Дело упыря

Берестов заглянул в универмаг и купил замороженную курицу, поскольку помнил, что на ужин дома ничего нет. Пройдя в квартиру, он разулся и положил птичью тушку в миску, чтобы оттаяла. А после долго стоял в ванной и тёр руки тёмным куском мыла, смывал водой, и снова намыливал… За этим занятием его и застал Волков. — Ты уже дома, — мягко улыбнулся он, припадая плечом к косяку. Льдистый взгляд задержался на пальцах Игоря. Тот сглотнул, несколько сконфуженно бросая взгляд на отражение Ромы: — Д-да, уже дома… Ты как? Всё в порядке? — Вполне. Был у Лёни, чай попили, — Волкова ничуть не смущали манипуляции Берестова, поскольку он знал его очень хорошо и был в курсе наличия у него расстройства под названием ОКР. Игорь поспешно домыл руки и вытер их полотенцем. Приблизившись к Роману, он невольно опалил тёплым дыханием его лицо. Тот улыбнулся и нехотя отошёл в сторону. Берестов прошёл в гостиную и стал рассматривать корешки книг. У них хранились исторические работы, в которых могло говориться о всевозможных древних жертвоприношениях и кровепусканиях. Может, убийца, которого он ищет, как-то связан со всем этим? Спустя несколько минут капитан достал две книги в тёмно-синих переплётах и засел за чтение. Скользя взглядом по страницам, Берестов то и дело усмехался, особенно, когда попадались совершенно нелепые отрывки текста по типу: Гиппократ советовал кровопускание при простуде, ветрах, внезапной потере речи, гангрене, водянке с кашлем, трещинах в черепе, опухании яичек, боли и бурчании в животе. Гален добавлял к этому списку апоплексию (удар) и мигрень. Врачи Средневековья дополнили античные рекомендации списком новых болезней (включая эпидемические и душевные) и суммировали накоп­ленные знания в виде таблиц и схем. На них изображено человеческое тело с отмет­ками, откуда и как пускать кровь в том или ином случае. Для каждой болезни были свои протоколы — по месту и характеру кровопускания, количеству процедур и объему выпущенной крови: он мог варьироваться от нескольких унций до тарелок. Выбор места надреза зависел от того, связывалась ли болезнь с мозгом, сердцем или печенью — в Гиппократовой телесной модели тремя центрами последовательного управления нервами, артериями и венами. В свою очередь, целью кровопускания могло быть извлечение «дурной крови», отвлечение или оттягивание крови от больной части тела или, наоборот, стимуляция притока крови к больному месту или органу. Помимо собственно лечебного действия, кровопусканию приписывался профилактический эффект: считалось, что оно мобилизует жизненную энергию. Как оказалось, издревле кровь использовали для различных оккультных и религиозных ритуалов. Только вот в подробности автор-историк не вдавался: в Советском Союзе нет и быть не может сатанистов, оккультистов, магов и колдунов. Оторвавшись от чтения, Берестов ощутил духоту. Встав, подошёл к окну, отодвинул в сторону горшок с нежно-розовыми фиалками и отворил раму. В комнату проник знойный воздух. Из ванной комнаты доносился приятный плеск воды. Игорь вышел в коридор и взволнованно уставился на голубую плитку, которой была обложена стена ванной. Судя по звукам, Роман принимал душ. И почему-то эта мысль заставляла Берестова дышать чуть чаще. Он всегда любил Волкова. Только как в этом можно было признаться самому себе, когда ты воспитан сдержанным советским человеком, скованным жёсткими традиционными рамками? Сперва Игорь воспринимал свои чувства, как дружескую привязанность, но нельзя бесконечно обманываться. Незадолго до ареста Волкова, он точно решил для себя, что любит его, не только как человека, но и как мужчину. Он не мог быть уверен во взаимности своих чувств, а все эти годы разлуки вспоминал о нём ежедневно и писал письма… Ему было достаточно