Total Institution

Он прокручивал эти слова до тех пор, пока не отключился мозг. Он проговаривал их в своей голове, шептал себе под нос и пробовал на языке. Они ощущались странно, неуклюже, и никак не звучали полностью правильно, независимо от того, сколько раз он их произносил. Тем не менее, он бормотал их себе под нос снова, снова и снова. Это был первый раз, когда он инициировал контакт со своим охранником… это первый раз, когда он сказал больше двух или трех слов с тех давних пор, которые он только мог вспомнить. Он не отвечал на приказ, он просил что-то для себя, и это наполнило его хрупкое, поврежденное сердце безумным тревожным царапаньем. Тот клочок доверия, который он вложил в руки Стива, все еще мог выйти ему боком и причинить боль, но в то же время, эта вера жаждала получить шанс расцвести. После столь долгого молчания, порабощения и пыток, Джеймс хотел чего-то нормального, чего не было в его ограниченных воспоминаниях. Возможности почувствовать себя человеком. Джеймс протянул свои медлительные, неуклюжие руки, прижав кончики пальцев к закрытой прорези. Он мог расслышать дыхание Стива за закрытой дверью, ленивое перелистывание книжных страниц и случайный сдвиг его стула с места. Он мог слышать его тихие движения и учащенное сердцебиение. Горло сдавило от нервного напряжения, Джеймс отвел назад свои металлические пальцы и быстро постучал по окошку. Звуки снаружи тотчас же изменились, как только его охранник уловил шум. Стул скрипнул, тяжелые ботинки Стива застучали по полу, и вдруг щель для подноса под его рукой распахнулась. Джеймс отпрянул, его легкие сжались, когда Стив присел, и сквозь маленькое отверстие мелькнули ясные, светлые, голубые глаза. В уголках этих глаз собрались маленькие морщинки, а краешки губ Стива приподнялись. - Привет, - поздоровался он тихим голосом, который уже казался слишком громким. Чувства Солдата были взбудоражены и истощены, его живая рука дрожала в том месте, где она прижималась к его боку. Он сделал глубокий вздох сквозь зубы, а слова, которые он формулировал снова и снова, опять застряли у него в горле. Но Стив просто ждал, а его голова наклонилась в ободряющем кивке. - Я… - выдохнул Джеймс, его губы сжались, а глаза вспыхнули застывшей неуверенностью. Ему хотелось разговаривать. Жизнелюбивая часть той личности, которой он когда-то был, желала вернуть маленькую ниточку человечности, но столь долгая покорность и ужасающая тишина усложняли задачу вести разговоры, возводя ее до размеров горы. Это было для него не так просто. Уже не было. Но он еще раз обдумал эти слова и закрыл глаза, отгораживаясь от отвлекающей синевы взгляда Стива. И он сбивчиво попытался снова: - Могу я… - еще один рваный вздох - … получить следующую книгу… пожалуйста… Стоящий за дверью Стив раскрыл рот. Он старался не реагировать слишком заметно, но не смог удержаться от того, чтобы легко приоткрыть губы, а его глаза распахнулись вопреки собственной воле. Он… он разговаривал с ним… он просил что-то для себя, и Стив почувствовал в своей груди внезапный порыв. Это было что-то вроде гордости, но теплее. Это заставило его голову затуманиться, а рот растянуться в робкой улыбке. Джеймс приходил в себя, даже если и по чуть-чуть за раз. Он позволил себе сказать Стиву о том, что ему было нужно, и его сердце перевернулось в груди. Очень медленно и понемногу за раз, Джеймс начинал ему доверять. Стив мог почувствовать, как его защитнические позывы переплетаются с эстетическим влечением к своему заключенному. Он мог ощутить, как они сплетаются вместе, словно шелковые ленты, красиво завязываясь в опасный узел страсти. Это было так рискованно, так неправильно. Он мог лишиться своей должности, своей репутации, но даже это не снимало требований его моральных обязательств. Он не мог, не должен. Боже, он не должен был позволять себе даже начинать испытывать подобные чувства, но им было все равно. Это чувство было слабым, молодым и нежным, но, тем не менее, это было влечением. И если Стив не будет очень осторожным, оно продолжит разрастаться. Но он не мог заставить себя изменить своего поведения и подтолкнуть Джеймса слишком далеко… не тогда, когда он только начинал заново учиться доверять… Вырываясь из своих мыслей, Стив кивнул, несмотря