Total Institution

Техник Нельсон сказал ему, что они выиграли… что его приговор был обжалован. Он хлопнул Баки по плечу в сиюминутной вспышке энтузиазма, и уголки глаз Фогги подернулись морщинками, когда он слегка встряхнул его. - Это прогресс, приятель… тебе снова предстоит пройти через судебное разбирательство! Но это прикосновение сейчас ощущалось, словно ожог. Оно оставило его с чувством дрожи и тошноты, и Баки зажал другой рукой предплечье, к которому прикасался Фогги, как будто защищал рану. Часть его мозга твердила Баки, что это было хорошей новостью, но азарт техника хлынул ему на голову, словно ледяная волна… затапливая его и опрокидывая снова и снова, пока он не перестал осознавать, как выбраться на поверхность… техники сказали, что они выиграли… но саднящая боль – это все, что мог почувствовать Баки. Он ощущал себя, словно обнаженный нерв… будто всю его кожу содрали с тела… каждый звук, каждое движение… каждая крупица пыли в воздухе ощущалась намного острее. Он чувствовал себя хрупким. Он ощущал себя пустым… он скучал по Стиву. На втором контрольно-пропускном пункте тюрьмы Баки передали штатному охраннику и повели обратно к ужасной белой камере, в которой его так долго держали. *** Он мог чувствовать ее приближение. Шаг за шагом его подталкивали к стальной пасти его тюрьмы… его камеры, которая затягивала его в капкан духоты, иссушающей жары и звенящей белой яркости. Боже… он так болезненно это ощущал, а видимый свет из-за двери его камеры казался адом, и тело Баки пронзило дрожью, когда до него донесся запах спертости. Он не мог с этим справиться… боже, он не мог с этим справиться. Он не мог туда вернуться… На какое-то ужасное мгновение Баки забылся, и его нога забуксовала по бетонному полу, а плечо отклонилось назад, пока он тщетно пытался застопорить свое перемещение. Секунду спустя хватка охранника на его предплечьях стала железной, и он жестко пихнул Баки, впечатывая его лицом в стену. Его рука взметнулась, путаясь в сетчатом капюшоне и захватывая в пригоршню волосы Баки. Из горла Баки вырвался надтреснутый, задушенный крик от шока, когда этот человек с жестокими глазами ударил его головой об стену, разбив скулу. По мышцам Баки пронесся рывок остановленного сопротивления, но охранник прижал его всем своим весом к стене, уткнув лицом в ее твердую поверхность и опираясь грудью на спину заключенного. - Смотри сюда! СМОТРИ СЮДА! – выкрикивал он, еще сильнее вдавливая Баки в стену и дергая его за голову, словно Баки был какой-то собакой. Охранник хрипло и с шипением выдохнул горячий воздух прямо ему в ухо, посылая вниз по позвоночнику Баки болезненное покалывание. Он ненавидел это. Ненавидел, что его тело было зажато со всех сторон… ненавидел ноющую боль, которая распространялась по всей коже головы от хватки в волосах. Он ненавидел, что мог почувствовать, как губы мужчины из рычания растягиваются в ухмылку. - Не хочешь возвращаться в свою конуру, щеночек? – усмехнулся охранник, а его тон сочился ядом, пока кулак сжимался в волосах Баки, натягивая сетку, когда он дергал за них сквозь капюшон. – Раз ты вышел на прогулку, то вдруг возомнил, что можешь решать, когда возвращаться за решетку? Ведь так, хм? Ну что ж… Его лицо повернулось ближе к Баки, так что заключенный смог рассмотреть злобный блеск в его взгляде и ухмылку, исказившую рот, краешком одного широко распахнутого глаза, в котором читался ужас. - Возможно, я мог бы поговорить с высшим руководством… чтобы тебя переместили в общий отсек. Его брови приподнялись, а язык выскользнул, чтобы смочить губы, и по коже Баки поползли мурашки, когда рука мужчины внезапно сжалась в болезненной, собственнической хватке на его заднице. - У такого симпатичного мальчика, как ты, там будет много друзей… У него засосало под ложечкой. Баки годами не трогали подобным образом. Стив никогда не… Последний человек, который так к нему прикасался, был его обработчиком… который сдавливал, хватал, скользил руками по его форме и брал… брал… брал… Баки почувствовал поднимающуюся в горле тошноту, а по коже заструился холодный пот, когда пальцы мужчины согнулись, зарываясь глубже в свободный тюремный комбинезон и вдавливаясь в его мягкую плоть и в мышцы. Это прикосновение не несло ничего, кроме стремления к власти и болезненной жажды осознания, что он может творить все, что захочет с человеком, находящимся под его надзором… человеком, которого он воспринимал, как необычайно могущественного… а теперь беспомощного и полностью зависящего от его милостей. Охранник приблизил лицо в погоне за контактом, когда