Путь из тьмы

Выставлять охрану в самом замке было нельзя — это тотчас скажет убийце о том, что его ожидают. Жак не внял просьбам тетушки Альмы и отказался отсидеться у родственников в деревне. Заткнув за пояс нож, он ходил по замку, хмурый и гордый, как единственный защитник, пока в замок не приехал старший сын деревенского старосты, Дик, который служил в городской страже. Дик расположился на лестнице, ведущей наверх, в покои госпожи. Мимо него без шума не проскочил бы никто, а залезть по наружной стене на башню — дело непростое. Деревенским срочно понадобилось выйти на уборку урожая, хотя полевые работы планировались чуть позже, когда после дождей окончательно просохнет земля. Однако больших подозрений это не должно было вызвать. Так что вокруг Холь постоянно сновали люди, и желающему подобраться близко оказалось бы сложно остаться незамеченным. Пятнадцать крепких охотников из мар-Холь и соседней деревни распределили дежурства и каждый день тихо прочесывали лес. Деспину угнетала постоянная настороженность, она не привыкла бояться, и теперь чрезмерная забота окружающих тяготила ее. Даже старик Ролль уговаривал хозяйку поменьше высовываться из замка. Тетушка Альма ворчала, что уж недельку-то народ обойдется без Деспины, потерпят. Каменные стены отделяли Дес от свежего воздуха, вынужденное безделье раздражало. Лазарет пустовал, за исключением койки, на которой лежал Марн. Но и он шел на поправку, раны заживали с какой-то прямо-таки звериной скоростью, и лекарю делать там было особо нечего. Вот вчера уже с тетушкой Альмой овощи чистил… Даже чтение не спасало Деспину от скуки. Хоть она доверяла своим людям и знала, что рано или поздно задуманное увенчается успехом, иногда ей хотелось выйти на стену, чтобы пресловутый лучник, наконец, выдал себя. Они поймали его вечером. Хозяйка с самого начала приказала не убивать парня, если получится, а привести к ней. В библиотеку вошел Дик, и не успел он открыть рта, как Деспина услышала возбужденные голоса во дворе. Сбежав по ступенькам, она заглянула в лазарет. Марн не спал, приподнявшись на кровати, он настороженно прислушивался к происходящему за окном. — Все хорошо, его поймали, — коротко сказала Дес, ободряюще улыбнулась, повернулась и спустилась во двор. Перед крыльцом толпились охотники. В зелено-коричневых одеждах, с листьями в волосах и чумазыми от травяного сока и угля лицами, они походили на ожившие кусты. Наверное, тому, кого они принесли, так и показалось… Увидев хозяйку, мужчины поклонились, положили на ступени добытый ими трофей — мощный лук со стрелами. Не церемонясь, вытряхнули из большого мешка растрепанного белобрысого парня в дорогой одежде, со связанными за спиной руками. Он дико озирался по сторонам, лицо покрывали ссадины, оно было красным от гнева, да и воздух в мешке, вероятно, оказался не самым свежим. Поднявшись на колени и вдохнув поглубже, длинноволосый несостоявшийся убийца крикнул срывающимся голосом: — Да вы… знаете, кто я?! Да я… вас за это… Охотники засмеялись, кто-то толкнул его сапогом в спину, пригибая к земле перед хозяйкой Холь. Он трепыхнулся, но наткнувшись взглядом на Деспину, замолк и вытаращил глаза, осознав, наконец, где и перед кем находится. Дес спустилась и заглянула ему в лицо. Кто-то из мужчин перехватил парня за золотые кудри, дернул веревку на запястьях, вконец обездвиживая. Парнишка и правда был молодым и красивым, как и говорил Марн. Шея тонкая, как у девушки… Полоска блестящего металла, виднеющаяся из-под ворота разорванной сорочки, привлекла внимание Деспины. Ну так и есть… Еще один раб. — Как тебя зовут? — спросила Деспина. Он облизнул потрескавшиеся губы. — Эверин. — Я знаю, откуда и зачем ты пришел, Эверин. Граф Вард