Путь из тьмы

После ночной бури ветер гонял по двору пучки соломы и сорванные ветром мокрые листья. Марн, стоя на валганге, смотрел то на замусоренный двор, то на туманные серые поля. Сырой ветер лез под одежду, караульные на стене ежились и старались побыстрее шевелиться, чтобы не замерзнуть, по очереди прятались от холода в башенке, где стояла жаровня. Марн поднялся с постели госпожи до рассвета, осторожно ссыпав с руки тяжелую волну шелковистых темных волос. Простывшая комната пахла ею… Нет, ими обоими. Что скажет на это госпожа, когда откроет глаза? Ночь безумств и волшебства кончилась, настало ледяное трезвое утро. Марн быстро и бесшумно оделся, положил дров в камин и разжег угасшее пламя. В последний раз подошел к постели и посмотрел на лицо спящей госпожи. Что она скажет, когда проснется? Может, удивится, что раб еще здесь… Марн мотнул головой, отгоняя непрошенную мысль, взял сапоги и тихо вышел в дверь. Обуваясь на лестнице, прислушался еще раз: не зовет ли его? Лишь приглушенный свист ветра донесся сверху, из бойницы. Один раз он уже уходил так от госпожи. Так же старался ее не разбудить — и так же надеялся, что она проснется и позовет. Потом он сотню раз пожалел, что ушел. Может быть, и теперь пожалеет… Нет! На этот раз он никуда не уходит, он рядом, и если госпожа захочет — она позовет, заговорит, и темные мысли рассеются. А может, мысль не такая уж и темная… Марн зашел к себе, торопливо натянул теплую поддеву и панцирь, пристегнул к поясу оружие. Нужно было проверить караулы и проследить, как отправятся в объезд дозорные. Может, мысль вполне здравая. И пришла вовремя — не придется потом, когда хозяйка выйдет из замка, при всех зажимать кровоточащую рану. Лучше нанести и пережить ее заранее, самому. Госпожа Деспина скоротала ночь со своим слугой. Ему никогда не было так хорошо, счастье буквально затапливало в те часы, что он провел, касаясь ее тела, слушая голос… Но так ли это важно для нее? Марн доставил госпоже удовольствие, и довольно. А что чувствует сам Марн — его дело. Можно и подыграть, подарить нежный взгляд, лишний поцелуй… Марн резко остановился посреди двора. Нет. Разве госпожа способна на такое? Использовать, притворяться… Нет. Она всегда честна. Но вполне возможно, что он сам придумал себе то, что видел в глазах Деспины. Убедил себя в том, что слышит в ее шепоте нечто большее, чем простое плотское желание. Марн заставил себя собраться и поднялся на валганг, поздоровался с караульными. Хозяйка Холь рано или поздно выйдет и объяснится с ним сама, если сочтет нужным. А изводить себя горькими догадками до тех пор — бессмысленно. Он долго стоял там, глядя на то, как светлеет серая мгла, слушая голоса деревенских петухов, потом командующего позвали вниз: из деревни пришла смена. *** Деспина распахнула окно навстречу хмурому дню, но даже серое небо не могло испортить ей настроения. Внизу уже слышались голоса, Дес выглянула наружу, ветер подхватил волосы и швырнул ей в лицо. Деспина фыркнула и отпрянула в комнату, подбежала к камину, в котором весело трещали дрова. Дес улыбнулась: Марн позаботился о том, чтобы она не замерзла этим промозглым утром. Быстро одевшись и приведя себя в порядок, Деспина спустилась во двор. Марн стоял у ворот и что-то втолковывал одному из солдат. Увидев госпожу, оба поздоровались с ней и вернулись к прерванному разговору. Отпустив парня, Марн направился в конюшню, прошел мимо крыльца, еще раз коротко поклонившись хозяйке. Дес отчего-то замешкалась, не находя слов, а он смотрел как-то потерянно, даже не улыбнулся ей, не подошел… Деспина последовала за ним, но внутри конюшни толпились стражники, деловито седлающие коней. К Марну обращался то один, то другой… На Деспину Марн не смотрел. Она почувствовала, как гаснет ее радость. Вышла во двор и стиснула кулаки от вспыхнувшей злости на себя. Каким местом она думала вчера?! Уж точно не головой… Ведь знала, что это опасно. Рискованно для его хрупкой новообретенной свободы… Ее прихоть нарушила устоявшееся равновесие, и что теперь — одной Пресветлой известно. Но ведь ночью Марн пришел к ней сам. Значит, его терзал тот же голод, что и Деспину? Она подошла к крыльцу, поднялась на две ступеньки, скрываясь в полутьме лестницы. А может, все проще? Может, она просто не оправдала его ожиданий как женщина? И любовь, что была видна в его глазах, оказалась чем-то иным? Страсть ослепляет, заставляет видеть то, чего нет. Весь день Марн избегал прямых