Осколки (драбблы)

      Когда он приказал оголиться, Ки'ра просто послушалась. Стащила с плеч мягкую ткань платья слегка дрожащими пальцами и медленно опустилась на колени.       Старый храм разрушили еще дроиды Гривуса, и сильно ослабевший клан Ночных Сестер так и не смог привести свое жилище в порядок, но Молу было плевать. Он беспокоился лишь о сохранности своего тайника, работоспособности своего светового посоха и абсолютной покорности подчинившихся ему криминальных кланов.       Ки'ра умела выживать, и зарубцевавшиеся татуировки на теле были малой платой за силу, за власть, за возможность дышать. Он обещал научить и показать иные миры, о которых она грезила совсем еще маленькой девочкой. Признаваться самой себе было тошно, но кореллианка понимала: со звонкой монетой в кармане это проще, чем с голым энтузиазмом и кривой ухмылкой.       Хан Соло остался в прошлом, и ей пора было научиться перестать о нем думать.       С самым первым уколом острой иглы, обмакнутой в резко пахнущую краску, пришла боль. Со вторым легче не стало, а дальше все смешалось в единую симфонию медленно разгорающейся агонии, выжигающей из сердца всех, кто был там раньше, отпечатывая их пепельный след на обратной стороне души.       Боль давно уже воспринималась будто отдельно, словно посторонний шум, немного надоедливый, но терпимый. Дарт Мол даже и не думал предложить ей обезболивающее, хоть тот же кольто, целый ящик которого обнаружился на яхте Драйдена. О бакте речи вообще не шло.       Он не предлагал, а она не просила.       Ки'ра зажмурилась, когда острая игла собранного из острого металла инструмента коснулась кожи над левой ключицей особенно резко.       — Открой глаза, девочка.       Кореллианка подчинилась, медленно разлепляя веки и утыкаясь взглядом в хмурое, темно-красное небо Датомира.       — Тебе больно?       Мол придавил ладонью полчаса назад выбитый на молочной коже орнамент и растер подушечкой большого пальца выступившие капли крови.       — Да! — выдохнула Ки'ра, откидывая назад голову, упираясь взмокшим затылком в оголенную грудь забрака, и ей даже чудилось, что она слышит стук одного из его сердец. — Да, учитель.       Губ ситха коснулось нечто, напоминающее улыбку.       — Хорошо, — прошептал он, ведя кончиками пальцев по плечу, по колонне шеи, коснулся подбородка и линии губ. — Мне продолжить? Или ты готова просить о передышке?       Вопрос был, несомненно, с подвохом, и Ки'ра с готовностью ответила:       — Не останавливайтесь, учитель.       Мол сгреб в кулак ее каштановые волосы, потянул назад, вынуждая распластаться ноющей от боли спиной у него на коленях. Черные штаны забрака впитывали сочащуюся из свежих ран ритуальной татуировки кровь Ки'ры, но ему, похоже, было на это плевать. Он окунул иглу в чернила и снова занес ее над ключицами кореллианки.       — До заката еще много часов, Ки'ра.       Он смотрел на нее сверху вниз, такой же красно-черный, как датомирское небо, как темные джунгли с могилами-коконами Ночных Сестер, как и скатанное до пояса платье кореллианки. Ки'ра вдруг подумала, как неуместна ее молочно-белая кожа здесь, на этой планете, рядом с ее учителем.       Рядом с ним, теперь с ним, до самого конца.       Забыть голубые глаза, забыть Дугу Кесселя, забыть все детские обещания. Теперь она принадлежит иному миру и иному мужчине. Все будет иначе, и пока одни шествуют в свете Солнца, другие будут красться в Тени.       — Все время мира — наше, учитель.       Она не кричала и больше не жмурилась, а черно-красного становилось все больше и больше. Боль достигла своего пика, задержалась алым осознанием на краешке сознания и сорвалась куда-то вниз, трансформировалась в бегущий по позвоночнику электрический разряд, спазмом скрутила низ живота и заставила — наслаждаться. Учитель не касался ее в самых нежных местах и не позволил коснуться себя самой. Он просто продолжал выбивать орнамент за орнаментом, несколько раз прижигал раны там, где кровь никак не хотела останавливаться сама, и повторял мантру на языке, которого Ки'ра пока еще не знала.       Он пел ей песни о Коррибане и рассказывал о хитроумной Дарт Заш, о коварном Дарте Барасе и бессмертом Императоре, имени которого произносить не стал. Через несколько месяцев в секторе Кесселя появилась черно-красная жрица клана Багровый Рассвет — смертоносная и опасная, ученица, во всем достойная своего учителя.