приказал убить меня. Он молчал, с все возрастающим страхом глядя на хозяйку. — Развяжите его, — приказала она. Эверин удивленно распахнул глаза. Кто-то из мужчин достал нож и полоснул по веревке. Парень, охая, поднялся на ноги и вдруг замер, глядя куда-то Деспине за спину. Краска отлила от лица, он попятился, наткнувшись спиной на одного из охотников, вызвав новые смешки, которые, однако, быстро оборвались. Дес обернулась. Марн стоял, держась за дверной косяк, и смотрел на Эверина. У Деспины не повернулся язык возмутиться тем, что он встал без разрешения. Эверин смотрел на бывшего графского раба, как на привидение. Марн оторвался от косяка и сделал шаг, пошатнулся. Откуда-то сбоку появился Дик, поддержал его, помог преодолеть три ступеньки. Охотники отошли, оставляя белобрысого в середине круга. Тот метнулся было прочь, но тут же отступил под их взглядами, поняв, что пощады не будет. Повернулся к крыльцу и замер, как кролик, завороженный змеей. Марн подошел вплотную, потянулся к шее Эверина. Тот вскинулся, обхватил широкие запястья длинными пальцами, но это была тщетная попытка вьюнка остановить камень… Светловолосый парень забился в руках Марна, словно в тисках, Деспина уже хотела вмешаться, но тут раздался скрежет и звон. Марн отшвырнул на камни погнутый ошейник. Эварин рухнул на колени, хватаясь за горло и всхлипывая. На рубахе Марна по плечу расползалось свежее алое пятно. — Ты, мелкий гаденыш, — с усилием выговорил Марн. — Не возвращайся в красный замок. Эверин поднял голову, пораженно всматриваясь в лицо стоящего над ним мужчины. — Вард убьет тебя, — продолжал Марн, — Если уж госпожа оставила тебе жизнь, ты не можешь так глупо ее лишиться. Повинуясь знаку Деспины, Дик подал Марну руку, чтобы помочь вернуться в лазарет. — Уходи, мальчик, — выступила вперед Деспина. — Если мои люди увидят тебя поблизости, то убьют. Один из охотников схватил глотающего воздух Эверина за шкирку и, вытащив к воротам, дал пинка под зад. На последних шагах до своей кровати Марн почти терял сознание. Если бы не Дик, он бы упал на пороге. Потом к нему подошла госпожа. Распахнула рубаху, осмотрела рану. — Простите, госпожа, вы не разрешали мне вставать… Она покачала головой. — Ты себе же хуже сделал, снова зашивать придется. — Вам лишняя работа… — Тебе лишняя боль. Потом она вдруг улыбнулась. — Ну и перетрусил этот красавчик! Он тебя испугался больше, чем всех моих охотников вместе взятых. Что он так струсил-то? — Он не думал увидеть меня живым, — неохотно ответил Марн. — Это я понимаю, — кивнула госпожа. — Но испугался-то он почему? Если вы оба были рабами графа, то между собой должны быть товарищами. Марн промолчал. Пока госпожа накладывала швы, он кусал губы, чтобы не дернуться. И только когда она наложила свежую повязку и встала, он чуть шевельнул плечом и тихо сказал: — Эти раны, госпожа… это он стрелял. *** Не успела мар-Холь всласть обсудить последнее происшествие, как нагрянула новая беда. В Ганнере объявились королевские посланники из самой столицы, Аддеи. Все окрестные аристократы обязаны были предоставить короне людей и припасы для армии. С юга надвигались войска, давние распри меж королевствами готовились вспыхнуть пожаром войны. В Холь также явился с проверкой сутулый человек в грязно-желтом плаще с вышитой короной. Скучающим взором оглядев полуразрушенную, поросшую травой стену и женщину-хозяйку, он постановил, что замок не является крепостью, лишь имением. И обязал предоставить оговоренное количество припасов для армии к началу осени. Деревенские вздохнули с облегчением оттого, что обязательный призыв миновал их в разгар жатвы. Спрятавшиеся в чаще на всякий случай молодые парни вернулись в деревню. Деспина