взглядов, избегал остаться с Дес наедине и на все вопросы отвечал односложно, подчеркивая слово «госпожа». Деспина понимала, что им необходимо объясниться. И понимала, что Марн не решится начать разговор. Значит, это должна была сделать она. После ужина Марн, вопреки обыкновению, не задержался поболтать с Жаком, не зашёл в библиотеку за новой книгой, а сразу ушел к себе. Не зажигая свечи, сел на кровать. На душе было тяжело. Разум говорил, что он не должен даже в мыслях требовать от госпожи большего, чем она уже дала… Но сердце и разум — это разные вещи. Сердце отказывалось ровно биться, трепетало, сжималось и болело. Скрипнула дверь. На пороге стояла госпожа со свечой в руке. Марн поспешно поднялся и склонился в поклоне. Хорошо хоть полностью раздеться не успел, снял лишь камзол и отстегнул ремень с ножнами… До сих пор она заходила к нему только один раз, в самом начале. При воспоминании об этом у Марна до сих пор перехватывало дыхание. Госпожа вошла, села на стул. Кивнула Марну: — Сядь, а то мне неудобно голову запрокидывать, чтобы с тобой поговорить. Марн подчинился. Госпожа спросила очень спокойным тоном: — Я чем-то обидела тебя вчера? Он опустил глаза. — Госпожа, вы знаете, что ничем не можете меня обидеть. Что бы вы ни сделали, чего бы ни пожелали, я буду счастлив, что могу… вам пригодиться. Госпожа молчала, и лицо у нее было усталым и печальным… Наверное, это просто так казалось в неверном свете свечи. Наконец она ответила: — Мне очень жаль, если так. Марн растерялся. Он сказал что-то неправильное? — Мне казалось, что ты уже перерос это, перестал считать себя рабом. Ты же знаешь, я сама никогда им тебя не считала. Мне казалось, что ты сможешь отказаться, если я потребую от тебя чего-нибудь… неприемлемого… Она замолчала. Стало так тихо, что слышно было потрескивание огонька свечи. Наверное, надо было что-то ответить… Деспина сказала, словно с трудом: — Просто мне показалось, что ты тоже любишь меня. Тоже любишь?! Марна словно пламенем обожгло. Тоже?! — Я не должна была… Прости. Вчерашнее больше не повторится. Деспина встала и повернулась к двери. Вот и все. Она поговорила с ним, успокоила, извинилась. И теперь все пойдет как раньше. Как раньше. А что она чувствует, глядя на своего командующего гарнизоном — это уж только ее забота. Дес уже взялась за ручку двери, когда услышала: — Нет! Нет, госпожа, не уходите! Она оглянулась. На лице вскочившего Марна смешались счастье и мука. — Госпожа, простите меня, я глупец. Какой же я глупец! Я… Вам не казалось, госпожа. Я люблю вас! Сказать это вслух оказалось очень трудно. И страшно. И радостно. Упавшая свеча погасла и закатилась куда-то в угол. В темноте все оказалось проще — найти ее тонкий стан, прижать к себе, ощутив ладонь на своем затылке, и склониться, вдохнуть запах духов, слиться губами в поцелуе, почувствовать, как сердце вновь бьется как сумасшедшее, но уже не от боли, совсем не от боли… *** Яркая осень залила леса багрянцем и золотом. Над мар-Холь поднимались дымки коптилен: народ готовился к снежной и долгой зиме. За лето Жак вытянулся так, что тетушке Альме пришлось спешно шить ему новую одежду, а тренировки с солдатами, на которые он приходил до того, как приступить к своим основным обязанностям, заставили упругое тело паренька налиться здоровой силой, в движениях появилась пластика. На ладных парней из гарнизона уже заглядывались деревенские девушки. И Литта, дочь гончара, не смогла устоять перед красавцем, в которого превратился Жак. Поговорив с любимым, привела его к отцу, чтобы просить благословения на скорую свадьбу. Гончар покряхтел-покряхтел, да и согласился, посмотрев на то, как парочка пожирает друг друга глазами. Лучше дать, чего просят, пока и впрямь по молодой страсти не принесли в подоле дитя… Жак светился от радости и каждую копеечку откладывал на будущую свадьбу. Праздник решили устроить в последние деньки бабьего лета. Деспина радовалась за Жака, как за родного, и с удовольствием позволила забрать остатки кирпичей, чтобы расширить комнату в доме. Теперь там могли с удобством поместиться и молодая пара, и тетушка Альма, и ребенок, которого обязательно принесет Литта на следующий год. *** На рассвете Марн вышел из замка проверить караулы. И с удивлением обнаружил у ворот Гарро. — Ты разве не с вечера дежурил? — спросил Марн, пытаясь сообразить, не путает ли он сам. — Да, господин Марн, с вечера. Я не знаю, почему Нед меня не сменил. Марн мысленно