Курама

      Только когда храмовый комплекс остался позади я облегчённо выдохнул и позволил себе немного расслабиться. Одно дело сделано, возможную угрозу с этой стороны я убрал, в храме теперь врагов нет точно, теперь осталось решить уже следующие проблемы. Вот как так получается, что, когда я один, никаких подводных камней нет, но стоит кому-то оказаться рядом, и я тут же во что-то ввязываюсь… Впрочем у меня сейчас даже нет лишнего свободного времени для этих переживаний, я обещал вытащить людей из города и в данный момент нужно было срочно найти место для будущего укрытия. А вот что мне делать дальше?       — Спать, — сделал я заявление в ночную темень, когда едва не скатился по крутому склону, в очередной раз случайно зацепив ногой корягу. — Мне нужно срочно завалиться спать часиков так на десять и хоть на время забыть о творящемся вокруг хаосе.       Храм я теперь уже окончательно «зачистил», жаль, конечно, что это не исключало вероятности встретить в округе другие патрули. Или не патрули, а смену той команде, что была в храме наблюдателями, тоже вполне возможно, из-за чего я хотел иметь второе место для отдыха. Да, в центральном здании храма точно есть удобные помещения, стены, тепло и вода, вот только он находится на самом видном месте. Я не слишком разбираюсь в планировании боя (точнее вообще никак не разбираюсь), но будь я на месте Ягуры моей первейшей целью стали бы вершины обоих холмов. Ключевые точки же, да ещё и господствующие над местностью, чего тут думать ещё? Легче было ударить по обеим вершинам Бомбами Биджу, чем штурмовать войсками, неся при этом серьёзные потери. Это было слишком логично и слишком просто, так что лучше проснуться живым, пусть и в худших условиях в какой-нибудь пещере ниже по склону, чем на самой его вершине с теплом и удобством, но мёртвым. Не уверен, что переживу прямое попадание, я до сих пор помню свой первый и единственный опыт использования чакры таким образом. А ещё прошлые неудачи, зараза, заставляют перестраховываться.       Как назло, подходящих пещер в этой скале всё никак находилось. Так, одни рытвины да несколько углублений, сейчас доверху заполненные водой из-за никак не затихающего дождя, и всё. Время поджимало, прошло уже пару часов, как я оставил команду, так они должны быть уже на подходе. Навернув ещё несколько кругов по крутому склону, я снова констатировал нулевой результат. Пришлось спускаться ещё ниже, обходя скалистое подножие храма — только там я нашёл что-то более-менее подходящее на роль укрытия.       — Нет, ну в принципе… — на глазок я прикинул вероятный путь ударной волны, — вроде бы не завалит, — сверху был небольшой козырёк, но доверия не внушал и он. — А вот если эта хрень завалится вниз от удара, то выбираться я буду долго, — холодок пробежал по позвоночнику, едва я представил, как эта каменная хрень медленно накреняется и запечатывает меня в темноте. Ещё и звук сыплющихся камешков… Бр-р-р…       С шипением обращающейся в пар воды я активировал Покров, начиная копать. Чуть позже найденный карман в скале я расширил ещё больше, уже вгрызаясь в чистый камень своими хвостами. Быстрым ударом вгрызаясь на полметра-метр вглубь, а затем вырывая обратно вместе с слегка оплавленными каменными обломками. В последнее время я стал всё более и более свободно и чаще ими пользоваться… например, как сейчас, сметая каменные обломки вниз по склону. Пусть после моей «расчистки» пол со стенами и остался неровным, но теперь у меня было укрытие как от излишне неспокойной погоды, так и взгляда противника. Маловато места для восьми человек, но дальше углубляться в скалу было страшновато из-за угрозы обвала, трещины извилистыми линиями испещрили всю породу, а я ни разу не геолог или шахтёр, чтобы гарантировать надёжность.       — Сойдёт, — обозрел я дело своих рук, дополнительно закинув внутрь ещё и охапку набранного рядом валежника: пару мокрых ветвей и переломленный посередине ствол для будущего костра.       К тому же с небольшой площадки на этой тропе открывалась настоящая панорама на происходящее у города сражение. Если же приложить ещё больше усилий и разобраться с зарослями вокруг, то получится отличное место для наблюдений. Даже как-то странно, что никто не поставил на эту точку свои наблюдателей, но и так уже слишком задержался, чтобы выискивать тут ещё секреты.       — Это я, — предупредил я своих, проламываясь сквозь кроны деревьев и приземляясь на извилистой тропинке.       — Хм, — дёрнувшийся было в сторону Таро медленно убрал за спину кунай. И как он его успел только достать, ведь не было у него оружия, когда мы выбирались из города? Прихватил по дороге у испепелённого мною отряда?       Кролик в свою очередь лишь безразлично скользнул по мне взглядом, следя за зарослями. Наверняка услышал меня метров за триста-четыреста… или ему реально всё вокруг безразлично.       — Может… Уф… — тяжело выдохнул старый сенсор, — может передохнём? Я… уф… тяжеловато мне.       — За тем и вернулся, — успокоил я его. — Я нашёл подходящее место, можно там переждать эту ночь и отдохнуть немного — вам это необходимо, — практически все, пусть и не осознанно, кивнули. Я хоть почувствовал, как общая атмосфера усталости несколько рассеялась. — Тут немного осталось, полкилометра примерно, — прикинул я и добавил: — Хотя даже меньше, если по прямой подниматься. Выдержите?       Тихий вздох и несколько кивков стали мне ответом.       — Вот и хорошо. Ода, передашь мне своих парней, я их быстрее доставлю? — задал я ему немного скользкий вопрос. Сложно понять, что там у него в голове, он, едва более-менее крепко стал на ноги, ни на минуту от них не отходил, постоянно следя, чтобы они не задохнулись, а тут я предлагаю «помощь».       На мгновение замешкавшись, туманник всё же перегрузил обоих больных пневмонией мне на плечи.       — Храм? — задал вопрос Кролик, едва мы начали путь.       — Я там разобрался.       — Мы идём туда? — уточнил он, а затем дополнил он предыдущий вопрос: — Наблюдатели?       — В храме были, больше не встретил, — качнул я головой в ответ. — Нет, в другое место, там слишком опасно.       — Логично, — в свою очередь ответил мне шиноби, — его в первую очередь будут штурмовать. Слишком очевидное место.       Со мной добраться до рукотворной пещеры удалось намного быстрее — пользуясь своими силой и скоростью, пока остальные топали вверх по склону, я перенёс сначала больных, потом все припасы, а на финальном участке едва ли не шиворот затащил в пещеру семейку сенсоров — и Ода, и Кролик добрались сами.       — Сухо, — шлёпнувшись на пол, прокомментировала конец пути девчонка-сенсор. — Я всё, — тут же распласталась она на грязном полу в форме морской звезды.       — Мои ноги… — подложив мешок с припасами под спину растянулся рядом её дед. — Ками, как же я ослаб… Проклятая химия…       Рядом с ними едва ли не рухнули и остальные — чакра чакрой, а болезни и ранения брали своё. Ещё и ливень этот, когда приходится идти против стекающей воды, следя за каждым своим шагом в ночной тьме, чтобы не свалиться. Дать им пару дней отдыха и усиленного питания, и они преодолели бы этот путь минут за десять, ну ладно, за пятнадцать, а сейчас поднимались больше часа.       — Всё сырое, — грустно потыкал в груду валежника наш «поварёнок». — Горячего не будет.       — Закинь их туда в угол, — махнул ему туманник. — Занавесим вход, к утру просохнут. И надо быть осторожнее — это рукотворная пещера, — коснулся он стены ладонью, — совсем свежая, — втянул он носом воздух, принюхиваясь, — мало ли кто ещё сюда заглянет.       — Тогда располагайтесь, а я пройдусь, осмотрюсь вокруг ещё раз, — предупредил я людей. Кролик верно подметил, что других наблюдателей не было. Подозрительно. Дождь уже пошёл на убыль, так что следует поискать возможные неприятности получше, прежде чем лечь спать. — Только без смертоубийств тут, пока меня не будет…       И в который раз отметил для себя, что Кролику становилось все хуже и хуже. Во время перехода это не было так заметно, но сейчас его трясло по полной. Отходняк от наркотиков, постоянная влажность и недавнее в буквальном смысле смертельное ранение делали своё дело, но он продолжал терпеть и неестественно делать вид, что ничего особенного не происходит.       — Да какое уж тут… — протянул в ответ старикан. — Дайте мне пару часов и помогу с поисками. Обещаю, завтра вы будете знать сколько в этом лесу живёт белок.       — Хорошо, — со всей этой беготнёй я как-то даже подзабыл, что просил его задержаться и разведать окрестности своими техниками сенсора. — Тогда без излишнего риска обойдёмся.       — Но только через несколько часов, — повторил он, тяжело вздыхая. — Проклятье…       И то лучше, чем ничего. Пусть чуть позже он и уйдёт, но одну ночь можно будет спать спокойно.       Выйдя наружу, отойдя чуть в сторону и привычно подав чакру к глазам, я снова осмотрел окрестности.       — Хорошо, — произнёс я, набрав полную грудь воздуха. Непроизвольно выдал, вид с каменного уступа стоил этого. Вдох, выдох… — Словно и нет войны, — дождь стих, лишь редкие капли продолжали падать с небес.       С каменного выступа открывалась картина осаждённого города, если прислушаться, то всё ещё можно было расслышать звуки далёких разрывов.       — Все хотят мира, и в который раз начинают новые войны ради него — парадокс, — панорама и окружение так и тянули пофилософствовать. Эмпатия молчала, подозрительных теней по окрестным холмам не мелькало…       Влажно чавкнула размякшая почва у меня за спиной. Медленно я обернулся на пятках назад.       — Он не успел, — мягко опустив голову убитого на землю, Кролик выдернул из него своё оружие — простой сучок дерева. — Я искал его, он хорошо прятался, — щелчком пальца отбросил он в сторону деревяшку. — Должен был быть наблюдатель.       — Я и не заметил, — меня слегка передёрнуло, от такого безразличия. Никак не привыкну к тому, как мало стоит жизнь. Настроение резко испортилось. — Спасибо.       — У тебя странная сенсорика, то ты наблюдаешь врагов сквозь стены, то, как сейчас не замечаешь их у себя под носом, — пробормотал он и сделал мягкий шажок ко мне. Потом ещё один.       — Что-то случилось?       — Ты отдашь мне дозу, — второй раз за сегодня сказал он.       — Уф, — выдохнул я. Ночь, тьма, свежий труп и профессиональный беспринципный убийца передо мной — я успел подумать о чём-то более страшном. — Я ведь уже отдал тебе ампулу.       Он продолжил упрямо пилить меня взглядом.       — Забрать назад обещание, твоё слово? — догадался я. — Мне ответить так, как ты хочешь?       — Можешь, — склонил он голову, а я чётко увидел его зрачки, они были расширены настолько, что почти не было видно белков, — но у тебя мало времени.       — Ты дашь мне свою руку? — протянул я ему свою, уже заранее взвинчивания восприятие.       Чакра ускорилась, зрачки вытянулись, а глаза окрасились в алый. Время послушно замедлилось. Ничуть не колеблясь, он протянул мне руку, крепко отвечая на пожатие.       Небольшая по сравнению с моей, вся иссечённая мелкими шрамами. Очень крепкая: мышцы, связки, кожа и кости. Обломанные ногти, мозоли с внутренней стороны и комки грязи, вместе с коростой от спёкшейся крови…       — Ты не умеешь читать мысли, — слегка качнувшись назад, произнёс он, растеряв уверенность и пытаясь вырваться.       — Повторюсь, не мысли, а чувства — это совершенно… другое, — едва удерживая его за запястье, я пытался сосредоточится как можно сильнее. Что-то мешало, не давало сосредоточить на нём своё внимание, Кролик снова едва был ощутим, почти как при первой встрече, но даже так я чувствовал отголоски обуревающих его эмоций… Надо идти дальше, ещё глубже, погрузиться ещё сильнее… — Нет, — в голове будто бы щёлкнул невидимый переключатель, и я дал ему свой ответ, — я не заберу обещание обратно.       Там была лишь ненависть, боль, страх и одиночество. Он ненавидел себя и свою слабость.       — … — медленно выдохнул он, расслабляясь. — И это был правильный ответ, джинчурики.       — Я не джинчурики, — не разрывая контакта на автомате поправил я его и тут же едва не скривился от такого промаха, так меня обожгло чужой ненавистью.       Он ненавидел не меня, но это слово вызывало в нём по-настоящему звериное желание убивать.       — Это уже не важно. Ничто уже не важно, — всё так же странно медленно произнёс шиноби, убирая руку. В его голосе словно появились чувства. — Что бы ты сделал, если бы я напал на тебя?       — Бил до тех пор, пока ты не пришёл бы в себя, — совершенно без шуток ответил я. — А потом лечил и отпаивал горячим чаем, — улыбнулся я возникшей в мыслях забавной картинке.       — Да-а-а-а… — протянул он, схватив себя руками за плечи и отступил назад. — А-а-а… Ну почему ты так добр? Почему… — пошатнулся он и, схватившись за меня, продолжил уже более осмысленно и серьёзно: — Мне нужно будет время на восстановление, несколько дней отдыха. Просто сделай так, чтобы меня не убили за это время, просто сделай. Видишь? — поднял перед собой ладонь. Его снова охватили непроизвольные конвульсии от ломки. — Подумать только, за все четыре года… — снова пошатнулся он. — Вот почему сейчас? Кто бы мне сказал, что я решусь… — повис он на моём плече, пока мы добрались до укрытия, возвращаясь к остальным. — Просто помоги… — едва слышно выдохнул он, теряя сознание.       Это было необычно, странно и абсолютно не вписывалось в его поведение и характер.       — На мне ночное дежурство, никто не возражает? — зайдя внутрь, обвёл я взглядом наше временное укрытие, но мне никто не ответил — все спали. Медленно подняв голову, Ода кивнул мне в ответ, что всё в порядке. — Понятно…       

