за то, что он натворил. - Идем? - Он тихонько дергает рукой, обращаясь к Олегу. И пусть в наручниках, пусть все еще с недоверием, Сережа все равно благодарен, что его не бросают сейчас. - Да, идем, - Олег хватает себе новые джинсы и футболку в сумке, встает сам, быстро закидывает руки к плечам и вверх, прохрустывая плечевыми суставами, и опускает их обратно только чтобы снова подхватить Разумовского под колени и завалить себе на плечо. Сережа резко выдыхает: господи, да они споткнутся сейчас на ровном месте, свалятся с лестницы, пока будут подниматься, и свернут себе шеи. - Не самая хорошая идея, - замечает Разумовский, автоматически вцепляясь пальцами в футболку Олега, будто это поможет ему удержаться в случае чего. Олег вымотан, Олег только пошел на поправку, таскать тяжести не самая хорошая для него идея, и Сережа искренне не понимает зачем. В наручниках точно ведь далеко не убежать. Впрочем, мысль вслух он не развивает. Олегу так кажется правильно. Это его дом, его правила, его Сережа, который измотан по тюрьмам, измотан своей внутренней борьбой, измотан отсутствием нормальной еды и питья. Нечего ему тут тратить последние силы на то чтобы шлепать с этажа на этаж. К тому же, после всего Олег предпочитает контролировать все, что может. Ему это практически жизненно необходимо - контроль. Над своей жизнью, над домом, над Сережей. Это успокаивает. Помогает быть собранным - насколько это только возможно - помогает думать ясно, не зацикливаться на эмоциях. Олег идет легко, несмотря на свою немаленькую рыжую ношу. Ему легко и потому, что срыв разодрал оболочку, и накопившееся потихоньку высыпается, вылезает, вытекает – боль, отчаяние, тревоги, надежды. От этого всегда легче: когда не нужно себя самого держать перетянутым ремнями изнутри. Легче - и страшнее. Потому что неизвестно что впереди. Затаив дыхание, боясь навернуться в любую секунду, Разумовский следит за их перемещениями по дому. Просторный, два этажа, хорошая отделка, красивый интерьер. Сережа не может не отметить про себя, что сделано все со вкусом и дорого. Где Олег нашел этот дом? Купил? Снял? Это собственность кого-то из его друзей? Олег поднимается на второй этаж и как-то не задумываясь проходит в хозяйскую спальню. В его спальню: на тумбочке кошелек и какие-то мелочи, кровать немного смята, шкаф приоткрыт. В кресле у большого панорамного окна с видом на сосновый лес и песчаный берег залива лежат его книги. Комната явно принадлежит Олегу, об этом говорит каждая мелочь, и Сережу вновь удивляет контраст: вот он его допускает в свою спальню, проявляет доверие - и вот он держит его в наручниках, словно не доверяет. Разумовский непонимающе мотает головой, выглядывает в окно. Красивый вечерний пейзаж, который, правда, может подходить много каким местам. Ну, по крайней мере, они не где-то на юге. Уже хоть что-то. Олег идет дальше и опускает Сережу на пол уже перед дверью в ванну, берется за ручку, открывает. Ждет, пока Разумовский зайдет первым, и, зайдя следом, окидывает взглядом просторную черную ванную. Есть душ в углу, две раковины, у одной из которых лежат его вещи: лосьон, пена, бритва - конечно же, безопасная. И ванна. Именно поэтому Олег приводит Сережу сюда: здесь самая большая ванна во всем доме. Белая, начищенная, просто огромная. - Олег, расстегни, пожалуйста, - просит Сережа, вновь тряхнув рукой. Даже не верится, что он так соскучился по душу. - Я быстро. Если хочешь, то можешь закрыть дверь на ключ. Я не утону, обещаю, - произносит он, стараясь разрядить атмосферу, и тут же прикусывает язык. Кажется, сказал лишнее. С Олега станется после всего поверить, что Сережа способен утопиться, хоть у последнего и мыслей об этом не было. По крайней мере, теперь. - Олег, - Сережа вновь дергает рукой, обращая внимание на себя. Просто так отстегнуть у Олега сил нет, потому что ему кажется, щелкни этот, последний замок - и все, огонь выскользнет из рук и исчезнет. Но держать на привязи Разумовского день и ночь тоже занятие трудное. Олег думает и взвешивает. Он окидывает комнату взглядом на предмет опасных вещей - хоть окна нет, и то хорошо, - но понимает, что у Разумовского если что фантазии хватит и на то чтобы шлангом удавиться, и на то чтобы утопить себя любимого тоже. Так что даже не в зеркале и не в зубочистках тут дело. Решение приходит почти сразу. В конце концов, думать Олег еще не разучился. Он протягивает руку и расстегивает наручник, складывая его на столешницу, разворачивается, закрывает дверь у себя за спиной и мягко прижимает палец там, должна быть замочная скважина. Панель считывает отпечаток, и раздается несколько щелчков замка, отсекающих Олега от внешнего мира, оставляющих его тут, в ванной, наедине с очень лохматым, помятым рыжим чертом. Сергей тихо выдыхает с облегчением, когда с него все же снимают наручники, кладет вещи на бортик ванной. Потирает запястье, не потому что натер или больно, просто автоматически. А затем реагирует на звук, поднимая глаза. Не только Олег, но и этот дом полон сюрпризов. - А это зачем? - интересуется Разумовский, так и застыв на месте, с рукой на запястье. Олег воспринял его высказывание всерьез? Он что, правда думает, что стоит Сереже остаться одному - и он сразу попытается покончить с собой? Впрочем, глупо будет отрицать, что когда он попал в тюрьму, то такие мысли у него были. Вот только Он не дал ему тогда это сделать. - Я ничего с собой не сделаю, я выйду уже через пять минут, - мирно произносит Сережа, потому что такой тотальный контроль его немного... пугает. - Ты все еще мне не доверяешь? - спрашивает Сережа, перевод взгляд на наручники. -Во-первых, пяти минут тебе недостаточно, - Олег бросает свои вещи на столешницу около раковины. - А во-вторых… - вопрос про доверие он намеренно игнорирует. Все не так просто. Сереже он верит, иначе вообще не выпустил бы, другое дело, что Олег не знает, не увидит ли снова того, другого. Да и не верит он больше себе, чем кому-то еще. Не знает Олег, что будет делать в итоге, но выпустить Разумовского из вида пока что не готов. Совершенно. Пока Волков видит рядом рыжую шевелюру, он кажется верит, что все будет хорошо. Как будто сказанные раньше Сережей слова отдаются эхом в голове: «Теперь все будет хорошо». - Ванна твоя, - кивает Олег, - я беру душ. Он снова разминает плечи, тянет шею, потирая ладонью сзади, и, усаживаясь на закрытый унитаз, принимается расшнуровывать ботинки. Работы тут много, а Олег сейчас не на все сто спокоен, так что шнурки хлестко хлопают, вырываемые из металлических колец. Разумовский изначально представлял все иначе: что Олег предоставит ему ванную, сам отлежится в соседней комнате, потом просто вернется за ним. То, что он тоже останется здесь, да еще и принимая