Total Institution

Солдат оставался на месте, тяжело рухнув рядом с каркасом кровати. В его распоряжении было несколько минут до того, как вернется Стив, прежде чем ему придется собрать все фрагменты воедино и притвориться, что его разум внезапно не замкнулся сам на себе. Он был измотан. Джеймс прикрыл глаза от света, и из его губ выскользнул непозволительный стон боли. У него болело все: тело и разум, его эмоции спутывались у него в кишках в пульсирующий, напряженный узел. Каким-то образом Стив выманил из него эти слова, дав взамен другие, но они вызвали натиск смятения, страха и боли. Он был уверен, что вспомнил события из прошлого, но каждый раз, когда он это делал, Гидра причиняла ему боль. Они привязывали его и стирали его разум электричеством, делая весь его мир белым от агонии. Снова и снова, из раза в раз, пока Джеймс не начал самостоятельно блокировать воспоминания, забаррикадировав их в маленькой комнатушке своего сознания, там, где они не могли причинить ему боли. И теперь Стив подорвал этот барьер и позволил тоненькой струйке просочиться сквозь него. Что произойдет, если он снесет этот барьер? Джеймс вздрогнул. Если Стив сломает стену, он был уверен, что сломается вместе с ней. Все еще чувствуя себя обессиленным и больным, Джеймсу удалось поднять свое тело с пола, переместив эту трясущуюся, оцепеневшую массу мышц и костей на жесткую койку. Он рухнул на нее с рваным вздохом, будучи измученным. Выдохшимся. Это жесткое, эмоциональное потрясение истощило его жизненную энергию. Оно украло его аппетит и сделало веки тяжелыми. Он чувствовал желание проспать целую неделю, но в нем все еще шевелились вездесущие бдительность и беспокойство, которые лишали его способности отдыхать. Он лежал на койке, затаив дыхание, пока до его ушей не донесся звук шагов возвращающегося Стива. Они были медленными и нерешительными. Джеймс неосознанно следил за скоростью своего дыхания, которое было ровным и уверенным. Сверх меры компенсируя неприятные эмоции, которые, возможно, возникли у Стива из-за проявления его слабости. Было неприятно видеть, как чей-то разум сам собой переключается. Он просто надеялся, что этот недостаток в его конструкции не станет поводом для наказания. Джеймс моргнул, все еще чувствуя себя так, словно его вскрыли и выпотрошили, но инстинкт заставил его перевести ноющее тело в более защищенное положение. Сейчас самое худшее время для того, чтобы его обработчик действовал ему во вред, но после столь долгой жизни, которую он прожил, Джеймс привык к худшему. Он поднялся на ноги, стоя спиной к стене, вне поля зрения Стива, которое ему открывалось сквозь щель. Он не хотел, чтобы тот видел уязвимое состояние его тела и разума. Щель тихо открылась, и в течение продолжительного момента Джеймса встречало напряженное, нервное молчание. Стив стоял снаружи с пересохшим ртом, держа в одной руке книгу. Он чувствовал себя неуверенным и виноватым, желая иметь возможность понять, почему несколько простых слов в отношении человека, которого даже не существует, казалось, потрясли его заключенного до глубины души. Он хотел стереть всю боль и страх, которые вспыхнули в его глазах. Хотел извиниться за это и заставить их уйти. Хотел исправить ущерб, который нанес. Боже, он должен был быть здесь единственным человеком, который не причинял Джеймсу боль. Как же так получилось? Охранник с трудом сглотнул, судорожно сжав пальцы на книге. - Джеймс, я… ты в порядке? Его голос прозвучал тихо. За ним не стояло никакой власти; это был опасный ход, но единственно необходимый. На данный момент Стив позволил себе забыть о том, чтобы быть охранником Джеймса. Молчание сворачивалось витками и медленно просачивалось через щель. Воздух пропах потом и страхом, и Стив подавился комком вины, образовавшимся в горле. Что бы он ни делал, это заставляло Джеймса бояться… очень