Бесчувственные

      Ночное небо было на удивление чистым. Блеклые звезды освещали город тусклым светом, но на помощь им приходил широкий диск яркой луны. Коннор-катана был полностью отчищен от отпечатков моих же рук. Ее тихий голос в голове буквально благодарил меня и стонал от каждого моего прикосновения полиролью к лезвию. Она получала удовольствие, и вместе с ней успокаивались и мои нервы. Перед глазами все еще стояла протянутая механическая рука, сознание воспроизводило проклятую удушающую мелодию. Всем своим внутренним миром я жалела об отказе андроиду в танце, но в это же время искалеченный, уже полностью поглощенный страхом солдат внутри старался выбраться из-под давления взявших надо мной власть чувств. Он, захлебываясь в своей крови, шептал мне о правильном поступке и об увеличении шансов на положительное, динамичное будущее в подразделении. Я слушала его с упоением, ощущала нарастающую надежду, однако на деле понимала – это лишь иллюзия. Вернуть все как было уже невозможно.       Лечь в постель получилось только в час ночи. Все окна были плотно зашторены, и в комнате царил мрак. На уши давила тишина, лишь редкие проезжающие где-то вдалеке машины доносили до меня тихие, затухающие в темноте звуки двигателей. Сон не шел. Я пыталась считать овец, пыталась посчитать до ста. Все было бестолку. Организм находился в покое, и сердце не отбивало внутри груди чечетку, но страдало не оно. Страдал разум.       Возможно, все было не так плохо… после завершения работы я вернусь в подразделение, вновь подпишу бумаги и лягу на стол. Вернуться вновь в мир, полный боли, разочарований и страха было мне не по силам. Лучше покинуть этот мир, стараясь вернуть все назад.       Спустя час меня уволокла темнота. Снов не снилось. Я лишь купалась в черной мгле, безмерно брела в пустом пространстве. Меня преследовало ощущение чьего-то присутствия, чьего-то терпкого взгляда на моей спине, но стоило обернуться, как взгляд встречала обычная всепоглощающая тьма.       – Анна!       Я резко развернулась на сто восемьдесят градусов. Внутри груди образовалась дыра, в которую вот-вот свалится захлебывающееся в учащенном ритме сердце. Голос, окликнувший меня, не был громким или тихим. Он не принадлежал женщине или мужчине, не принадлежал этому миру, и в то же время в нем я могла услышать голос любого ранее встреченного мне человека или андроида. Он прозвучал в моей голове, словно резкий порыв ветра. Я хотела открыть рот и окликнуть темноту, но вместо этого из горла вырвался хрип. Легкие резко сжались. Кислород перестал поступать в мозг, и перед глазами осыпались тысячи, нет, миллионы черных и белых вспышек! Я медленно осела на пол, сдерживая собственное горло, как будто бы пыталась найти на них сцепленные смертью пальцы. Из груди доносились хриплые, скрипящие звуки, и я была готова уже потерять сознание в собственном сне, как вдруг тьма расступилась.       Я лежала на полу. Холодный паркет охлаждал разгоряченную кожу рук и ног. Копна длинных жестких волос растрепалась по моему лицу. Сердце все еще билось в конвульсиях, а легкие жадно глотали воздух, не имея возможности его обработать. Перед глазами уже не было черных и белых вспышек, но были бликующие разноцветные круги, от которых мозг тщательно старался избавиться, призывая органы к спокойствию. Я лежала на животе, едва ли не обнимая пол распростертыми руками и совершенно не хотела подниматься. Постепенно организм пришел в норму, и я встала на ноги.       В комнате была абсолютная темнота. Редкие лучи луны пробивались сквозь щель между плотными шторами, и этого хватало, чтобы осмотреть себя в зеркале. Блестящие нездоровьем глаза, вымученные бессонницей и нехваткой кислорода. Спутанные волосы, комом лежащие на опущенных, сутулых плечах. Прерывисто вздымающаяся грудная клетка, все еще жадно глотающая воздух. Светлые, блестящие дорожки от слез… вызванные страхом и отсутствием кислорода одновременно.       