душ, Сережу удивляет. Впрочем, Олег здесь хозяин, со стороны Сережи будет по меньшей мере неправильно указывать, когда тому принимать душ, да и вообще, что делать. Он с несколько секунд смотрит на Олега, все еще сбитый с толку, и лишь затем возвращается в реальность. - Ладно, - в конце концов кивает он, пожимая плечами. Сережа поворачивается, вновь на секунду ловит свое отражение в зеркале, недовольно морщится, тут же делая шаг в сторону. Потом насмотрится, когда в порядок себя приведет. Открыв воду, Сережа оглядывается в поиске того, чем бы собрать волосы. Ничего подобно рядом и нет, впрочем, и к черту. Пока ванная наполняется, Разумовский поворачивается к Олегу спиной, потому что стоять лицом как-то просто неловко, стаскивает с себя одежду, кидает ее на пол. Все это так странно, ловит он себя на мысли. Разумовский чувствует себя скованно: и потому что стоит к Олегу спиной, и потому что обнажен и потому что у него наверняка на теле еще остались синяки и ссадины. - Что потом? - спрашивает он, просто чтобы хоть как-то разрядить ситуацию. - Потом ужин, - отвечает Олег так, как будто это самое самоочевидное на всей земле. Он наконец справляется с ботинками и запихивает их куда-то в угол под раковину. Подняв голову, Олег видит сережину голую, светлую спину, такую худую, в ссадинах местами, местами в синяках. В спальне в шкафу есть аптечка, думает Волков. После ванны нужно заняться обработкой ран и да - ужином. Нормальным таким ужином. - В холодильнике есть салат, - думает Олег, стаскивая одежду через голову автоматически: после армии о стыде речи нет, только привычные действия, и Олег не чувствует неловкости ни на секунду. - Помидоры там, руккола, пармезан. Неплохо выйдет если по-быстрому смешать лимонный соус. Это недолго, минут пять. Еще была, кажется, паста. Готовить мясо слишком долго, а вот обжарить бекон - две минуты. Можно сделать карбонару и открыть вино. Не все же виски хлебать... Сережа слушает, не веря своим ушам. После всего - нормальный ужин. Нормальная ванная. Господи, да Разумовский к себе сто лет человеческого отношения не видел. А тут человек, которому он причинил больше всего боли, так к нему относится. С одной стороны приятно, что Олег проявляет заботу, с другой стыдно, словно он ничего из этого не заслужил. Сережа слушает про еду, и у него уже от одного ожидания только просыпается вновь аппетит. Олег слишком добр по отношению к нему после всего. Сережа надеется, что сможет отплатить добром. Разумовский неловко мнется, ожидая пока вода наберется, не оглядывается, потому что как-то... некультурно. И пусть они и видели сто раз друг друга без одежды на медосмотрах в детстве, в раздевалках, когда снимали квартиру, все равно как-то странно. Олег быстро и так же хлестко расстегивает ремень, выдергивает его из джинсов одним длинным движением и бросает в кучу своих вещей на полу. Туда же отправляются сами джинсы и нижнее белье, и Волков, мягко ступая, проходит мимо Сережи в душевой угол, отгороженный только одним лишь прозрачным широким стеклом. Делая шаг мимо Разумовского, Олег инстинктивно, даже не задумываясь, поднимает руку и мимоходом кладет ладонь Сереже на спину, оставляя теплое прикосновение, ведет поперек по лопатке, параллельно всему своему движению, как будто успокаивает, а потом так же непринужденно его ладонь соскальзывает с чужой кожи, когда Олег проходит за стекло и включает воду. Сережа сначала вздрагивает под неожиданным прикосновением, тихо охая, а затем прикрывает глаза. Когда Олег к нему прикасается, так действительно есть ощущение, что он рядом, так спокойнее. - Спасибо тебе за все, - произносит Сережа, все еще смотря перед собой, чтобы не смутиться окончательно, а затем залезает в ванную. Выключает воду, устраивается поудобнее, положив голову на бортик ванной, прикрывает глаза и тихо стонет. Господи, как же приятно. До чего же невероятно хорошо. Он слышит, как включается вода, и не беспокоит Олега. Олег не особо думает сейчас о чем-либо, он с нетерпением ждет, когда горячая вода наконец ошпарит плечи и унесет все волнения прочь. Краем глаза Олег отмечает, что Разумовский залезает в ванну, устраивается, и слышно, что он доволен. Олег доволен, что Сережа доволен, и улыбается краем губ. Именно в этот момент вода становится действительно горячей и падает на плечи Волкова, ползет жаркими руками по коже, расцарапывая раны, и Олег, пошатнувшись, упирается рукой вперед, в холодную черную плитку и шипит от боли. Теперь он отчетливо чувствует все следы и ушибы. Шрамы на груди не болят, а вот ребра, под которые так хорошо отделал его Гром - очень даже. Наверняка у Олега теперь пол спины в темно-фиолетовых пятнах, но волков не жалеет ни секунды и даже наслаждается с каким-то извращенным мазахизмом тем, как с болью перекатываются мышцы под кожей. Олег выпрямляется, отворачиваясь к стене спиной ко всему, запрокидывает голову и, закрыв глаза, зачесывает короткие волосы с лица назад, высоко вскинув локти. Ему больно и хорошо. Вода и правда смывает волнения и тревоги, успокаивает, а боль баюкает и напоминает: все в порядке, ты жив, все будет хорошо. Едва расслабившись, Разумовский слышит громкий звук - и распахивает глаза; видит, как Олег еле стоит на ногах. Видит жуткие следы на спине. Огромные, темные, местами даже черные синяки, которые местами даже сливаются с татуировкой. Сережа смотрит удивленно, не в силах оторваться от этого жуткого зрелища. - Господи, - только и выдыхает он. Разумовский хорошо представляет, насколько это больно, его самого в тюрьме колотили не хуже. Олег открывает рот и чувствует, как мягкие капли воды по губам заползают в рот, сглатывает и расслабленно выдыхает. Перенапряженные от постоянных лишних тренировок на нервной почве мышцы и правда расслабляются, расправляются, позволяют тревоге бежать вниз по коже и скручиваться в тонкую полоску слива. На какой-то момент Олег забывает обо всем, о проблемах, о нервах, он просто стоит один сам с собой, ровно, спокойно, умиротворенно, и наслаждается просто возможностью дышать, быть, жить. - Олег, - зовет его Сережа. - Олег, - повторяет он еще раз, чуть громче, но тот из-за воды его не слышит. Что успело произойти? Кто его так отделал? За что? Сережа словно завороженный смотрит на жуткие следы на спине, трясет головой, желая прогнать картинку, словно наваждение. Кажется, у него самого к Олегу много вопросов, которые он обязательно задаст, как только Олег выйдет из душа. Разумовский оглядывается, замечает стоящие на бортике ванной баночки, тянет руку к первой попавшейся с гелем для душа и принимается отмываться. Забавно, сколько удовольствия можно получить от таких простых ежедневных вещей, если их забрали на какое-то время. Сережа смывает с себя