Он не соскучился.
Любимый город провожал пасмурным небом и туманом, такими типичными для Питера. Холодный ветер пробирал до дрожи, хоть на парне была теплая куртка. Но это все было неважно. Слишком мелочно думать о холоде, когда расстаёшся с жизнью, о которой так мечтал. Знал, что нельзя так жить всегда, но всё равно мечтал. Когда Вася сел у окна, он увидел друзей, которые махали руками на прощание. Парень улыбнулся им и помахал в ответ.Совсем не грустно.
Пейзажи за окном практически не менялись, погружая Звёздкина в ту рутинность, от которой тот так отвык за эти недели. На каждой станции он хотел подорваться и выбежать из вагона, попутно звоня Нику и говоря, что не вернётся. Не вернётся в город, высасывающий все жизненные силы. Город, где серый дым с заводов скрывает яркие звёзды. Город, убивающий мечты. Но Вася по-прежнему не сдвигался с места, все так же облокотившись головой о стекло. И всё равно сел в поезд «Москва — Барнаул». Стоя на перроне барнаульского вокзала, Звёздкин не мог сдвинуться с места и направиться к привычной автобусной остановке. Что-то останавливало парня, и он не знал что. Вдруг Вася заметил высокого худого парня, идущего против огромного потока людей. Высокого худого парня с короткими русыми волосами, карими глазами и мозолями на подушечках пальцев от гитары. Высокого худого парня, которого звали Саша Беличенко. Внутри Звёздкина что-то дернулось — он расплылся в глупой, но искренней улыбке. Не хотелось думать о том, что они даже не списывались. Не хотелось думать о том, сколько раз Вася сдерживал слезы, закусывая нижнюю губу. Зато хотелось думать о Саше, который, заметив друга, тоже начал улыбаться. Перед Васей все начало расплываться из-за выступивших на глазах слёз. Слёз радости. Может, счастья. Честно говоря, ему было плевать. Беличенко оказывается рядом и заключает парня в крепкие объятия. Звездкин смеется, понимая, каким же он был дураком. Ради него стоило возвращаться. Вася не соскучился, нет. Совсем нет. У парня всего-то все это время было ощущение, что у него отобрали что-то важное. С этим ощущением можно жить — оно тяготит, съедает изнутри. Но жить можно.