Не потеряв, не обретёшь.

После ухода Сакуры Жабий отшельник уснул почти мгновенно, даже словом не обмолвился с Орочимару. Слабость, мотание по деревне, принятые лекарства и волнение дали о себе знать. Его разбудила ослепительная вспышка молнии и настойчивый, дразнящий запах. Саннин проморгался и принюхался. В тусклом свете торшера на прикроватной тумбочке стояла тарелка с бутербродом и стакан с соком. Джирайя едва слюной не захлебнулся, пока принимал вертикальное положение, охая и постанывая. Орочимару со смешанными чувствами наблюдал, как Джирайя уплетает бутерброд. Вот он доел и смахнул крошки прямо на пол. Повел носом, открыл дверцу тумбочки и вытащил пачку с засохшими печеньями. Заглотил в один присест — опять смахнул крошки. — Хватит свинячить, — не выдержал Змеиный саннин, — сам будешь убирать, — лицо исказила кривая ухмылочка, стоило представить такую картину. Джирайя всмотрелся в дальний угол и не смог разглядеть гениального учёного — бывшего друга — тот сидел в тени. Как бы Джирайя ни относился к Орочимару, в данный момент он испытывал к нему искреннюю благодарность, но не знал, что сказать, как начать разговор. Как отринуть все то, что развело их по разные стороны много лет назад? Принять в один миг нынешнюю реальность, Джирайя был не в силах. После предательства Орочимару, на сердце остались незаживающие шрамы. Он вспомнил смерть Хирузена, нападение на Коноху, зверские эксперименты над людьми и другие скверные поступки Орочимару. Жабий отшельник отчасти презирал, отчасти понимал, почему он пустился во все тяжкие. Знал о его детстве, обо всех страданиях, которые Орочимару видел много лет назад: смерть родителей, ужасы войны, потери и боль Цунаде, которые очень повлияли на него. Душу тихонько кольнула горечь от понимания того, что их отношения уже никогда не будут дружескими. Да и хотел ли он этого? Никак не мог принять того факта, что Орочимару ступил на путь исправления. Орочимару ловил каждое изменение в лице Джирайи и с лёгкостью читал его. Презрение, понимание, грусть, сомнение. И все эти чувства касались его самого. А что сам Змеиный саннин чувствовал в данный момент? Радость? Не совсем. Удовлетворение от того, что причастен к спасению Джирайи? Отчасти да. Но самым отчётливым и навязчивым чувством оказалось спокойствие. Ему было удобно находиться рядом с этим ненормальным. Учёный поморщился от подобных мыслей, и его чуть не стошнило от собственной мягкотелости. За последние годы он здорово изменился. Что стало с прежним Орочимару с комплексом бога? Конечно, он не стал добрым самаритянином и не перестал экспериментировать, но проделывал это гуманно. Почти. Учёный в очередной раз глянул на Джирайю и неожиданно для обоих выдал: — Хочешь ещё бутерброд? Джирайю аж перекосило, — голос «заботливой мамочки» резанул слух, никак не подходил его бывшему другу. И ещё… — Что у тебя с голосом? — О чём ты? — Бабьи нотки проступают. Ты что, — неожиданная догадка вызвала ехидный смешок вперемешку с кашлем — он поперхнулся крошкой, — переродился в женском теле? — саннин подался вперёд, посветил лампой в самый тёмный угол и минуты две сидел с непередаваемым выражением на лице. Слов у Джирайи попросту не нашлось, чтобы выразить мнение о новом облике Орочимару. Ни мужик, ни баба. Бабамуж? Мужебаб? Он решил не заморачиваться на этот счёт. Закидоны Змеиного саннина — вещь абсолютно необъяснимая. — Ну, и как ты до этого докатился? Чёрный и жёлтый взгляды скрестились в немом разговоре. — Что ты хочешь узнать? —  спросил учёный, прищурив змеиные глаза. — Все, — последовал лаконичный ответ. — Похвальное рвение, — хмыкнул Орочимару и поведал занимательную историю, длиною в шестнадцать лет… Мудрец с Жабьей горы ещё долго лежал без сна после окончания разговора. Прокручивал в голове события прошлого дня и ночи. Старался принять новую реальность как должное. Этому мешало одно обстоятельство: слишком мало времени прошло для осознания — меньше суток. Джирайя без сомнений взял бы всю вину на себя за нарушение Закона, только бы защитить Наруто и Коноху. Трудность заключалась в доказательствах. Он не сможет их предоставить, если его начнут проверять основательно, применят ментальные техники. — Чёртов Изури и все песчанники, — невнятно пробормотал Джирайя сквозь дрёму. Пробуждение было невероятно приятным — нежным и чувственным. Чьи-то мягкие лапки оглаживали его по плечам и груди. Джирайя расплылся в улыбке, протянул руку и почувствовал под пальцами теплый шелк кожи. «Вот только чьей? — сонно подумал саннин, и тут же получил шлепок по руке. — Не Орочимару же?» Сон слетел мгновенно. Джирайя осоловело оглядел комнату и встретился взглядом с насмешливыми зелеными глазами. Сакура снимала повязки. — Фух, это ты, я уж подумал, что это… — …Орочимару, — закончила за него куноичи, сложив бровки домиком. — Хех, в общем, да. — И что вы думаете? — внимательный взгляд в упор. — Трудный вопрос, — Джирайя понял её без слов. — Он изменился. Больше не увлечён террором, как это было раньше, но до сих пор презирает хрупкость и скоротечность человеческой жизни. Насколько я понял с его слов, Орочимару не проводит рискованные эксперименты, — меж бровями пролегли глубокие складки. — Звучит забавно, учитывая нынешнюю ситуацию. Невозможно измениться до неузнаваемости, но он стал мягче, что ли. Стал ценить свободу, а находясь в подполье и вечно скрываясь, ее не получишь. Относительную свободу, — уточнил он, имея в виду, что за Орочимару все ещё присматривают. И без перехода продолжил: — В Конохе появились новые увеселительные заведения, я заметил. Сакура закатила глаза. — В вашем состоянии только и бегать по женщинам! — Так я ж не сейчас собираюсь по ним бегать, — хохотнул мужчина. — Неудивительно, что вы не женаты. Ни одна нормальная девушка не вышла бы за вас, — уверенность в ее голосе неприятно задела Джирайю, но он не показал вида. — Какой женщине понравится, что ее мужчина пялится на каждую встречную красотку?  