пот, грязь, кровь и усталость, чувствуя себя немного легче. С отросшими волосами приходится повозиться чуть дольше. Пряди не только испачканы, но и спутаны, так что он намыливает голову несколько раз, прежде чем вылезти из ванной. Спустив воду, он поднимается, тянется к полотенцу, обматывая его вокруг бедер. Душ и правда помогает. Олег чувствует, что снова готов и хочет жить. А еще есть. Он голоден. Волков выключает душ, задумчиво смотря на капли на стене, когда из оцепенения его вырывает знакомый голос. - Кто тебя так разукрасил? - Первым делом спрашивает Сережа, приоткрывая створку, когда вода в душе выключается, и смотрит Олегу в глаза. - Что случилось? - интересуется он с искренним участием. - А? - Олег оборачивается и видит перед собой прежнего знакомого Разумовского. Мокрые волосы тяжело обрамляют его бледное обеспокоенное лицо жидкой медью, и Олег по привычке, не услышав вопроса говорит: - Чего разволновался? Все в порядке, я разберусь. Вид у Волкова настолько отрешенный, что Разумовский на момент теряется. С Олегом точно все в порядке? Нет, разумеется, нет. Он бы и сам ходил никакой, если бы в него выпустили пять пуль. Особенно, если бы это сделал лучший друг. Волков отвечает невпопад, и Сережа хмурится. Он его вообще услышал? Вода не бежит, в ванной идеальная тишина. Скорее всего, просто устал, еще бы тут не вымотаться. - Я знаю, что разберешься, - кивает Сережа. - Что случилось? - Он повторяет вопрос, сталкиваясь с Олегом взглядом, когда тот внимательно рассматривает его. Сережа понимает, что выглядит не лучше, но его только что вытащили из тюрьмы, это понятно, а Олег во что вляпался? Волков придирчиво оценивает ущерб, нанесенный чужому телу. Кое-где синяки еще виднеются, кое-где ссадины. Волков хмурится: на него накатывает злость. Кто-то бил Сережу в тюрьме. Не новость, конечно, но Олега бесит. Бесит так, что на миг все звуки пропадают из мира, и остается только белая ярость, в которой Олег думает, что убьет всех. Потому что его работа - защищать Сережу. И уж если кто-то и будет бить Разумовского, то только он сам. Олег кладет руку на плечо Сережи, где виднеется синяк, и сжимает, с силой вдавливая пальцы в кожу так, чтобы остались красные следы его ногтей и новые, его, синяки - ровно в размер пальцев. Так-то лучше. - Господи, Олег, - Разумовский вскрикивает, сначала от неожиданности, и лишь потом уже от боли. Он автоматически хватается за дверцу в душе, с силой сжимает пальцы, чтобы не упасть, смотрит на Олега широко распахнутыми от удивления глазами. Все же было хорошо, он же проявил милосердие, он же всего несколько минут назад мягко гладил его по волосам… - Олег, мне больно, - Сережа с силой закусывает губу, дергаясь, сам не успевает осознать, как цепляется рукой за запястье Волкова, совсем слабо из-за своей измотанности. - Что я сделал? - выдавливает он сквозь боль, решив, что, скорее всего, выбесил Олега своим вопросом. Волков приходит в себя слишком поздно: он уже напортачил. Разумовский смотрит на него сквозь боль растерянно и несчастно, и Олег резко разжимает руку. - Черт, Сереж, прости, - не думая говорит он, шагая вперед и обхватывает Разумовского руками: свободной обнимает за спину, прижимая к себе, а другой скользит по плечу назад, придерживая за шею. - Прости, я... Олег приближается к нему, слишком резко, и Сережа дергается, боясь повторения. Когда так внезапно мягкие прикосновения сменяются болезненными, Разумовскому становится как-то жутковато. Но ничего ужасного не происходит. Сережа шумно выдыхает, с явным облегчением, когда понимает, что никто не собирается делать ему больно. По крайней мере, на этот раз. Олег втягивает воздух, успокаиваясь. Он не хотел мучить Сережу, то есть хотел, но не так. - Прости, тшш, все в порядке, ничего... - быстро говорит Олег и гладит Разумовского по голове, по мокрым волосам. Он поддерживает Сережу, помогает встать прямо и замирает, пораженный внезапными ощущениями. Слишком много открытой кожи, горячей кожи Разумовского, гладкой, мягкой, распаренной, которая прижимается к тем самым пяти шрамам, которые кроме врачей и самого Волкова не видел и уж тем более не трогал никто, кроме Сережи. Сережа прижимается в ответ, прикрывая глаза. Робко, неуверенно кладет руки Олегу на талию, приобнимая, боясь надавить на синяки. Стоять вот так обнаженными посреди ванной очень странно. Но если Олегу сейчас спокойно, пока он прижимается к нему, то значит пусть так и будет. - Ты ничего не сделал, - говорит Олег, но не может не вспомнить о пулях. Он хочет сказать, что и правда не винил Сережу ни в чем никогда, кроме того случая, кроме выстрелов, но как снова об этом сказать, Олег не знает, да и не хочет больше об этом. - Ничего, Сереж, все хорошо, - повторяет Олег, чтобы убедить нервного Разумовского. - Прости, я не хотел делать тебе больно. Просто мало спал... немного отвлекаюсь. Не рассчитываю… силу. Задумался... я не хотел. - Ты меня напугал, - произносит Сережа, мягко поглаживая по спине, как раньше. Резкие перепады настроения, вспышки гнева... Сережа впервые ловит себя на мысли, что из них двоих психологическая помощь нужна Олегу не меньше. Он всегда был уверен, что Олег не страдал ПТСР во время своей службы. Возможно, приобрел этот синдром после пяти выстрелов. Олег никогда в жизни не ценил объятия. Какой в этом толк? есть борьба, есть секс. Какой смысл в объятиях? - думал он. А теперь все иначе. Теперь он чувствует робкие руки Разумовского у себя на боках, и это и правда успокаивает, поддерживает. Дает какие-то силы. Олег почти пустым взглядом смотрит вперед, в плитку на стене, и думает, что это даже не странно. Это все - никак. Жизнь сама по себе странная штука, чтобы чему-то удивляться. Олег видел много, много из того, что Разумовский не видел, как и другие люди. Олег видел войну, пытки, смерть, видел калеченных и психов... всякое. Он успел много где побывать и, честно говоря, никогда ничему не удивлялся особо. Это давало Олегу возможность быть мастером своего дела. Он давно перестал быть просто наемником. Да, так было сначала: боевые единицы, операции. Теперь Олег вырос, его сеть расползлась, сеть интересов, влияния, связей. Теперь Олег мастерски умел лишь одно - решать проблемы. Вот только своих у него никогда не было. А теперь - вот. Появилась одна. Разумовский называется. Как решать - непонятно. Олег пробовал разное. Пробовал подвал. Можно было и гребаные обнимашки попробовать, чем черт не шутит. У Олега с новыми подходами проблем не было, какими бы радикальными или неадекватными те ни казались. Ощущения были вполне приятные. Тепло, и кажется, что временный мир все же установлен. Не нужно только больше пугать Сережу... Та, другая сторона, всегда повернутая к остальным, а не