выругал себя. Надо было после полуночи пройти проверить, все ли сменились благополучно. А теперь уже нет смысла искать кого-нибудь на место Гарро, скоро придет утренняя смена. — Дождешься пересменки? — на всякий случай спросил он парня. Тот, разумеется, с готовностью кивнул: — Конечно, господин Марн! Я совсем и не хочу спать! Он сдержал зевок. Марн одобрительно улыбнулся и похлопал его по плечу. Нед появился к середине тренировки. Долго и путано объяснял причины. Марн слушал молча, не переспрашивал. Парень врал. Это было видно и по его лицу, и по возмущенным лицам нескольких других солдат — видимо, его соседей. Они явно готовы были рассказать о настоящих причинах… вот только Марн не хотел этого слушать. Какая разница? Он глубоко вдохнул. Выдохнул. Досчитал до десяти. Разжал кулаки. Госпожа говорила, что он должен объяснять словами… А какие слова тут нужны? Что тут нужно объяснять? — Ну, ничего же не случилось, — закончил наконец Нед. — А с Гарро мы договоримся… Ну, я, того, в другой раз не буду… — Не будешь, — очень спокойно согласился Марн. — Потому что тебя здесь больше не будет. Уходи. Ты тут больше не служишь. Парень, казалось, не сразу понял сказанное. — Но… Почему? — Потому что ты лжешь, — пояснил Марн. — За то, что ты пропустил дежурство, я бы не стал тебя прогонять. Назначил бы десяток ночных, но оставил. Но я не стану держать в отряде человека, которому не могу верить. Нам, может, спину друг другу прикрывать придется. Еще вопросы есть? Нет? Ну так пошел вон! На последней фразе Марн сорвался, рявкнул так, что у самого в ушах зазвенело. Сцепил руки за спиной, чтобы не добавить еще и тумака вдогон. Нед еще не вышел из ворот, когда Марн повернулся к остальным: — Что встали? Продолжаем! На следующее утро, выйдя к собравшимся парням, Марн обнаружил среди них Неда. Нет, не среди — в стороне, отдельно. Остальные, казалось, избегали смотреть на него. — А ты что здесь делаешь? — удивился Марн. Парень опустил голову, проговорил отчаянно, умоляюще: — Господин Марн, я… Пожалуйста… Я ведь до сих пор хорошо служил! — Ты в этом месяце две недели отслужил, вот твоя плата за полмесяца, — Марн пошарил в кармане, бросил парню несколько монет. Своих собственных, обращаться по этому поводу к госпоже он не собирался. — Забирай и уходи. Монеты упали на утоптанную землю. — Не надо, господин Марн! Позвольте мне остаться! Пожалуйста! — Ты сам уйдешь или мне приказать, чтобы тебя выставили? — спросил Марн все тем же спокойным голосом. Марн был уверен, что поступил правильно. Не ударил, даже не наорал, а что выгнал — так опять же, зачем им такой ненадежный человек? Но почему-то Марну было не по себе… Будто это он сам в чем-то виноват. Уже вечером, после ужина, они с Жаком сидели у горящего камина. Жак был каким-то понурым, не смеялся и не дурачился. То ли чувствовал настроение Марна, то ли переживал за Неда… Марн вдевал новые кожаные ремешки в ленднер, Жак молча смотрел в огонь, забыв о лежащей рядом книге. Наконец Марн не выдержал, спросил у него: — Ну что ты надулся, как мышь на крупу? Считаешь, что я неправ? Жак отвел глаза. — Откуда мне знать, прав, не прав? Ты командир, тебе виднее. — Ты сам говорил, что мы друзья, — сказал Марн. — А друзья должны друг другу помогать. Советовать. — Мы с тобой здесь друзья, а там ты мне командир, — возразил Жак. — Так я тебя здесь спрашиваю, а не там! Жак помолчал. И вдруг ответил совсем другим тоном: — Да я правда не знаю! Вот пока ты не спросил, я думал, что неправ, а теперь задумался — вроде и прав тоже. Ведь правда, командиру врать — это последнее дело… Да и глупо, все же знают, что он тогда просто у девушки задержался, в дальнем селе, проспал. Так что, выходит, ты прав. Только Неда все равно жалко. — Почему жалко? — не понял Марн. — Я ему ничего плохого не сделал. Будет жить как раньше, до того, как в отряд пришел. — Так он ведь не хотел как раньше, — пояснил Жак. — Раньше его в семье непутевым считали. Их четверо братьев, он третий. Так остальные все при деле, даже младший у сапожника в подмастерьях. Младший — подмастерье, а Нед даже учеником нигде не мог удержаться! — Тоже работу просыпал? — не удержался Марн. — Ну… по-всякому, — уклончиво ответил Жак. — Ну вот, а у тебя ему нравилось, он правда старался, видно же. Его и люди уважать начали… А ты говоришь — как раньше! — А что я? — нахмурился Марн. — Я, что ли, его заставлял уезжать накануне дежурства? Раньше его выгоняли за дело, и я выгнал за