узнала, что граф Вард во главе своих людей спешно отбыл в Аддею, и перевела дыхание. Однако после отъезда королевского посланника Деспина задумалась. Прошлая кровопролитная война шла долго и успела выжечь полстраны. Кто поручится, что в этот раз случится иначе? Деспине не хотелось возвращаться в столицу — после смерти Генри в особняке стало слишком пусто. Она вышла замуж не по любви, что правда, то правда. Но Генри был хорошим человеком, и они стали добрыми друзьями. Дес решила продать дом в Аддее и наконец-то отстроить Холь заново. Здесь, в окружении бесконечных лесов, недалеко от моря, ей было хорошо. Замок должен снова стать замком, настоящим домом, а так же защитить людей в случае беды. Пусть у Деспины нет обученного гарнизона, но крепкая стена на вражеском пути — это уже половина успеха. Деспине пришлось уехать из замка чуть ли не на месяц. Половину из этого времени она провела в многолюдной Аддее. И как же она раньше жила в этом постоянном шуме и грязи?! Хотелось скорее вернуться в Холь, подышать воздухом, послушать птиц… После продажи дома она начала искать мастеров-каменщиков. Часть работников можно было взять из деревни, но их явно недостаточно для того, чтобы закончить стройку в разумные сроки. Вскоре в замок потянулись повозки, груженные камнем. В Ганнере по рекомендации давних знакомых Деспина нашла мастера, который недавно переехал на север, подальше от волнений на границе. Клайд оказался смешливым крепким бородачом лет тридцати. Они быстро договорились и ударили по рукам. Платить много Деспина не могла, но зато пообещала устроить семье Клайда жилье в мар-Холь. *** Марн старался поскорее встать на ноги, чтобы приносить хоть какую-то пользу. Пока не зажила рана на ноге, он помогал тетушке Альме — чистил овощи, ощипывал птицу, месил тесто. Тетушка гладила его по голове, называла «милым» и старалась накормить получше. Это было странно и непривычно, и почти пугало. Иногда на кухню заходила госпожа, обсуждала с тетушкой Альмой какие-то хозяйственные дела, между делом спрашивала Марна о самочувствии. Как-то на кухню заскочил сын тетушки Альмы, долговязый лохматый подросток. — Ой, ты уже ходишь? — обрадовался он. — А пойдем, я тебе замок покажу! — А и правда, пройдись немного, — поддержала его тетушка, — я и одна управлюсь. Да ты, Жак, не спеши, за тобой здоровый-то не угонится! Нога болела. Марн старался не хромать, но получалось плохо. Жак то и дело забегал вперед, потом, спохватившись, возвращался и ждал Марна. Замок был невелик, гораздо меньше, чем тот, где прошла его прежняя жизнь. Полукруглый двор с конюшней, небольшой сад с аккуратными грядками лечебных и съедобных трав. Уже знакомая людская, превращенная в лазарет, и кухня с начищенными медными кастрюлями, в стороне от лестницы — зал с камином и дубовыми столами, служивший столовой. Несколько комнат для гостей, библиотека и кабинет госпожи на втором этаже. На последний этаж они не стали подниматься — там, по словам Жака, находилась лишь спальня хозяйки, да еще выход на нежилую старую башню с прохудившейся крышей. В столовой на стенах висели портреты. — Это хозяева, — пояснил Жак. — Ну, этих я не знаю, это давно было… Вот это прежние хозяин с хозяйкой, я их почти не помню. А вот барышень помню. Особенно младшую, она всего-то лет на пять меня старше, мы с ней играли. Жалко их. Жак был моложе хозяйской дочки примерно на столько же, на сколько Марн моложе Лимуса. Наверное, она играла с ним в другие игры… — Ну, а эту барышню ты и сам узнаешь, правда? На портрете была совсем молодая девушка. Госпожа. Наверное, всех трех «барышень» рисовали одновременно. — А это кто? — указал Марн на следующий портрет. — А это хозяйкин муж, — беспечно бросил Жак. — Представляешь, она