Total Institution

Баки уставился на двух мужчин, сидящих напротив него за столом, его рот бессильно приоткрылся, тело оцепенело, но сердце… боже, он отчаянно желал, чтобы его сердце тоже оцепенело. Он хотел, чтобы оно одеревенело, потому что внезапно Баки пронзила взрывная, разрушительная боль, которая была настолько сильной, что он почувствовал, как будто его грудная клетка разрывалась. Он ощущал себя так, словно она ломается прямо изнутри, чтобы пронзить каждый дюйм его искромсанного и поруганного сердца, и единственная мысль, которая смогла просочиться сквозь его израненный разум, была о том, что все это не могло быть правдой. Слепой адвокат сказал ему эти слова тихо и мягко, хотя и не присыпал сахаром горькую правду. Он рассказал ему, что Стив ушел… что его уволили и он не сможет с ним увидеться… Стиву не разрешат вернуться в тюремный комплекс и, тем более, не пустят его увидеться с особо опасным заключенным. Теперь Стив был гражданским лицом без каких-либо притязаний на Баки. Он больше не был его обработчиком, его охранником, его попечителем, и Баки отдадут кому-то другому, кому он никогда не сможет доверять; кому он никогда не сможет вверить себя, а так же не сможет знать, что ему не причинят боли. Баки не позволят испытать вкус небольших рубежей свободы и не предоставят простых удовольствий от того, что ему приглушают свет или дают держаться за теплую, крепкую руку. Но это не могло быть правдой… Стив не мог уйти… Баки почувствовал, как весь его организм пронизывает приступом холодного оцепенения. Его грудь застыла, сердце в груди болезненно замедлило свой ход, пока по телу распространялся холод, который походил на смерть. И на этот тяжкий миг мир остановился, прежде чем из опустошенного сердца Баки кровавым потоком начала выплескиваться агония, которая становилась вязкой, сворачиваясь в сгусток. - Нет… Это единственное слово вышло тихим и сломленным, а лицо Баки сделалось отрешенным и мертвенно-бледным, когда слова адвоката просочились сквозь его кожу и распространились по кровотоку, словно яд. Стив не мог уйти… Он… он был нужен ему… он не заслуживал того, чтобы его выгнали. Это было нечестно… - Нет… - снова попытался Баки, и его голос дрогнул, когда он поднял взгляд на Мэтта. Боль наполнила его истекающую кровью душу подозрительностью и агрессией, и брови Баки нахмурились, образуя складку, а голова дернулась в резком взмахе. - Нет… он не мог… он обещал… - настаивал Баки, потому что для его искаженной, поврежденной психики Стив был непогрешимым существом. Если Стив пообещал никогда его не оставлять, ничто в мире не могло этого нарушить. А это означало, что единственным вариантом для него было поверить в то, что два незнакомца ему лгали. Его тело сжалось в пружину от агрессии и напряжения, а путы все сильнее натягивались вокруг груди и рук, пока мышцы бугрились под кожей. - Джеймс… - начал Мэтт твердым и предостерегающим тоном, в котором, тем не менее, не было злобы. – У Стива не было выбора. Его освободили от должности. Он не решил вас оставить или нарушить свое обещание, но это не меняет того факта, что он не может вернуться к вам прямо сейчас… Он произнес это ровным тоном. Поверил ли Баки или нет, но это было правдой, и чем раньше он сможет ее принять, тем скорее они смогут работать над тем, чтобы его освободить. Возрастающая паника Баки была здесь не к месту, и как бы бесчувственно это ни выглядело, эта правда отчасти была очень необходима. Потому что истина заключалась в том, что в настоящее время Стива не было в жизни Баки, и единственный способ это исправить – освободить его. А чтобы освободить Баки, им с Фогги нужно было иметь возможность выполнять свою работу. - Стив делает все, что в его силах извне, - настаивал Мэтт, прислушиваясь к быстрому, паническому стуку сердца своего клиента. – Когда мы разговаривали, он был расстроен и