дело! Жак промолчал. На третье утро Нед снова оказался на тренировочной площадке. Увидев Марна, сам шагнул ему навстречу, не дожидаясь вопроса. И неожиданно опустился на колени: — Господин, пожалуйста, не гоните! Марн невольно отступил на шаг, стараясь сдержать чувства. Перед ним никто никогда не стоял на коленях. Зато он хорошо помнил, каково это — умолять того, кто не сжалится… Знать, что мольбы тщетны, но все же безуспешно пытаться достучаться. Марн не знал, что сказать Неду. Прогнать снова, как вчера и позавчера? Теперь это казалось неправильным. А что правильно? Что сделала бы госпожа? Марн вдруг усмехнулся. Он знал, что она сделала. На душе снова стало легко. — Вставай в строй, — скомандовал Марн и, глядя в лицо парня, в его глаза, вспыхнувшие надеждой, добавил:  — На первый раз — прощаю. *** Все быстро узнали, где проводит ночи командующий гарнизона. Марн опасался, что это может бросить тень на госпожу, однако люди продолжали относиться к хозяйке с прежним уважением. Клайд молча улыбался, Жак, пронюхав об этом, то прыгал до потолка, то бросался мутузить друга от переизбытка чувств, а о том, как обрадовалась тетушка Альма, сказал испеченный ею яблочный пирог с клюквой, торжественно поданный на стол. Каждое утро Марн заново удивлялся тому, что во двор приходится спускаться не два пролета лестницы, а на три. И так же подниматься вечером. Эти лишние ступени не утомляли после целого дня работы, а наоборот, дарили небывалое ощущение полета. Марн распахивал дверь с резными цветами и подхватывал Деспину, кружил по комнате и слушал ее счастливый смех. Потом госпожа поливала его из кувшина, чтобы смыть дневную грязь, подавала полотенце, ерошила волосы. Прижималась губами к шее, вела тонким пальчиком по шрамам на спине… И можно было не сдерживаться, не прятать мгновенно вспыхивающий огонь, не думать ни о чем, кроме любимой, до самого рассвета. *** Деспина прекратила играть с его губами и языком, припала поцелуем к ямке меж ключиц, двинулась ниже, слегка покусывая. Марн гладил ее по спине, запускал пальцы в шелковистые длинные пряди волос. Они скользили по коже, как теплая вода. Дес распустила шнуровку его мягких штанов и запустила ладонь внутрь, заставив на миг зажмуриться от удовольствия. Его госпожа вольна делать с ним все, что угодно… Он любил ее всякой — изнывающей от страсти, раскинувшись на постели под ним, когда Марн страшился сделать неверное движение — ведь она такая маленькая и хрупкая… Или когда она решительно оседлывала его, склоняясь гибко, как лоза, целуя в губы жаркими короткими поцелуями, заставляя все тело дрожать и подаваться за ней. Все любовные игры оставались для него чудом, и вряд ли когда-то будет иначе. Деспина оживляла все, к чему прикасалась. Любимая. Необыкновенная. Чего же она хочет теперь? Ее прикосновения заставляли Марна потеряться, замереть, и впитывать каждой частичкой это тепло. Влажный жар дыхания спустился на бедро, кожа покрылась мурашками. Поглаживающая член ладонь внезапно решительно сжала его, губы сместились ниже… Марн ахнул от незнакомого чувства. Горячо и… — О пресветлая! — хрипло выдохнул Марн, раскрыв глаза. — Нет, нет, не… не надо! Он перекатился на живот и уткнулся лицом в локти. — Что такое? Тебе неприятно? Деспина успокаивающе гладила его плечи, перебросив густые волосы через руку, водила шелковым водопадом по спине. — Нет, просто это… Тебе не… подобает. Дес рассмеялась. — Не подобает? Марн поднял голову и взглянул на ее порозовевшее лицо. — Ты же меня всю любишь? — строго спросила Деспина. — Я… Конечно! — вскинулся Марн. Она приложила пальчик к его губам. — С головы до ног… — прошептала она, заставив его вновь задохнуться от желания: мало что могло сравниться с удовольствием от поцелуев маленьких ножек Деспины. — Вот и я люблю тебя целиком. Марн повернулся, чтобы обнять ее, однако Деспина отвела его руку. Вновь склонилась, намереваясь продолжить начатое, тогда Марн вскочил с кровати, подошел к окну и уперся в подоконник ладонями. — Прости. — Я не сержусь, — помолчав, сказала Деспина. — Ты вспомнил что-то, да? Он не ответил. Дес вздохнула. — Иди в постель, без тебя холодно. И он вернулся к ней, обнял и еще долго лежал без сна, слушая тихое дыхание спящей госпожи. Ему всегда было с ней хорошо. Не, не хорошо, а… чудесно, невероятно, да что там, и слов-то таких нет, чтобы описать… То, что когда-то в прошлой недо-жизни, заставляло задыхаться от стыда, теперь приносило радость. Деспине