Total Institution

С каждым днем его охранник становился все хуже и хуже, а дни все продолжали идти своим чередом. Три недели без Стива растянулись на четыре, восемь, двенадцать, и с каждым днем Баки чувствовал себя все более и более обессиленным. Некоторые дни были лучше, чем другие. В какие-то дни Баки не нужно было покидать камеру, и он мог лежать на своей койке, закрыв глаза и игнорируя редкие звуки голоса охранника, раздающегося снаружи. Он сыпал оскорблениями и угрозами и колотил в дверь своей дубинкой, когда Баки этого не ожидал, просто для того, чтобы услышать, как тот дергается. Но, тем не менее, все это происходило снаружи. За пределами. Это не могло ему навредить. Другие дни были не так хороши. Баки начал отказываться от своих прогулок во дворе… они только давали его охраннику еще один предлог любыми способами его терроризировать… но в некоторые дни у него не было выбора в том, чтобы покинуть свою камеру. Техники… нет адвокаты, представители его интересов – Нельсон и Мердок, - часто его посещали. В те дни, когда Баки вынужден был находиться в том же месте, что и его охранник, тот каждый раз, без осечек, находил повод причинить заключенному боль, даже если ему самому приходилось создавать этот повод. Баки подвергался избиениям, ударам электрошокера, на него распыляли перцовый баллончик. У него на шее появился новый, пузырящийся шрам в том месте, куда в упор брызнули спреем. Такой же шрам был внизу его правого запястья, когда предыдущий охранник уличил его в том, что он слишком далеко вытянул руку сквозь щель, чтобы взять поднос с едой. В эти дни подобное наказание могло наступить просто так, без каких-либо провокаций… Он хотел, чтобы адвокаты перестали приходить… Подобные мысли вызывали боль, потому что, несмотря на ужасный первый визит, сейчас они были единственными людьми в его жизни, которые относились к нему с каким-то сочувствием. Они говорили с ним, будто он был человеком, а не машиной или животным, как делали его обработчики. Ему полюбилась мягкость голоса Мердока и то, как щурились глаза Нельсона, когда он улыбался, но все же Баки хотел, чтобы они перестали приходить. Если они никогда сюда не вернутся, ему никогда не придется покидать свою камеру… и его охранник никогда не сможет причинить ему боль. Но они должны были подготовиться к повторному слушанию. На сегодняшний день, они готовились уже почти четыре месяца, и даже несмотря на то, что Баки все больше уставал и переживал душевную боль, он знал, что это – ничто по сравнению с настоящим судебным разбирательством. Этот суд полностью сломит Баки, но ему так или иначе придется с этим столкнуться. Единственным просветом в темной измученной душе Баки стали несколько минут каждой встречи с адвокатами, когда Мердок рассказывал ему о Стиве. Он передавал Баки их телефонные разговоры. Он говорил, что Стив по нему скучал. Он передавал ободряющие послания и мягкие обещания, что они снова увидятся друг с другом. Этого было недостаточно, чтобы успокоить истерзанную, обожженную душу Баки, но это было хоть что-то. Это были несколько слов от самого Стива. Это было переданным обещанием; произнесенное шепотом «Я скучаю по тебе». И этого оказывалось достаточно, чтобы сохранить в Баки жизнь. Этого было достаточно, чтобы накрепко уяснить тот факт, что скоро начнется суд, который его уничтожит, но, когда все будет окончено, Стив соберет оставшиеся кусочки и все равно о них позаботится. *** Ужасы, которые воображал Баки, даже не шли в сравнение с реальностью. В первый день Баки доставили в здание суда, и он почувствовал, как его желудок сводит из-за тошноты от страха при виде толпы, беснующейся снаружи здания. В тот же миг как автомобиль остановился, камеры, словно молнии, начали яростно и хаотично мигать вспышками, а дрожащего и протестующего Баки поволокли в самую гущу этой толпы. Его пихали со всех сторон – люди вопили, репортеры выкрикивали вопросы, протестующие выплевывали проклятия. Ему тыкали в лицо диктофонами, и Баки уклонялся от них, пока его не прижали к боку одного из шести сопровождающих, и он не опустил голову, дрожа, словно лист. Баки чувствовал, что его стошнит. Он собирался сломаться. В