переживал за Вас… Он хотел, чтобы Вы поняли, что он никогда бы Вас не покинул. Но он также хочет, чтобы Вы стали свободным, и если Вы позволите мне и моему партнеру Вам помочь, у нас, возможно, получится это сделать… Баки резко вскинул взгляд, и вспыхнувшая в отношении двух адвокатов агрессия перегорела в неприкрытую боль и беспомощность. Его мышцы обмякли, а выражение лица наполнилось болью, когда он отвел от них взгляд. Баки беспомощно уставился на свои колени, его сердце разрывалось, а глаза внезапно защипало от слез. Это было несправедливо… Как он мог довериться этим людям? Как он мог столкнуться со всем этим лицом к лицу без Стива? По опыту Баки все вокруг подпадали под подозрение; у каждого были свои мотивы и планы, и каждый с большой вероятностью мог причинить ему боль. Стив был единственным исключением, а теперь он ушел… и он должен был передать им крошечный хрупкий клочок доверия, который помог ему выстроить Стив? Для него это было столь же неразумно, как и усиливающаяся паника Баки для его адвокатов. Таким образом, они очутились в тупике. Они не в силах были преодолеть этот очаг напряженности. Потому что Мэтт и Фогги ничего не могли сделать без сотрудничества Баки и некоторой степени доверия, а Баки был слишком сильно травмирован своим прошлым и слишком опустошен из-за потери Стива, чтобы отпустить себя и довериться. Он ухватился за это доверие и прижал его поближе к своему кровоточащему сердцу, возведя толстую свинцовую стену, чтобы отгородиться от единственных людей, которые могли бы ему помочь… он… он просто хотел свернуться калачиком и рыдать… он просто хотел услышать нежный, обнадеживающий голос Стива и ощутить его успокаивающие руки на своем теле… он просто хотел Стива… он просто хотел Стива… Мэтт сжал губы в тонкую линию. Он мог расслышать все признаки отношения Баки к происходящему. Его энергетика разила агрессией и недоверием, и Мэтту не нужно было его видеть, чтобы понять, что глаза Баки резко вперились в его силуэт, а грудь вздымалась от рваных вздохов. Но Мэтт, помимо всего этого, знал, что этот человек, сидящий напротив него, в самой глубине своего существа был очень и очень напуган. Стив был его единственной связью хоть с каким-то чувством безопасности и благополучия, а теперь эта связь исчезла. Баки оказался отрезанным от него и пустился в плавание в бесконечное и жестокое море неуверенности и разрушенного доверия. Каким-то образом, даже на расстоянии, Мэтт должен был восстановить эту связь, если у них оставалась какая-то надежда помочь этому сломленному человеку. Он слегка наклонился вперед, складывая руки на столе и скрещивая их, несмотря на агрессивный и мятежный взгляд, который бросал в его сторону клиент. - Джеймс, ты хочешь Стива? Ты хочешь снова его увидеть? Баки почувствовал, как эти слова наносят удары по его разбитому сердцу, словно раскаленная кочерга и прижал подбородок к воротнику, а сетчатый капюшон сместился вокруг его черепа. Конечно же, он хотел… Стив был всем, чего он желал, и этот укол в его истерзанное сердце позволил мучительной боли потоком хлынуть внутри Баки, и он прикусил кончик языка, пока не почувствовал вкус крови. Эти незнакомцы не увидят, как он плачет. Они никогда не поймут, что сделал для него Стив. Они ранили его. После продолжительного момента Баки резко кивнул, а его живот свело спазмом. Фогги слегка наклонил голову в сторону своего партнера. - Он кивнул, - тихо произнес он, и взгляд Баки, наполненный агрессивной подозрительной растерянностью, устремился вверх, прежде чем он вспомнил о невидящих глазах за темными очками. Мэтт слегка кивнул своему партнеру в знак благодарности, прежде чем вновь повернуться к Баки лицом. - Дело в том, мистер Барнс, что если Вы хотите вернуться к Стиву, нам нужно Ваше сотрудничество. Нам нужно поделиться с Вами многими юридическими процедурами и нам