было приятно видеть, как Марн вожделеет ее. Прикосновениями и тихими словами она распаляла его еще больше, восхищенно гладила напряженную плоть, улыбаясь, слушала стоны и, доводя до судорог блаженства, шептала бесконечное «люблю»… Но кое-что оставалось недопустимым. Сам Марн готов был ради Деспины на все. И ему нравилось стоять перед ней на коленях, осторожно расстегивая ремешок платья, снимая с ног сапожки. Но ведь она его любимая госпожа, это совсем другое. Она необыкновенная. Перед ней не зазорно преклонить колени. Не зазорно целовать маленькие белые ступни, и стройные ножки, и теплое лоно… В ней все чисто и прекрасно. Но чтобы она — перед ним?! Опустилась на колени? Коснулась нежными и горячими губами срамной плоти? Нет. Никогда. От представлявшихся картин дыхание учащалось, но одновременно в душе просыпались полузабытые чувства стыда и унижения. Слишком четко помнилось, как он сам стоял на коленях перед графом, задыхаясь и сдерживая тошноту… *** Марн ездил в Ганнер, чтобы купить Жаку подарок к свадьбе. Не дело, что у замкового конюха до сих пор нет собственной лошади. Транжирой за два года Марн так и не стал, потому набрать достаточно монет для подарка не составило большого труда. На пути с рынка хлынул дождь, и Марн остановился переждать его в трактире, устроив обеих лошадей под навесом во дворе. Прихлебывая густое пиво, от нечего делать рассматривал посетителей, которых загнала под крышу непогода. Теперь люди казались гораздо понятнее — и вследствие собственных наблюдений, и из-за прочитанных и разобранных с библиотекарем историй. Вот двое мальчишек мнутся у дверей, робко взглядывая на дородного хозяина у стойки. Они пришли не попрошайничать, а искать работы — это видно по тому, как старший держит осанку, смотрит с надеждой, но без подобострастия. Хозяин указывает на корзины у стены и машет рукой в сторону кухни. Лица мальчиков тотчас вспыхивают радостью, старший пихает младшего в бок: мол, не радуйся раньше времени, заплатят, потом попрыгаешь… Вот служанка ловко уворачивается от рук стражника за столиком у двери, сурово сводит брови, но по едва заметной усмешке и выражению его глаз ясно: это всего лишь игра, двое голубков давно знакомы. Вот у стойки сидит мрачный человек в драном плаще, уставившись в стену, пьет вино, как воду — заливает какое-то свое горе. За соседним столом вполголоса обсуждали чью-то скорую свадьбу. Тема была популярной — мужчины, что вернулись с войны, валом валили в храмы сочетаться браком с дождавшимися их девушками. — Ты, главное, за столом много не пей, чтоб после в кровати не оплошать, — степенно наставлял краснеющего ушами парня мужик постарше. — О ейном удовольствии думай. Мужику-то много не надо — поерзал, охнул, да спать свалился. Долг выполнил, и ладно. Будто девушкам и кончать не обязательно! Пунцовый от смущения жених что-то проблеял и спрятался в кружку с пивом. Марн глянул в окно, увидел, что ливень закончился и оставив на столе монетку, вышел к лошадям. Направляя коня по раскисшей дороге, вспоминал услышанное. Он правда мало знал о женщинах… Оказывается, они устроены похоже. Ну надо же! Он удивлялся собственной наивности. Следовало догадаться… Марн даже не знал, как понять, получила ли Деспина наслаждение, только ощущал его сам. А госпожа молчала, конечно же, чтобы не обидеть неопытного любовника упреком. Граф Вард развлекался не только с мужчинами, и его раб видел в покоях хозяина и знатных дам, и служанок, а в военных походах — десятки продажных женщин, не считая бессчетного множества мужчин. Вард быстро понял, что Марна привлекают именно женщины, и пользовался этой слабостью, заставляя смотреть на то, что по словам графа, никогда не будет доступно самому рабу… Отчаянно стыдясь, Марн пытался вспомнить, как именно граф обращался со своими любовницами, делал ли что-то особенное, чтобы ублажить их… И понял — нет. Любой неопытный мальчишка, впервые возлегший со своей девушкой, уделяет ей больше внимания, если влюблен. А Лимус просто пользовался женщинами, как пользовался ночным горшком. Как же узнать, что именно доставит госпоже настоящее наслаждение? Такое же, как она дарит ему? Наверное, стоит посоветоваться с кем-нибудь. С Клайдом, с кем же еще. Он друг, он не станет смеяться. А может, не надо советоваться. Обсуждать такое с чужим человеком, пусть даже с другом… Говорить о том, что происходит у них с госпожой… Как узнать? Так же, как узнал и все остальное. Что госпоже нравится