бояться, и это было тем, чего Стив должен был всеми силами избегать. - Послушай… - тихо попытался он, его пальцы заскользили по двери, имитируя прикосновение, которое он так хотел предложить Джеймсу. – Прости, я сказал что-то, что тебя расстроило, я не знаю, что именно, но прости… Он присел, упираясь лбом в дверь и опуская ладонь на равнодушный, бесчувственный металл. - Я не хотел тебя напугать… Джеймс…Я обещаю, что не сделаю тебе больно. Осужденный медленно позволил своему телу оторваться от стены и направиться к двери. Его губы дернулись, в глубине запертого на замок горла формировались слова, которые так и не вышли наружу. Что-то в нем отчаянно хотело успокоить Стива, но он не мог полноценно выразить это вслух. Не мог дать знать Стиву, что он понял. Металлические пальцы соприкоснулись с дверью с приглушенным, безжизненным щелчком, а тело Джеймса опустилось и напряглось, ощущая, как энергия Стива звенит по другую сторону шести дюймов, которые их разделяли. Его горло расслабилось, губы снова начали формировать слова, несмотря на то, что разум пытался его одурачить, заставляя поверить, что он неспособен их произнести. - Я… неисправен… этого больше не повторится. Выдох Стива вышел из него болезненным стоном. Выбор слов Джеймса клубком свернулся у него в груди, разрывая его ноющее сердце. Его подопечный расстроился, он паниковал и был напуган, и он… он назвал это неисправностью? Стив был наслышан о Гидре и об их порочности. Он знал, что этот человек был одним из ее солдат, но… они обращались с ним, как с машиной? Как с частью оборудования, которое было бесполезным ломом, если случался какой-то сбой в его работе? В этом не было сомнений, судя по тому, как действовал Джеймс. Его голос звучал надрывно и устало, но он все еще боялся наказания. Джеймс почти ожидал, что он причинит ему боль за проявление эмоций, и желудок Стива скрутило от тошнотворного отвращения. - Нет… Джеймс, нет…ты…ты просто был расстроен… в этом нет ничего страшного… до тех пор, пока ты не вымещаешь это на мне, пока не проявляешь жестокости в отношении меня, я никогда не накажу тебя за то, что ты расстроен, хорошо? – Стив прижался лбом к двери, прерывисто и измученно дыша. – Тебе позволено…тебе позволено расстраиваться… но, если ты скажешь мне, что я сделал… я никогда не поступлю так снова… За дверью Джеймс почувствовал беспорядочные скачки своего сердца, от которых оно дергалось до тех пор, пока не заболело. Он… он не причинит ему боли понапрасну… он не причинит ему боли за неисправность… Почему? Почему бы Стиву не сделать ему больно? Джеймс подавил свое замешательство, сокрушил его и вырвал с корнем, освободив свое измученное сердце. Сейчас он был не в состоянии удивляться данному факту. Пока что Стив определил для него только один случай, в котором он мог его наказать – насилие над обработчиком, и это было тем, чего, как был уверен Джеймс, можно было избежать. Он сдерживал насилие по отношению к Гидре бог знает сколько времени, но они активно его затравливали. Стив был таким добрым, каким только мог быть обработчик… У него не возникло бы соблазна на него наброситься… Джеймс медленно позволил своей правой руке скользнуть вдоль двери, осторожно изогнув ее в свободном захвате на конце прорези. У него не было слов, чтобы сказать Стиву, что тот сделал, чтобы разжечь натиск его воспоминаний. Он не мог сказать ему, как избежать повторения подобного, но он медленно вздохнул и позволил своим губам сформировать слова иного рода: - Я… в порядке. Стив наблюдал, как пальцы его подопечного покоились на краю прорези; практически приглашающе, и почувствовал, как в его животе взорвалось трепетное тепло. Его рот изогнулся в осторожной, извиняющейся улыбке. - Хорошо… - мягко сказал Стив, не уверенный в том, что поверил ему, но желая дать Джеймсу его уединение. Он, в первую очередь, не имел права