узнать, что тот жив и здоров. На большее Берестов не мог претендовать, потому что даже не надеялся на подобное счастье. А теперь Роман был так близко. Такой помятый, уставший, мрачный и невозможно красивый в своей мужественной зрелости. Берестову потребуется усилие, чтобы справиться с собой. — Игорь, принеси полотенце, пожалуйста! — раздался голос Волкова, заставляя мужчину вздрогнуть. Облизав губы, он кивнул, забыв, что Роман не может его видеть. Сходив в его комнату, взял большое белое полотенце и прошёл в ванную. Он хотел положить вещь на тумбочку и выйти, как взгляд предательски скользнул на Волкова и внутри всё тут же залило жаром. Роман стоял лицом к нему. Абсолютно обнажённый. По его светлой коже, кое-где покрытой шрамами и синяками, стекали капельки воды. Волков был хорошо сложен: атлетическая фигура, достаточно развитые мышцы, длинный член и крупные яички. Всё это заставило Берестова задохнуться и покрыться испариной. Он отвёл взгляд и хотел выскользнуть из ванной, как услышал хриплый голос, полный густого желания: — Подойди ко мне, Игорь. Пожалуйста. — А? Зачем? — так же хрипло спросил Берестов и посмотрел в лицо мужчины. Его глаза были подёрнуты томной поволокой. — Просто подойди. Стараясь успокоить волнение, Игорь приблизился к ванне. Создавалось впечатление, что Рома стоит под проливным июльским дождём. «Как красиво!» — восторженно мелькнуло в голове Берестова. И в следующую секунду Волков подался вперёд. Крепко обняв за шею Игоря, он принялся касаться губами его лица. Вода стекала по рукам, впитываясь в рубашку Берестова. Сам же он зажмурился, ощущая сильное головокружение. Чувствовать эти ласковые влажные поцелуи было невероятно приятно. Он протянул руки к обнажённому телу Ромы и нежно поглаживал его бока, в экстазе подставляя лицо. — Я так долго ждал этого… — выдохнул Волков и потянул мужчину на себя, как бы приглашая забраться в ванну. — Что ты делаешь? Что мы делаем? — хрипло пробормотал Берестов, залезая в ванную и позволяя сильным рукам Романа разобраться со своей одеждой. Их голые тела соприкоснулись. Волков ткнулся носом в шею капитана, начиная прокладывать дорожку поцелуев к ключицам. Берестову было неловко проявлять нежность, поэтому его оглаживания спины, груди и зада Романа были неловкими и немного грубоватыми. Когда левый, набухший от воды сосок оказался в раскалённом рту Волкова, Берестов захрипел и вплёл пальцы в его мокрые волосы, запрокидывая голову. Роман ласкал языком сосок, засасывал его, потом брался за второй. С трудом оторвавшись от этого действа, он выпрямился и накрыл губы Берестова своими. По телу обоих прошла дрожь, когда языки сплелись в безумном танце. Волков крепко сжал бёдра мужчины и принялся тереться своим твёрдым членом о его плоть. — Я так долго этого ждал… Чёрт… — бормотал он, отрываясь от желанных губ и снова терзая их страстными поцелуями. Берестов ласкал ладонями тело Волкова, тоже двигая бёдрами. Когда он уже совершенно одурел от поцелуев, Роман аккуратно развернул его к себе спиной и, сжав в руке свой орган, стал тереться им между ягодиц. С губ сорвался стон. Ему хотелось растянуть наслаждение и ласки, но длительное воздержание и давняя потаённая страсть к Игорю сделали своё дело: не выдержав, он начал медленно проталкивать пальцы в крепко сжатый анус. Берестов зашипел и упёрся ладонями и щекой в стену. Вода застилала глаза, зад слегка болел от проникновения, но это не убавляло желания. Волков пыхтел, двигая одним пальцем в его дырке, затем двумя… Когда стенки стали чуть податливее, Роман взял в руку свой член и принялся медленно вводить его в нежно-розовое отверстие. Войдя во всю длину, Роман буквально вжал мужчину в стену и принялся делать быстрые, бешеные толчки бёдрами, словно вколачивая Игоря в кафель. Тот