к Разумовскому, могла напугать кого угодно. Стоило ли показать ее раньше? Стоило ли показывать вообще? Олег не знал. Но что сделано, то сделано. - Все в порядке, - врет Сережа, чувствуя пульсирующую боль в плече. - Все хорошо, - не особо веря в свои слова, говорит он. Сережа в последний раз проводит рукой по спине, а затем мягко выпутывается из объятий, окидывая Олега быстрым взглядом. У них всегда было все на контрасте, даже теперь, шутит про себя Сережа, то они разговаривают в подвале, то обнимаются без одежды в ванной. Сережа подходит к раковине, убирает упавшие на лицо рыжие пряди. - Ты не против? - Спрашивает он, взяв в руки бритву. - Не против, конечно, - отвечает Олег, подбирая слова, и идет следом. Он чувствует необходимость объясниться, но не знает как. Сережа берет крем для бритья, наносит на лицо, избавляясь от ненавистной щетины. Боже, он уже и забыл, что приводить себя в порядок - так приятно. Он скашивает взгляд в сторону, когда видит в зеркале, как Олег подходит к нему сзади. - Надеюсь, и ты не против?.. - спрашивает Волков, доставая из нижнего ящика фен. - Не против, - отвечает Сережа, уже ожидая подвоха, но в этот раз все хорошо. Вилка плотно входит в розетку, Олег встает за спиной Разумовского, быстро кинув взгляд в зеркало, на Сережу, убедиться, что все в порядке, и жмет на кнопку, запуская руку в мокрые волосы. Пряди тяжелые, красивые, лоснящиеся, скользят сквозь пальцы, и Олег смотрит на них почти мечтательно, расправляет осторожно, едва дотрагиваясь, и все же касаясь кончиками пальцев головы Разумовского. Он еле задевает шею и плечо и раскладывает пряди округ, внимательно просушивая от корней до кончиков, затянувшись так, как, пожалуй, затягивался только готовкой. Когда Олег начинает колдовать над его волосами, Сережа сначала следит, чтобы ничего не произошло, даже бритвой начинает работать медленнее, а затем расслабляется. Сережа думает, что это действительно приятно. Он в очередной раз поражается тому, что пальцы, которые с такой легкостью могут и придушить, могут так мягко касаться, нежно перебирать пряди. Сережа не против, Сереже нравится. Закончив с бритьем, Разумовский на секунду отстраняется от Олега, ополаскивает лицо, выдавливает на ладонь гель после бритья, похлопывая кожу. Замирает, глядя в зеркало. Фен Олег убирает, но с места не трогается. Сережа внимательно смотрит на их отражения в зеркале: преображенный, посвежевший Сережа, и усталый, вымотанный Олег позади него. - Все не в порядке, - наконец говорит Олег тихо, мягко, понимающе, и кладет руку на плечо Разумовского там, где сам оставил след, закрывая ладонью весь синяк, как будто так он исчезнет. - Мы выйдем, и я займусь твоими ранами. Надо обработать и перебинтовать все, - Олег сосредоточен и серьезен снова, он строит план своих военных действий и мельком вскидывает взгляд через зеркало на Разумовского. - Я... - пытается сказать он, но обрывает сам себя, устало вздыхает и начинает снова: - прости, Сереж. Я не собирался делать тебе больно. И не сделаю больше. Обещаю. Разумовский испытывает сейчас самые смешанные чувства: страх - потому что Олег за спиной и, оказывается, может быть очень и очень внезапен; заботу, потому что руку на плечо Олег кладет мягко, поглаживает; неловкость - потому что Волков все еще без одежды стоит к нему вплотную. Олег молчит и думает пару секунд, достаточно ли сказал, а потом добавляет еще тише, на грани слышимости: -Ты тоже меня напугал... раз пять, примерно. - Я знаю, все в порядке, - возражает Сережа на предыдущий ответ, а затем по привычке опять болезненно закусывает губу, когда слышит про самую больную тему. Олег видит снова закушенную губу и думает про себя, как легко все же иногда читать Разумовского. Тот врет и не краснеет, и нет, все не в порядке, потому что здесь все запутанно и много дел наворочено. Но он уже принял решение в подвале и собирается его придерживаться, хоть осторожность и не помешает. - Мне правда очень больно из-за того, что я сделал, - Сережа опускает голову, подается вперед, упираясь руками о раковину, с силой сжимает пальцы. - Я рассказал тебе, как все было. Не знаю, простишь ли ты меня когда-то, но я очень сожалею о содеянном. - Сереж, - мягко зовет Олег и кладет руки на оба плеча Разумовского, тянет его обратно, заставляя выпрямиться, а потом срабатывает какая-то привычка, и Олег немного сжимает пальцы, проминая мышцы, раз, два, три, проводит ладонями от шеи к плечам, разгоняя кровь. Сережа не отстраняется, когда вторая рука ложится ему на плечи, на секунду прикрывает глаза, делая глубокий вдох. Приятно, правда приятно. Впрочем, расслабиться до конца все равно не получается, особенно, когда они сталкиваются взглядами в зеркале, когда Олег начинает говорить и Сережа нервно сглатывает, сжимая пальцы на раковине сильнее. - Я тебя не убью, - говорит Олег, смотря в зеркало и не отпуская взгляд Разумовского, чтобы у того и в мыслях не возникло, что Олег не продумал эти слова уже миллион раз, чтобы Разумовский точно знал, что Олег не сомневается. Он выговаривает слова отчетливо и медленно, весомо и спокойно. - Ты здесь пленник. Но не жертва. Я не трону тебя. Но если он - другой - появится, а ты не справишься, я найду способ это увидеть и сам лично тебя закопаю. Надо будет - по кусочкам разрежу. Но закопаю этого ублюдка, слышишь? - Олег прислоняется к спине Разумовского грудью и наклоняет голову. Закрывая глаза, он утыкается носом в рыжие волосы и тихо добавляет: - За нас обоих... - в надежде, что Сережа поймет, что он хочет сказать. Голос у Олега мягкий, спокойный и оттого особенно жутко слышать слова, которые с эти голосом никак не соотносятся. «Пленник» - звучит неприятно, звучит унизительно, в первую очередь, потому что это правда. Он ведь действительно здесь не на правах друга или гостя. Хозяин тут - Олег, а Сережа у него в заложниках. От продолжения у Разумовского кровь стынет в жилах. Такой спокойный взгляд карих глаз, такие жестокие слова - у Разумовского опять в голове не вяжется. Сереже внезапно хочется резко дернуться, вырваться, отойти хотя бы на шаг. Вместо этого он застывает, не в силах отвести взгляд от Олега в зеркале. Смотрит на него, чувствуя, как бешено колотится сердце от страха, как дыхание от волнения становится более частым. И... он эту извращенную логику понимает. Не может принять, но понимает. Как и понимает, что прежний Олег, узнав о его болезни до Игры, вряд ли бы так поступил бы. Наверняка протащил бы его по всем психиатрам, но не стал бы обещать, что прикончит в случае чего. - За нас обоих, - негромко повторяет Сережа, а затем оборачивается, сталкиваясь с Олегом лицом к лицу, буквально в паре сантиметров, так что чувствует его дыхание на своем лице. - Олег, я