***

      — М-монстр… — шепчут чужие губы, когда с последним выдохом из них уходит самое ценное — сама жизнь.       — Чудовище… — хрипит в конвульсиях новая цель. Человек хочет жить, хочет превыше всего, но она безразлично продолжает рвать отросшими когтями его тело. Контракт должен быть исполнен, ей нужны эти деньги, ей нужна репутация, ей нужна сила, чтобы отомстить.       «Как всегда, ничего необычного».       — Нелюдь… — пытается отползти назад мужчина, с ужасом глядя на культи вместо своих ног. — Ублюдок! — захлёбывается он предсмертным криком.       — Тварь!.. — визжит куноичи, пытаясь вырвать из своего живота её руку. — Тварь… — лопаются кровавые пузыри на её губах, в то время, когда в глазах уже поселилась поволока приближающейся смерти. — Су… — острая кость вошла ей под челюсть. Короткие бульканья быстро сошли на нет, как бы она не пыталась выдавить из себя хоть слово.       «Я всегда была такой».       Предсмертный хрип и снова эти безумные, перекошенные от ужаса глаза и нежная мягкость, с которой рвётся вражеская плоть. Кровь, реки, океаны крови, стекающие каплями, струями, потоками, омывая измученное, уставшее, искорёженное тело… утоляя её ненависть. Ненависть, принимающая в себя всё… вся её жизнь… ведь другого ей не дано.       Сотни тел, лиц… они всегда будут рядом, они всегда продолжают смотреть и шептать проклятия. Сначала это были родные, потом их сменили цели её заказов. Так стало даже легче, старые кошмары били по самому больному.       — Пойдём домой? — этот мягкий мужской голос окутывал тёплой мягкой пеленой, отгораживая от вечной боли.       «Я могу просто быть дома, в месте, где не будет больше этой крови? Где не будет боли, не будет страданий? Могу ли я просто иметь надежду и разве всё может быть так просто? Могу ли я?..»       Она хочет спросить, хочет задать эти вопросы, хочет, чтобы кто-то другой решил всё за неё, но вокруг всегда будет пустота. Она будет всегда, ведь она — это она. Не будет другого, не будет другой жизни, когда есть только одна цель. Главная цель, ради которой и жизни не жалко. Хотя немного не так, истинная цель, ради исполнения которой она специально отдаст жизнь. Обязательно, ведь такова цена.       Кагуя… Её клан был неразрывно связан с этой землёй и с этой страной. Были и другие более старые, если не сказать древние, кланы, несомненно. Были и более сильные, что тоже укладывалось в привычную картину мира. Вот только не было на островах никого страшнее. Если и был синоним слова «страх» на островах, что позже станут Страной Воды, то это были Кагуя. Безумцы, кровавые мясники, чудовища и монстры.       Кровавые традиции не берутся из ниоткуда, но даже тут Кагуя выделялись. Шиноби других Великих Стран всегда с удивлением узнавали о последнем испытании Академии шиноби Киригакуре. Убить товарища на последнем экзамене? Оу, их клан таким было не смутить. Те, кто имел понятие о реальном положении дел, знал, что едва ли не треть потерь клан Кагуя нёс от своих же товарищей, когда те в порывах безумия уже переставали различать реальное и вымышленное.       — Какая милая традиция, — улыбался в ответ обычный Кагуя, а после вспарывал жертве глотку.       Они не были частью Скрытой Деревни в полной мере. Автономия, так это назвали в дни основания Киригакуре, пряча страх. Тогда их боялись и их уважали. Несколько разбросанных по стране секретов на десяток другой постоянных жителей и своё собственное поселение, скрытое в горах, что тянулись через всю страну Воды, стали мерилом этого страха и уважения. Договор с семьёй местных аристо обеспечил клану тайну о его местонахождении и несколько деревень крестьян для кормления, а владельцу земли помощь бойцов клана в решении его проблем. Естественно, что их можно было уничтожить, но власти Кири (ни Первый, ни Второй, ни даже Третий Мизукаге) так и не решились пойти на этот шаг.       Те же Кагуя и их потомки, что всё же шли на службу Скрытой Деревне впоследствии даже не участвовали в «выпускном экзамене», а отдельным приказом получали звание… никто не видел смысла в лишних потерях молодого поколения.       Их нанимали, а они убивали — это было выгодно обеим сторонам. Одни глушили клановое безумие, утоляя жажду крови в самых безумных боях вдоль всего побережья и зарабатывали деньги, по-настоящему отдыхая и расслабляясь лишь дома, а вторые избавлялись от врагов. Мировые войны лишь усугубили эту зависимость, ведь так заманчиво было нанять безумный клан и отправить его в самую страшную мясорубку, зная, что они вернутся с победой.       Из той вылазки никто не вернулся? А вы видели, сколько потеряла Страна Огня в отражении той высадки, читали отчёты наблюдателей?       Любые вопросы о их силе отпадали сами собой.       И даже так, их боялись не за это, не за безумие, в которое впадали из их клана столь многие на поле боя — их боялись из-за их крови.       — Кеккей-генкай, — едва слышно шептали клановые, гордясь своей силой и склоняя голову перед силой своих предков. — Кеккей-генкай, — в гневе, уже не в силах изменить свою судьбу выплёвывали они же куски своих лёгких, когда кость разрывала им животы и глотки. Что толку от редких стихий, семейных техник, которым обучают лишь избранных, огромного резерва чакры, если тебе в брюхо войдёт кость?       