Total Institution

Путь от камеры Джеймса до двора, казалось, занял целую вечность, но Стив дал Джеймсу каждую секунду, в которой тот нуждался. Он начнет отсчет его нескольких драгоценных моментов свободы только когда они окажутся непосредственно на улице. Джеймс хотел рассмотреть всё. Каждый шаг, который уводил его все дальше от крошечного, ничтожного мирка, приносил что-то новое и отличное в поле его зрения, и Стив просто позволил ему смотреть. Он позволял ему останавливаться, чтобы разглядывать сквозь сетку отверстий в плетеном капюшоне уходящие вниз длинные коридоры, заполненные пустыми камерами, и маленькие стеклянные окошки, ведущие в запертые кабинеты. Как бы сильно ни ранили сердце Стива подобные мысли, он знал, что Джеймс реагирует так, словно это единственный раз, когда ему будет такое позволено. Для Джеймса это был один короткий перерыв в плену, после которого он вернется в камеру на всю оставшуюся жизнь, и Стив осознавал, что никакое количество заверений не сможет изменить этот базовый инстинкт. Поэтому он позволял ему смотреть и позволял ему растягивать минуты, потому что, в действительности, по прошествии всего этого времени, Джеймс заслуживал каждой секунды, которую получил. Наконец, Стив приблизился к двери, ведущей во двор, одна его рука все еще держала Джеймса за локоть, а другая лежала на электрошокере. Это было ради демонстрации; на случай, если их нечаянно кто-то увидит, и больше ни для чего. Стив никогда не верил, что Джеймс попытается ему навредить, но ему нужно было поддерживать видимость ради блага всех вовлеченных лиц. Но когда Стив потянулся к дверной ручке, ноги Джеймса затормозили, останавливаясь, и его локоть вырвался из руки Стива. Внезапный разрыв контакта напугал Стива, но когда он резко обернулся, выражения лица Джеймса было достаточно, чтобы охладить острый, горячий прилив адреналина, который пронесся по его груди. Он стоял в нескольких футах от двери с широко раскрытыми глазами и дыханием, застывшим в легких. Джеймс уставился на дверь, отягощенный грузом неуверенности, и Стив повернулся к нему, мягко восстанавливая их взаимодействие, когда взял его за локоть. - Джеймс? – тихо пробормотал он, позволяя своему большому пальцу осторожно потереть его локоть через ткань комбинезона, как только огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что никого не было поблизости. Стив снова повернулся к Джеймсу, продолжая потирать его большим пальцем. Сердце Стива тихонько заныло, когда его заключенный жадно подался навстречу прикосновению. - Джеймс… что не так? Джеймс быстро моргнул, делая глубокий вздох, а его взгляд метнулся от Стива к двери, и эти потрескавшиеся, красные губы осторожно раздвинулись. - Я…я не знаю, готов ли… Он столь долго находился в таком маленьком, ограниченном пространстве, и хотя его тело изнывало от желания почувствовать солнце и движение ветра, часть него свернулась в слабый, дрожащий комок страха. Что делать, если он не сможет с этим справиться? В самом начале их общения даже ярко-голубые глаза Стива причиняли ему боль. Они заставляли его вздрагивать, чувствуя, что его сетчатки горят от абсолютной ясности и насыщенности. В белом мире этот всплеск яркости практически перевозбудил его. Что, если он сделает шаг за дверь и развалится на части? Что, если Стиву придется его наказать? Что, если кто-нибудь другой увидит… кто-то гораздо менее великодушный и возьмет на себя жестокое обращение с ним из-за его неисправности? Он не мог… он был напуган. Ему так сильно хотелось увидеть небо, но он понятия не имел, как это повлияет на его измученный, истерзанный разум. Давление на его локоть несильно возросло, и Джеймс поднял свой затравленный взгляд на Стива, в то время как его надзиратель успокаивающе сжал его руку. - Все будет хорошо… - ласково заверил его Стив. – Я все время буду рядом с тобой, и если это будет слишком, мы можем вернуться и снова попробовать в другой раз. Обещаю, это будем только мы с тобой. Если ты нехорошо отреагируешь, то обещаю, что поблизости никого не будет, чтобы это увидеть. – Еще одно мягкое сжатие. – Только ты и я… - снова заверил его Стив, и Джеймс почувствовал, как узел внутри него немного распутался. Возможно, это