знать, как Джеймс действительно себя чувствовал. – Я постараюсь быть внимательнее, - пробормотал Стив, и его взгляд упал на руку, опустившуюся на край щели; на сильные пальцы, свободно обхватившие металлический край, и в его груди вспыхнуло искушение. Раньше он прикасался к Джеймсу только раз, не более чем мимолетное касание пальцами, но теперь любопытство подтолкнуло его руку к осторожным действиям. Протянув ладонь, Стив очень медленно опустил руку, положив свою кисть поверх руки Джеймса. Пальцы Джеймса напряглись и сжались под прикосновением, и Стив был в нескольких шагах от того, чтобы отступить и пробормотать извинения, прежде чем эти пальцы усилием воли расслабились. Его рука откинулась назад, снова опираясь на край щели вместе с рукой Стива; теплой и сильной, лежащей поверх его пальцев. Разделенные шестью дюймами стали, двое мужчин вместе шокировано уставились на это соприкосновение. Джеймс стоял, застыв на месте, его тело напряглось, а взгляд был прикован к руке. Его сердцебиение было неустойчивым, но какие-либо признаки угрозы отсутствовали. Стив почувствовал, как его живот и грудь наполнились теплом, а воздух, казалось, потрескивал от жизни и энергии, мечущийся между ними. Но он знал, что не сможет сохранить этот контакт. Стив поднял руку почти что резко, два раза коротко хлопнув его по ладони, прежде чем отодвинуться. Его лицо горело. Стив быстро отвернулся от двери, увидев, как рука Джеймса выскользнула из поля зрения, оставив его наедине с совершенно неуместными и совершенно непозволительными чувствами. Со второго взгляда Стив осознал, как красив был Джеймс. Второе прикосновение послало в его живот рой бабочек. Он пытался сказать себе, что это ничего не значило; что это было волнением при достижении прогресса с человеком, заслуживающим лучшего, чем испорченная жизнь, к которой его приговорили, удовлетворение от того, что ему достаточно доверяли, чтобы делиться прикосновением, но это было не так. Стив прикрыл рукой рот, в его животе образовался узел. Он… он ему нравился. Это чувство не было удовлетворением или волнением… это была привязанность, и она выходила из-под контроля. Он должен был остановиться. Он должен был затормозить эти эмоции прямо сейчас, и больше никогда их не выпускать. На карту было поставлено слишком много. И кроме того…почему Джеймс должен был когда-нибудь проникнуться какими-то ответными чувствами к охраннику? Они всегда только ранили и мучили его в прошлом. Стиву повезет, если Джеймс сможет когда-нибудь довериться и ему будет с ним комфортно, но он никогда не будет испытывать к нему никаких чувств. Было несправедливо, что Стив позволил своим эмоциям запутаться в человеке, который не сможет на них ответить, но это было еще более несправедливо по отношению к Джеймсу. Он столько пережил… Стив видел, как он реагировал на угрозы, или даже на потенциальные угрозы. Когда Стив дал ему первую книгу, Джеймс боялся что то, что протиснется через щель, окажется наказанием, но он склонил голову и, тем не менее, протянул руки. Он покорился ужасным вещам, чтобы избежать еще худшего наказания, и Стив в глубине души знал, что если он каким-либо образом станет добиваться Джеймса, то он воспримет это так же, как и все остальное, что он делал. Он бы подчинился Стиву, хочет этого или нет, и лишь одна эта мысль заставила желудок Стива взбунтоваться от тошноты. Только воображение того, что Джеймс воспринимает его симпатию как наказание, заставляло Стива захотеть вырвать. Просто размышлять о том, что Джеймс чувствует себя больным и напуганным из-за его прикосновения, но все же принимает его с вынужденной, покорной улыбкой – это больше, чем мог вынести Стив. Он не мог… он никогда не сделал бы с ним такого… Поэтому Стив подавил это опасное влечение и заставил отхлынуть жар в щеках. Он не позволит этим чувствам снова всплыть на