Баки вытянул шею, отстраняясь. Сетка защиты от плевков коснулась его губ, и охранник мог почувствовать жар, исходящий от кожи заключенного… запах пота, который струился по всему его телу. - Но они никогда этого не одобрят, - резко сказал он, снова щелкнув языком по губам, впитывая ощущение судорожного передергивания, вырывающегося изнутри его заключенного. – Они все еще думают, что ты опасен. Они все еще думают, что ты нечто большее, чем бессловесный, покорный маленький щенок, которому нужна крепкая рука, чтобы держать его в узде. Охранник глубоко выдохнул через нос, и вдруг его бедра резко прижались к заднице заключенного, пока он его лапал, и Баки почувствовал, как замерзает изнутри. Когда мужчина начал тереться своими бедрами о бедра Баки, что-то в самой глубине сознания пыталось подтолкнуть его к действию, выдыхая на задворки его разума слова Стива, которые он сказал в тот день, когда отказывался наказывать его сексом. «Я не собираюсь заниматься с тобой сексом… Люди, которые тебя так наказывали, были больны и неправы… и я никогда не собираюсь делать с тобой такого». Баки зажмурился. Больны и неправы. Это было нездорово и неправильно… так почему он не мог заставить себя пошевелиться? Его тело было сковано, его программирование душило в зародыше мысли о свободе воли… и не допускало мыслей о потери самообладания, когда его освободят из пут. Манера Стива излагать свои мысли заставляла его слова звучать так, словно Баки должен был что-то сказать по этому поводу… Но он был обработчиком… Протокол требовал, чтобы он предложил себя обработчику независимо от запроса. Установки в его голове вопили о том, что намерения его обработчика были предельно ясными, и он уже должен стоять на коленях с открытым ртом, будучи послушным, но Баки оставался стоять на месте так же неподвижно, как и всегда. Он не мог бороться и не мог подчиниться, ни одна часть его разума не могла перевесить другую… он собирался работать со сбоями… он собирался сломаться. Губы обработчика коснулись щеки Баки сквозь сетчатую защиту и медленно двинулись к уголку рта, а дыхание охранника на его коже было горячим и скользким. - Ты не хочешь возвращаться в свою конуру один-одинешенек, так ведь, сладенький? – угодливо сюсюкал он, двигая бедрами напротив бедер Баки, пока его ладонь скользила туда-сюда, ощупывая его ляжки, а другая рука все еще крепко удерживала волосы. - Хочешь, чтобы кто-то составил тебе компанию? Ты был бы для меня сладенькой маленькой сучкой, правда? Все мышцы в теле Баки напряглись. Внезапно его программирование затрещало по швам. Его разум стал темным и жестоким, а каждая клеточка его тела сжалась, словно пружина, готовясь нанести удар. Неожиданно в его разуме промелькнула мысль о движении, в результате которого мужчина окажется на спине. Резкий удар головой слева. Результат: Разбитая губа. Цель отскочит на два шага назад. Разворот и удар головой. Результат: Сломанный нос, темнота в глазах. Цель теряет равновесие и падает. Точный расчет позволит Активу коленной чашечкой надавить на горло цели, придавливая его всей своей массой. Удерживать давление на горло цели в течение 2-7 минут, пережимая трахею и лишая мозг кислорода. Результат: Смерть. Он так живо мог это представить в своей голове. Он мог чувствовать, как трещат позвонки, пока его колено давит ему на горло. Он мог слышать прерывистый вздох и видеть, как его глаза тускнеют. Он мог видеть… … Стив… Он мог видеть, как Стив ждет его за этими стенами, но он никогда не сможет к нему вернуться, потому что только что он доказал правоту всех, кто когда-либо его ненавидел. Он мог видеть свою камеру изнутри… только изнутри… навсегда. Он мог видеть смертельную инъекцию, попадающую в его вену, или ремни, стягивающие запястья, чтобы удержать его на электрическом стуле… Его мышцы поникли, взгляд затуманился, пока рычащие слова мужчины продолжали потоком литься ему в уши. Он не мог. Он не мог его убить… не из-за того, что испытывал какое-то почтение к человеку, который причинял ему боль и терроризировал… который распускал руки только потому, что мог это делать… а ради Стива… потому что Баки хотел снова его увидеть… он хотел быть с ним… и это означало, что его охранник должен был жить. Баки замер на месте… в течение долгого момента оставаясь оцепеневшим и не шевелясь, его глаза потускнели от смирения, прежде чем что-то внутри него внезапно вспыхнуло, словно искра. Его взгляд прояснился, голова выпрямилась, невзирая на влажные захватнические касания губ мужчины. - Вы выходите за рамки предписаний. Слова были такими неуверенными и