Где-то в глубине гостиной послышался голос Коннора-катаны. Она словно встревоженная мать взывала меня к себе, желала очутиться в моих руках и успокоить истерзанную душу. Я преодолела коридор в темноте и встала напротив стойки с оружием. Катана не блестела в лучах лунного света. Ее блеск мерк во тьме, но все еще взывал к моим рукам. Рука рефлекторно сняла Коннора со стойки и прижала к своей груди.       Прикосновение подействовало, как морфин. В сонных глазах вновь поплыл мир, и я, чувствуя успокаивающее сердце, вернулась обратно в спальню. Одеяло на кровати грузилось огромной, собранной в кучу тканью. Я аккуратно расправила постель и, оставив правую сторону без одеяла, бережно уложила катану на матрас. Оружие податливо опустилось на белую простыню. Мне очень хотелось сжать ее в руках, чтобы ощутить хоть какое-то чувство безопасности, пусть даже самое ложное. Но вместо этого я опустилась рядом на подушку и безбрежно оглядела катану от рукоятки до кончика острия.       В ее непоколебимой стойкости можно было разглядеть уверенность хозяина имени, однако сейчас эти свойства существенно разнились. Коннор больше не был в себе уверен. Это можно было прочитать на его лице, где удрученно хмурились брови, щурились от внутренних сомнений глаза, беззвучно открывались и закрывались губы. Даже, казалось, его искусственные легкие начали работать быстрее, имитируя встревоженное перепуганное дыхание.       Прокручивая весь прошедший день, я отмечала все новые странности в поведении андроида, которые раньше ускользали от моего внимания. Он видел в нас одинаковые черты, и в этом я была с ним не согласна. Да, мы выполняли одну и ту же работу разными методами, имели определенные задачи и цели, владели свойствами механического мозга. Но было то, что сводило все эти схожести на «нет». Он никогда не чувствовал и не мог это делать в силу своего строения. Я чувствовала… и бежала от этого как можно дальше, не желая возвращаться в одиночество.       Сон забирал меня мерно, под звуки растекающихся по сознанию мыслей. Сновидений мне не снилось. Коннор-катана отгонял весь этот враждебный мир, охраняя мое спокойствие. Мне удалось выспаться еще четыре часа. Но когда в шесть часов утра, когда на дворе все еще стояла тьма, из гостиной послышался шум – катана словно напела мне в ухо предупреждающим голосом. Я медленно открыла глаза и, осмотрев оружие рядом, не сразу поняла в чем дело. Через минуту до меня донесся уверенный, но торопливый стук во входную дверь.       Внутри все резко похолодело. Разум рисовал самые странные теория возникновения этого звука. Никто из соседей не станет посещать меня в шесть утра, особенно учитывая, что я их не знаю и по улице наверняка ходят слухи о моем увлечении оружием благодаря сидящим дома домохозяйкам. Это не мог быть Коннор, если только не случилось что-то срочное, например, с Хэнком. А учитывая, что о моем месте жительства знали только андроид с лейтенантом, соседи и подразделение – оставался только один вариант. За мной пришли.       Я аккуратно выбралась из постели. В темноте было сложно бродить по дому, но я шла очень медленно из-за нарастающего внутри страха. Они получили результаты. Они знали о моей проблеме. Они пришли забрать меня обратно в штаб для более глубокой диагностики, а это значит, что Детройт будет для меня закрыт. Детройт и все живущие здесь существа.       В гостиной было светлее, чем в комнате. Занавески я так и не заменила, из-за чего свет луны освещал полностью все стены. На обеденном столе лежал блок-наушник. Из его динамика звучал противный, высокий писк, означающий вызов администрации к солдату. Дверь все еще содрогалась от нетерпеливых, но осторожных ударов. Внутри все наливалось тяжестью, словно кто-то заполнял мои жилы жидким свинцом. Сон сошел с лица, и я отчаянно взывала к себе внутренние солдатские рефлексы. Ничего не работало. Мозг отказывался помогать мне в избегании взысканий, обычно просчитывая пути отхода, он сразу подбрасывал мне несколько вариантов. Сейчас я стояла посреди гостиной, как вкопанная и совершенно не понимала, что мне делать. Прыгать в окно? Закрыться в подвале? Спрятаться под кроватью? Каждый собственный вариант был лишь сплошной пародией на самоконтроль. Такими вариантами пользуются только глупенькие девочки из фильмов про маньяков-убийц.       – Все хорошо, – я закрыла глаза и выровняла сбившееся от страха дыхание. Перед глазами уже рисовалась картина, как меня запихивают в машину трое солдат и отправляют обратно на базу прямо в домашней одежде. – Ты знала, что иначе быть не может.       Дрожащей рукой я подняла блок-наушник и надела его. Писк тут же сменился тихим гудком в голове, и на том конце провода послышался слащавый женский голос администратора-программы. Как только наушник оказался в положенном ему месте, в дверь перестали стучать.       – Доброе утро, Энтони.       Я подождала всего секунду, чтобы совладать с голосом. Нельзя было разговаривать с администратором испуганным, явно не здоровым тоном.       – Доброе утро.       – Примите техника для настройки аппаратуры диагностики.       Уже? Не рано ли? От пережитого страха мне захотелось обругать администратора и поинтересоваться, а почему это техник не пришел раньше, например, в три утра? Однако делать этого не следовало – любое изменение в моем голосе могло повлечь за собой только один единственный исход.       Отложив наушник обратно на стол, я, все так же в темноте, на цыпочках подошла к двери. На починку аппаратуры уходит не меньше двух недель, ведь подразделению приходилось не просто настроить, но найти технику, подготовить к использованию, перевезти и подключить. И если на последнее уходило не больше получаса, то все предыдущие действия выполнялись очень долго. Однако перед моим домом кто-то стоял, и блок-наушник уверял меня – все безопасно, на связи техник.       В голове рисовались самые разные варианты. Это могла быть проверка, означающая, что свыше получили мои данные и теперь решают, а стоит ли весь этот сыр-бор с неожиданным всплеском чувств внимания. Это мог быть рейд, и сейчас за дверями стоит не только техник, но и десяток взращенных машин-убийц, готовых разнести этот дом к чертям в случае сопротивления. Это мог быть сон. Всего лишь сон, который никак не прекращается, в котором я не вставала с постели и не бродила по комнатам. Это могло быть чем угодно. Надеюсь, не тем, где мне предстоит покинуть город и лечь на хирургический стол.       В двери был встроен глазок. Достать для него было трудно с моим-то ростом, но я приподнялась вверх на носочках и прищурилась. Перед дверью стоял темный силуэт в кепке с крупной коробкой наперевес. Крыльцо не имело освещения, и потому лица человека не было видно. Не говоря уже о том, что свет уличных фонарей зловеще освещал темный силуэт сзади. Силуэт повернул голову в сторону на какой-то звук, и я отметила, что это мужчина. Один. Без сопровождающего отряда машин-убийц.       Вдохнув в себя воздух, я оторвалась от глазка и запустила руки в волосы. Сумасшедшее сердце больно толкало сгустки крови по артериям, и я чувствовала, что в любой момент могу начать задыхаться от страха. Прибытие техника так рано из самого штата Иллинойс говорило о том, что все мои отчеты и донесения просматриваются, однако ответной реакции руководства на мои результаты не следовало. А это значит, что человек, стоящий за дверью, мог быть прислан не только для починки аппаратуры. Он пришел, чтобы проверить меня.       Облизнув губы, я выпрямила спину, распушила волосы и стерла абсолютно все эмоции со своего лица. За семь лет мышцы были натренированы этим безразличным выражением лица, и сделать морду «кирпичом» мне не составляло проблем. Другой вопрос состоял в голосе. Истеричный мышечный орган, движущий кровь по жилам, не давал организму покоя, и голосовые связки искажали свою работу под действием неравномерно бьющегося потока крови. В голове творилось страшное. Единственной моей надеждой было отсутствие длительного контакта с работником. Придется изрядно побегать от техника и его взглядов.       