Сила их крови — их же дар и их проклятие. Спроси любого шиноби Воды, чем известны Кагуя и он ответит одним словом — кости. Ответит и будет прав, как и любой другой такой же невежда. Может потом ещё матернётся, вспоминая что-то из своего личного опыта, но его можно простить. Этот ответ прост и понятен: кости. Редко кто ещё упомянет про всем известное безумие и свяжет его с геномом. Только вот сам их дар был намного сложнее и… глубже. Те, кто был поумнее, знали, что есть и другой уровень их наследия, не такой очевидный для первого взгляда — стремительное восстановление, чудовищная регенерация тканей. Не будь такой регенерации, то любое использование их дара оставляло бы чудовищные раны, после которых никакой человек уже не смог идти в бой. Да и те же кости, а точнее их свойства… Не секрет для многих, что едва ли не любой из шиноби пытался найти как можно лучшее оружие. Оружие всегда было сложным вопросом для пользователей чакры, ведь складывать печати большинство из них могли лишь обоими руками. Нужно было оружие, которое сможет проводить чакру и таким образом частично устранить эту проблему. Сама природа позаботилась об этом и ещё в далёкой древности была найдена чакропроводящая руда, из которой впоследствии были созданы и аналоги обычному оружию. Вот только руду нужно найти, добыть, доставить потом к мастеру-кузнецу и заставить его потратить своё время на ваш заказ — такое оружие выходило слишком дорогим. Кости Кагуя были частью тела, они не были отдельным оружием с иными характеристиками, а значит в то время, как острова Страны Воды задыхались от дефицита чакропроводящего оружия, в руках у каждого Кагуи был его эрзац аналог. Сами кости, укрепление костной ткани и её стремительный рост, регенерация, которая позволяла затягивать не только раны нанесенные выращенными из тела костями, но и все прочие, уже нанесённые врагом, превращали члена Клана в кошмар для любого бойца ближнего боя. Кость стала оружием и защитой, а всё, что пропускали костяные щитки, которыми прикрывали самые уязвимые места своих тел Кагуя, пока была чакра восстанавливалось за минуты, не считая действительно смертельных ранений. Как жаль, что ко всему этому концерту смерти шло в довесок семейное безумие, из-за которого клан терял каждого второго ещё до достижения пятнадцати лет…       Убил Кагуя, отруби ему голову — такое милое напоминание бытовало в Стране Воды в период клановых войн, а чуть позже и в наставлениях АНБУ Кири. Сломай конечности, выверни суставы, проруби мечом, завали камнями, прошей насквозь Водяными Пулями, выверни наизнанку кишки прямым попаданием Водяного Ядра, сожги его огнём, если тебе повезло с предками и есть в распоряжении такая стихия… всегда оставался шанс, что эта живучая тварь, отлежавшись пару минут, снова встанет и прикончит тебя. Конечно, потом она тоже сдохнет от полученных травм, но ведь обратно тебе жизнь это не вернёт?       — Просто. Отруби. Бошку. Твари, — вбивали в голову своим ученикам наставники Скрытых Деревень единственную верную истину, когда речь заходила о противостоянии с этим кланом.       Жаль, что теперь всё это не имело смысла… а её клан пал, попав в примитивную ловушку.       Никто в клане, во всяком случае среди обычных семей, не знал, что именно произошло и какова была первопричина. В какой-то момент глава клана бросил вызов и Мизукаге согласился сразиться. Всё — дальше объяснений не последовало, но даже так клан встретил такую новость с восторгом. Это было странно, она помнила, что не было обсуждений со старейшинами, не было сбора сильнейших бойцов для совета… не было ничего, лишь утоптанный двор перед домом Главы клана и восторженные крики. Снова лил дождь, а она, схватив за плечо своего брата, также как и остальные восторженно кричала, желая новой схватки, желая почувствовать снова жар боя.       Почти сотня бойцов, они неслышными белыми фигурами мчались на встречу, что должна была стать триумфом их силы. Белые наряды, как дань клановым традициям, уже не вызывали улыбку, они были частью их истории, связью с предками, что смотрели на них сейчас с одобрением.       — Белое следует украсить красной кровью врагов, — расплылся в ухмылке отец, когда увидел её перед боем в клановых одеждах. Макияж тоже был готов у всех: окрашенные ногти, подведённые фиолетовым глаза, алые отметины над бровями, прямой пробор через всю голову у мужчин.       — Сегодня на вас не должно остаться и светлого пятнышка, — к ним подошёл один из старейшин. Кровь в нём была особенно сильна, за несколько секунд он раскрыл плоть руки, обнажая кость, а позже отрастил и выдал им по отдельному лезвию. — Обагрите их кровью, заставьте порадоваться за вас старика!       — Мы принесём вам десятки голов, — склонился перед старейшиной в поклоне её отец.       Бой…       Верные, прочные кости не могли пробить Покров джинчурики, рассыпаясь в труху от одного прикосновения. Только самые сильные члены клана смогли придать своим костям необходимую прочность, чтобы противостоять такой силе. Сколько их было: Глава, трое старейшин и ещё несколько наиболее сильных воинов… Этого оказалось мало, ничтожно мало для того, чтобы даже задержать приближающегося монстра.       — Прочь, — кричал в тот день дождь, когда белые одежды в последний раз окрасились красным. — Прочь!       Праздник и триумф обернулись величайшим поражением, Четвёртый Мизукаге решился сделать то, на что не решались прошлые правители Кири и вырвал «больной зуб» с корнем. У него оказалось вдосталь сил.       В тот момент никто из клана и не думал об этом, поддавшись зову крови и безумию. Уже потом они поймут, что и не могли отступить, поле боя было окружено АНБУ Кровавого Тумана. Весь клан, как единое целое, как раненый дикий зверь боролся в битве с неравным противником. Древний клан боролся и погибал в бессмысленной и заведомо проигрышной битве. Их вели на протяжении всего боя, как ведут на убой сильного дикого зверя. Сорванные переговоры, оказавшиеся фикцией, где им с первых слов бросили в лицо оскорбления, а потом адреналиновый угар, когда они врубились в первые ряды АНБУ, оказавшиеся иллюзиями. Короткая погоня за вроде бы отступающим противником, спины врагов, такие близкие, но недосягаемые и упавшая прямо в центр Бомба биджу разметала плотные порядки, поставив закономерную точку. Приманили, сгруппировали, чтобы джинчурики меньше утруждал себя погоней, а после растоптали одним ударом. Попытка провести правильное отступление из ставшей уже совсем явной ловушки тоже не увенчалось успехом, из бурелома вокруг вышли новые АНБУ, оказавшиеся на этот раз не иллюзорными фантомами. Они даже не нападали, просто стояли удерживая кордон, глядя за тем, как пытаются встать на ноги редкие клановцы. Даже сейчас они боялись. Тяжёлый гул воздуха позади, страшный жар и новый удар проклятого Каге…       У них было преимущество в бою на малых дистанциях, несколько ударов издали и джинчурики ворвался в их ряды сея смерть и хаос. Убежать?       — Кагами… — с безумным видом прохрипел её брат, закрывая своим телом, когда мир превратился в раскалённый ад. Он так и умер, до последнего вздоха продолжая закрывать её своим телом от того, что бушевало вокруг них.       