Кровь из носу, слюни до пупка, — Сакура очень точно описала его. Что его толкнуло? Как будто в голове перещелкнуло. — Давай поспорим, — запальчиво предложил саннин и протянул руку, — что через год я буду женат? — в глазах отшельника плясали самые настоящие азартные и вредные черти. — Детский сад, — Учиха закатила глаза, но руку пожала: силы оказались примерно равны. — На что спорим? С этим вышла проблема: Джирайя знал, на что бы он поспорил, но с Сакурой это не пройдет; Сакура же понятия не имела, на что поспорить со старым извращенцем — голова была забита Саске, Какаши, страхом быть разоблаченными и всеми вытекающими из этого последствиями. — Когда выиграю, — самоуверенно заявил Джирайя, — тогда и решим. Сакура пошла на компромисс — согласилась. Пришлось звать Орочимару разбивать руки. *** Лис рыжей молнией метнулся между пушистыми елочками и скрылся с глаз. Боруто посмотрел ему вслед и грустно улыбнулся. Зверёк напомнил о другом лисе, заключённым в теле Седьмого Хокаге. Печаль лёгкой тенью кольнула сердце, и Боруто тяжело вздохнул. Отец… Как он там, в далёком будущем? Не натворил ли сам Боруто чего-то, что поменяло историю? Ниндзя всеми фибрами души хотел верить, что его родители не пострадали из-за его действий в этом времени. Мужчина забрался на вершину гигантской ели и всмотрелся вдаль. Отсюда не было видно маленького холмика у подножия небольшой горы, но Боруто знал, что он там есть. Он сам похоронил в том месте шиноби с уникальной пространственно-временной техникой пятнадцать лет назад. Его похититель использовал всю чакру, лишь бы забросить Боруто далеко в прошлое. А всё из-за банальной мести. Хотел заставить Седьмого страдать. И выбрал ради этого самый подлый и гнусный способ — отнял ребёнка. Похититель считал виновным Наруто в смерти своего брата. Именно Седьмой сумел обезвредить его и отдать под суд. От Т — Бесподобная логика, а главное — справедливая, — с отвращением бросил Боруто, перепрыгивая на соседнюю сосну. Порыв легкого ветерка дохнул в лицо запахом хвои и цветущих в подлеске ландышей. Еще одно напоминание о прошлом. Мама очень любила эти цветы, нежные и ароматные. Мама… Еще один укол в сердце. Пятнадцать лет Боруто жил под фамилией Ичизаки, старался не выделяться и вести себя тише воды ниже травы. Боязнь навредить истории изменила его самого. Он стал более вдумчивым, внимательным к другим, научился ценить самые простые вещи. Спеси поубавилось, самодовольства и… детства. Ниндзя, имя которого он даже не знал, отнял у него семью, но вместе с тем, Боруто многое приобрел. Ему посчастливилось оказаться в семье замечательных людей, которые отнеслись к нему как к сыну. Стали для него вторыми родителями. — Да, я вдвойне счастливый человек: у меня две мамы и два отца, — улыбка с примесью печали осветила загорелое лицо. — Хотя нет, — глаза засияли ярче, — я втройне счастливый, — поправил он себя, стоило вспомнить о событии, которое вскоре изменит его жизнь навсегда, — обыкновенное, но по-настоящему чудесное. Боруто набрал в легкие побольше воздуха и закричал на весь лес: — Я скоро стану отцо-о-о-ом!!! Батькой буду-у-у!!! Сумасшедшим галопом Ичизаки пронесся до своего дома и остановился только у самой двери, едва не расшибив себе нос. Тихонько пройдя в спальню, мужчина замер возле кровати. Его солнышко сладко посапывало во сне и улыбалось так ярко, что в глазах защипало. Боруто нежно коснулся губами теплой щеки и неслышно покинул дом. Душистый вечер обещал спокойствие и умиротворение. Боруто присел на крылечко и вновь подумал о предстоящем событии. Прокрутил в голове, что нужно купить для ребенка и Ханы. Он так задумался, что не услышал хруст ветки под ногами гостя, а когда поднял глаза… — Отец?! — от волнения сорвался голос. — Отец?! Но как, пап, как? — ни одной связной мысли не находилось. Боруто рассмеялся, не веря своему счастью и разглядывая живого и реального отца — Наруто Узумаки, Седьмого Хокаге, Джинчуурики девятихвостого, с блестящими от слез глазами и широченной улыбкой. — Как ты сюда попал? — только и смог выдавить оглушенный счастьем сын, оказавшись в крепких объятиях. В голове ураганом пронеслись десятки мыслей, но самая важная из них касалась его возвращения в будущее. Сможет ли он бросить все, что нажил за прошедшие годы? Захочет ли Хана отправиться с ним, оставить родителей и младших брата с сестрой? Боруто не представлял жизни без своего солнышка.