Возрождение Кармен

«Возьми и соберись для начала. Не всегда будет так, как ты задумала» Мне больно и страшно. И он это прекрасно понимает. Старается отстраниться, но я снова хватаю его за руку, целую и… «не уходи». В какой по счету раз я говорю ему эту фразу? Он смотрит на меня, точно перед ним умалишенная мазохистка. Но мои слезы — результат физической боли и не более того. Нам не удается с первого раза понять, как именно… сделать это. Прежде, я никогда не лишалась девственности, а Даня, вероятнее всего не лишал. Оказалось, что только в книгах все так гладко и романтично. На деле… — Тебе больно, — шепчет он, старается облегчить мою боль, но делает только хуже. Не получив ответа, Даня входит в меня, а я… я только и могу что шипеть, цепляясь за его плечи. Мне нравится думать, что после боли придет и наслаждение. Оно не приходит, когда Даня начинает увеличивать темп, не приходит и когда… он заканчивает. Я особо не впечатлена произошедшим. Мы лежим рядом и смотрим друг на друга. Он с выражением благоговения, я с… — Не всегда будет больно, — успокаивает он меня, поглаживая по волосам. — Верю. На самом деле нет. Во мне не остается веры в то, что все будет хорошо. Мое эмоциональное состояние на данный момент точно качели, я раскачиваюсь от «он мой любимый мужчина» до «он был тем, кто меня сломал». Причем здесь это? Не имею не малейшего понятия, но я то, что я есть — комок нервов, не особо связанных между собой воспоминаний. Я его люблю, но все еще не могу забыть, в какой неловкой, ужасной и тяжелой ситуации мы оказались. А Даня все видит. По моему лицу, по взгляду, по слезам, что градом падают на мои щеки. Я плачу и не могу остановиться. — Это не ты виноват, только не вини себя! — первое, что я говорю, когда моя истерика доходит до точки, когда уже невозможно остановиться. Он только обнимает меня, укрывает одеялом, и мы молчим. Завтра будет новый день. Я чувствую его напряжение, понимаю: он еще долго не станет приближаться ко мне… *** Я стою на пороге центрального ледового дворца. Как бы там ни было, Надежда Александровна меня заинтриговала, мне все еще безумно хочется на нее наорать. Но всегда есть «но». Однажды она помогла Алексею Мишину, его чемпиону. Она буквально вывела его из состояния «дайте сойти с планеты». Я хочу также. Особенно после нашей с Даней ночи, когда я поняла, что не могу принять его только потому, что вижу в нем человека, усадившего меня в инвалидное кресло. Но это не так. Это не он. «Я не выкатаю эту программу. Может, изменим?» «Ты справишься». Но я не справилась. Я могу сколько угодно обвинять Этери, Даниила, Федерацию — но не справилась я сама. И с таким же успехом я больше не могу отгонять от себя мысль, что именно он отправил меня на лед, понимая в каком плачевном состоянии, находятся мои колени. «Он виноват. И не виноват. Ты сама себя запутала и никак не можешь вырваться из этого кошмара». А сны продолжают одолевать. Порой, я просыпаюсь и понимаю, что совсем не хочу видеть в зеркале себя. — Доброе утро. Надежда Александровна прижимает к себе совсем маленькую девочку. Она смотрит на меня без всяких эмоций, будто меня и не существует вовсе. — Доброе. Вы кто, девушка? — мне бы челюсть подобрать с пола. Она явно решила играть в какую-то непонятную для меня игру. А, может, просто злит? Скорее всего, второе. — Очень смешно! Алина Загитова. Я вчера была у вас. Вы должны меня помнить. По крайней мере знать. Гордо, насколько это возможно, я задираю голову. Никогда не любила хвалиться своим именем, но эта дамочка сама напрашивается на то, чтобы я отвечала подобно и ей. Вчера она убила меня своими россказнями про ауру и тимТутберидзе. Теперь настала очередь моя. — Ты что, королевская особа, что каждый должен тебя знать? — Нет, но… — Вот и все. Анечка, иди, отрабатывай ласточку. Если будешь мыть собой лед, я тебя отправлю драить унитазы. Я ужасаюсь этому заявлению, а девочка только довольно смеется и катится к противоположному бортику отрабатывать элемент. Поначалу я не нахожусь, что сказать. Наблюдаю за малышкой, за тем, как она старательно выполняет эту ласточку. На вид ей не больше пяти лет. Она падет, но снова встает, отряхивает куртку, заходит на элемент. Каждый ребенок, которого приводят на каток, старается из-за всех сил порадовать своих родителей. И это хорошо, когда ребенок сам желает… — Я договорилась об операции на твои колени. В Германии есть хороший врач. Думаю, что ему будет интересно поработать с Олимпийской Чемпионкой. Конечно, операция дорогостоящая. Мое оцепенение разом сходит на нет. Я смотрю на нее и не могу поверить в то, что она действительно произнесла эти слова. Если она хотела поиздеваться, то разве… то зачем так? — Ну чего ты на меня так смотришь, девочка? Думаешь, я буду снова делать из тебя Чемпионку с убитыми в хлам ногами? Так не пойдет. Для начала подлечимся. — Это невозможно, в Германии мне отказали. — Тебе отказали. Ты слишком заметная и некоторые боятся браться за тебя. Ничего невозможного нет. Ты молода, чтобы разбираться в тонкостях психологии людей. Я не стану говорить тебе все. Побережем твою психику. Мне нужно разговаривать напрямую с твоими родителями. Мурашки по коже и я чувствую, что не смогу устоять на ногах. Осторожно облокачиваюсь на холодный бортик. «Невозможных вещей нет, если есть вера» — так часто говорил мой папа. Но я не ожидала услышать такое от незнакомого мне человека. Надежда Александровна — кто она? Мы только вчера встретились. Она пролистала мою медицинскую карту, пробормотала что-то насчет «тяжелой девочки» и мы… и мы просто поругались. Я не могу поверить, что она действительно решила взяться за меня, что она договорилась о какой-то там операции и, что вызывает моих родителей на разговор. — Они должны дать согласие на операцию. Она продолжает рассказывать о том, что ждет меня после того, как я пройду курс реабилитации у русского хирурга из Германской клиники. Она продолжает сетовать на то, что у меня дурная аура, что я недостойна на такое отношение с ее стороны. Она смеется, когда видит, что я готова наброситься на нее и расцеловать, но с тем же, мне хочется материться и ругаться: что за развод она мне устроила. Верить, не верить. Надеяться или нет? Я опускаюсь на скамейку и утираю нос. — Меня не просто так зовут Надежда. — Внезапно она переводит разговор в другое русло и этим своим загробным голосом добавляет: — Его я взяла всего пять лет назад.