Сгустком исходящей в стороны тёмно-багровой чакры, джинчурики шёл по телам её соклановцев, добивая редких выживших, а холодный дождь всё продолжал лить с безразличных небес. Кораллы распускались вокруг него на мертвых и ещё живых телах, не делая между ними отличий.       — Кагуя… — услышала она детский смешок и новый хруст ломаемых костей, когда демон наступил своей лапой на тело её сестры. — Кагуя… — хвост монстра снёс голову её погибшего дяди, старейшины клана. Контроль, всегда добивать, всегда проверять. — Кагуя…       «Не хочу».       — Хихикс, — безумный смешок и мокрое чавканье сминаемой плоти совсем рядом.       «Не хочу умирать… так».       Тело брата продолжало давить сверху, не позволяя выбраться. Тень нависла сверху, закрывая последние лучи света, и невыносимая тяжесть опустилась на голову и грудь. Объятая Покровом биджу маленькая ножка, спрессовывая тело родича, вбивала, вминала её саму в болотистую почву всё глубже и глубже. Затрещали и так сломанные ребра, пробивая осколками захлёбывающиеся в крови лёгкие, когда тяжесть стала невыносима. Тысячи раскаленных иголок вонзились в лицо, когда до него добралась чакра биджу. Всего секунда давления, которого хватило чтобы сжечь ей лицо и смять ребра. О-о, как же пело в ней её безумие, как она хотела вцепиться зубами в своего врага, но не могла и сдвинуться с места.       — Мягкие слабые игрушки… — шагнул дальше Мизукаге, обрывая следующую жизнь. — Мои игрушки…       Позже было беспамятство. Ненадолго очнулась она лишь тогда, когда ее вытащили из горы трупов шиноби Тумана. Ей повезло, ей не отрубили голову, посчитав уже погибшей. Это был шанс, шанс на месть.       Чужая тень снова нависла над головой, заслоняя небо. Чужой клинок безразличным ко всему куском закалённой чакростали несколько раз вошёл в грудь, будто всей прошлой боли было до этого мало. Лёгкие заполнились кровью, а недостаток кислорода снова отключил сознание.       Когда она пришла в себя второй раз, над ней наклонился молодой парень. Её уже погрузили в телегу, в кучу таких же тел, а этот молодой парень укладывал тела в более ровном порядке. Ему не повезло.       — А? — он ещё успел удивиться, когда она подсекла ему ногу, заставляя потерять равновесие и вгрызлась отросшими клыками прямо в горло. Ни звука, он не должен был издать ни единого звука, иначе они поймут, что кто-то остался жив.       Вырвав кадык, пришлось навалиться на умирающего, сдерживая его конвульсии, чтобы не услышали другие люди. У них было полно сил, они были в броне и вооружены, у нее осталась одна лишь ненависть и семейное безумие. Шёпот, инстинкты, которые кричали лишь одно — жить! Последнее движение вырвало все силы из израненного тела и лишь месть продолжала удерживать её в этом мире.       Она не помнила точно, как ей удалось бежать. Крики охраны, шаги врагов, постоянное скольжение на границе сознания и обморока, вкус чужой крови на губах и медленно уходящий за горизонт диск безразличного ко всему солнца. Алый, кроваво алый закат того дня, когда был уничтожен клан Кагуя. В какой-то момент, она, изо всех оставшихся сил спрыгнула (упала или скорее вывалилась) с борта движущейся телеги прямо в окружающий мрак, разбитой, безразличной ко всему и вся, куклой без кукловода растянувшись в заросшей камышом канаве. Чужие шаги, грохот колёс — всё это прошло мимо сознания, растворяясь во тьме.       Несколько тычков чем-то твёрдым заставили приоткрыть глаза. Сквозь боль, разрывая застывшую на веках кровавую корку, ей всё же удалось это сделать. Несколько тихих всполошенных голосов раздались прямо над ней. Было светло, но она всё ещё ничего не видела. Неподвижна, слепа… беспомощна.       Чужие руки провели по спине, ногам. Грубый женский окрик и её одним рывком перевернули на спину. Тёмный силуэт наклонился сверху и грубо потыкал её в щеку. Глаза снова закрылись, и она провалилась в беспамятство.       Её вытащила из канавы семья простых крестьян, что возвращались с полей своего господина. В доме своих спасителей она провела три дня.       Первый день она не помнила, была лишь боль во всём теле, тихий шёпот, стоны и стекающие по щеке слёзы, оказавшиеся чуть позже вытекающим прямо из повреждённой глазницы гноем.       На второй день частично восстановился правый глаз, и она смогла понять, где именно находится — ухоженный, пусть и несколько бедный крестьянский дом, она видела сотни таких, но всего пару раз была внутри. Бамбук, дерево, глина, несколько перегородок из тонкой рисовой бумаги, грязь и домашний кот, который, едва она открыла в первый раз глаза, шумно зашипел, распушил длинную шерсть, выгнув спину и, не отводя от неё взгляда, выскочил на улицу. Испуганный ребёнок, дочка хозяев, побежала за родителями, едва заметила её реакцию. Её старший братик, малец лет восьми, в то же время всё же осмелился приблизиться к ней.       — Пить, — слегка подрагивающей рукой приблизил он к её губам плошку с водой. — Ещё? — переборов первоначальную робость спросил он. — А как вас зовут?       — Ка-гами…       Ей дали еды и питья, разрешили остаться в доме, пока она не придёт в себя. Сердобольная женщина даже обработала ей раны, пока она лежала без сознания, и, пусть с опаской, но рассказала, что сейчас творится в округе.       И всё же ей нужно было больше, чем могли выделить эти сердобольные люди…       На третий день она смогла встать. Мягким хрустом отозвалась детские шейки, мягко ломаясь в её руке. Она всё еще была слишком слаба, чтобы закончить дело быстро, и дети успели проснуться от боли и удушья. Плоть на её указательном пальце вывернулась наружу, обнажая отросшую и заострённую фалангу указательного пальца — по одному удар в глаза сначала взрослым, пока они не успели проснуться, а потом детям, обрывая их мучения.       Наружу не вышел никто, а в ночи весёлым костром начал разгораться дом, в котором остались лишь мертвецы — ни одна живая душа не должна была узнать, что она осталась жива. Она и так проявила милость, ведь следовало уничтожить всю деревню. Сейчас она была слишком слаба, чтобы быстро справиться со всеми.       — Не смогла… — с трудом подняла она перед собой подрагивающую от напряжения ладонь. Ей едва хватило сил, чтобы убить четверых не способных сопротивляться человек, а следовало бы разобраться со всеми. Бессилие бесило, месть требовала идти и убивать. — Месть, — ядовитой змеёй выплюнула она это слово. — Позже, — сжав зубы, задавила она родовое безумия боя.       — Что… — раздался тихий выдох позади. — Ох, что же твориться-то… Пожар… — испуганно всплеснула руками сгорбившаяся от старости старушка, что решила вдруг в ночь выйти на улицу. — Беги, беги и зови мужиков, огонь же перекинется! — заковыляла она к ней. — Мой дом!.. Зови быстрее!       