с ним в Аддее жила! В самой столице, вот как далеко! Марн не слишком удивился тому, что у госпожи есть муж. В самом деле, не могла же она, такая красивая и умная, оставаться одна! Странно было, почему они живут не вместе, но мало ли что… Может, поссорились, потом помирятся. Или, может, у него там, в столице, какие-то важные дела. А она приехала, чтобы заняться ремонтом, пока замок совсем не развалился. Укрепит стену и уедет. Или, может, он закончит там свои дела и приедет. И вообще его, Марна, это не касается. Если муж госпожи приедет сюда, Марн назовет его своим господином и будет служить ему так же преданно, как и самой госпоже. Деспина долго откладывала этот разговор, понимала, что он будет тяжёлым для Марна. Но рано или поздно ситуацию надо было прояснить. Нельзя просто так взять и оставить себе чужого беглого раба. Марн шел через двор с двумя ведрами воды — для тётушки Альмы. Он уже практически не хромал, но работать наравне с другими мужчинами на стройке Деспина ему пока не разрешила. — Марн, мне надо у тебя кое-что спросить. — Да, госпожа, — он привычно согнулся в глубоком поклоне. На Деспину вдруг накатило раздражение. — Да перестань ты кланяться каждый раз, как меня видишь! Встретившись с отпрянувшим мужчиной глазами, Дес опомнилась. За что она злится на беднягу? За то, что он ведёт себя так, как его приучили? Она ласково коснулась его руки, сказала мягко, успокаивающе: — Я не сержусь, Марн, ты ничего плохого не сделал. Но мне будет приятнее, если ты станешь вести себя, как другие, как… Она запнулась. Как кто? Как Жак? Ролль? Она представила себе оба варианта и невольно рассмеялась. Огляделась, увидела работающих на стене каменщиков, взгляд остановился на мастере. — Как Клайд, — договорила она. — Я постараюсь, госпожа. — Так вот, Марн, мне надо знать… Граф купил тебя, или ты родился в имении? — Ни то, ни другое, госпожа. — Так откуда же ты взялся? — удивилась Деспина. — Я плохо помню, — Марн опустил голову. — Мне было, должно быть, лет шесть. Мы с отцом шли по дороге… Я не помню! Простите, госпожа, я не помню… — Ну, не волнуйся так, — Деспина опять погладила его по руке. — Говори, что помнишь. Марн смотрел прямо перед собой невидящим взглядом. — Отец умер. Прямо на дороге. Кашлял, а потом умер. Меня подобрал господин граф… Старый граф. Господину Лимусу тогда десять лет было… Значит, это случилось, когда Дес только родилась. Сколько она прожила на свете, столько Марн был забавой жестокого изувера… Деспина представила себе испуганного голодного малыша на краю дороги рядом с трупом отца… И старого графа, прихватившего живую игрушку для своего капризного, избалованного сына. Говорят, старый граф тоже не отличался кротким нравом… — Лимус уже тогда был таким? — тихо спросила она. Марн молча кивнул. — Но ведь если все так, как ты говоришь, значит, ты не раб графу! — Деспина вернулась к тому, ради чего начала разговор. — Я ваш раб, госпожа! — в глазах Марна мелькнула тревога. — Да я не о том! Это значит, что он не может по закону потребовать тебя назад! *** Марн не сразу понял, что госпожа не собирается наказывать его. Сначала он был слишком слаб, чтобы вынести даже самое мягкое наказание. Потом с благодарностью думал, что госпожа дает ему побольше окрепнуть. Потом почти со страхом ждал, что же она с ним сделает… Больше месяца понадобилось ему, чтобы понять самое страшное — госпожа ничего не собирается делать! Вина давила изнутри, тяжелая и холодная. Горячая боль растопила бы, смыла бы эту тяжесть. По ночам он вспоминал то первое утро в лесу, когда Деспина в первый раз позволила называть себя госпожой, сосновые иглы под ладонями, запах хвои… и жгучую муку, приносящую искупление. В этот раз госпожа