правда понимаю тебя, но... должны же быть лекарства. Предыдущие не помогли, но способ ведь всегда есть, - конечно, напоминает себе Сережа, пистолет с пятью пулями. - Я надеюсь, что Его больше нет. - Надеюсь, что нет, - отвечает Олег, все еще тихо, все еще чувствуя внутри злобу и желание убивать. Он не сразу понимает, что именно его так бесит, а потом доходит - его бесит, что врага своего он достать не может, не причинив вреда Сереже. Бесит своя собственная беспомощность. От осознания становится немного легче. Становится понятно, откуда такая тяга к контролю, хотя сама тяга, конечно, никуда не девается. - Я очень надеюсь, что ты прав, - лицо Олега смягчается, когда он понимает что Разумовский, наверное, решил, что с таблетками он даже и пытаться не станет. - Серег, - зовет он почти по-дружески, - конечно, должны быть какие-то лекарства. И если они есть, я тебе их достану. Достал же чертовы бумаги Игоря, в конце концов. И это достану. Но если нет... - он закрывает глаза и наклоняется еще ближе, прижимаясь лбом ко лбу Сережи, как там, в подвале, потому что пытается понять, разделить, разобраться. Это больно, тяжело и очень непросто. Ладони Олега ложатся на щеки Разумовского, придерживая того на месте. Щетины больше нет и кожа гладкая, чистая, приятная на ощупь. Олегу и самому бы побриться, да только один день прошел, а сил никаких, так что в следующий раз. Его Олег сейчас так близко. Его Олег говорит с ним ласково, спокойно, аккуратно прикасается к нему, вот только почему-то Сереже все более и более дискомфортно. - Как ты достал бумаги? - внезапно цепляется за одну из фраз Сережа. Кажется, Олег действительно очень серьезно отнесся к их встрече с Сережей и заранее все подготовил. - Где они сейчас? И... что случилось с Громом? - все же решается Разумовский, чувствуя, как холодок пробегает по спине, когда Олег прижимается к нему лбом, заставляя Сережу резко выдохнуть. Разумовского в который раз кидает от спокойствия к страху, он быстро просчитывает в голове следующие шаги, словно разыгрывает партию, и ловит себя на мысли, что это плохая идея. Игрок из него, как выяснилось, не очень. Олег скользит ладонями ниже, по шее, держит голову Разумовского под челюстью, касаясь кончиками пальцев где-то за ушами, чуть задевая огненные волосы. На секунду Сереже кажется, что он сейчас опять резко дернет и свернет ему шею, просто потому что может, но тот вновь обманывает его ожидания в который раз: когда Сережа ожидает побои - он получает ласку, когда ждет дружеского касания - получает удар, и за логикой Олега, если она в этих действия вообще есть, уследить он пока не успевает. Разумовский пугается, и Олегу почему-то хочется плакать. Он так хотел, чтобы все было по-старому, чтобы все вернулось, хотел ответов, а теперь, получив кое-какие... теперь, позволив себе месть, позволив эмоциям вырваться наружу, Олег пожинает плоды. И они вот такие: Разумовский его теперь боится. Физически боится. Олег медленно рвано выдыхает, пытаясь снова не сорваться. Внутри его все равно разрывает между желанием почувствовать, что снова все хорошо, и он может нормально говорить с Сережей, может как раньше пробиваться под градом пуль по приказу, и отчаянным сожалением о том, что не сдержался, не смог, не промолчал, когда надо, не сжал руки в кулаки и не перетерпел. Спустил волка с цепи - и теперь вместо Сережи у него еще более запутавшийся и запуганный Разумовский, который от каждого шороха дергается. Олегу больно. Больнее, чем от синяков. Не так, как от тех пяти пуль, но близко. Он понимает, что сам поставил такие условия. Что, кажется, Разумовский все-таки жертва. Жертва его психологического насилия. Нельзя пытать своих друзей, Олег. Ты допустил ошибку. Смертельную. - Сереж, - тихо просит Волков, но отчаяние все равно сквозит в голосе. - Пообещай больше не бороться один. В одиночку войну не выиграть. Уж я-то знаю. - Олег, - выдыхает Разумовский, кладет ладонь сверху, слегка сжимая пальцы Волкова, помня о том, что рука у Олега травмирована. - Я знаю, что в одиночку бороться нельзя. Поэтому я всегда боролся вместе с тобой. А ты сейчас меня отталкиваешь, даже не говоришь, что с тобой случилось. Откуда эти жуткие синяки на спине? Олег пару секунд придумывает миллионы удачных, правдоподобных способов соврать в ответ, но в итоге решает, что нельзя. Если ему нужен прежний Сережа, так не пойдет. - Я договорился. Все твои дела у меня. Гром в порядке. Злой, правда, как черт. Не хотел бумаги давать. Но я решил проблему. Сереже ответ нравится не особо. Как договорился? Деньгами Грома не подкупить. Угрожать тронуть близких... там, и угрожать уже некому. Так как же... А потом Сережа складывает дважды два и до него доходит. - Договорился кулаками? Это он тебя так? - Руки Олега все еще лежат на его шее, и Сережа кладет свои ладони поверх, заставляя Олега его отпустить. На Разумовского резко накатывает серьезность. Потому что он переживает за друга, потому что Гром, черт его дери, а не кто-то другой причинил Олегу вред. - Разве эти бумаги того стоили? - Сережа самыми кончиками пальцев едва касается плеча Олега, словно извиняясь, что из-за него Волков пострадал. Разумовский вновь чувствуют личную ответственность за случившееся, словно это он сам нанес Олегу эти удары. - Какие конкретно бумаги ты выкрал у него? Зачем? - уточняет Сережа, пытаясь объяснить себе, понять, неужели оно действительно того стоило. Разумовский предпочел бы, чтобы Олег был здоров, к черту какие-то записи. Олег на распутье. Он, конечно, сказал Сереже только половину правды. Есть и другая часть. Олег всегда готовился ко всем развитиям событий. Чаще - к худшим. Затем и место на кладбище. Но оставить Разумовского убийцей-психопатом ему не позволили долгие годы дружбы. И Олег сделал то, что сделал. Даже если бы сейчас он уже закапывал тело сумасшедшего Разумовского на заднем дворе, он бы не жалел ни секунду. Вопрос в том, что из этого стоит рассказать. -Нет, - усмехается Олег, вспоминая встречу. - Вообще-то, я и правда договорился. Словами. Вот только пришлось сначала его убеждать меня послушать, а это заняло пару дней. Ну ничего, зато его я тоже неплохо так разукрасил, - уже самодовольно вспоминает Олег, мечтательно улыбаясь. Потом становится серьезнее, но полушутливый тон сохраняет: - Стоило. А ты не кипятись, - предупреждает он сразу Разумовского, хотя, конечно, угрожающее выражение на лице Сережи ему льстит. Особенно после того долгого времени, что Олег думал, будто его выкинули за ненадобностью. - Не лезь к Игорю, я ему должен теперь. Он, кстати, наверное, мне уже весь телефон разорвал неотвеченными звонками. Придется отчитаться позже. А бумаги... - Олег снова задумывается на минуту, размышляет, что стоит рассказать