поверхность… Стив повернулся к щели, которая все еще оставалась открытой после того, как он отвернулся. Рука Джеймса исчезла внутри, и тишина насмехалась над ним из-за двери. Это прикосновение было ошибкой. Стиву просто нужно было убедиться, что этого больше не повторится. Призрак разделенного касания тяжело повис между ними, словно слон в комнате, но Стив решил это проигнорировать; вместо этого он достал из своей сумки третью часть «Властелина Колец». Он тихо опустил книгу в щель, терпеливо ожидая и не произнося ни слова. Прошло много времени, прежде чем Джеймс ее заметил. Возможно, он стоял спиной к двери, может быть, он был погружен в раздумья, может быть, он разбирался с паникой от прикосновения, которому подверг его Стив с позволения Джеймса. В любом случае, это не могло быть хорошо, и жуткая вина вцепилась Стиву в горло. Наконец, тяжесть книги уменьшилась, когда Джеймс взял ее со своей стороны камеры. Даже безо всяческих слов и просьб «Две башни» послушно протолкнулись через щель, и Стив взял книгу в свои дрожащие руки. Его губы приоткрылись, рот пересох. Он так сильно хотел что-нибудь ему сказать, чтобы забрать назад ужасную ошибку, которую он совершил, прикасаясь к Джеймсу, когда тот, возможно, этого не хотел. Но слова застряли у него в горле, отказываясь выходить на свободу, и Стив беспомощно закрыл рот. Страдание отягощало его тело, когда Стив отошел от двери, а этот проступок перерос в его сознании от искренней ошибки до ужасного нарушения согласия. И для Джеймса это вполне могло быть так. Он был хрупким и сверхчувствительным. Его так сильно ранили, а его тело подвергалось жестокости в большей степени, чем Стив мог себе представить. Легкое прикосновение к Стиву могло нанести сокрушительный удар по Джеймсу. Его кожа покрылась мурашками от понимания, а рука, лежащая вдоль бока, дернулась, и Стив сглотнул комок в горле. Больше никаких прикосновений. Потому что Стив предпочел бы порезать собственные оскорбительные руки, чем нанести еще больший ущерб сломленному, поруганному человеку, находящемуся под его опекой. Внутри камеры Джеймс обнаружил, что сидит на полу, спиной к стене, поджав под себя ноги. Его правая рука поймала свет перед собой, мягко обхватывая левую металлическую ладонь. Он знал, что это была уловка его разума, но он чувствовал… тепло… не такое тепло, как в его камере. Это был удушающий, беспощадный жар, который заставлял Джеймса выползать из собственной кожи. Это было по-другому; словно мягкий, нежный трепет бьющегося сердца. Это тепло было как солнце, он не был уверен, что сможет вспомнить; как ласковые слова и улыбка, которая доходила до кротких голубых глаз. Он осторожно направил руку вверх, прижавшись щекой к тыльной стороне ладони, и его веки затрепетали, закрываясь. Так вот что такое прикосновение. Оно было мягким и теплым, немного застенчивым и неловким. Он осторожно потирал руку, которая всегда только ранила и убивала, и чувствовал себя чуть чище, чем раньше. Первое легчайшее прикосновение их пальцев напугало Джеймса, и он отдернул их прочь, но в этот раз…в этот раз он проглотил инстинкт и позволил себе почувствовать. Это прикосновение разнеслось по его венам, от пальцев к самому сердцу, заставляя его задыхаться и желать. Оставляя его с осознанием, что ему чего-то недоставало в течение очень долгого времени, и это крошечное, томительное касание пробудило застарелую потребность в том, что он так долго хоронил и подавлял. Джеймс прижался ближе к тыльной стороне ладони, представляя, что он все еще может ощущать нежное прикосновение пальцев к своим собственным. Он позволил воспоминаниям проникнуть в трещины его души, но они покинули его, оставляя ощущение внутренней пустоты. Мягкое, трепетное тепло исчезало, оставляя Джеймса с внезапным чувством беспокойства и острой, изголодавшейся нужды… И Стив ушел, не сказав ни слова.