необходимо, чтобы и Вы поделились с нами всем, что знаете о себе и о своем пребывании в Гидре. Если мы не сможем справиться с этим, как Ваши юридические советники, то мы зайдем в тупик. Мэтт сделал секундную паузу, слушая едва различимые изменения в жизненно важных органах Джеймса. Он подождал, пока Баки не сосредоточит свое внимание, пока его сердцебиение хотя бы чуть-чуть не замедлится, прежде чем снова раскрыть рот. - Стив пришел к нам, потому что ему нужна была помощь, чтобы восстановить справедливость. Он собственноручно выбрал нас из всех фирм в этом штате, а это значит, что Стив доверяет нам о тебе позаботиться… - Мэтт слегка наклонил голову, а его невидящий взгляд все еще был направлен прямо в лицо Баки. – Стив обладает невероятно хорошим умением разбираться в характерах… - тихо сказал он. – Он разглядел твой, даже когда все говорили ему, что ты - бессердечный убийца… и если ты вообще веришь в эту способность, то позволишь мне и моему компаньону помочь… Баки обнаружил, что его взгляд устремлен на лицо слепого мужчины, тело дрожит от страха и нерешительности, а живот свело спазмом. Он никогда не задумывался об этом раньше… но мысль о том, чтобы довериться двум незнакомцам, собственноручно выбранных Стивом или нет, все еще заставляла голову Баки кружиться от страха. Он издал дрожащий вздох, его брови нахмурились, губы дрогнули от невысказанных слов, а горло сдавило от сдерживаемого рыдания. Фогги слегка сместился на своем месте. - Давайте начнем с простого, - предложил Фогги, открывая верхний файл. – Мы можем поговорить об общей информации и, в конечном итоге, о доказательствах, но прямо сейчас давайте просто побеседуем о процессе, гм? Мэтт повернул лицо к партнеру, один из уголков его рта дернулся, и он одобрительно кивнул. - На первом этапе мы рассчитываем добиться для Вас апелляции, которую мы уже направили окружному прокурору. По сути, это заявление и доказательство того, что в нашем распоряжении достаточно улик, чтобы отменить ваш последний приговор и повторно рассмотреть Ваше дело. Это первый шаг, Вы со мной? Это обращение было таким обыденным, что Баки поднял взгляд, а на его лице промелькнуло смущение. Это было слишком. Баки лихорадило от потери Стива, и он боролся со страхом позволить этим двум мужчинам подобраться достаточно близко к израненному сердцу, чтобы причинить ему боль. Он очень сильно сомневался насчет того, чтобы дать им какую-то почву под ногами… Баки был так напуган тем, что они станут требовать все большего и большего, пока не окажутся в пределах досягаемости его разбитого сердца, а это было то место, куда он хотел пустить снова только Стива. Но мужчина продолжал смотреть на него ровным и твердым взглядом, и Баки нерешительно послал ему крошечный кивок. Он был недоволен этим робким движением, но Фогги только лишь кивнул в ответ, и выражение его лица смягчилось. - Хорошо. После апелляции начнется повторное рассмотрение. Вы предстанете перед другим судьей, и суд присяжных вынесет приговор в рамках действующего закона. Самая большая опасность для Вас заключается в том, что ничто не мешает судье приговорить Вас к такому же суровому или даже более суровому наказанию, чем в прошлый раз, если не брать во внимание Ваши доказательства и свидетельские показания, поэтому очень важно, чтобы мы сделали их настолько вескими, насколько это возможно. А сейчас… - продолжил Фогги. – Вас уже приговорили к пожизненному заключению, так что, к счастью для Вас, ситуация не может стать намного хуже, но если хотите освободиться… если хотите вернуться к своей жизни и вернуться к Стиву… Вам нужно с нами работать. Вы можете это сделать? Как половина Вашего совета по правовым вопросам, я настоятельно это рекомендую. Баки глубоко вздохнул, нерешительно смочив потрескавшиеся губы, и опустил подбородок. В том, что он говорил, был смысл… У Баки не было