Глава четвёртая. POV Люциферихи
Ganz Wien — ist heut' auf Heroin Ganz Wien — träumt mit Mozambin Ganz Wien... Wien... Wien... Grieft auch zu Kokain— überhaupt in der Ballsaison Man sieht ganz Wien, Wien, Wien — Is so herrlich hin, hin, hin!* (Falco — Ganz Wien)
Я медленно подхожу к памятнику, держа в поле зрения тонкую фигурку Марины и стараясь не попадаться ей на глаза. Меня переполняет злость. Глупая девчонка, вздумала мне врать... В дыхательных путях, где-то между гортанью и лёгкими, застрял упругий пульсирующий комок, похожий на расплавленную резину. Я задыхаюсь от ярости, и на глазах, помимо моей воли, выступают слёзы. На мне чёрная осенняя куртка, ничем не примечательные потрёпанные джинсы и удобные ботинки, в которых так легко бесшумно подойти поближе. Я хорошо подготовилась. Январь в этом году больше похож на апрель, поэтому мне и не слишком холодно. А, впрочем, даже если я и простужусь, наплевать — лечить меня некому, я должна со всем сама справиться. Я осталась совершенно одна. В правой руке мирно устроилась открытая бутылка пива, и я время от времени делаю глоток, чтобы успокоиться. А вот и та, из-за которой я развязала эти глупые игры в шпионов. Всё такая же холодноватая самоуверенная сучка. Когда я начала её ненавидеть?.. Наверно, тогда, когда мои планы в очередной раз нарушились, в очередной раз не без её помощи. ... Они медленно шли по набережной, я следовала немного поодаль. Пиво согрелось и стало напоминать ослиную мочу. Я запустила уже почти пустой бутылкой в урну. Раздался звон разбитого стекла. Я ухмыльнулась и закурила. Точно так же я уничтожу эту глупую девчонку, решившую меня предать. Они обернулись на шум. Двумя большими шагами скрывшись в ближайшей подворотне, я позволила смеху вырваться наружу. В моём кармане лежал небольшой пакетик с белым порошком — только вчера вечером я купила амфетамин, разумеется, через каких-то своих знакомых. Этого количества хватит на две или даже три дозы. Казалось, это было в прошлой жизни, но ничего. Всё будет прекрасно, и я расправлюсь со всем, что обрушится на мои плечи. ... Я высыпаю примерно половину наркотика на предусмотрительно захваченный с собой блокнот, сворачиваю в трубочку листок с написанным на нём очередным письмом к этой дряни, к единственной и последней любви, и резко втягиваю его в себя, замечая, что у меня немного дрожат руки. Затем убираю всё обратно в сумку, достав из неё ещё одну бутылку пива, снова закуриваю и делаю первый глоток. Когда-то давно, когда моя непутёвая подружка предложила мне понюхать за компанию, я точно так же мешала порошок с алкоголем. Как сейчас помню — наутро мне было настолько плохо, что пришлось очень постараться, чтобы ликвидировать последствия вечеринки. А теперь мне наплевать на всё. Докуриваю, смотрю на дисплей телефона. Уже седьмой час вечера, они должны расстаться, ведь Аой не из тех, кто позволит себе опоздать на поезд. А глупая счастливая Марина возвращается домой, даже не догадываясь, что её ждёт неприятный сюрприз. Я достаю из сумки металлическую цепь, обматываю ею кисть левой руки. Не кастет, но тоже больно, особенно если знать, куда бить. А я знаю, я хорошо подготовилась. Вот и она, идёт, улыбается и напевает какую-то глупую песенку. А я задыхаюсь от злости и задерживаю дыхание, вжавшись в стену. — Здравствуй, дорогая, — я появляюсь прямо перед её носом. Она шарахается от меня. Видать, моё выражение лица даёт понять, что на этот раз я не собираюсь церемониться. — Ну что же, разве ты мне не рада? И я ударяю её в солнечное сплетение. Она сгибается пополам, у неё нет шансов. Ведь я выше, сильнее и старше. И да, мной полностью завладела дикая ярость. Я бью ещё и ещё раз. Затем пинаю лежащее на полу подъезда тело и кидаю сверху ту самую злополучную цепь, послужившую мне кастетом. — Передашь цепочку при случае, — я открываю дверь и оборачиваюсь. — И да. Вякнешь кому-нибудь, я убью тебя. Глупая Марина только хрипит что-то