Новая боль разорвала её лоб, где разошлась обожжённая кожа.       — Они? — подслеповато уставилась на неё женщина. — А-а?.. — непонимающе качнулась назад старушка, когда ей в живот с сочным чавканьем вошли два только что отросших тонких рога.       Она оставила следы, по которым её можно найти. Спустя две недели Кагуя вернётся и исправит эту досадную оплошность, а одной исчезнувшей деревней в пожаре ещё только разгорающейся гражданской войны станет больше. Нельзя верить никому, ведь люди так легко выдают любые секреты, стоит только снять с них кожу.       Перенесенные ранения не прошли бесследно, сломанные ребра срослись неправильно, из-за чего пришлось их выправлять вручную. Ломать по новой и снова сращивать воедино. Потом ещё раз в проблемных местах. И ещё… На целый год боль стала вечным спутником, так больше и не уйдя из её жизни окончательно. Больше всего пострадало лицо и горло, пусть геном позволял ей регенерировать ткани с невозможной для других скоростью, он не был панацеей — новым лицом стала выращенная костяная маска, прикрывшая страшные шрамы оставленные раскалёнными когтями и переломанный нос, спрятавшая рубцы и новую пигментированную кожу. Сморщившаяся, перекорёженная, вся в шрамах, не осталось ни единого чистого участка. Сильно пострадало горло, кусок брони соклановца повредил гортань и едва не пробил трахею. Кеккей-генкай спас и здесь, убрав угрозу для жизни, но оставив после «лечения» периодическую одышку и изуродованный голос. Её сила не могла восстановить организм до некого идеала, вернуться к «исходной точке», ведь эти раны стали уже частью её самой. Больше месяца ей пришлось учиться говорить заново, постепенно меняя голосовые связки, убирая вечные свисты и хрипы.       Её искали, многие не верили в смерть всех из её клана, а убитый генин найденный в повозке должен был укрепить это мнение. Она не знала этого точно, но предполагала худшее. Чуть позже, обзаведясь некоторыми связями, она узнала, что выживших Кагуя действительно искали. Искали тщательно, создали отдельный отряд, специализировавшийся на их поимке, и только гражданская война прекратила эти поиски. Они были правы, она осталась жива, а несколько раз проскальзывали слухи и о других выживших Кагуя. Не был найден и гений клана, который по неизвестной для нее причине не вышел в их последний бой.       «Кимимаро Кагуя, — она сжимала кулаки с такой силой, что белели костяшки, — почему тебя не взяли в бой, когда погиб клан? Почему ты не умер вместе со мной?»       Кошмар снова отступал обратно, прячась в глубины разума. Он ещё вернётся, он всегда возвращался, но теперь она была не одна…       Её прозвище — единственная слабость, воспоминание о уже потерянном прошлом, которую она позволила себе лишь единожды, когда размышляла над прозвищем-псевдонимом, которое будет использовать при общении с другими. Кролик … нежное и странное… это было памятью о её крови, её клане и истории. Значений было много.       «Примешь ли ты меня такой?»       Она почуяла его, едва он спустился в подвал-тюрьму, куда её бросили люди Гато Компани. Как же им повезло принять её после одного из тяжёлых контрактов, когда она восстанавливала силы в одном из заброшенных, как она тогда думала, укрытий контрабандистов и как же повезло в свою очередь уже ей, что Мечник Тумана и его ученик, работавшие на Гато, так ни разу не спустились и не раскрыли её происхождение. Пройди ещё пару дней и она, восстановившись, выбралась бы сама, но пришёл Он.       Его запах, запах не столько тела, сколько чакры. Слишком резкий, слишком неправильный, слишком звериный, отдающей частицей безумия, того самого безумия, что горело и в её крови. Жаль только, что поняла она это уже намного позже.       Сейчас, спустя столько времени, спустя столько ночей, которые она провела в размышлениях, она была честна с самой собой: он спас её целых два раза. Спас два раза от верной гибели и при этом остался похож скорее на слабого и беспомощного котенка, чем на монстра. Такой, словно едва родившийся на свет, ещё совсем слепой, тыкающийся во все стороны, пытаясь понять, где он и кто он. А потом этот котёнок вмесил её в землю одной лишь жаждой крови… и остался при этом всё тем же беспомощным котёнком, не способным дать нормальный отпор. Заговорил, словно ничего и не случилось, помог подняться на ноги, отряхнул грязь, пока она стояла в ступоре и пыталась понять, что только что произошло.       У неё ведь почти не было обычного общения с другими людьми. Опыт внутри клана тут не годился, а позже она общалась с другими людьми лишь в категории заказчик-исполнитель. Как заговорить с человеком так, чтобы он не испугался её или не воспринял это оскорблением?       Он почти заставил её потерять сознание ударив своей жаждой крови, когда она попыталась надавить. Лёжа у стены в той грязной подворотне, она не понимала, почему содрогается все её тело, почему ей так хорошо и тепло. Безумие, которое спасало её из самых страшных ситуаций, кричало вцепиться в него и больше никогда не отпускать. Она шла с ним, односложно отвечала на его вопросы, продолжая думать, что же делать дальше. Только поймав себя на мысли, что её снова поглощает безумие, она смогла сбежать от него. Недалеко, в ближайший проулок, а потом на крышу, следить, куда он пойдет. Следить, следить всегда, забыв о своих планах и даже о своей мести.       Хитрый, но банальный план и предложение взаимного обучения, когда она каждый день могла наслаждаться пронизывающей тело чудовищной чакрой. Сладкая боль, вызывающая потерю сознания, чуждая жажда убивать пробивала её насквозь, а она наслаждалась и хотела всё больше. Тренировки Яки стали ее отдушиной и в какой-то момент она прекратила принимать морфий. Тогда она первый раз в жизни, первый раз за двадцать лет испытала оргазм. Каждый день, почти на каждой новой тренировке, жизнь расцвела новыми красками.       Незримой тенью она была рядом все дни после их встречи. Отпечатывая каждый жест, каждое слово и движение в памяти, продолжая быть рядом. Ему нужен был дом, он хотел укрыться и что-то переждать? Он захотел узнать больше о этом городе? О да, она в тот же день нашла подходящее место, вломившись в лавку старьевщика, что в реалиях этой страны означало стопроцентного контрабандиста и бандита, пристойная внешность старичка и его почти примерной семьи могла ввести в заблуждение кого угодно, но не её. Выпотрошенный прямо на его глазах любимый сын и угроза жизни единственной внучки заставили их подчиниться ей.       «Она приготовила ему ужин», — кровь ударила в голову, когда она увидела, как эта девка ставит тарелки перед Ним.       — Спасибо, — поблагодарил Он девушку, которая от этого едва не потеряла сознание.       Она тоже хотела услышать это — под страхом смерти запретив ей готовить, сама, впервые со дня уничтожения клана, беря нож не для убийства, а для приготовления пищи. Пусть ей пришлось учиться заново, день и ночь, выкраивая время из плотного графика тренировок и урезая свой сон до нескольких часов, но теперь вся та еда, что приносила дочь барахольщика выходили из её рук. Он не знал, пытался накормить в свою очередь уже её саму, даже расхваливал, а она таяла от этих слов, не подавая вида, не показывая своих настоящих чувств.       «Нельзя, он испугается и отринет меня».       Она просто текла от одного его присутствия рядом. От его запаха, от его глаз, от его «вкуса», от «запаха» чакры. Через пару дней совместного проживания пришлось на время отказаться от нижнего белья, ходить постоянно в мокром оказалось довольно неприятно. Хотелось схватить его и никогда не отпускать. А он становился все сильнее, прогрессируя с невозможной скоростью. Она могла бы гордиться, вот только это была не её заслуга. Её отец сказал бы, что перед ней была идеальная заготовка под будущего шиноби… заготовка, которую следовало лишь правильно огранить.       Его чакра, которую она едва ощущала, просто ломала её сознание. Инстинкты, её инстинкты и годами подавляемое безумие, кричали бежать, хватать и никогда не отпускать его. Схватить, связать его прямо сейчас и утащить куда-нибудь подальше, забиться на десяток другой лет в самую дальнюю глушь, в самые дикие, заброшенные земли Страны Воды, где и заняться прямым восстановлением клана. Он, добрый и наивный, занимающийся домашними делами, дети (сколько их должно быть? Скольких он хочет? Он хочет детей или нет?) и она, всегда на страже их маленького рая. Восстановить вместе клан и только тогда вернуться мстить…       «Надо очистить все окрестные деревни, — кивнула она сама себе, дополняя свои мечты. — Нельзя подпускать к нему никого, — в её воспалённой безумием фантазией они уже были вместе».       С шумом и треском лопнувшей деревянной чурки она перевела задумчивый взгляд на…       «Я не могу признать это сама себе».       — Я сделал, — сквозь боль растянутых мышц улыбнулся Он ей, вставая в начальную стойку боевого стиля её клана.       — Идём дальше, — противный хрип вместо звонкого голоса, резанул особенно больно по душе в этот момент.       Нельзя, нельзя было ломать их хрупкие отношения учителя-ученика. Потерять было страшно, а идти дальше невозможно.       Он менял её своими словами, своими приказами, своими поступками и поведением. Никогда ранее она не думала о том, что будет сидеть вот так по вечерам и разговаривать с кем-то, пусть даже всё, что она делает — это просто молчит или иногда вставляет пару слов, слушая его впечатления от прошедшего дня. Сначала слушать, а потом стонать от наслаждения, пока он думает, что она страдает, пытаясь выдержать его Яки. Конечно, она стала намного сильнее в ментальном плане, но первоначальная цель была другой…       Ей нужно было серьезно измениться — всё для того, чтобы стать ему ближе. Привычный распорядок дня, отлаженный годами? В топку. Программа тренировок? Туда же. Привычки и предпочтения в еде? Ему нравилось пережаренное мясо, тогда как она любила плохо прожаренный бифштекс с кровью. В топку вкусы, она была готова готовить всё, что восхитит его и только его.       Спустя некоторое время ей пришлось подговорить его начать скрывать лицо. «Маскировка», — так она сказала, скрывая настоящие причины, а он поверил. Светлая кожа и волосы, широкие глаза, окрепшая фигура… женщины слишком часто стали оборачиваться, когда он шёл по улице. Слишком красив, тогда как она…       «Почему я иду за ним? Почему осталась рядом, забыв про свои планы? — сколько уже раз она спрашивала это у самой себя. — Я не хочу, чтобы кто-то ещё смотрел на него таким взглядом».       Жуткий оскал перекореженного лица встретил её отражении зеркала, когда она сняла маску. Кайма вспухшей воспалённой кожи там, где маска срастались с плотью, даже не делала вид хуже — ещё хуже и представить было нельзя.       С утробным животным воем душила она свою боль сжимая кулаки с такой силой, что ногти рвали кожу. Никто в здравом уме не захочет быть с такой, как она.       — Привет, — протянула она к зеркалу руку и образина, соответственно, с точностью повторила его. Ниточка слюны протянулась из разорванного уголка рта вниз, падая на ключицу. С противным сёрбаньем она втянула её обратно.       — Хорошая, — она пыталась сделать голос тоньше, но выходил, как и всегда, такой привычный безобразный хрип. — Я же хорошая? — спросила она у самой себя.       Хотелось вспороть самой себе горло и сделать голос таким, как и прежде, до того, как на неё опустилась лапа джинчурики. Хотелось вцепиться в него когтями и содрать с себя эту «маску монстра».       — Хи-хи, — жутковатый смешок вырвался совершенно случайно.       Оценка и сразу же напоминание для самой себя — никогда не смеяться в его присутствии, такой смех тоже может отпугнуть. Слёз уже не было — повреждённые чакрой джинчурики глаза полностью так и не смогли восстановиться.       Раздевшись до гола перед ростовым зеркалом, она критически осматривала себя, пытаясь… она сама не знала, что именно хотела там увидеть. Отсутствие груди, там был полный ноль, кто-то сказал бы даже минус (женщины с какой грудью ему нравятся?), средний рост (ему нравятся высокие или низкие?), ни капли жира на талии и истерзанная кожа несущая на себе следы всех тех схваток, через которые она прошла за последние четыре года вечного выживания.       — Плоско, — признала она, слегка хлопнув себя по ягодицам. — Какие у него предпочтения? — мотнула она головой, гоня дурные мысли. Перекошенная и нескладная, изрытая следами ран и ожогов — нельзя, чтобы увидели её тело.       Когда он захотел получить настоящий боевой опыт, она только поддержала эту идею. Так у него будет больше шансов выжить в этом мире, пусть даже идея повоевать на стороне повстанцев не особенно и прельщала её. Чуть позже она пожалела о таком решении, сначала узнав, чем именно они там занимаются (постоянные переговоры вместо сражений просто тратили его время), а потом осознав, что теперь полдня она будет не рядом с ним. Пришлось заканчивать весь этот фарс, перехватив курьера повстанцев и выдав себя за него.       «Эта дрянь дотронулась до него, — деревянные перила, отделяющие галерею второго этажа от основного зала, жалобно скрипнули от её хватки. — Да она открыто трётся об него всем чем может», — на перилах остался след.       Эти мерзкие девки смели прикасаться к нему. Они касались его своими грязными руками, своей одеждой… Последней каплей стало то, что одна из куноичи попыталась прильнуть к нему своей грудью. И это тогда, когда завтра им идти на возможно решающий бой по захвату этого треклятого города! Они умерли во сне, так и не успев понять, что произошло. По одному удару в глазницу каждой, пробивая глаз, тонкую кость черепа и сам мозг — минимум страданий и максимум эффективности, пусть она и желала, чтобы они страдали как можно сильнее. Никто и никогда не должен его коснуться, они не достойны, они слишком… грязны и порочны. Подозрений не возникло, сказка про проникших лазутчиков сработала без осечек. Даже Он поверил, пусть и подозревал что-то.       «И я хуже их всех, стоя рядом с ним в платье из крови».       В последний день смешалось всё. Она прошла сквозь оборону поместья подобно раскалённому ножу, не встретив препятствий на своём пути. Они не могли сопротивляться, у них не было и шанса. Он хотел, чтобы шиноби Звука исчезли, и она сделает это. Её цели забились испуганными животными в самый дальний угол особняка, пытаясь отсрочить неминуемое. Зря, она была на голову выше их ранга. Больше проблем вызвал даже не сам бой, а процесс отрезания у них голов, ведь не могла же она выйти к дорогому без подарка?       Замерев в нерешительности, она стояла и ждала, пытаясь не дрожать от холода. Всё было как всегда: люди бежали, люди боялись её самой и её силы… Он просто стоял и смотрел.       Она увлеклась, забыв обо всём, кроме как доставить ему радость. Он ведь хотел, чтобы их не стало, вот она и принесла ему… доказательства и только потом вспомнила, как это должно выглядеть для «нормальных» людей.       «А сейчас я разрушила всё…» — мелькнула в голове мысль и…       — В порядке? — заботливо спросил он.       — Да-а-а, — задумчиво протянула она, а затем просто протянула ему головы. — Это они? Держи. Подарок, — её сердце колотилось быстро-быстро, так хотелось услышать в ответ что-то особенное. Что-то вроде признания, её признания.       Он не побежал и не испугался. Почему-то стало стыдно, ведь обе головы были серьезно обожжены, а у одной ещё и не было челюсти, пусть в них и можно было разобрать черты лиц шиноби Звука.       — Да выкинь их, — его всё же передёрнуло.       «Он боится её? Всё кончено?»       — Ну ладно, — с тихим шмяком обе головы упали на брусчатку. — Что дальше? — просто спросила она, пытаясь понять его отношение после такого.       — Пойдём домой? — просто ответил он, слегка улыбнувшись, а её сердце пропустило удар.       Мир остановился.       «Люблю. Люблю. Люблю», — набатом с частыми ударами сердца отдавалось в висках лишь одно слово, пока её с опаской обливали водой эти ничтожества, а после Он окутал её своей невероятной чакрой, согревая.       Такая чудовищная, такая сильная чакра лёгким тёплым ветерком скользила по её израненному и искорёженному телу, а она боялась того, что будет дальше. У неё была цель всей жизни — убить чудовище, которое уничтожило её клан; положить жизнь, но убить Четвёртого Каге Кири, а что потом уже не имело смысла. А что делать теперь? Сейчас она была рядом со своей настоящей мечтой, вернуть настоящую жизнь, которой её лишили. Она зашла так далеко…       Она не решилась, испугалась, как глупая девчонка. Когда они дошли до дома она сбежала от своей мечты, ради выполнения цели. Сбежала, когда они уже почти встали на порог. Сделать ещё шаг и жизнь пойдёт другим путём. Она сделала выбор против своей воли, вернувшись к мести, чтобы защитить Его. Если она не уйдёт, то Он пойдёт за ней и Ягура убьёт и его. Самой себе пообещала, что вернётся. Если останется жива, то найдёт его снова после того, как всё закончится. Она видела его поступки, она знает его характер, он простит, сможет простить и понять её, а она в таком случае сделает для него всё. А если не простит… она будет рядом всегда, всю свою жизнь. Будет помогать, как сможет. Будет защищать, если придётся. Она решилась, она сделает это и снова, впервые с их встречи, сделала укол наркотика, пытаясь притушить боль физическую и душевную. Морфий помогал забыться, главное не потерять контроль.       Маленькая девочка исчезла, сгорела в пламени гнева джинчурики, захлебнулась в крови родного брата… от прежней жизни осталось лишь семейное безумие, что заменило на первое время разум, поставив её единственной целью выживание. Сначала выжить, а потом отомстить. Отомстить за каждую секунду, когда родная кровь лилась ей в глотку, когда раскалённая багровая лапа касалась её тела… Свою «маску» она вырастила в самый первый день, а кость, что легла на обезображенное лицо чуть позже стала лишь физическим отображением бушующей в душе ненависти и боли.       Маленькая девочка, всё ещё живущая там, глубоко внутри за толстой коркой грубого цинизма и безразличия, коснулась пальцем щеки, пытаясь понять, почему она стала влажной. Рано или поздно маска, которую человек носит, может стать его настоящим лицом, если прирастет достаточно крепко. Можно ещё долго себя обманывать, но та девочка сгорела уже давно, раздавленная раскаленной пятой джинчурики Треххвостого, осталось уже совершенно другое.       Сейчас они встретились снова, и он снова спас её, вытащив с того света, ничего не требуя взамен. Он пообещал исполнить мечту всей ее жизни, сломал маску, скрывающую её суть, попросил положиться на него и предложил свою помощь и защиту. Выдернул из кошмаров. Увидел, но не понял… это было стыдно… Странный, бесконечно добрый ко всем, не замечающий различий между людьми…       — Только мой, — прошептала Кагами Кагуя, наконец-то очнувшись от долгого кошмара, глядя единственным нормально зрячим глазом сквозь языки пламени костра на очертания своей цели. Пик ломки прошёл, несколько дней и она сможет снова сражаться. — Всегда, только мой.       Это было даже в некотором смысле символично, один джинчурики разрушил её старую жизнь, а второй стал смыслом для новой. Едва пошевелившись под кажущимся таким мягким и тёплым походным одеялом, она коснулась лица, проводя кончиками пальцев по испорченной коже. Это он укрыл её, подложил под голову свой свёрнутый плащ, никто кроме него не стал бы так делать, они слишком ненавидят её. На нём до сих пор осталось пара светлых волосков с его головы…       «Найти способ… Сначала лицо, потом всё остальное…»