ушах у Баки зазвенело, ему… ему казалось, что из них хлещет кровь, а его зрение расплылось до мерцающих пятен и сменяющихся красок: тонов кожи, цветов платьев и рубашек, оттенков волос. Все это смешивалось и размазывалось в оглушительную какофонию света, зрительных сигналов и шума... шума…шума. В ту минуту, когда за ним захлопнулась дверь, Баки получил всего лишь короткую передышку, прежде чем рядом с ним оказались Нельсон и Мердок, направив его в зияющую пещеру зала суда. *** Зал был заполнен до отказа, и все эти лица смотрели на него так, словно умирали от желания увидеть, как его прикончат прямо на трибуне. Эти люди смотрели, как он захлебывается от душевной боли и умирает, и веселились. Он смутно осознавал, что у этих людей были на то веские основания. Было бесчисленное множество свидетельств, и Зимний Солдат никогда не оставлял цель в живых… забирая ее у семей. Люди, которые собрались здесь сегодня, хотели его смерти, потому что он убил их мужей, жен и детей… убил их братьев, сестер, родственников и друзей… Это были люди, которые ни при каких обстоятельствах не хотели, чтобы он снова увидел дневной свет, и Нельсон с Мердоком, а так же собственные обрывочные воспоминания Баки работали на то, чтобы этого не допустить. Он чувствовал, что теряет опору под ногами. Баки ощущал, как его программирование подавляет испуганного человека внутри него, запирая его на замок. Он почувствовал, как его пульс стал ровным, а глаза невыразительными и лишенными всяческих эмоций, когда, к полной неожиданности, Мердок резко повернул голову в его сторону. - Эй! Джеймс, оставайся со мной, не закрывайся от меня, ты нам нужен. Его голос был таким ровным, таким уверенным, как будто он никогда в жизни не был более позитивно настроен. Баки понял, что, должно быть, он услышал изменения его сердечного ритма. И когда выражение его лица не поменялось, Мердок развернулся к нему и наклонился достаточно близко, чтобы Баки мог почувствовать тепло его дыхания и ощутить тонкий древесный запах его одеколона. - Джеймс, я знаю, ты напуган. Знаю, что ты просто пытаешься защитить себя, но если ты сейчас закроешься от меня, эти присяжные никогда не увидят того, что видим мы с Фогги… того, что видит Стив. Они будут смотреть на тебя так же, как и все те, кому когда-либо про тебя рассказывали. Ты напуган. Ты в замешательстве и тебе больно, и они должны об этом узнать. Им нужно знать, что сотворили с тобой эти люди. Не отключайся. Оставайся со мной и помоги мне выиграть. Это был едва ли не слишком непомерный запрос, чтобы Баки его выполнил. Как он мог оставить свое сердце открытым для всех и каждого в этом зале суда? Как он мог подвергнуть себя еще большим страданиям? Но у него не было даже лишней секунды времени, чтобы бороться с этим противоречием, поскольку Мердок усадил его на место обвиняемого, и молоток ударил так громко, что Баки вздрогнул от страха. *** На подготовку к процессу ушли месяцы, но сам процесс, казалось, занял годы. Баки волоком тащили обратно в зал суда снова и снова, и так день за днем, в то время как процесс затягивался. Целыми днями он слушал обвинения любимых людей его жертв и вновь переживал этот ужас, видел их остекленевшие мертвые глаза, которые смотрели прямо на него. Целыми днями он слушал, как Мэтт защищает его, объясняя суду, что с ним произошло, кем он был, а так же о каждом методе, который к нему применяли, чтобы лишить автономии. На седьмой день слушания Мэтт предоставил присяжным все кусочки общей канвы, которую они сплели, включая пленение Баки Гидрой. Была раскрыта каждая мучительная деталь – каждое обнуление, каждое избиение, каждое изнасилование. Каждый раз, когда он подвергался пыткам. Каждый раз, когда его бросали в камеру и оставляли голодать. Кроме того, они заставили его давать показания… Баки был вынужден подняться на трибуну, и его заставили описать, как мало у него осталось воспоминаний о его раннем пребывании в том месте… об ужасе, темноте и голоде… о запахе его зараженной и гниющей ампутированной руки… Его заставили в красках описать процедуру стирания памяти; как он с этим боролся, кричал и умолял и как потом… просто была пустота. Мердок сказал