Разумовскому. Не слишком ли он доверчив? Не слишком ли быстро поверил в прекрасную историю про двойника? Логика говорит, что ужасно быстро, повелся как младенец. Только вот внутреннее чувство подсказывает, что выбор Олег сделал правильный, потому что еще живет сейчас, потому что еще хочет жить. - Все. Все бумаги у меня, Сереж. Вся твоя жизнь черным по белому. Все, что было. Вплоть до той треклятой горящей машины. Вплоть до той десятки дел, которые приписать куда надо они не догадались. Все бумаги. А других больше нет. С тем, что стоило, Разумовский все-таки не согласен. Сережа ведь официально пропал без вести, по новым данным даже похоронен, кому теперь нужны бумаги на него? Пожалуй, только Олегу. Разумовский тяжело выдыхает, наконец-таки отводит взгляд. - Зачем мне Игорь? - удивленно спрашивает он. Он про Грома и думать забыл. Птица его ненавидел, Сережа тоже особой любви не испытывал, вот только устраивать кровавую бойню не собирался, бойню, после которой он не чувствует ни торжества, ни вкуса победы. Надо было устранить только Грома и все, он Ему предлагал. Вышло все хуже некуда. - Я не настолько могу разделить тебя и не тебя, чтобы знать, зачем тебе Игорь, - признается Олег, хотя ему и не нравится, что он не знает, какие поступки были совершены кем. Ему не нравится даже сама мысль, что он не понял сразу. Должен был ведь? То есть... почему не заметил раньше и не вмешался сам? Как дурак решил, что Сережа знает лучше. Он ведь тут босс. К черту, больше никогда так не проебется. Сережа не замечает, как автоматически сжимает пальцы чуть сильнее, когда Олег вновь упоминает его расстройство. Здесь Сережа прошел все стадии от отрицания до принятия, последняя оказалась слишком сложной. Принял тот факт, что болен, но не смог справиться. И вот результат. Разумовский очень хочет верить, что вылечился после того, как лично видел, как Птица умер, но пока еще слишком рано делать хоть какие-то выводы. Опомнившись, Сережа разжимает пальцы и почти отпускает руки Олега: - Извини. - Ничего,- отвечает Олег поспешно, мотая головой, заново ловя руки взволнованного Разумовского, стараясь уверить Сережу, что пытаться - это нормально. Олегу даже хочется, чтобы тот больше пытался - говорить, делать, все что угодно - лишь бы снова увидеть, что это Сережа, его Сережа - и поверить. - Олег, ты же не вляпался ни во что из-за этих бумаг? – тихо спрашивает Разумовский. Каждый раз Олег удивляет его еще больше, чем раньше. Он должен Игорю. Игорь звонит ему. - Какими звонками? – продолжает спрашивать Сережа, не понимая, какие вообще дела могут связывать Олега с Громом. - Он ведь знает, что я жив, да? - предполагает Сережа. Вряд ли Гром поверил, что Разумовский покоится под землей, раз Олег так активно собирает на него досье. Досье. Сережа хмурится. Разумеется, Олег все знает. Знает про каждый его шаг, каждого убитого, и Сереже от одного этого осознания становится мерзко. Ведь он шел тогда на поводу, он убивал, так и не смог остановить свое второе Я. Сережа на секунду переводит взгляд на свои руки, которые по локоть в крови, отпускает наконец ладони Олега, делает шаг назад, облокачиваясь о раковину. - Гром знает, - кивает Олег. - Естественно он знает. Несчастлив как кобель без яиц, но заткнулся в итоге. И сделал свою часть работы в обмен на некоторую информацию. Которую я предоставлю ему, пока ты будешь резать рукколу... эй! - Олег видит, как сереет намытое лицо Разумовского и как тот смотрит на свои руки. Этот взгляд Олег знает очень и очень хорошо. И тот факт, что Олег видит это выражение голубых глаз, уже о многом ему говорит. Это подкупает надеждой, и Волков снова, вопреки здравому смыслу, пробалтывается: -Я за всю свою жизнь, - серьезно говорит Олег, накрывая ладони Разумовского своими и крепко сжимая, - вляпался только в одну передрягу. Слишком умную такую, с копной рыжих волос. Знаешь ли. Упоминание рукколы помогает Сереже вспомнить о реальности и вновь успокоиться. Приятные бытовые мелочи, готовка... которую он терпеть не может. Сережа недовольно поджимает губы: - Ты же знаешь, что ничего я резать не буду, - Разумовский вспоминает, что единственное, что он удачно порезал за свою жизнь - это свои руки. - Так что именно ты должен? - возвращается к теме Сережа, вновь проходясь взглядом по телу Олега, чертовски красивому, даже шрамы не портят. - Я должен Игорю, - уже шутливо добавляет Волков, - но не свою задницу, не волнуйся. Просто немного информации. Никаких серьезных проблем не вижу, учитывая, что именно я заставил провернуть его. Итак, Гром знает. Сереже все еще не верится, сколько ради него сделал Олег. Совершил невозможное. Сколько нужно было провернуть, сколько нужно было пообещать, чтобы добиться от Грома согласия. Гром планирует отомстить? - Он же не найдет нас? - Зная профессионализм Олега, Сережа почти уверен, что не найдет, но вопрос все же задает вслух. Просто так спокойнее. - Какую именно информацию ты ему пообещал? - Все же спрашивает Сережа. Должно быть что-то действительно ценное, раз Гром пошел на сделку. - Просто обещал держать его в курсе, вот и все, - пожимает плечами Олег. - В курсе чего? - тут же уточняет Разумовский. -Игорь в точности знает, где мы, - поясняет Олег для ясности. - И именно из-за Игоря нас здесь никто не найдет. И даже искать не будет. Это и была его часть сделки. Моя часть - ты. Новости о том, что Игорю известно их местоположение, окончательно выбивают почву из-под ног. Разумовский поверить не может, что Гром согласился их прикрыть. Для него настолько важна информация, поставляемая Олегом? - Что значит «я - твоя часть сделки»'? - продолжает цепляться за тему Сережа. - И да, резать, тебе, пожалуй, хватит пока что, - вспоминая бинты и кровь на руках Сережи, Олег ведет кончиками пальцев, еле касаясь, от локтей Разумовского вниз до запястий. Он помнит каждый след на светлой коже. - Помоешь помидоры, значит. Мыть, я смотрю, ты не разучился, - улыбается он. Выражение лица Сережи меняется с хмурого, когда Олег прикасается к его рукам, на расслабленное, на улыбку, когда Олег шутит. - Ты бы оделся все же, - предлагает Сережа. Осторожно забирая свои руки у Олега, он поправляет полотенце на бедрах и тянется к своим вещам. - Зачем? - Переспрашивает Олег странную просьбу. Ему и в голову не приходит стесняться, не после некоторых закоулков земли, где он побывал. Тем более, Олег стоит в своем доме в своей ванне у своей спальни. Он не на работе, где приходится гонять перетянутым ремнями броника, не на страже Разумовского - не в старом значении слов - когда он темной тенью следовал за Сережей. Тут он у себя, никаких необходимостей в одежде нет, и Волков откровенно непонимающе смотрит на Сережу в ожидании пояснений. Тем более, зачем