такими тихими, что охранник едва не пропустил их мимо ушей. Он остановился, моргнул и просто-напросто выпустил его волосы, уставившись на заключенного. Он это сказал. Эти безмолвные губы сформировали слова… и даже обвинение, и живот охранника скрутило горячим узлом недоверия. - Повтори-ка? – выплюнул он, разразившись лающим смехом и еще сильнее стискивая внутреннюю часть бедра Баки, оставляя синяки на его плоти. Баки даже не моргнул, его взгляд сфокусировался, когда он прерывисто задышал. - Вы выходите за рамки предписаний, - снова настойчиво произнес он, и его глаза загорелись, хотя лицо оставалось беспристрастным. – В моей камере была установлена камера слежения из-за прошлого инцидента с обработчиком. Они внимательно следят за отснятым материалом и прямо сейчас ожидают снова увидеть меня в камере. Кого-то отправят сюда, чтобы убедиться, что ситуация все еще под контролем. Они обнаружат, что вы вышли за рамки устава, вступая со мной в контакт и не вернув меня в камеру по расписанию. Охранник остановился, ощущая головокружение от осознания, ударившего, словно металлический прут. Ему так хотелось рассмеяться. Так хотелось от всей души размозжить голову заключенного о стену и заставить сильно пожалеть о разговоре с ним, но… он был прав. Так неопровержимо. В любую секунду два других охранника войдут в это помещение с оружием в руках на тот случай, если заключенный на него набросился. Прошло уже много времени с момента их запланированного по графику возвращения, и охранник внезапно отшатнулся, как будто его обожгли. Его лицо скривилось, исказившись от ярости, и он резко потянулся вперед, оттаскивая Баки от стены и пихая к распахнутой двери его камеры. Баки пошатнулся от толчка, путы делали его шаги неуклюжими и скованными, и он споткнулся, едва не падая на подломившиеся колени. Секундная отсрочка - это все, что получил Баки, прежде чем его снова заставили двигаться вперед. Охранник толкал его вперед, и Баки приложился плечом о дверь достаточно сильно, чтобы ушибить мышцы, падая и приземляясь лицом в пол, не имея возможности смягчить свое падение руками. В мгновение ока охранник очутился на нем. Его тяжелые мускулистые бедра оседлали спину заключенного, а железная хватка сомкнулась на предплечьях Баки, который лежал под ним, находясь в слепом ужасе, и чувствовал, как его желудок падает куда-то вниз. Нет-нет-нет! Он думал, что здесь есть камера… он думал, что не может… боже… нет. Баки потребовался болезненный ужасающий миг, чтобы осознать, что охранник яростно дергает путы, освобождая его. - Умная маленькая сучка, не так ли? Думаю, ты действительно чертовски умен… - выплюнул он, и Баки почувствовал, как по его затылку действительно стекает слюна, пока охранник развязывал веревки, стягивающие локти. С губ охранника сорвался низкий, омерзительный смех, который не выражал ничего, кроме жалкого отвращения, и сдернул путы с ног Баки, ощупывая горящую огнем кожу вокруг его лодыжек. - Клянусь богом, если бы в этой проклятой системе была какая-то брешь, я бы придушил тебя этой веревкой. Он снова резко дернул Баки за волосы, прежде чем сорвать защитный капюшон и откинуть его голову назад. - Посмотрим, как из глаз этого симпатичного мальчика уходит жизнь, а? Если бы только охранник знал, как близко он подошел именно к такой уготованной ему участи, он, скорее всего, был бы чуть более осторожным в выборе слов. Его охранник, что-то шипя себе под нос, встал во весь рост над лежащей ничком фигурой Баки и наклонился, чтобы расстегнуть наручники, дергая его руки вверх до самого шнурка на воротнике согласно протоколу. Еще раз наклонившись к заключенному, охранник позволил себе коснуться губами горячей ушной раковины Баки, и его рот скривился от рыка. - Сдвинешься на дюйм, прежде чем эта дверь будет заперта, - и я сломаю твою гребаную шею. С этими словами он встал, а Баки остался неподвижно лежать на полу, даже зная, что тяжелый носок ботинка охранника заехал ему в ребра совсем не случайно, когда тот через него перешагивал. Он все еще ждал… слушая, как шаги переместились за порог, а дверь со скрипом закрыли и, наконец-то, заперли. Как только грубый, скрежещущий щелчок достиг его ушей, Баки издал болезненный звук, приподнимаясь на локтях. Ему было плохо. Он чувствовал, что получил ожог от всех этих прикосновений… от охранников, которые толпой сопровождали его к транспортному средству, а так же заводили его в помещение и выводили наружу. От хватки Нельсона на его руке… в сочетании с яркими добродушными глазами, или нет… от жуткого агрессивного прикосновения его жестокого