будет слишком. Возможно, он рассыплется на части. Но это будет Стив, он и только он будет тем, кто окажется рядом, если с ним такое произойдет. Стив… который не причинил ему боли, даже когда он бился и боролся против сдерживающего устройства… Стив, который приносил ему книги для чтения и протягивал руку сквозь дверную щель… Стив, который так нежно разговаривал с ним, когда он был напуган, и поглаживал его лицо сильными теплыми руками… Джеймс тяжело сглотнул. Если с ним будет Стив… он будет в порядке. После долгого момента сомнений Джеймс единственный раз кивнул, и губы Стива изогнулись в мягкой, ободряющей улыбке, а его рука вернулась к дверной ручке, пока другая все еще крепко держала его за локоть. - Готов? – вполголоса спросил он, наблюдая, как расправляются плечи Джеймса, а его взгляд становится стальным от решительности. Он встретился с ним взглядом с резким кивком, и Стив сделал то, что хотел сделать почти четыре месяца, в течение которых охранял Джеймса. Он повернул ручку и толкнул дверь, направляя Джеймса вперед, навстречу солнечному свету. У Джеймса перехватило дыхание. Сам двор был немногим больше, чем большой квадрат с высокими бетонными стенами и бетонным покрытием, расположенный под открытым небом и огороженный жесткой колючей проволокой, но для Джеймса это зрелище соперничало с садами Соломона. Он сделал неуверенный шаг вперед, а рот Джеймса медленно приоткрывался, когда он поднял глаза к небу - размытому и далекому, слегка окрашенному в кремовые и оранжевые цвета. На этот раз Вселенная была добра к Джеймсу. День выдался не жарким и не слишком ярким, как в его камере, но и не холодным, поэтому не ощущался, словно лед, в котором так долго хранили его истерзанное тело. Наоборот, дело близилось к вечеру, и солнце находилось низко над горизонтом. Оно отбрасывало длинные, приятные, прохладные тени и заливало бетонный двор лучами тепла и оранжевого света, а в воздухе витал запах чистоты и свежести. Издалека доносились звуки из-за пределов тюрьмы – птиц, машин и шума листвы. Джеймс быстро моргнул, а из его горла отказывались выходить вздохи, когда он откинул назад подбородок, обнажая прекрасный отрезок его великолепного горла, пока он упивался своим первым за последние четыре года взглядом на небо. Воздух был прохладным и успокаивающим для его чувствительной кожи, а свет благожелательно отнесся к его измученным глазам. Он думал, что эта разница заставит его развалиться на части, но вместо этого Джеймс позволил поселиться внутри себя чувству покоя, о котором он и не знал. Это было даром… это было что-то исключительно для его удовольствия и то, что не причиняло боли… это не причиняло ему боли…и он не пострадает из-за того, что окунется в это с головой. Стив выпустил его руку, заперев за ними дверь во двор, и Джеймс медленно отошел от него. Его связанные ноги медленно отдалили его от бока Стива, и тот отпустил его без раздумий. Двор был безопасным и закрытым, и Джеймсу не нужно было, чтобы Стив следил за каждым его шагом в то время, как он в первый раз за четыре года вкусил свободы. Он выпустил локоть своего подопечного, и Джеймс медленно отошел в сторону, наклонив голову, приоткрыв рот и уставившись вверх. Он быстро моргал, его глаза были полузакрыты от естественного освещения, а бледная кожа внезапно загорелась оранжевым и золотым. Солнечные лучи отбрасывали блики, проходя сквозь пряди его длинных волос и густые мягкие ресницы. Они блестели в ясной, стальной голубизне его глаз, и Стив обнаружил, что пристально рассматривает красивого мужчину, находящегося под его опекой, пока тот вдыхал чистый воздух и ощущал нежный поцелуй солнца. Это заставило сердце Стива заболеть… Джеймс был хорошим… Стив не мог объяснить каким образом, но он это знал. Он не мог объяснить материалы его судебного дела или кровь на его руках, но он это знал…Джеймс был хорошим человеком… он был мягким и прекрасным и он подвергался насилию дольше, чем Стиву хотелось бы вообразить. Он ненавидел тот факт, что не мог сделать больше, но это… это было началом. Медленно, по мере того, как его затапливало грузом и осознанием того, где он находился, Стив почувствовал, как его сердце замерло в груди, а рот