ему одежда, если сейчас дело не в физической наготе, а душевной. А это гораздо сильнее, гораздо интимнее, гораздо глубже и больнее. - Формальность? - Сережа запинается, не зная, как сформулировать. Приличия? - Он пожимает плечами. - Ты и по кухне сейчас в таком виде планируешь ходить? Я заценил, что ты в отличной форме, можешь одеваться, - беззлобно шутит он в ответ. Впрочем, в каждой шутке есть доля правды. Выглядит Олег действительно хорошо, да и... достоинства фигуры впечатляют, но по мнению Сережи, помешанного на дурацких правилах, это все равно как-то странно. Себя Разумовский не может представить голым, даже у себя дома, поэтому воспринимает это несколько... непривычно. Олег ловит шутку про отличную форму и вдруг впервые за долгое время запрокидывает голову назад и смеется. Громко, звонко, счастливо. Не отпускает рук Сережи и смеется, так, как будто впервые в жизни, щурясь, улыбаясь, весело и радостно, будто выбрался из какой-нибудь блокады Ленинграда. Олег смеется впервые за все это время, вызывая у Сережи неоднозначную реакцию. Он сначала теряется, не понимая, что тут смешного, а затем сам изгибает губы в улыбке, наблюдая за Олегом. Сережа надеется, что именно это и есть нормальное состояние Олега - адекватное, а вспышки жестокости - то, что уйдет, как только ему полегчает. Олег едва не теряет равновесие и наконец отпускает Разумовского, чтобы устало вытереть слезы из уголков глаз ладонями, все еще весело всхлипывая. -Ладно, натяну сейчас что-нибудь, говорит он и, улыбаясь во все лицо, мажет пальцем по замку под дверной ручкой и выходит в спальню, оставляя дверь настежь. Олег почесывает избитую спину, почесывает шею и короткие волосы на затылке, распахивает шкаф. Там быстро находится белье и новые драные джинсы, домашние. Сережа не спешит идти следом. Он вновь бросает взгляд в зеркало. Осунулся, синяки под глазами, ссадины, но все равно лучше, чем до этого. Повесив полотенце, Разумовский берет брюки, свитер и... понимает, что комплект неполный. Просить Олега о подобном как-то не очень удобно, но оставаться как есть еще хуже. - Слушай… - Разумовский выглядывает из-за двери, как раз в момент, когда Олег переодевается. - Обычно я так везде хожу, - поясняет Волков, натягивая штанину, сидя на кровати. - Какая разница, никого ж нет. Ты итак первый гость в моем доме. - Олег не сторонник одежды у себя дома, но если Сережа просит, то он может соблюсти приличия. - У тебя же есть лишние боксеры? - Разумовский - привычка все же сильнее угроз Олега - опять принимается покусывать губы, ожидая. - Будешь губы кусать - вообще ничего не дам! - Грозится Олег в шутку и весело вскакивает с кровати. Он тянется, высоко закидывая руки вверх, зевает, проводит ладонью по мокрым волосам, убирая назад выбившиеся пряди, и снова зарывается в шкаф, а потом кидает черные боксеры аккурат в грудь Разумовского. Сережа беззлобно хмыкает и ловит белье, тут же одеваясь на месте. Так куда привычнее и комфортнее. Он уже тянется за остальной одеждой, когда Олег просит его: - Сильно не одевайся, - Волков вытаскивает с нижней полки аптечку - здоровую профессиональную коробку цвета хаки с красным крестом на крышке - и несет ее на кровать, где ловко ставит и садится рядом, поджав одну ногу под себя. Олег зарывается в горы шприцов и склянок: - Вот обеззараживающее, вот мазь от шрамов. Вот этим можно намазать ссадины. Вот еще хорошие витамины, пусть выпьет… непроизвольно бормочет Олег, перекладывая банки и хмурит брови от концентрации, выискивая нужное. - Да оно и так заживает, тебе нужнее, - пробует возразить Сережа, у которого с сенсорной стороной жизни как-то никогда не складывалось. Впрочем, черт с ним. Спорить с Олегом сейчас - не лучшая идея. Хуже от лекарств точно не будет. Да и дело это пяти минут. Сережа, так и не одевшись, берет вещи в охапку и проходит в комнату, в очередной раз оглядываясь, садится на край кровати, вслушиваясь в бормотарие Олега, вновь ловит взглядом его спину: - Может лучше я тебя подлатаю? – Разумовский опять прокручивает слова Олега в голове и... - Здесь кроме тебя никто никогда не был? - уточняет он, а потом вдруг до него доходит: - Подожди, это твой дом? - Мой, чей же еще. Зачем бы? - отвечает Олег вопросом на вопрос, искренне не понимая, что другие люди могут здесь делать. Он все еще листает кое-какие пакеты с порошками, потом засовывает все ненужное обратно и протягивает Сереже несколько таблеток. - Вот, держи, - Волков берет чужую руку, кладет таблетки в ладонь и, легко поднявшись на ноги, идет в ванну. Там он быстро находит стакан и наливает воды из-под крана. В ванне все еще жарко, и кожа вспревает, а в спальне, когда Олег возвращается, вставая перед Разумовским и протягивая ему стакан, покрывается мурашками на контрасте на пару секунд. - Может это дом кого-то из друзей или вроде того, - пожимает плечами Сережа, вновь оглядываясь, смотря на комнату уже по другому. - У тебя хороший вкус, я всегда говорил, - а затем добавляет с улыбкой: - У меня научился. - Пей давай, это не я тут модный питерский мальчик с кучей денег, от побоев отвыкший, - хмыкает Олег беззлобно. - И садись нормально, будем тебя мазать. Воняет как советский спирт, зато работает, - уверяет он, кивая на склянку на кровати. Разумовский только усмехается: ладно, надо так надо. Олег же не скальпелем собрался орудовать. При виде таблеток и воды, накатывают неприятные воспоминания, Сережа морщится, прежде чем закинуть их в рот, быстро запивает, чтобы не успеть почувствовать вкус. Протянув стакан обратно, поворачивается к Олегу спиной, усаживаясь поудобнее, убирает волосы в сторону. - Ну, я вроде видел у тебя одеколон, перебьем запах, - говорит Сережа, придвигаясь ближе. - Наивный, - тянет Олег сквозь улыбку и ставит стакан на тумбочку одной рукой, другой кладет ладонь на чужое плечо и держит, чтобы Разумовский, явно сбитый с толку напоминанием о таблетках, знал, что Олег здесь. Это какая-то старая привычка - заботиться о Сереже, и Олег ее под сомнение не ставит, просто делает что считает нужным. Волков открывает склянку свободной рукой, кидает ее на одеяло перед собой и садится рядом, подтягивая одну ногу ближе, чтобы выровнять себя напротив спины Разумовского. Зачерпывая мазь, которая уже воняет не то перегаром, не то старой корюшкой, не то советской поликлиникой, Олег мягко поправляет волосы Сережи чистой рукой. Истертые и почти нечувствительные кончики пальцев скользят по мягкой чистой коже, пока Олег убирает яркие пушистые пряди. Он тратит целую минуту, чтобы удостовериться, что убрал все волосы с шеи Сережи вперед, перекинув на грудь, потом придерживает Разумовского за плечо и прикладывает скользкую ладонь к синякам. Нажимает несильно, осторожно, едва проминая