жизни, к которой можно вернуться, но он был прав насчет Стива, и ситуация накрыла его, словно холодный, влажный туман. Для большинства людей решение будет простым и, по крайней мере, немного оптимистичным; подчинившись, он мог бы стать свободным и вернуться к человеку, от которого так сильно зависел. Но для Баки это была мрачная и пугающая перспектива; обнажить свое тщательно оберегаемое сердце перед этими ненадежными незнакомцами и положиться на удачу в том, вернут ли его Стиву или скорее причинят ему боль, как и все остальные. Для Баки шансы на то, что эти люди окажутся теми, кто действительно захочет ему помочь, были астрономическими, но… как бы маловероятен ни был этот шанс, он все еще давал вероятность, что он снова сможет увидеть Стива… поэтому что же еще он мог сделать? Баки медленно устремил измученные глаза к адвокатам, его взгляд был плавающим из-за боли, нежелания и страха, но, тем не менее, он раздвинул губы, выпуская рваный поверхностный вздох. - Что я должен сделать? Это был первый прорыв, которого добились Мэтт и Фогги с тех пор, как вошли в комнату, и Фогги бросил взгляд на своего компаньона. Но Мэтт просто коснулся колена Фогги под столом, а его лицо по-прежнему было обращено к Баки. - Начните издалека, откуда только вспомните. Каждая мелочь пригодится. *** Баки потребовался почти час, чтобы после побуждения шепотом выдавить из себя два или три слова, и еще час, пока скупые осторожные фразы не начали приближаться к значимым. Но слово за слово, и из его сухих, потрескавшихся губ начала срываться более уместная информация, а его серые глаза стали тусклыми и остекленевшими. Он переломил ситуацию. Но он переломил ее совершенно неправильно. Вместо того, чтобы, наконец, освободиться от некого болезненного грызущего ужаса внутри себя и позволить себе им довериться, Баки снова погрузился в слепое, беспомощное повиновение. Стив ушел, а это означало, что теперь данные люди были его обработчиками… нет… новый охранник станет его обработчиком, а эти люди были его техниками… Они задавали ему бесконечные вопросы и черкали записи в бумажных блокнотах. Копались в файлах и спрашивали его об эмоциональных и психических реакциях на информацию. Они были его техниками, и поэтому Баки им подчинялся. Ответ «нет» был неприемлем, и когда погружение в глубины его воспоминаний начало вызывать пульсацию в голове, Баки тщательно скрывал любые следы дискомфорта. Он сохранял нейтральное выражение лица и сосредоточился на том, чтобы отрегулировать свое сердцебиение. Слепой адвокат в темных очках реагировал по-разному в зависимости от ритма его сердца, и осознание этого факта беспокоило Баки до глубины души. Но он подавил также и эту реакцию. Он отпустил Баки. Он выкинул из головы человека, к которому нежно вернул его Стив, и снова стал Активом. Все это время он отвечал невыразительно и без колебаний, пока более чуткий, более уязвимый человек, которого вытащил на поверхность Стив, рыдал и вздрагивал, будучи запертым изнутри. Баки чувствовал себя так, словно прямо ему в мозг заливали кислоту, он кричал и рыдал, желая передышки, в то время, как Актив продолжал подчиняться тихим, спокойным словам и безжизненному, отстраненному взгляду. Он просто хотел спать… Стив знал, какие вопросы сработают с Баки. Он хорошо с ними справлялся, но только до тех пор, пока ему не становилось больно вспоминать. Стив задавал ласковые вопросы, а затем сбавлял обороты, не стремясь копать куда-то еще глубже. Эти обстоятельства были неизвестны его адвокатам… Мэтт не мог прочитать такие вещи под строго контролируемым сердцебиением своего клиента. Поэтому они продолжали спрашивать. Душевная мука от вызванных в памяти картин того, что сделала с ним Гидра и от копания в осколках его разрушенного прошлого была хуже, чем практически любая физическая боль, которую он испытывал в течение долгого