запах сирени или переливчатый зеленый шелк. Присматриваться, прислушиваться. Спрашивать. Пробовать по-разному… Сам поймет! А если не поймет — спросит у нее напрямую. Лучше у нее, чем у кого-либо еще. Спрятав купленную лошадку до времени у Клайда, Марн остался у друга на ужин. Зинон ходила по комнате медленно и осторожно — не далее как через месяц Клайд ожидал появления третьего ребенка. Хозяин дома сам вынул из печи и поставил на стол тяжелый горшок с наваристой кашей с грибами, разлил по чашкам ягодный морс. Майа с куколкой привычно устроилась на коленях у гостя, Киррэ выскочила во двор знакомиться с новой лошадкой. Конечно, надолго тайну сохранить не удастся, болтушки разнесут весть о подарке по всем окрестным селам, но воочию увидеть своего пегого коня Жак сможет не раньше дня свадьбы. Марн с удовольствием смотрел, как нежно Зин поправляет мужу прядь волос, упавшую на лоб, как друг хвалит стряпню жены, как вернувшаяся со двора замерзшая Киррэ влезает между родителями и греется в их обьятиях… Внезапно ошеломляющая мысль пришла Марну в голову. Он поспешно отставил чашку и буквально вылетел на улицу, жадно глотнул холодный воздух. — Что такое?! — Клайд выскочил вслед за ним. — Не в то горло попало, что ли? — обеспокоенно спросил он. Марн смотрел на него дикими глазами. — Клайд, — наконец, сказал он, — дети ведь появляются от… от телесной любви? Каждый раз? Да?! Клайд заливисто расхохотался. — А то как же? Вот погоди, и у тебя будут, — широко улыбаясь, друг хлопнул его по плечу. — А если… если вдруг женщина не хочет? — выдавил Марн. Клайд нахмурился. — А что, хозяйка сказала, что не хочет от тебя детей? — Нет, — окончательно смутился Марн. — Мы вообще об этом как-то не говорили… Да какой из меня отец, я же… Клайд снова улыбнулся. — Значит, все хорошо. Женщины сами знают, кто годится в отцы, а кто нет. Я вот тоже, пока Киррэ не родилась, думал, заслышу крик младенца и убегу куда глаза глядят, со страху. А потом привык, ничего. Теперь вот сына жду. Только ты Зин не говори, — спохватился Клайд и понизил голос. — Я, конечно, и третьей девочке буду рад, но сам понимаешь… *** Вечером Деспина заметила, что Марн чем-то обеспокоен. Она попыталась расслабить его, скользнув ладонями под рубашку, хоть чуточку размять напряжение в мышцах. Марн все так же откликался на ласку, но не делал попыток продолжить. Очередной раз поймав его задумчивый взгляд, Дес положила голову ему на грудь и заглянула в лицо. — Ну что тебя тревожит? Скажи. Марн подумал и решил говорить прямо. Намеки ему давались плохо, а инструмент в неумелых руках ничего не чинит, только хуже сделает. — Я был у Клайда. — сказал он. — Зинон ребенка ждет. Деспина опустила расницы, тихо вздохнула. — Я вышла замуж за Генри еще и оттого, что хотела детей, — проговорила она, наматывая на палец и вновь аккуратно раскладывая завязку рубашки Марна. — Мы прожили вместе семь лет, но… У нас так и не получилось зачать ребенка. Оттого я и заинтересовалась лекарским делом, что хотела найти причину. Генри не мешал мне его изучать, наоборот, рад был, что я отвлекаюсь на любимое занятие. Покупал книги, приглашал в дом целителей… Но ответа на главный вопрос я так и не нашла. Марн притянул ее к себе, покрыл поцелуями лицо, шею. — Зато на тебя вся округа молится, — прошептал он. — У нас самый лучший лекарь… И самая лучшая госпожа во всем свете… Этой ночью они просто заснули рядом, тесно обнявшись. *** Осенние бури разыгрались не на шутку, словно природа хотела наиграться перед тем, как подчиниться мертвому спокойствию зимы. Дороги развезло, дождь лил не переставая, поля превратились в непролазные болота. Народ сидел по домам, ожидая конца непогоды и без большой нужды не высовываясь за порог. Как-то днем во двор замка въехал Клайд. Не въехал — влетел галопом, наклоняясь к лошадиной шее. Марн встревожился, и не напрасно. В седле перед Клайдом, завернутая в плащ, сидела Кирре, крепко цепляясь за отца. Личико ребенка было бледным, испуганным и страдающим, а дыхание — тяжелым, со свистом, слышным даже сквозь шум дождя. Клайд спрыгнул на землю, подхватил дочку на руки, с отчаянием в голосе пояснил: — Думали, пройдет, обычная простуда, сырость да холод вон какие… а ей все хуже! Может, хозяйка ее посмотрит? Киррэ задыхалась, переводя испуганные глазенки с лица отца на Марна. Двое больших, сильных мужчин стояли рядом и чувствовали себя слабыми и беспомощными перед тем страшным, что нависло над ребенком. Вся