обработчика… Он это ненавидел. Он это ненавидел. Его обработчик прикасался к нему так, словно Баки был его собственностью, как будто обработчик заслуживал того, чтобы взять все, что ему хочется просто ради острых ощущений, и какая-то часть Баки пыталась убедить его в том, что он должен ему это позволить. Баки почти что вернулся к полному подчинению… но он этого не сделал. Эта мысль засела глубоко внутри, будучи вялой и противоречивой. Он отказался подчиниться обработчику… из-за Стива? Да. Потому что Стив сказал ему, что это неправильно… он сказал, что это не должно использоваться в качестве наказания и что… по какой-то причине Баки рассказал о том, кто и для чего использовал его тело… Но там было нечто большее… Стив не являлся единственной причиной, почему он сопротивлялся. Дело было и в нем самом. В один прекрасный момент какими-то окольными путями Баки пришел к решению, что он никогда не захочет на себе ничьих, кроме Стива, рук. Если бы это был Стив, Баки дал бы ему все, чего он хотел, и даже больше. Он отдал бы ему все, а Стиву в ответ нужно лишь нежно к нему прикоснуться и подарить несколько ласковых слов, и Баки был бы доволен… Баки имел настолько слабое представление о согласии… до него все еще не доходило, что Стив ничего от него не требовал. Баки все еще не мог отговорить свой разум от идеи подчиняться Стиву, быть для него полезным, чтобы не оказаться брошенным. Он не мог прекратить думать, что за свою доброту Стив имел право брать у него все, что хотел; но Баки принял это единственное решение; сделал этот один-единственный шаткий шаг к пониманию. Больше никто к нему не прикоснется. Никогда. Ни охранник, ни техники, ни врач, ни судья, ни надзиратель. Никто не притронется к нему, кроме Стива. Баки оттолкнулся, преодолевая оставшуюся дистанцию, чтобы приподняться на локтях, и его сильно ушибленное плечо заныло в знак протеста. Из этой позы он осторожно поджал колени под себя и поднялся на ноги. Это решение въелось ему во внутренности неким подобием непреклонности; чем-то таким, за что могла уцепиться его сломленная, измученная душа; эта решимость заставляла его двигаться, когда его избитое тело просто хотело спать. Он так жаждал прикосновений… так отчаянно нуждался в привязанности, но на этой планете не существовало ни одной живой души, которой он бы позволил дать ему это. Поэтому он должен был вернуться к Стиву. Ведь это было проще простого. Баки нуждался в нем, поэтому он бы отыскал путь назад, даже если бы это означало, что придется пережить нечто в сто раз более травмирующее, чем апелляция. На рассмотрении апелляции присутствовало всего одиннадцать человек. Освещение в СМИ было минимальным, и было изложено только несколько фактов, которых просто хватало для того, чтобы обосновать резонные сомнения. Повторное слушание станет адом. Оно будет кишеть прессой, люди будут кричать, огни будут сверкать, как вспышки гранат. Зал суда будет огромным и до отказа заполненным людьми, и только двое его адвокатов в этом помещении не будут желать ему смерти… Они будут копаться в каждой крупице доказательств и свидетельских показаний, которые предоставил им Баки… они будут проигрывать ужасные видеофайлы, которые извлек Стив, и Баки придется заново переживать каждую секунду пыток и боли… Они заставят его говорить… они заставят его рассказать об убийствах… о стирании памяти, шпионаже и обо всех других способах, которыми Гидра когда-либо его использовала… Ему придется заново переживать каждый раз, когда он проливал кровь невинного человека и смотрел на эту кровь на своих собственных руках, задаваясь вопросом, зачем он это сделал и почему его тело подчинялось кому-то другому, а не слабому, сломленному голосу у него в затылке, который умолял его прекратить это. Ему придется вспомнить каждый раз, когда агент Гидры избивал его, пытал или пользовался своим преимуществом, чтобы вынудить его подчиняться. После того, как с апелляцией было покончено, повторное судебное разбирательство горячо и злобно дышало ему в кожу… выжидая момента, чтобы причинить ему боль, выжидая момента, чтобы разорвать его в клочья руками всех тех, кого его заставляли ранить. Они назовут его предателем… убийцей. Они назовут его монстром… Они заставят его заново пережить большую часть столетия издевательств и психологических пыток… Баки не знал, как он сможет справиться с чем-то подобным. Но он должен был. Он должен был по той простой причине, что если он этого не сделает, он никогда не будет со Стивом. А это было похуже любого судебного разбирательства, с которым он мог столкнуться.