стонал и вскрикивал, сгорая от боли и удовольствия. Головка крупного члена таранила его простату, от чего по телу проскальзывали разряды наивысшего наслаждения. Волков трогал его грудь, живот, член, теребил яички и по-звериному драл в зад. Оба мужчины совершенно не контролировали себя и друг друга, поскольку давно хотели этого, мечтали, боясь себе признаться… — Как же узко… И вот раздался гром: Волков задрожал и вскричал, словно раненый тигр, начиная обильно кончать в анус Берестова. Игорь не смог больше терпеть: ощущая мощный оргазм партнёра и сгустки спермы в своей дырке, он взвыл и забился в судорогах, кончая. Семя выстреливало на кафель и сливалось вместе с водой в ванну. Волков двигался ещё какое-то время, жмурясь, широко раскрыв рот… А потом замер и крепко обнял Игоря, утыкаясь носом в его загривок. Берестов был счастлив. Война всего за несколько часов ушла в далёкое прошлое. Он сидел за столом, раскрасневшийся и удовлетворённый, и наблюдал за тем, как обнажённый Волков жарит курицу. Он сам вызвался приготовить ужин. Стоило признать, что Роман тоже внезапно расцвёл и даже немного помолодел. Но, несмотря на радость, Игорь чувствовал и неловкость. Он никогда не знал, как это: заниматься любовью с мужчиной, любить его открыто, говорить об этом… Ему казалось, что он проглотит язык, если начнёт признаваться Роману в любви… — Вроде, готово, — вдруг произнёс Волков, выключая газ и выкладывая золотисто-коричневые куски на тарелки. Потом Роман достал из холодильника свежий огурчик и нарезал его. Когда с приготовлением еды было покончено, он сел напротив Игоря и внимательно посмотрел в серые глаза. — Пахнет аппетитно, — Берестов смутно улыбнулся и взял куриную ножку. Откусил от неё, отмечая, что корочка получилась хрустящей, а мясо сочным. Как надо. — Я хочу, чтобы ты знал… — очень серьёзно заговорил Волков, откусывая от своего куска, — в общем, я… я давно хотел этого. Ты сам, наверное, знаешь, видел, что ты мне дорог не как друг или просто близкий человек. У Берестова свело в районе солнечного сплетения. Шумно проглотив мясо, он уставился на Волкова, испытывая острое желание закурить. — То, что сейчас произошло — не случайность и не похоть. Я люблю тебя, Игорь, — внимательно глядя в лицо Берестова, с искренним чувством произнёс Роман. Игорь отложил курицу. Сердце было готово разорвать грудную клетку. Он потёр лицо и зачарованно посмотрел в родные глаза: — Что же ты со мной творишь… Боже… Я боялся, что мои чувства не взаимны, что я обманываюсь… Сейчас ты сделал меня самым счастливым человеком на свете. — Ты тоже любишь меня? — голос Ромы предательски дрогнул. — Конечно, я тоже тебя люблю, — прошептал Берестов, порывисто поднимаясь и подходя к Волкову. — Я люблю тебя… Люблю тебя… Тот судорожно выдохнул, поймал руку Игоря и прижал к своей колючей щеке. Наклонившись, Берестов коснулся губами шрама на левой лопатке Романа, после нежно поцеловал синяк, находящийся чуть ниже. Волков прикрыл глаза и прогнулся в груди, как бы намекая… Игорь переключил своё мнение на рубец под правым соском. Облизав его, ласково поцеловал, после чего покрыл пылкими поцелуями синяки и ссадины на животе. Чуть левее и выше волосатого лобка находился шрам. Берестов прикоснулся к нему губами и замер. Волков хрипло выдохнул. От этой щемящей нежности на его глазах проступила влага…