не позволила ему так легко очиститься, освободиться от вины. Это было ужасно. Марн чувствовал себя оскверненным. Ему было невыносимо видеть ласковую улыбку госпожи, слышать ее добрый, заботливый голос — и сознавать, что он не заслужил всего этого. Он стеснялся других слуг, которым нечего было стыдиться. Да что там говорить — ему было тяжело ложиться спать на чистую постель, как будто он мог запачкать простыни… Нет, он не посмел бы роптать. Жить так, сознавая за собой неоплаченную вину, было ужасно, но он молчал бы. Она сама спросила. Посмотрела в лицо и спросила мягко и ласково: — Ну, что с тобой творится? Беда какая-то, что ли? Ответить? Упасть к ногам, взмолиться? Госпожа добрая, она поймет… Один раз он уже стоял на коленях, умоляя о наказании. Тогда она сжалилась над ним, избавила от груза вины. А ведь тогда он был виноват больше… Или нет? Кто он такой, чтобы судить о вине? Раз госпожа не дарит ему прощения, значит, он не заслужил. В прошлый раз он клялся верно служить — и предал, не прошло и недели. Как же теперь она может так быстро простить его? — Ну, что с тобой? — повторила госпожа. Марн опустил голову. — Вы очень добры, госпожа… У меня все хорошо. Значит, это и есть его наказание — жить с грузом вины, жить, каждый миг изнывая от стыда… Что же, госпоже виднее, сколько ему так мучиться. Он вынесет все, что заслужил. Деспина замечала, что с Марном происходит что-то тревожное, но не могла понять, что именно. Она старалась не нагружать его, опасаясь, что он перетрудит еще не до конца восстановившееся тело. Предупредила остальных, чтобы они не обращали внимания на странности новичка. Долгих объяснений не потребовалось — в округе слышали, как граф обращается со своими людьми, да и следы пыток на теле Марна были хорошо видны, и старые, уже побелевшие, и свежие, еще не зажившие. Опасаясь разбередить раны, Деспина не заговаривала о прошлом. Но в то время, как другие отдыхали в тени построенной стены, перешучиваясь и обливаясь ледяной колодезной водой, Марн не участвовал в общих разговорах, а залезал на окруженную строительными лесами сторожевую башню, словно желая очутиться подальше от людей, поближе к небу. При виде хозяйки замка взгляд у него становился откровенно загнанным. А после того, как она предприняла безуспешную попытку расспросить его о причине недовольства, Марн совсем потух и стал прятаться, едва завидев Деспину. *** Узкое окно пропускало мало света — день выдался пасмурным. Приходилось расходовать масло, разбирая с Роллем амбарные книги. — Я вам еще нужен? — спросил старик, собираясь встать. — Да мы вроде все обсудили… Хотя нет, подожди! — Деспина чуть поколебалась, потом решилась. — Дядюшка Ролль, ты ведь все знаешь… Как ты думаешь, что происходит с Марном? Что его мучает? Ролль не удивился вопросу, Деспине даже показалось, что он его ждал. — Прежде расскажите, что у вас с ним случилось, хозяйка. Ведь не было же никакого бешеного волка? — Не было, — удивилась Деспина. Ролль глядел на нее из-под седых бровей, проницательно и терпеливо. Деспина в который раз поразилась тому, как он все видит и замечает — а ведь кажется, что он не отрывается от своих книг… Она стала рассказывать, стараясь не упускать деталей. Когда она описывала, как Марн ждал ее, стоя на коленях, старик перебил: — То есть получается, что он не просил прощения? Только наказания? — Кажется, да, — Деспина попыталась вспомнить поточнее. — А ведь это правда странно! И как ты это заметил, дядюшка Ролль? — Потому что для него это одно и то же, — спокойно пояснил Ролль. — Он не представляет себе, что вину могут простить иначе, как спустив сначала шкуру. Зато уж и спущенная шкура для него — гарантия прощения. Вы же не говорили ему что-нибудь