ему, что он хорошо справился, но после выступления за трибуной Баки был слишком ошеломлен, чтобы говорить. Он даже не заметил, что его щеки стали мокрыми, несмотря на то, что находился посреди переполненного зала суда. Он даже не заметил, что ссутулился, практически сложившись пополам, и трясся. Он даже не осознавал происходящего, когда Мердок попросил сделать небольшой перерыв. Он принес ему воды, от которой Баки вырвало. Он положил руку ему на спину, что только лишь усилило дрожь. Было ли неправильным его желание умереть? После всего произошедшего, не будет ли это лучшим исходом? Более спокойным? Где-то на задворках его сознания было отдаленное воспоминание о матери, предупреждающей его о полыхающем огнем аду, который ждал грешников. Он предполагал, что попал туда уже сейчас… но это был ад, а значит, смерть не могла оказаться хуже. По сравнению с этим, даже ад стал бы благословением. Пятнадцати минут, предоставленных им судьей, оказалось недостаточно, но процесс в любом случае продолжился, не обходя его стороной. Он должен быть внимательным. Решалась судьба того, как сложится его жизнь. Но Баки просто сидел, склонив голову, дрожа и тихо плача, а его длинные волосы скрывали эти горькие слезы от глаз всех присутствующих. *** - Я… не могу… Эти три слова надсадно вырвались из охрипшего горла Баки сломленным, отчаянным шепотом. Он задрал голову, сосредоточив взгляд на лице незрячего адвоката, который стоял, возвышаясь над сидящим на деревянной скамье Баки. - Мердок… я не могу туда вернуться… пожалуйста… - умолял он, словно его уже осудили, а Мердок зачитал смертный приговор. Предыдущий день был для него слишком насыщенным. Он собирался сломаться. Баки собирался рассыпаться на множество осколков; таких, что Стиву ничего не останется. Он даже их не увидит. Баки не мог есть вот уже три дня – он голодал, а его желудок слишком остро реагировал, выбрасывая все, что он пытался туда запихнуть. Он не спал. Он рыдал и дрожал до тех пор, как его мышцы не сводило, а голос не становился хриплым, словно карканье, и он не мог… он не мог туда вернуться. Боже… пожалуйста, не заставляй его возвращаться… Мердок слегка поджал губы, и желудок Баки взбунтовался от тошноты. Нет… - Джеймс… Пожалуйста, нет… - Ты должен. Прости, все это скоро закончится. Его голова немного наклонилась, уловив звук, исходящий от Нельсона, который приближался к ним со стаканчиком кофе в руке. Этот запах, казалось, напомнил Баки о чем-то, и он слегка выпрямился. - Хочешь кофе? У нас не так много времени, прежде чем мы возобновим работу, но мы можем что-нибудь тебе принести… или Фогги может просто сдаться и уступить*… как будет угодно. От этой легкой попытки юмора желудок Баки свело спазмом, взгляд его огромных глаз, в которых плескалась паника, метнулся к Нельсону, а голова дернулась в едва заметном, испуганным рывке. Нельсон моргнул от подобной реакции, увидев неприкрытый страх, стремительно возникший на лице клиента, и поспешно отставил кофе в сторону, двигаясь, чтобы опуститься на скамейку рядом с ним. - Эй, - тихо пробормотал он, - Все в порядке, Мэтт просто задница… Последнее слово было резко подчеркнуто, когда Фогги перевел взгляд на своего партнера, а Мэтт, похоже, почувствовав изменившуюся энергетику, слегка ухмыльнулся. Взгляд Фогги снова вернулся к Баки, и адвокат с легкой улыбкой изогнул бровь, расслабленно пожимая плечами. - Он знает, что я никогда не откажусь от своего кофе, но если хочешь, я отдам его тебе. Это предложение было непринужденным и искренним, и Баки медленно выдохнул, когда его страх угас. Этот страх всегда прятался в глубине его сознания, поджидая момента, чтобы выскочить наружу из-за самых ничтожных вещей… даже из-за того, что, по справедливости, не должно было его пугать. Но невзирая ни на что, Баки еще раз слегка встряхнул головой, опустив взгляд и увидев краем глаза, как губы Фогги подергиваются от сопереживания. - Хорошо… - вполголоса сказал он, поднимаясь на ноги и снова хватая свой стаканчик с кофе. – Как насчет того, чтобы сделать это, а? Я буду горланить песни по улицам, когда этот процесс останется позади. Когда Баки нерешительно поднялся на ноги, Мэтт протянул