Джеймса начал слабо подергиваться. Его губы все еще оставались приоткрытыми, но они больше не были безучастными. Глаза Джеймса заблестели от ноющей, мучительной надежды и изумления, а рот растянулся в крошечной улыбке, пока он устремил взгляд вверх на кремовые и оранжевые облака, лениво проплывающие над головой. Он улыбался… Джеймсу представился повод улыбнуться, и Стив удостоился чести это увидеть. Долгое время он просто стоял там, прямо посреди двора, с откинутой назад головой и грудью, расширившийся настолько глубоко, чтобы впитать в себя воздух во всю силу легких, что Стив был ошеломлен, как у него не закружилась голова от такого порыва. Мышцы Джеймса расслабились, руки свободно лежали на копчике, а рот застыл в этой крошечной красивой улыбке, которая заставляла сердце его смотрителя переворачиваться от привязанности. Минуты текли, и Стив оставался стоять прямо у закрытой двери. Если Джеймс хотел провести свои несколько драгоценных минут, стоя посреди двора и глядя на небо, Стив не станет вмешиваться. Для моциона будет другое время. Но в данный момент Стив просто позволял ему все это впитать. Небо, солнце и облака превратились в сознании Джеймса в смутный миф, в отдаленное понятие, которое никогда не сможет его коснуться в наглухо запечатанном, маленьком мирке. Но теперь оно простиралось высоко над ним - ласковое, ровное и доброе… Такое успокаивающее и недостижимое, и Джеймс на несколько коротких минут мог представить, что это все принадлежит ему… внутри него что-то зашевелилось… мечтательная улыбка, чувство облегчения, благоговения и безопасности… эти ощущения мягко встряхнули несвязные воспоминания о его покрытом пеленой прошлом. Джеймс живо усвоил, что не каждое всплывающее воспоминание будет терроризировать его разум, хотя многие из них все еще это делали. Воспоминания о Гидре, о миссиях и убийствах, а также о крови на его лице и руках оставляли Джеймса дрожащим и обессиленным, даже если он скрывал это от Стива. Но были и другие моменты. Были также и приятные воспоминания, и вид чистого, ясного неба заставил их воспарить внутри Джеймса, приводя к тому, что его пальцы начало покалывать, а сердце чуть быстрее забилось в груди. - Стив? Его голос прозвучал так тихо… Джеймс не привык слышать собственный голос без того, чтобы находиться на грани ужаса, но в этот самый момент внутри него не было места для тревоги, хотя доверие, которое начал взращивать Стив, расцвело на свежем воздухе. Стив задрал голову, так как голос Джеймса застал его врасплох. Прошло тридцать минут мирной тишины, но Джеймс казался… расслабленным… что было приятно видеть. Слегка улыбаясь, Стив двинулся через двор, остановившись в двух шагах от своего заключенного. Мужчина не обернулся, чтобы взглянуть на него, его глаза все еще были устремлены в небо через тонкую сетку капюшона. - Да? – тихо ответил Стив, испытывая облегчение, когда Джеймс не вздрогнул. Иногда он все еще время от времени это делал; это был глубоко обусловленный страх, который слишком укоренился, чтобы от него можно было избавиться всего за несколько месяцев, но не сегодня… сегодня был первый раз, когда Джеймс вообще не выглядел испуганным. Выражение его лица было мягким и доверчивым, он смотрел на облака, а не с подозрением рассматривал своего охранника. При звуке тихого ответа Стива заключенный бесшумно выдохнул. Эта память была неоспоримой. Она была правдивой. Это было правильно, и что-то внутри вынуждало его поделиться этим со Стивом. - Джеймс – это правильно… - тихо сказал он, очень медленно отводя глаза от второй самой прекрасной вещи, которую он когда-либо видел, мягко обращая свой взгляд к первой. – Моё имя… Сейчас я полностью его помню… Стив моргнул, его дыхание замерло у него в груди. То, что читалось в глазах Джеймса, не было похоже ни на что другое, виденное им раньше. Раньше там были страх, травма и сломленная покорность. Теперь же все это хоть и не ушло без остатка, но в первый раз в этих глазах появилась также и искорка стойкости. У него было имя. Свое собственное имя, а не номер или прозвище. Он был человеком, и Стив лишь надеялся, что Джеймс начинает понимать, что заслуживает подобного обращения. - Ты помнишь свое полное