вроде того, что простили и не сердитесь больше? — Не говорила, — растерянно согласилась Деспина. — Ну вот, а он успокоился и больше ничего не просил. Для Марна это — одно. И теперь он опять ждет, когда же вы его простите. Когда же вы его накажете. — За что? — изумилась Деспина. — Вероятно, за то, что ушел от вас. Он ведь клялся служить вам. Деспина недоверчиво уставилась на старика. — О чем ты говоришь, дядюшка Ролль? На нем Вард живого места не оставил, какое ему еще наказание нужно? — Разве Вард его за это наказывал? — усмехнулся Ролль. — Он не перед Вардом себя виноватым чувствует, а перед вами. Ему нужно искупление. Деспина встала, нервно прошлась по кабинету. — Нет, дядюшка Ролль, ты точно ошибаешься! Я же вижу, как он тянется за лаской. Тетушка Альма его по голове погладит, так он прямо светится весь. — Так ведь перед Альмой он ни в чем и не виноват. Деспина не раз убеждалась в мудрости старика Ролля. Но поверить в то, о чем он сейчас говорил, было невозможно. — Нет, — сказала она наконец. — Не может такого быть. Я же спрашивала, он бы сказал… Она раздраженно мотнула головой. Что за глупости, право? Старик не стал спорить. Молча встал, поклонился и ушел. За окном застучал дождь. *** В замке Варда Марн почти никогда не видел снов. Засыпая, он проваливался в черное забытье, как в воду. В спасительный отдых, почти смерть. И воскресать после было мучительно, но необходимо. Здесь же Марну никто не диктовал, когда спать и когда бодрствовать, собственная комната с постелью была всегда к его услугам. К хорошему быстро привыкаешь, тело понемногу забывало, что такое боль и выматывающая, ледяная усталость. Отдохнувший разум стал осмысливать пережитое. Марна начали мучить кошмары. Иногда от накатывающего во сне ужаса он не мог вдохнуть, и стиснутое удушьем тело заставляло его проснуться. Он вскакивал с мокрой постели, судорожно хватая воздух, красное марево каменного подвала графского замка еще несколько минут стояло перед глазами, прежде чем рассеяться во тьме. *** Вместе с осенней сыростью в мар-Холь пришла болезнь. Деревенский лекарь сбивался с ног, и Деспина помогала ему, ездила в деревню каждый день. Часть самых тяжелых больных пришлось положить в лазарет в самом замке, каменные стены можно было протопить и высушить лучше, чем деревянные и глиняные жилища. Деспина денно и нощно хлопотала над больными, смешивала настойки, сама носила воду. Жак порывался помогать, но Дес решительно запретила ему появляться в лазарете — не дай пресветлая, подхватит хворь, да и работы у него и без того было полно. Носить воду в большом ведре Дес не могла, наполнить кадушку получалось лишь сходив к колодцу шесть-семь раз. Проходя через двор, она отыскала взглядом широкие бронзовые плечи и спину, покрытую свежими шрамами. Один из этих шрамов, почти скрытый под слоем новых, был нанесен ее рукой. Дес вспыхнула и заставила себя отвести взгляд от мышц, бугрящихся под тяжестью очередного каменного блока. Он работал на стройке уже неделю, Клайд был доволен новым послушным и сильным помощником. Марн положил блок на деревянный помост лебедки и подал рабочему на стене знак. Люлька поехала вверх, мужчина обернулся, словно ощутив взгляд госпожи. Деспина отвернулась и ускорила шаг. Она, как лекарь, всего-навсего переживает за здоровье нового работника. Лишь человек, лишенный сердца, может не сочувствовать бедняге, учитывая все, что тому пришлось вынести. Она вдруг разозлилась на себя. Врать другим — полбеды, но врать себе непозволительно! Да, ее отчего-то тянет к этому самцу, такому сильному и слабому одновременно… что с того? Это нельзя назвать даже симпатией. Какая уж тут симпатия, с чего?! Просто древний инстинкт, но на то и даны человеку