на то, что Джеймс отвел взгляд. Его плечо сместилось вперед, он сгорбился, словно пытаясь уменьшить себя, как будто это каким-то образом сведет к минимуму преступление, которое, по его мнению, он только что совершил. - Да, - сохраняя мягкий тон, быстро сказал Стив, наблюдая, с потешным замиранием сердца в груди, как этот взгляд глубоких стальных глаз снова взметнулся к нему. – Я могу взять ее для тебя. Книга была так же хороша, как и первая? – легко спросил он, осмелившись испытать судьбу, на пробу предоставляя Джеймсу очередную возможность поговорить. Джеймс почувствовал, как узел в его груди внезапно распутался, а по венам разлилось облегчение при положительной реакции. Он медленно кивнул, устремив взгляд вниз. Он слушал, как Стив схватил свою куртку, как готовился оставить корпус без присмотра, когда внезапно сдерживаемые чувства скользнули по его грубым, потрескавшимся губам. - Мне… понравился Боромир… Стив замертво застыл на месте. На секунду он усомнился в том, что услышал. Он просто стоял там, все еще держа руки на лацканах своей куртки, чтобы ее расправить, наполовину развернувшись к двери. Это не сразу дошло до его сознания. А потом, после момента потрясения, это произошло. Джеймс предложил больше, чем подтверждение или отказ. Больше, чем нерешительная, боязливая просьба. Он делился чем-то личным, даже на таком незначительном уровне. Осторожно Стив снова повернулся к прорези, чтобы снова опуститься на стул. Он мог видеть кусочек своего заключенного, находящего внутри, который был наполовину вне поля его зрения, опустив подбородок. Но его глаза были широко распахнуты, взгляд метался взад и вперед… как будто Джеймс не знал, откуда пришли эти слова. Они шокировали его столь же сильно, как и его надзирателя. Стив сжал пальцы, приоткрывая губы и обдумывая свои слова. - Я прочитал все три книги, когда был ребенком… - тихо начал он, не уверенный в том, действительно ли его слова увлекли Джеймса. Он выглядел потерянным и запутавшимся. – Тогда мне не понравился Боромир, я думал, что он плохой человек, пытавшийся отобрать кольцо. Я считал, что это делает его таким же плохим, как и все остальные злодеи в книгах… но я перечитал их позже, когда стал немного старше, и… я понял, что это не его вина. Он бросил осторожный взгляд на своего подопечного, но глаза мужчины просто широко распахнулись, а губы раздвинулись в чем-то, что походило на шок. Казалось, он едва дышит. - Он ничего не мог с этим поделать… - мягко добавил Стив. – Он действительно был хорошим человеком, но… его использовали… я думаю, что многие люди об этом забывают. Стив снова посмотрел в щель и почувствовал, как по его позвоночнику пробежала резкая дрожь неуверенности. Джеймс вообще не шевелился. Его лицо застыло, глаза были широко раскрыты, а грудь неподвижна. Его руки свободно свисали по бокам. Стив замолчал, а его грудь стремительно затапливало нерешительностью. Джеймс оставался совершенно неподвижным, но его глаза были полны эмоций. Они хоть и не двигались, но отражали то, от чего кожа Стива зудела, а живот сводило от боли и жалости. Он выглядел так, словно вообще не видел камеру, книгу или Стива. Он выглядел так, будто его преследовали, как будто его внезапно засосало в собственный разум без средств к спасению… худшая тюрьма, чем даже физическая камера, в которую его посадили. - Джеймс? – вполголоса пробормотал Стив, но это слово не вызвало реакции. Его губы были раскрыты, кожа стала бледной и болезненной, внезапно заблестев от холодного, нездорового пота. - Джеймс, - наседал Стив, повышая голос, его руки нажимали по обе стороны от прорези, и Джеймс резко вздрогнул. Он быстро моргнул, ресницы затрепетали напротив его щек, и он сделал неуклюжий шаг назад. Его глаза наполнились влагой. Он выглядел так, будто его собиралось стошнить. Стив прислонился лбом к металлической двери, и нижний край прорези прижимался к его переносице. - Джеймс, посмотри на меня, - приказал он низким голосом, а его глаза заблестели от беспокойства. Но твердый приказ никак не помог вернуть концентрацию человеку внутри камеры. Взгляд его заключенного метнулся к нему в болезненном страхе; этот взгляд был живым, но, тем не менее, загнанным. Джеймс отступил, резко сместившись из поля его