кожу и мышцы, и начинает двигать рукой по кругу, раз, другой, третий - и бесконечно. Разумовский морщит нос, когда Олег открывает банку, в голову не лезет ни одного приятного сравнения, а уж когда он прикасается к коже, так и вовсе. Сама мазь прохладная, не очень приятная, так что Сережа автоматически прогибается в спине, словно пытаясь уйти от неприятных ощущений, но Волков крепко держит его за плечо. Ощущения от мази не очень, а вот от касания рук... Разумовский пытается сосредоточиться на приятном, игнорируя все остальное. А массирует Волков более чем приятно. Так что уже через минуту Сережа прикрывает глаза и просто наслаждается процессом. Синяков и ссадин много, и Олег, сосредоточившись, будто разминирует бомбу: методично, мягко, но настойчиво водит рукой, затем пачкает вторую и, начав у основания черепа, проводит обеими ладонями вдоль позвоночника, потом обратно наверх, по лопаткам, уже широко расставляя пальцы, разгоняя кровь по мышцам, разогревая. Движения у Олега уверенные, точные. Мышцы приятно разминаются, и боль постепенно уходит. А потом Волков усмехается и наклоняется ближе к уху Разумовского: - Ты же не думал, что я могу доверить тебя каким-то там друзьям? А то обидно даже, - и с улыбкой продолжает мягко наглаживать царапины и синяки. - Стиль еще ничего, а вот паранойя у меня отменная, комар без моего ведома здесь не пролетит, - и добавляет, чтобы Сережа не думал, что Олег снова его пугает: - так что Игорь и кто бы то ни было тебя здесь не достанет. - У тебя, кажется, есть неплохая практика массажа, - замечает Разумовский, чуть запрокидывая голову назад. - Приятно. - Если не чувствуешь собственную руку, то быстро массировать научишься, - шутит Олег, и улыбается тому, что Сережа расслабляется навстречу. Мазь и правда пахнет как редкостное дерьмо, и Олегу почти обидно портить намытого Сережу этим, но надо. Видеть синяки Олегу тошно. Только не на Сереже. Не хватало еще снова сорваться, думает он и задумчиво гладит то плечо Разумовского, где оставил следы и своих пальцев. - Ты часто бываешь здесь? - интересуется Сережа, приоткрывая глаза, и тихо стонет, когда Олег слишком сильно надавливает на свой же свежий синяк на плече. -Здесь? Нечасто, - поддаваясь общему движению разговора продолжает Олег, медитативно массируя бледную спину. Это настолько расслабляет его самого, постоянные, ритмичные движения, повторяющиеся в том порядке, каком ему захочется, и руки, уже мягко скользящие по теплой коже. В этом что-то есть, особенно для Олега, отвыкшего очень давно от прикосновений. Ладно, шлюхи не в счет, это совсем другое, когда знаешь человека и можешь к нему прикоснуться. И совсем-совсем другое, когда это твой лучший друг, которого пытаешься простить за собственное убийство. - Здесь не часто. Работа непостоянная, езжу постоянно везде, перебиваюсь съемными квартирами. А это - это больше убежище. Здесь уединенно, безопасно, спокойно. Можно спать без пистолета под подушкой, - пожимает плечами Олег и, замечая, что вся мазь уже наконец высохла, даже на его руках, проводит последний раз ладонями по чужой спине снизу вверх и осторожно собирает волосы с Сережиного плеча, едва касаясь, раскладывает их по спине Разумовского, прочесывая собственными пальцами пару раз. - Наверное, стоит чаще приезжать сюда в отпуск. Здесь красивые виды. Да и я люблю сосны. А осенью здесь много ягод, вся поляна перед домом засыпана черникой и земляникой. Я как-то отлеживался здесь после осколочной, так почти каждый день там просиживал. Спокойно и тихо тут. Нет никого. Можно побыть самим собой. Сережа расслабляется, снова забывая про осторожность. После длительного заточения еда, вода и массаж - просто рай. Сережа жмурится от удовольствия, забывая на секунду о своих проблемах и в качестве кого он здесь. - Здесь действительно хорошо, - честно признается он, в который раз оценивая комнату Олега. А потом заслушивается рассказом, в этом есть что-то домашнее и уютное, отчего Сереже становится комфортно. Действительно, как дома. А еще Сережа опять по фрагментам мозаики пытается догадаться, где он. На секунду лишь ему становится жутко от упоминания ранения, но эффект быстро сглаживается. Олег в последний раз касается спины, ведет по волосам, а потом убирает руки, и Сережа поворачивается, устраиваясь уже напротив. - Ты уверен, что тебе не нужно массировать спину? - интересуется он. – Как рука? За окном уже почти темно, но даже в полумраке ладонь Сережи кажется особенно бледной поверх руки Олега. Более тонкой, изящной, хотя он также убивал людей. - Все еще хочешь есть? Если нет, то лучше пойти спать. -Да нет, нет, - тихо смеется Олег в ответ. - Это старое, давно прошло, - объясняет он и смотрит на руку Сережи. Олег чувствует себя уютно. Спокойно. По-домашнему. - Кажется, этот дом - единственное, что я сделал хорошего и правильного с тех пор как... - Олег не договаривает. Идиот. Вовремя. - Ужин нужен, и это не обсуждается, - перебивает Олег сам себя. - И, наверное, обработать спину тоже надо бы... - Волков сидит на кровати в своем коконе, построенном на современных системах безопасности, одиночестве и холодном спокойствии, и иметь внутри этого всего сумасшедшего Разумовского - очень странно. Это как Алиса в стране чудес, только наоборот: Сережа здесь безумный шляпник, который рушит отлаженную мерную и серую жизнь Олега к чертям собачим. Олег не привык полагаться на людей. Только в рамках работы, и то - перепроверяй каждую мелочь. Полагался он, как оказывается, на дружбу Сережи. И та подвела. Выбила мир из-под ног. Сделала из Олега озлобленного монстра, неконтролируемое подстреленное животное, бросающееся на все подряд. Олег не хотел быть таким. Но было же и другое. Из-за той глупой поездки в Венецию Олег собрал деньги, чего раньше не делал никогда, и купил этот чертов забытый всеми песчаный остров с соснами. Из-за того ужасно пафосного дворца с красными обивками на резных креслах и шелковыми простынями, на которых Сережа метался в кошмарах, Олег купил дом. Месяц потратил на планировку. Решил, что хочет все-таки иметь свой угол. Свой безопасный угол. Свою клетку, в которой можно выть волком от безысходности, можно царапать стены ногтями, можно лежать пластом, если ни на что нет желания, можно быть не-спокойным, не-сильным. А просто собой. За это Олег должен сказать спасибо Разумовскому, который сидит посреди его клетки, на которого Олег пялится, как на кролика, не понимая, почему не жрет то, что притащил как добычу, почему оно вообще здесь и почему хочется просто рухнуть пластом вперед и расслабиться – и Олег хмурится, разрываемый между невольным напряжением в присутствии собственного убийцы и домашним уютом, который принес растрепанный Разумовский в его логово.