невразумительное, и я аккуратно закрываю за собой дверь. Иду на вокзал, забираю свою дорожную сумку из камеры хранения, покупаю билет на электричку и уезжаю в Москву, чтобы окончательно расставить все точки над "i". Через полтора месяца мне исполнится двадцать один год, и я еду к женщине, которой совсем не нужна и которая не нужна мне. Просто... так будет правильно. А ещё через несколько месяцев я выйду замуж за мужчину в полтора раза старше меня и всё закончится совсем не так, как я планировала. Но мне всё равно, ведь я разделалась с прошлым и убила в себе ту смертельно влюблённую девочку. Я теперь совсем другая, и меня всё устраивает. Прощай, любовь моя. Навряд ли мы ещё увидимся, и это к лучшему. *Вся Вена - сегодня на героине. Вся Вена - мечтает о мозамбине. Вся Вена... Вена... Вена Расхватывает ещё и кокаин - в общем, в сезон балов Можно видеть всю Вену, Вену, Вену - И здесь так чудесно!POV Марины
Я поступила? Да неужели! Значит, не зря были в моей жизни долгие часы, проведённые под звёздным небом в обсерватории, над страницами научных работ и подготовительных задач к олимпиадам. К этому я стремилась пять лет. Всё хорошо, ты, Саша, тоже учишься там, где хотела. Мы до сих пор общаемся. Всё хорошо. Мы всё ещё друзья. Я всегда любила Петербург, особенно мне нравились районы вдали от центра. Их архитектура и атмосфера в целом сильно напоминали мой родной город. Я боялась только Невского и Мойки. Величественность домов давила на грудь, но я верила, что по истечении времени обязательно ко всему привыкну. Соавтор поздравил. Мы недолго посидели в кафе, еще в моем городе. Я рассказала о сдаче экзаменов, о жизни в целом, конечно, упомянула тот факт, что наши с Сашей пути разошлись окончательно. Н. появлялась в сети очень редко, денег на телефон ей по-прежнему не хватало. Я любила её и ждала нашей встречи. А что я нашла в Саше? Умение рисовать? Нет, спасибо. Часто я задавала этот вопрос себе, но смеялась собственной глупости и снова переходила к рутинной работе по дому. -В общем, Алис, можно сказать, что полдела сделано. Осталось только морально приготовиться к большим умственным нагрузкам и титулу Единственной девушки в группе. -Не льстите себе, юная леди. Кто знает, что вас там ожидает. -В общем, посмотрим. Не будем загадывать. Я ссылаюсь на желание отдохнуть после собеседования, но компанию соавтору в поездке до тверской квартиры в Заволжском районе предлагаю составить. Люцифериха просит не провожать. Отлично, будет еще лучше. Мысль о том, что Аой решила встретиться со мной в Твери, не отпускает. Я? Кто я, неужели чем-то отличаюсь от большинства этих серых людей? Может, всё-таки есть во мне что-то… Я всегда думала, кто такая Аой. Почему сторонится людей. Я знала её только чуть-чуть, по рассказам Алисы. Мы говорили о ней, но я так и не смогла составить портрета её настоящей. Роль «третьей» меня пугает. С каждым днем я всё больше и больше боялась, что стану причиной разногласий. Когда-то они любили друг друга, но всё рухнуло в один миг. Так мне казалось. Я не хотела ничего портить. Я, как и прежде, хотела оставаться просто наблюдателем. Что, что-то случилось? Нет, я не знаю ни о чём, я не имею к этому никакого отношения, так ведь?..* * * * * *
Я проверяю наличие телефона в кармане ветровки. Новых сообщений не было, я порывалась написать Н., но в голове было пусто. Мне звонит мать. По тону её голоса я понимаю, что она меня ненавидит. Она хотела другого ребенка. Я не вписалась в семейные планы, но почему-то никогда не чувствовала ненависти ни к безразличному отцу, ни к жестокой матери. Я любила свою семью просто за то, что меня кормили и давали комнату для сна. Мне всегда хотелось, чтобы рядом была любящая мама. Нет, я не хотела любви, которая заключается в полном контроле над личностью и, в то же время, полным отсутствием интереса ко всему, чем занимается ребенок. Когда мне было четырнадцать, я впервые крепко схватила руку, которая должна была нанести удар: -Шлюха, мразь, ненавижу тебя! Мать в гневе. Она проносится по столу свободной рукой, все книги, ручки, зубочистки застилают пол неряшливым ковром. Я стою впритык к батарее, слегка наклонившись к полу. Запястье правой руки матери крепко сжато в моих пальцах. Женщина вырывается и с шумом, специально давя ногами мои тетради и обложки книг, выбегает из моей комнаты. Я думаю, почему я «шлюха». Я думаю, почему я «мразь».* * * * * *