***

Берестов проснулся в объятиях Волкова. Впервые за долгое время его ничто не тревожило, на душе было радостно и светло. Улыбаясь, мужчина нежно поцеловал любимого в линии морщин возле левого глаза, и встал с кровати. Умывшись, выпив кофе с плавленным сырком и выкурив сигарету, Игорь облачился в свежий синий костюм и чёрную рубашку. Перед уходом он не удержался и вернулся в спальню, чтобы поцеловать Рому в плечо. Только после этого он со спокойной душой отправился на службу. — Доброе утро. Какой план действий на сегодня? — бодро поинтересовался Каркушин, столкнувшись с ним в коридоре ЛУРа и увязавшись за капитаном. — Доброе, Витя. Что там у нас с показаниями родственников убитых? Они оформлены? — Ага, всё положил вам на стол. Они прошли в его кабинет. Берестов сразу же погрузился в изучение документов. Конечно же, ничего интересного и удивительного обнаружено не было. Алиби не было у многих лиц, которые могли иметь отношение к этому делу, но провести логические связи между потерпевшими и этими людьми было невозможно. — Мы имеем дело с убийцей, который совершает нападения на случайных граждан. Возможно, выслеживает их заранее, чтобы понять, когда лучше напасть. Но не стоит исключать и того, что убийца входит в окружение одной из жертв. Возможно, он не сдержался и напал на неё. — Это усложняет дело, — с озадаченным выражением лица ответил Виктор и почесал кончик курносого носа. — Именно что. Кровь-кровь… Не понимаю, кому она могла понадобиться. — Колдуну! Берестов расхохотался. — А что? — криво улыбнувшись, Каркушин внимательно наблюдал за мимикой капитана. — У нас в деревне была бабка-колдунья. Воровала кровь свиней. Поговаривали, что и людей… — Для каких целей? — с трудом успокоившись, поинтересовался Игорь. — Заговоры наводить, порчу на крови, привороты. Там как раз и крови немного надо было… — Да ну… Колдуны в Ленинграде? Сомнительно… — поморщившись, Берестов покачал головой. Никогда ещё в истории советского сыска не было дел, связанных с оккультизмом. По крайней мере, никто в стране о них не знал, как и сам Берестов. Он атеист. Он не сталкивался с волшебством, призраками, феями и домовыми… Но… вдруг Виктор прав? Иначе зачем кому-то понадобилось небольшое количество крови? — Да они везде могут быть! Хоть в Москве! — пылко заметил Каркушин. — Ладно. Пусть так. Предположим, что кровь могла понадобиться для какого-то… колдовства. Но найти этих… магов… будет непросто. Подобный род деятельности запрещён, никаких официальных контор… Каркушин кивнул и почесал затылок. На его лице отразилась ещё большая озадаченность. Дверь приоткрылась и в кабинет заглянул оперуполномоченный Лавров: — Товарищ Берестов, тут к вам Викентий Эрхард. — Пусть проходит. Каркушин тут же скрылся в смежном кабинете. Через несколько секунд Викентий уже сидел возле стола капитана и теребил в руках белую панаму. — С чем пожаловали? — спросил Игорь, складывая руки на столе. — Я хочу, чтобы вы арестовали моего отца. Он убил Анну, — нервно отозвался парень. — Я не могу арестовать человека, не имея доказательств его вины. — Давайте я вам всё расскажу. Вот как на духу! А там уж решайте… — Давайте. Мать Анны Черняевой, Василиса Фёдоровна, была лучшей подругой Анастасии Цветковой. Обе женщины были влюблены в поэзию и театр. Их супруги тоже дружили между собой. Именно поэтому Викентий и Аня подружились. Они стали друг другу кем-то вроде брата и сестры. Владимир Эрхард был влюблён в Василису, но она была женой его друга, к тому же, он был несвободен… Шансов не было. Шли годы. Сначала умерла Василиса Фёдоровна, потом Анастасия. И Владимир вдруг увидел в Анне продолжение своей любимой. Он заваливал её подарками, билетами в кино и театр, кормил вкусной и дефицитной едой. Аню угнетала эта любовь. Она не собиралась выходить замуж за человека, которого совершенно не любила. Запираясь в своей комнате, она рыдала, потому что не знала, что ей делать, как спастись от навязчивого и могущественного ухажёра. — Она сама рассказывала мне о домогательствах со стороны отца. Её это очень расстраивало. Подарки она выбрасывала, письма сжигала. Поэтому-то и старалась не появляться в нашем доме. — Где же тогда происходили их