их сила не могла избавить маленькую Кирре от того, что не давало ей вдохнуть. — Ну и что вы стоите? — раздался сзади голос госпожи. — Неси ее в лазарет, Клайд. А ты принеси горячей воды! Вероятно, госпожа тоже встревожилась, услышав цокот копыт. И поспешила выйти во двор. И она-то не была беспомощной и знала, что делать. Потом госпожа смешивала какие-то настои и отвары, чем-то поила девочку, чем-то растирала ей грудь… Марн и Клайд стояли в дверях. Ближе она их не пустила — а ну вдруг хворь заразна? Но и оттуда было видно, как ребенок успокаивается, как розовеют щечки, как тише становится дыхание… Госпожа уложила Кирре на койку, и та вздохнула, повернулась на бок и заснула. — Спасибо… — взволнованный Клайд явно не находил слов. — Ну, теперь все хорошо, да? — Нет, — покачала головой Деспина. — Это только начало. Я думаю, тебе лучше вернуться домой, к Зинон и Майе. Приезжай завтра, навести дочку. — Навестить? — Клайд словно подавился этим словом. Оно означало, что и завтра Кирре останется здесь, не вернется домой… Марн проводил Клайда до ворот. Когда вернулся — Кирре сидела, упираясь руками в койку, и хрипло, мучительно кашляла, а госпожа с ложечки поила ее каким-то отваром. Марн при каждой возможности заглядывал в лазарет на минутку. Сердце сжималось от жалости к девочке, от страха за нее. Забот, как назло, было больше обычного. Из-за дождя часовых приходилось менять чаще, один из сменщиков поскользнулся на лестнице и вывихнул ногу… Освободившись к вечеру от неотложных дел, Марн снова поспешил к госпоже. В сумерках лица казались совсем бледными — измученное личико Кирре, усталое лицо Деспины. Марна снова остро резануло ощущение собственной беспомощности. — Чем я могу помочь? — Ничем, — подняла глаза Деспина. — Ступай спать. Я знаю, ты здесь, рядом, и мне спокойно, — слабо улыбнулась она. Но уйти Марн не смог. Он вошел, сел рядом с госпожой. У Деспины уже явно не было сил спорить, она молча посторонилась. Марн взял Кирре на руки. Когда у нее начинался приступ кашля, девочка цеплялась руками за плечи Марна, а он придерживал ее голову, чтобы госпоже было удобнее давать лекарство. Наступила ночь. Марн осторожно предложил: — Тебе бы отдохнуть немножко… Может, объяснишь мне, что надо делать? — Нет, ты не справишься, — покачала головой Деспина. — Ну приляг хоть, пока можно! Деспина поколебалась было, потом кивнула: — Только буди сразу, как она начнет кашлять. Ночь казалась бесконечной. Деспина просыпалась чуть ли не каждый час. Потом был следующий день, такой же тревожный. И следующая ночь. А на третий день госпожа позвала Марна. Он вошел — и с порога поразился тому, как плохо выглядит Кирре. С посиневшими губами и запавшими глазами, она казалась ко всему безразличной. А на тоненькой, как у котенка, шейке вздувалось какое-то утолщение… — Подержи ее, чтобы не дернулась, мне надо сделать разрез. Марн взял девочку так, как ему было сказано — одной рукой обнял, прижимая к себе и одновременно удерживая ручки, другой зафиксировал голову. И отвернулся, потому что смотреть на то, что собирается делать госпожа маленьким ножом странной формы, было страшно. Как ей удается? Он сам бы точно не смог. Вскрыть горло врагу, хотя к черту врагов, даже просто взрослому человеку, способному постоять за себя — это одно. Но заносить лезвие над больным испуганным ребенком, и чтобы помочь, а не убить… Видя перед глазами лица родителей, с тревогой и надеждой ожидающих результата… Марн бы не смог. А если вдруг дрогнет рука?! Нет, даже думать страшно… Девочка рванулась в его руках, закричала и закашлялась. Что-то горячее и темное потекло по ее груди, по рукам Марна… Госпожа устало вздохнула: — Вот теперь все будет хорошо. Вечером счастливый Клайд забрал слабую, бледную, но спокойную Кирре домой. Девочку уверили, что маленький шрамик затянется без следа. И еще несколько дней все было в порядке. Среди ночи Марн проснулся от звуков хриплого кашля. Госпожа сидела, упираясь руками в край кровати. Увидев, что он вскочил, слабо улыбнулась: — Не волнуйся! Я не Кирре, я справлюсь. — Что мне сделать? Кашель госпожи, казалось, отдавался Марну в сердце. Деспина коротко объяснила, в каком мешочке взять траву, сколько положить на кружку кипятка… Страх отступил. Бояться было некогда. Марн поил госпожу целебными отварами, как недавно она поила маленькую Кирре. Прижимал к себе, стараясь согреть, когда ее начинало знобить. Распахивал окно, когда она жаловалась на духоту… Деревенский