руку, лишь легонько задев его локоть костяшками пальцев. - Джеймс? – тихо произнес он, и Баки взглянул на адвоката, резко дернувшись от нервирующего страха. Но рот Мердока расслабился от улыбки, и он дернул подбородком, указав на дверь. - Давай, ты можешь это сделать… к тому же, в зале суда тебя ждет сюрприз. *** Стив едва мог дышать. Галстук, который он выбрал, слишком сильно сдавливал горло, а другие присутствующие, расположившиеся слева и справа от него, сидели слишком близко. Он чувствовал удушье и напряжение, а его тело дрожало от предвкушения. Баки мог быть где угодно. Мэтту удалось провести Стива в зал суда только лишь на восьмой день… в последний день. Ему не разрешат поговорить с Баки, ему не позволят остаться с ним наедине, но был шанс, что он сможет увидеть Баки. И что еще более важно, был шанс, что Баки сможет увидеть его. Он просто должен был знать, что Стив был прямо здесь. Он просто должен знать, что Стив здесь для него, независимо от того, что случилось. Так или иначе, Стив найдет способ быть здесь ради него. *** Баки тенью следовал за Мердоком, шаг в шаг, подходя к нему впритык, потому что это вызывало самое близкое к чувству защищенности ощущение, которое он только мог испытать. Логика подсказывала Баки, что он был очень качественно обучен, его тело представляло собой хорошо отлаженное оружие… и что Мердок не был солдатом… и к тому же он был слепым. Но почему-то, по ощущениям Баки, находиться рядом с ним было безопаснее. Он чувствовал себя (если только самую чуточку) более защищенным от глаз зрителей, присяжных и тех людей, который свидетельствовали против него. Он чувствовал себя в большей безопасности от приговора судьи со стальным взглядом. Мердок шел уверенно, поскольку план этажа был ему знаком, а звуки движущихся тел было достаточно легко интерпретировать. Его подбородок был приподнят, а плечи уверенно расправлены, и у Баки опять появилось то странное впечатление, которое так часто вызывал в нем Мердок, когда тот прислушивался к чему-то. Его голова отклонялась всего на несколько градусов влево или вправо, и время от времени шаги Мердока замедлялись. Он ждал услышать там что-то конкретное. Внезапно Мэтт сменился с лица. В другом конце зала стук сердца сначала практически замер, а затем внезапно ускорился. Уголки губ Мэтта растянулись в понимающей улыбке, и он сделал паузу, заведя одну руку назад, чтобы коснуться предплечья Баки, удерживая его на месте. - Джеймс, - пробормотал он тихим голосом. – Сядь, а потом обернись и посмотри справа от себя. Безотлагательным побуждением Баки было обернуться, но он заставил мышцы шеи окоченеть, держа себя в руках. Сядь, а потом посмотри. Таковы были приказы. Баки медленно подался вперед и потянулся, чтобы отодвинуть тяжелую скамью подсудимого. Его колени задрожали, когда он занял свое место. Зал суда уже был полон… он уже гудел от голосов и перекликающейся болтовни… там уже было душно от жара сотен тел, находящихся в непосредственной близости. Взгляд Баки медленно переместился, его глаза заскользили по угрожающему пятну беспристрастных лиц; разным тонам кожи, классическим рубашкам, оттенкам волос, цветам глаз. Русые. Голубые. Баки застыл. Когда Стив поймал его взгляд через весь зал суда, все его лицо озарилось болезненной улыбкой, и Баки почувствовал, как его кровь потеплела, пока разум захлестывала волна неверия. Это была иллюзия – травма от судебного разбирательства повредила его разум, и он видел подобные вещи. Но он был прямо там – Стив находился здесь, в другом конце огромного помещения, которое было заполнено до отказа, зажатый посреди многолюдного ряда зрителей и улыбался. Баки мог видеть, как его улыбка становится шире, как в уголках его глаз собираются морщинки, когда в этих самых глазах замерцала влага. Он наклонился вперед, как будто этот шаркающий полушажок, который он мог сделать, привел бы его к Баки. Эти великолепные мягкие розовые губы сформировали его имя, и внезапно неверие, застывшее в сознании Баки, растаяло, словно иней на солнце. Стив… P.S. * Игра слов just surrender – здесь может трактоваться как «сдаться/отступить/признать поражение» и «уступить/отдать (свой кофе)»