мозги, чтобы справляться с такой бедой. Да и потом, разве это беда? Вот у тех, кто лежит тут и ждет ее помощи, действительно проблемы. Дес нырнула в низкую дверь лазарета и вдохнула успокоительную прохладу, наполненную запахом снадобий и сухих трав. День был пасмурный, а к ночи прояснилось, и на бархатно-черном небе показалась полная луна. Деспина в последний раз сменила компресс на лбу дочки гончара, убедилась, что остальные больные спокойно спят, и, взяв свечу, стала подниматься по лестнице в свои покои. Проходя мимо комнаты Марна, она услышала какой-то звук и остановилась. Из-за тяжелой дубовой створки доносились приглушенные стоны. Деспина нахмурилась и решительно открыла дверь. Марн лежал на боку, сжавшись в комок, все мышцы дрожали, будто сведенные судорогой. Он бормотал что-то во сне, периодически срываясь на рыдание. Деспина поставила свечу на подоконник и, подойдя, осторожно прикоснулась к обнаженному плечу мужчины. — Марн. Он не проснулся, тогда Дес потормошила его сильнее. Марн вскинулся и снова упал на постель. Глаза Марна были открыты, но все еще во власти кошмара он вцепился пальцами в простыню. — Не надо… только не это… лучше убейте… Деспина стиснула зубы, размахнулась и отвесила ему пощечину. Он судорожно всхлипнул, взгляд приобрел осмысленное выражение. Марн сел на постели, изумленно провел рукой по щеке и взглянул на Деспину. Она задохнулась от этого взгляда. А в нем читалось недоверие, затем чудовищное облегчение, и, наконец, счастье. Старик Ролль был тысячу раз прав. А она сама — слепа, как крот. Нужно вышибать клин клином, и никак иначе. Марн рухнул перед ней на колени и прижался лицом к платью. Ей даже не нужно было слышать этот задыхающийся шепот, который отозвался в крови жаркими волнами. — Умоляю, госпожа… Деспина прикоснулась к его взъерошенным волосам, провела ладонью. Сцепила руки на груди, пытаясь унять волнение. Марн не шевелился, ждал ее слов. Деспина осторожно высвободилась из его рук, присела и заглянула в глаза. — Чего ты хочешь? Марн словно подавился словами — смотрел на нее и молчал, только шевелил губами. Дес повторила вопрос. — Того, что захочет мне дать госпожа, — наконец, выдавил он и опустил взгляд. «Ему нужно искупление». Скрипучий голос старика Ролля прозвучал словно над ухом. Но она все еще сомневалась — не может человек хотеть, чтобы ему ни за что причинили боль! Так не бывает! И Марн ведь так остро реагировал на обыкновенную заботу, ласку… Ему это точно нравилось. Может, все-таки попробовать продолжить так же? Но он стоял перед ней на коленях, такой тяжелый, сильный, как медведь. Ждал, опустив голову. И дышал жарко, часто, словно… Дес ощутила волну предвкушения. В голове снова зашумело, как тогда, в лесу. Воздух перед глазами дрожал, словно все это происходит во сне, а там не властны никакие правила. Бронзовые переливы мышц блестели узорами светлых полос. Нужно быть осторожной, чтобы не повредить тонкую кожу на рубцах. При мысли о том, чтобы провести по ним ладонью, Дес снова обдало жаром. Но неизвестно, как это расценил бы Марн. Она должна сейчас думать прежде всего о нем. Деспина взяла себя в руки и оглянулась. Вокруг не было ничего подходящего, даже платье на ней сегодня оказалось без ремешка. Разве что в углу стояла короткая метла. При мысли о том, чтобы огреть Марна деревянным черенком, Дес еле сдержала истерический смешок. Взгляд задержался на тонкостенной металлической фляжке с пахучим заживляющим маслом. Женщина подошла к столу. — Сними одежду. Марн повиновался сразу. Не поднимая глаз, стащил штаны и вновь встал в позу покорности. Деспина отвела глаза, хотя там нечего было скрывать от нее, ведь она еще недавно собственноручно зашивала рану на его бедре, а