времени. Она была хуже, чем перцовые баллончики и химические ожоги, которые он здесь получал. Она была хуже, чем когда его били электрошокером или оставляли в нечеловечески яркой камере, пока уровень освещенности поднимался все выше и выше… он почувствовал давление на глазные яблоки и пульсирующую боль в челюсти. Его голова горела огнем, обжигая пламенем, и все, что хотел сделать Баки – это зарыдать… но Актив продолжал отвечать на вопросы… отвечать подобно инструменту, для чего он и был предназначен, запирая на замок измученного, перепуганного молодого человека глубоко внутри себя, там, где его не смогут увидеть техники. *** Что-то здесь было не так, но Мэтт не мог понять, что именно. Они с Фогги сидели напротив своего клиента уже почти три часа, разбираясь с потоком свидетельств, показаний, доказательств и воспоминаний. Поначалу было трудно добиться того, чтобы он заговорил. Джеймс был напуган, подозрителен и расстроен, но где-то по ходу дела, внутри него щелкнул переключатель. Мэтт надеялся, что это было каким-то крохотным клочком доверия. Джеймс начал говорить с ними более свободно… но чем больше он говорил, тем больше Мэтт осознавал, что изменилось что-то помимо этого. Там отсутствовали какие-либо эмоции. Его сердцебиение стало ровным… но это произошло не бессознательно… Мэтт мог точно это сказать, хотя ритм оставался совершенно одинаковым. Их клиент начал контролировать частоту своих сердечных сокращений, но из его голоса выкачали все эмоции. Он оставался неизменно… безропотным, и поначалу Мэтт пустил это на самотек, потому что они, в первую очередь, получали информацию, в которой нуждались для помощи этому человеку. Джеймс обнародовал все, что только мог вспомнить о Гидре и обо всем, что они с ним сотворили… обо всех вещах, которые они заставили его сделать. Это было ужасно… Мэтт сохранял нейтральное выражение лица, прислушиваясь в пол-уха к тому, как учащается и замедляется сердечный ритм его партнера, пока Джеймс ровным голосом озвучивал разрозненные фрагменты воспоминаний. Совсем немногие из них были полными, но он говорил о том, как его держали связанным в течение многих дней, и что он частично находился в сознании, пока техник костяной пилой убирал то, что осталось от его левой руки. Он говорил о воспоминаниях об инъекциях, которые заставляли его гореть огнем от изнанки вен до самой глубины костей, в то время, как его разум вызывал ужасающие галлюцинации о коже, слезающей с мышц и о наползающих тенях, которые скользили мерзкими, мокрыми языками по его горлу и телу. Их обвиняемый обращался к смутным воспоминаниям о наказаниях любого характера. Он невозмутимо рассказывал о своем использовании в качестве Актива; о том, как он был снайпером, солдатом на позиции, шпионом, объектом для опытов или сексуальным объектом. Когда его мягко подталкивали, он, не выражая никаких эмоций, предоставлял им описание ситуации и примеры. И именно это и начало беспокоить Мэтта. Травмированный человек не начал бы в красках описывать такие вещи, которые поведал им Джеймс. Он подвергался пыткам - физическим и психологическим. Его насиловали, использовали в качестве лабораторной крысы и вынуждали убивать. Его тело было модифицировано без согласия, а его жизнь – все, что он любил, и все, что делало его индивидуумом… делало его человеком… было вырезано из него насилием и манипуляциями… И он рассказывал им все это, даже не вздрогнув. И внезапно Мэтт начал понимать, почему их клиент столь интенсивно сосредоточился на контроле своего сердечного ритма. Все происходящее воздействовало на него также ощутимо, как и на любого другого человека, если не больше, учитывая его хрупкую психику… но Джеймс скрывал это от них. Словно раненый зверь, он прятал свои душевные и эмоциональные муки как раз из-за того, о чем они догадались с того момента, как сюда вошли. Джеймс их боялся.