встречи? — Он приезжал к ней домой. — Выходит, её отец был в курсе намерений своего друга? Викентий брезгливо скривил губы и кивнул. Берестов задумчиво потёр бороду, не сводя пристального взгляда с Эрхарда. Тот смотрел в стену, не моргая. Помолчав, он продолжил: — В этом-то и дело. Её отец всё знал и не был против. Ему очень хотелось породниться с нашей семьёй. Он уговаривал Аню согласиться на предложение моего папаши. — А что случилось за тем ужином? Что это была за ссора из-за портсигара? — Дело было не в портсигаре. Аня в тот вечер была особенно расстроена и грустна. Мой отец злился, он начал нести какой-то бред, мол, мать Анны была бездарной писательницей и что-то в этом духе. Черняев разозлился. Они перешли на крик. Мой отец потребовал отдать портсигар, который ему когда-то подарила Василиса. Тот отказался. Забрал Аню и ушёл. — После этого вечера вы виделись с ней? — Нет. — Вы сказали, что знаете о любви Владимира к Василисе Черняевой. Но откуда? — Мне тогда было лет семь. Лето. Дача. Мы с Робертом играли в теннис. Стояла жара. Я ужасно захотел пить и прибежал в дом. Моему взгляду предстала странная картина: папаша вжимал Василису в стену комнаты, целовал её плечи, пытаясь полностью снять платье. Она тяжело дышала, упираясь ладонями в его плечи и желала отстранить от себя. На её лице отразился страх. Я и сам перепугался, но мне было больно за мою мать. Я вернулся к воротам и, сделав вид, что только вернулся, позвал отца и сообщил, что хочу пить. В тот день я спас Василису Фёдоровну от изнасилования. Она часто бывала в нашем доме до того случая и после. Я видел, как он смотрел на неё. Он просто пожирал её взглядом. Был и другой случай. После очередного пышного застолья все пошли гулять на Неву. Я уснул в гостиной, а когда проснулся, услышал чей-то шёпот. Выйдя из комнаты, я увидел, что дверь в ванную открыта. Папаша стоял на коленях перед Василисой, целовал её живот и руки, повторял, что любит, а она отвечала, что принадлежит мужу и просила прекратить. Когда Анна выросла, он стал смотреть на неё точно так же, как смотрел на её мать. Берестов какое-то время молчал, после чего вытащил из ящика стола пачку сигарет и спички. Закурив, с прищуром взглянул на Викентия: — Выходит, вы знали об ухаживаниях вашего отца только со слов Анны? — Не только, — Эрхард склонил голову набок, — не только… Около месяца назад я был у неё в гостях. Мы рисовали. И вдруг раздался звонок в дверь. Аня сбегала посмотреть, кто там, и вернулась с испуганными глазами: «Там твой отец!». Можно было не открывать, но папаша мог караулить часами, а увидев, что я выхожу из её квартиры, подумать, что мы не открывали, потому что… В общем, я спрятался в шкаф, она впустила отца в квартиру. Я видел всё, что происходило: он пытался вжать её в стену, покрепче обнять, говорил о любви и что она — копия своей матери. Предлагал деньги, звал замуж. Анна вежливо отказывала. На её удачу пришла её тётка, иначе не знаю, чем бы закончились эти мексиканские страсти. — Что ж, доходчиво… А Анна не имела отношения к… каким-нибудь мистическим учениям? Религии? — осторожно спросил Берестов. — Нет, что вы, — мельком глянув на капитана, рассеянно улыбнулся Эрхард. — Почему вы считаете, что ваш брат покрывает отца? Зачем ему это? — Они всегда были заодно, а я шёл против их системы. Ненавижу их сытую уверенность в своей безнаказанности и правоте! Они всегда считают, что могут купить любого и заткнуть всем рты! Папаша ревновал Анну ко мне. Он думал, у нас наклёвываются отношения. Однажды даже вызвал меня в свой кабинет и заявил, что она принадлежит ему. Да, он страшно ревновал. После ухода Викентия Берестов остался в тяжёлых раздумьях. У Владимира действительно были веские основания для убийства, но как же другие две жертвы?