потом ежедневно меняла повязки. — Отвернись к кровати, положи руки на матрас. Марн выдохнул и сжал кулаки. Ожидание впервые в жизни было долгим и таким сладким, что его хотелось продлить еще. Он знал, что госпожа не причинит боли сверх меры. Она добра. Ее руки никому не причиняют вреда, лишь помогают. Она согласилась принять его покаяние. Она услышала его. Прикоснулась к нему. Значит, теперь все будет хорошо. Осталось только ощутить боль, чтобы осознать, что жив и прощен. Марн ожидал удара, но на спину внезапно упали раскаленные капли, дорожками потекли к пояснице. В воздухе разлился пряный аромат летнего луга. Горячее масло жгло медленным огнем, казалось, со спины тонкими полосками срезают плоть. Марн сцепил зубы и лишь вздрагивал, когда с горячих ветвей, прорастающих на его коже, опускались новые побеги. Жжение то вспыхивало почти нестерпимой болью, то гасло, сменялось теплом. Масло смешивалось с его собственным потом, стекало ниже, и еще ниже, по плечам, по бокам, словно обнимая. В мучение вновь медленно вплеталось наслаждение. Госпожа знает, что делает. Она не осудит. Она знает. Марн растворился в этом остром и ласковом жаре, отпустил себя, как не отпускал очень давно. Капли оставляли на спине яркие дорожки, которые постепенно сливались в реки. Сначала Марн только вздрагивал, потом начал дышать громко, почти доходя до стона. Деспина испугалась, что переборщила. Она незаметно пробовала масло пальцем, но все равно опасалась. Пусть это не смертельно, но все же больно и долго заживает. Но потом поняла, что мужчина дрожит и ерзает на полу вовсе не от боли. И закусила губы, чтобы урезонить свое дыхание, которое грозило выдать ее собственное возбуждение. Карта жизни Марна была написана на его коже. Дес ощутила желание переписать ее по-своему. Может быть, когда-нибудь потом… Если Марн когда-нибудь перестанет смотреть на нее, как на божество. По-настоящему узнает и захочет ее, как равную… Дес усилием воли запретила себе думать об этом. О том, чтобы прижать ладони к этой мощной спине, впитывая звериную силу, проследить каждый мускул и шрам, вдохнуть и прижаться губами к шее… Нет. Нельзя. Это будет нечестно по отношению к ним обоим. Марн уже откровенно подставлялся под горячие струйки, запрокидывал голову, дыша рвано и тяжело. Глаза его были закрыты. Деспина не сомневалась, что повернись он, признак мужского удовольствия открылся бы перед ней во всей красе. Дес удивилась, что Марн не прикасается к себе, чтобы облегчить напряжение. Стеснению здесь уже не было места, что же тогда? Взгляд упал на пальцы, стискивающие простыню, и Деспина вспомнила собственный приказ держать руки на кровати. Она хотела было отменить его, но потом передумала. Увидеть еще и это… Еще ни разу в жизни ее самоконтроль не подвергался такой жесткой проверке. Жидкость в нагретой на свече фляжке кончалась, но Дес не могла совладать с собой, хотелось продолжить эту темную пытку для них обоих еще хоть немного… Она сдернула с крючка над умывальным тазом тряпицу, присела и провела жесткой тканью, стирая масло. Марн дернулся от неожиданности, снова уткнул лицо в руки. Стерев с кожи блестящие потеки, Деспина поднялась. — Все в порядке? — Благодарю, госпожа, — прошептал он. Деспина направилась к двери, и обернулась на пороге. — Теперь ты волен… делать что угодно. Я бы хотела, чтобы тебе было хорошо. Быстро, чтобы не передумать, она вышла за дверь и закрыв ее за собой, вспомнила, что забыла в комнате светильник. Но луна уже поднялась высоко, освещая крутую лестницу, да и путь в спальню Дес могла бы найти и в полной темноте. Другое дело, что ей хотелось не ложиться в постель, а спуститься во двор и нырнуть в ледяной колодец. Только вряд ли это поможет.