лекарь осторожно осматривал и ощупывал ее шею, качал головой. — Я и сама знаю, что со мной, — сказала госпожа слабым голосом, но уверенно и твердо. И добавила несколько слов, которых Марн не понял. Название болезни. На лице лекаря отразилось вежливое сомнение: — При всем уважении, должен сказать, что это маловероятно. В вашем возрасте… Да и как бы вы могли заразиться? — Я вскрывала гнойник ребенку Клайда. Лекарь охнул. Помолчал. И заговорил уверенно и деловито: — В таком случае, думаю, лечение мы с вами предполагаем одинаковое. Жар можно уменьшить отваром коры краснотала, а во время приступов кашля использовать настой сальвии вульгарис… — Лучше не вульгарис, а немороза, — возразила госпожа. Марн жадно вслушивался в их разговор, едва ли понимая половину слов. Когда госпожа выздоровеет, он непременно прочитает все ее книги по врачеванию, не только один маленький свиток. Чтобы не быть таким беспомощным. Чтобы знать, чем помочь. Они с лекарем спустились в лазарет. Тот перебрал травы и готовые настои, кое-что отложил в сторону, подробно объяснил Марну, что и как давать. — Это… опасно? — решился наконец спросить Марн. Тот помедлил, глядя в сторону, потом ответил коротко: — Да. Потом в дверь поскребся Жак. Спросил: — Все собрались… Ты выйдешь или мне что-нибудь сказать? Марн сообразил, что наступило время тренировки. А еще — что все уже узнали про то, что госпожа больна. И, несомненно, тоже волнуются. — Я выйду. Ступай, я сейчас. Марн старался казаться уверенным и бодрым. Оглядел строй. И сказал тем же тоном, каким всегда командовал на тренировках: — Хозяйка нездорова, но выздоровеет. Дурацких сплетен не слушать и не распускать! Узнаю, что кто-то болтает — выгоню. Он говорил строго, резко, а парни ожили, обрадовались, заулыбались. — Сегодня обойдетесь без меня, — продолжал Марн. — Старшим будешь ты, — он ткнул в первого попавшегося. Тот испуганно ойкнул: — Я не справлюсь, господин Марн… — Что значит «не справлюсь»? — нахмурился Марн. — А если меня в бою убьют, что вы будете делать? Стоять как бараны и ждать, кто придет вас резать? Каждый должен научиться быть за командира! Сегодня ты, а дальше видно будет. Все ясно? Про себя Марн подумал, что мысль дельная, надо действительно учить парней не только подчиняться, но и решения принимать. Несколько раз в течение дня он выглядывал наружу, проверял, как идут дела. Без мелких недочетов не обходилось, конечно, но это не страшно. Ночью Деспине стало совсем худо. Ее знобило, голова была горячей как огонь, а руки и ноги совсем холодными. Марн растирал ее ладони и ступни, прижимался к ним губами, согревая дыханием… Как когда-то в первый день. Как все изменилось с тех пор! И все — благодаря госпоже. Он взял ее на руки, как недавно Кирре. Прижал к себе, стал ходить по комнате, словно убаюкивая. И целовал пылающее лицо, и повторял снова и снова: — Не умирай, пожалуйста, не умирай… госпожа… Он не знал, слышит ли она его. Потом ему перестало хватать этих слов. Вспоминались другие — красивые, которые он читал в книгах. До сих пор он не мог сказать их вслух, стеснялся. А сейчас… госпожа все равно не слышит его. И он шептал: — Любимая моя, счастье мое, жизнь моя… Ненаглядная… удивительная… Радость моя единственная! И так проходили часы. Огонь в камине догорал, а он не мог подложить дров, потому что для этого пришлось бы разжать руки. Уже начинало светать, а он все твердил одно… А потом Деспина шевельнулась в кольце его рук и сказала тихонько: — Пожалуй, стоило заболеть, чтобы услышать такое… Я тоже тебя очень люблю. *** Свадьбу Жака отмечали в зале замка, а на танцы вышли во двор — на тонкий чистый первый снежок. Деспина еще не до конца оправилась — сделав с Марном круг под медленное пение скрипок, она села на скамейку у крыльца, закуталась в меха и стала наблюдать за танцующими. Марн остался с ней, хотя Дес возражала, что прекрасно посидит и одна. Однако сидеть рядышком и смотреть на веселье со стороны было необъяснимо хорошо. Со стороны было видно многое. Разрумянившееся личико Киррэ, которую веселый Жак усадил себе на плечи, Литта, увлеченно шепчущаяся о чем-то с тетушкой Альмой, хоровод, в котором мелькали улыбки, цветные юбки девчонок и искрился снег, поднятый звонко топающими сапогами парней. А надо всем этим, на стене, горели сторожевые огоньки, и Марн знал: часовые не смотрят на гулянье во дворе, а вглядываются в темные поля. Это ведь его люди, и он доверяет им так же, как и они — ему.