Две тысячи пятый год, я лежу в постели, ночь. Я засыпаю под визг дешевой сигнализации и крики разгневанной матери. Отец снова пришел домой на четыре часа позже. У меня почему-то постоянно чесались веки, хотелось пить. Потом я всегда буду пить много воды, когда родители начнут ругаться, а потом потеряю способность глотать нормально. Всё накапливалось постепенно, так и должно было быть. Отец не пьет, но курит очень много, особенно, если злится на что-нибудь. Уже пустая пачка от сигарет летела в урну, когда я, полненькая, в розовой маечке, пыталась выхватить новую из сильных смуглых рук: -Нельзя, - твердо заявляю я. -Иди спать. -Нет. -Я сказал… И я убегаю в комнату, потому что в коридор влетает мать с какими-то чеками: -Что это такое, а? Это что за квартира, ты платишь за неё так же, как и за нашу?.. Я лежу и не вижу ничего перед собой кроме детских обоев с зайчиками и старого облезающего советского окна. Я слышу крики, уши не закроешь, они беззащитны, я вслушиваюсь в разговоры, тянусь за уже опустевшим стаканом от воды. Скрип двери отвлекает меня от всасывания сухими губами в холод жестокого стекла: -Ты когда-нибудь будешь спать? -Я не могу. -Хах, ну, ты всё равно никому не нужна, можешь реветь дальше. -Я не плачу. -Давай-давай, тебе полезно! Скрип двери. Я лежу и считаю трещины на краске подоконника. Потом врывается какая-то странная пустота, и я засыпаю. Я думаю о том, что когда-нибудь я найду женщину, которая полюбит меня по-настоящему. Как мама. Настоящая. Мне просто очень нужна мать, я всё поняла, но это ничего не меняет…* * * * * *
Мы говорили о жизни, об обычных человеческих проблемах. К семи мы разошлись, я направлялась домой, встреча с Алисой, признаюсь, была весьма неожиданной. — Здравствуй, дорогая. Практически сразу последовал удар, за ним еще один. Сейчас я уже не думаю, почему не сопротивлялась. В детстве я никому не позволяла распускать руки. Меня боялись, я часто влезала в драки и выходила победителем. Я позволяла насилие только матери. Возможно, именно её удары воспитали во мне смелость и добрую душу. Я любила людей, как бы бессердечны и жестоки они ко мне не были. Я хотела сделать мир без боли, я хотела окружить любовью тех, кто рядом, но они находили других, они отдалялись от меня. Я всё равно продолжала любить их. И Саша до сих пор дорога мне, пусть и не так, как раньше. Я мечтала принять всё в себя, всю ненависть окружающих. Я слишком сильно хотела сделать всех людей счастливыми. Не знаю, зачем, но знаю, почему. — Передашь ей при случае. И да. Вякнешь кому-нибудь, я убью тебя, - Алиса уходит, я слышу её шаги. Мне приятен мороз асфальта у крыльца моего дома. Как и прежде, я улыбаюсь. Я не считаю себя мазохисткой, просто, когда меня бьют, мне всегда смешно.* * * * * *
«Мариночка, солнышко, с тобой всё в порядке?» Н. уже давно не писала мне, столь внезапное сообщение не могло не вызвать улыбки. «Всё хорошо, я скоро получу зарплату, может, смогу приехать к тебе, прости, что редко пишу – учёба». С каждым днем всё сильнее я чувствую, что нашла семью, пусть нас и разделяют пятьсот километров. Тем не менее, я нашла ту самую настоящую мать, о которой всегда мечтала. …но когда-нибудь она выйдет замуж, и я снова буду любить людей, которые причиняют мне боль. Я буду любить тех, кто регулярно наносит мне удары в спину. Кровная мать считает меня шлюхой. Странно, до сих пор я не понимаю, почему этот термин относится к тихому и боязливому ребенку. Я просто улыбаюсь. Когда меня бьют, мне всегда смешно.