имя… - тихо сказал Стив, а его рот превратился в улыбку, и ему потребовалось собрать все силы, чтобы не втянуть Джеймса в теплые, крепкие объятия. Он достиг такого большого прогресса… он так хорошо справлялся… Джеймс потупил взгляд, его подбородок опустился, но маленькая улыбка бунтарски продолжала держаться на губах, и он слегка кивнул из-за защитной сетки. Выражение его лица заставляло сердце Стива возжелать растаять у него в груди. Губы Джеймса распахнулись, прежде чем снова закрыться, только чтобы еще раз неуверенно разъединиться. Ему хотелось этим поделиться. Джеймса никогда не охватывало подобное желание – желание рассказать Стиву эту интимную подробность о себе, но у него оно было… ему так сильно хотелось, чтобы Стив узнал его имя, но охранник не спрашивал, а он все еще боролся изо всех сил, чтобы сказать что-то, о чем его не просили. Но этой маленькой искорке устойчивости против его программирования благоволила свобода двора и то хрупкое доверие, которое Стив выстроил с ним за эти несколько месяцев, и Джеймс рискнул. - Джеймс Бьюкенен Барнс… Чего меньше всего ожидал Стив, так это того, что Джеймс ему расскажет. Он попросил Джеймса подумать о том, чтобы поделиться с ним, если тот что-нибудь вспомнит в надежде, что он сможет этим воспользоваться, чтобы ему помочь, но эти слова вырвались настолько тихо и неожиданно, что разум Стив уловил только окончание, и его мысли резко пришли в движение, пытаясь заполнить пробелы, которые он упустил. - Как… - тихо начал Стив, ненавидя то, что Джеймс доверил ему свое имя, а он его прозевал. – Джеймс Ба…Бак? Прости… Стив почувствовал, как его лицо захлестнуло жаром, а внутри него поднималось чувство горького разочарования. Как он мог пропустить его имя? Но Джеймс просто устремил вверх свои красивые серо-голубые глаза, глядя на него, а его рот слегка дернулся. - Бьюкенен, Барнс, - бормоча, представился он, и это имя звучало все более правильно с каждым разом, когда он его произносил. И только по этой причине – просто потому, что ему было позволено и ему не причинят боль за то, что он это говорил, Джеймс назвал его снова. - Джеймс Бьюкенен Барнс. Стив кивнул, в его разум въелось это имя, и он запечатлел его в памяти, когда с гримасой наклонил голову. - Хорошо, - мягко сказал он, чувствуя себя ужасно из-за того, что исковеркал его имя в первый раз, когда Джеймс назвал его другому человеку на своей естественной памяти. - Я это запомню, прости, Баки… я… я имею в виду, приятель*, я… - Стив открыто поморщился от огорчения, понимая, что снова облажался. Глаза Джеймса снова уставились на Стива, отражая болезненное выражение его лица, и на мгновение это перестало иметь смысл. Это не укладывалось в типичный диапазон эмоций, демонстрируемых обработчиком, на секунду сбив Джеймса с толку, прежде чем его пронзило осознанием. Стиву было плохо. Он чувствовал себя плохо из-за того, что напутал с его именем… Джеймсу едва не захотелось заплакать… К нему когда-нибудь относились подобным образом? Кто-нибудь в его жизни когда-либо обращался с ним, как с личностью? Как будто его человечность была священной, а не являлась помехой… Для Джеймса использовали кодовые имена и цепочки чисел. Его называли «Солдат», «оно», «эта вещь»… и никогда по имени… и теперь в его жизни необъяснимо появился этот мужчина… этот нежный, великодушный человек, который не только рассматривал его, как личность, но и был на самом деле расстроен тем, что неправильно назвал его имя… И неожиданно Джеймс почувствовал что-то, чего, судя по воспоминаниям, никогда не ощущал раньше. Внезапную потребность увидеть улыбку Стива. - Баки… - мягко повторил он ошибку, и его грудь неуверенно дернулась. Он находился на грани отчаяния, когда рот Стива сжался в линию, а глаза прищурились. Джеймс посмотрел на Стива и отвел глаза, а его взгляд скользнул по бетонному полу к ботинкам своего смотрителя, прежде чем он раздвинул губы, а его рот снова растянулся в этой крошечной улыбке. - Мне, в общем-то, нравится… P.S. Bucky и Buddy (приятель) созвучны. Наверное, именно поэтому мозг Стива и выдал «Баки» по созвучию с «Бади». (ИМХО - это самая прекрасная и трогательная история возникновения прозвища «Баки» на моей памяти)