зрения, точно зная, куда двигаться, чтобы избежать взгляда Стива. - Нет… - быстро запротестовал Стив, прижимая ладонь к двери. – Джеймс… - начал он, но проглотил свои слова. Слова заботы застряли у него в горле, во рту и носу запершило, когда он присел там, прижавшись к двери. Он просто хотел помочь… Он выглядел таким испуганным… Сделав осторожный вдох, Стив отодвинулся всего на дюйм. Он чувствовал, что сделал что-то не так, сказал что-то, что эхом отозвалось в его заключенном на каком-то глубоком, болезненном уровне. Он причинил ему боль… и даже не был уверен, как именно… Его рот был липким и сухим, и Стив облизнул губы. В его голове все перемешалось, чтобы найти слова, которые смогли бы успокоить внешние проявления паники, всколыхнувшей душу Джеймса. - Я… - запнулся он, тяжело сглотнув, а металл двери казался слишком теплым под его руками. Как ему это исправить? Мог ли он это исправить? Все, что он хотел – это взять обратно все сказанные слова и вернуться к тому, чтобы Джеймс почти доверял ему. Но он не мог. Джеймс внутри оставался совершенно неподвижным и молчаливым, скрывшись от взгляда Стива. Он… он хотел от него спрятаться. Это осознание смутно посетило его разум, наполнив желудок кислотой. Джеймс хотел от него убежать, и пока что он мог думать только об этом. Тяжело сглотнув, Стив неуверенно двинулся назад. Возможно, дистанция была не тем, в чем нуждался Джеймс, но это было лучшее, что, по ощущениям Стива, он мог ему предложить. Он спрятался от него. Скрылся из виду, и было ясно, что он ему не ответит. Стив не мог помочь ему разговором и не мог предложить никакого физического утешения… лучшее, что он на данный момент мог сделать – дать ему дистанцию. - Я…сейчас пойду возьму тебе эту книгу. Я скоро вернусь… Хорошо? – виновато выдохнул Стив, а затем развернулся и вышел прочь, неохотно растягивая каждый свой шаг. Что он вообще натворил? При звуке шагов удаляющегося Стива, Солдат внезапно почувствовал все это сдавливание, которое стремительно засасывало его грудь, словно вакуум, оставляя его опустошенным, за исключением страха, растерянности и боли. У него кружилась голова. Голоса болтали в его голове, перекликая друг друга в неразборчивом, сводящем с ума жужжании, от которого у него разболелся живот и заскрипели зубы. В его голове замелькали образы. Воспоминания, как его привязывали ремнями и причиняли боль, воспоминания о том, как его заставляли мучить и убивать. Эти воспоминания, как он знал, были правдивыми и реальными… но были и другие. Смутные, покрытые дымкой воспоминания о городе и добродушных окликах мужчин в доках. Воспоминания о маленькой девочке с темными волосами и косичками, у которой была грязь между пальцами. Воспоминания о смехе, который, как он инстинктивно знал, был его собственным. Слова Стива пронзили его голову, пробивая воспоминания, пока боль не хлынула из-за них, словно кровь. Пока эти слова не разорвали воспоминания на части, оставляя их клочья, развешенными вокруг его изувеченного разума. Плохой человек. Это была не его вина. Его использовали. Из его горла вырвался саднящий звук, где-то посередине между стоном и криком. Он согнулся, наклоняясь вперед, хлопая ладонями по ушам и зажмуривая глаза, но темнота только усиливала вспыхивающие воспоминания. Солдаты смеются у небольшого костра. Поезд. Ледяной ветер. Чувство полного одиночества. Его внутренности сжало тисками, и Солдат опустился на колени. Бетонный пол не ласково обошелся с его кожей и суставами. Низкая койка ударилась о стену, когда Солдат схватил ее за каркас, и металлические пальцы вместе с живыми вцепились в жесткий, неподатливый металл. Ему было слишком жарко, а свет сделался резким, пульсируя над ним своей яркостью. Его разум разрывался на части. Он должен был справиться с собой. Стив не мог увидеть его в таком состоянии. Он не мог увидеть его неисправность. Мужчина издал рваный, судорожный вздох, сильно моргая от резкого белого света. Он был… он был там, где находился уже четыре года. В своей камере. Он был…он был Джеймсом. Джеймс сглотнул, его голова раскалывалась, а взгляд был плавающим и не сфокусированным. Воспоминания оставили в его душе едкие ожоги, которые болели всякий раз, когда он их побуждал. Воспоминания… у него были воспоминания.