Щелкнув по выключателю, я включила свет в гостиной. Холодный металл дверной ручки, казалось, вот-вот откусит мою руку, но я перебарывала внутренние страхи перед встречей с собственной жизнью. В глубине двери щелкнул замок. Дверь распахнулась настежь.       Мужчина, резко оторвав свой взгляд от улицы, перевел его на меня. Свет из гостиной больно ударил по его лицу, и тот защурился, стараясь не уронить черную крупную коробку. Я покорно отошла в гостиную и, не сказав ни слова, дала пройти технику внутрь.       Рабочая одежда подразделения была отчасти одинакова у всех представителей и должностей. Если солдаты носили специальные черные комбинезоны с золотой металлической эмблемой на груди, то у иных работников это мог быть черный пиджак, черный халат, даже черное платье у женщин административного назначения. Главными отличительными чертами были всегда темный оттенок и знак подразделения в виде красной или золотой эмблемы. Техники были наиболее схожи с обмундированием солдат. Не такой утягивающий черный комбинезон рабочего, светлая футболка. К рабочей форме прибавлялась черная кепка, на которой чаще всего красовался красный круг со звездами и перекрещенными катанами.       – Доброе утро, мэм, – безучастно отозвался мужчина. Его щеки на круглом лице покрывало морозное покраснение, через кожу пробивалась свежая щетина. Техник бесцеремонно прошел в дом.       Пожелание доброго утра было брошено, как кость разъяренной собаке. Мне срочно хотелось язвительно ответить насчет положительности этого утра из-за внезапного вторжения в шесть часов утра, когда даже еще солнце не начало просыпаться. Но я сдержалась, смотря в практически черные глаза техника безэмоциональном взором. Внутри бушевал страх, я чувствовала, как наливаются ноги.       – Доброе утро, – я подошла к обеденному столу и положила на него руку. Касание холодного лакированного дерева приносило мне хоть какое-то чувство безопасности.       – Я разбудил вас, наверное.       Техник смотрел на меня, не сводя глаз. Он был доброжелателен, спокоен и улыбчив, но в этих словах ясно слышалось «я буду наблюдать за твоим поведением все утро, милая, и не дай бог ты что нет так сморозишь». В ответ на неловкое замечание мужчины я пожала плечами, сонно похлопав глазами. От солдата во мне осталось мало, однако пробыв им столь долго время было не трудно представить, как вести себя на месте лишенного чувств человека.       Техник ожидал моей реакции. В какой-то момент мое безучастное состояние ему начало приносить дискомфорт, и мужчина судорожно повел плечами. Они, к сожалению, чувств лишены не были. Даже самым заядлым работникам подразделения всегда было дискомфортно с такими, как я.       – Куда мне идти?       – Подвал там, – я пальцем указала на дверь.       Шаркающие шаги полуботинок техника прозвучали как гром среди ясного неба. Из подвала доносился тихий, но укоризненный голос сломанной аппаратуры, однако на самом деле пугало не это. В голове тут же всплыли воспоминания о маленьком медном ключе в моей руке. Ключе, который совсем недавно закрывал замок на треклятой деревянной двери. Сердце вновь сделало несколько неравномерных ударов, и я ощутила как на лбу проступила испарина.       – Дверь закрыта, – несмотря на состояние организма, я все же смогла выпалить эти слова на ровном тоне. Техник, придерживая рукой коробку на согнутой ноге, уже хотел взяться за ручку, как тут же повернулся ко мне. В его глазах заплескалось сомнение, и я почувствовала, как в голове вновь начинают взрываться белые и черные вспышки. – Мне пришлось закрыть на замок.       Техник едва открыл рот, чтобы что-то сказать, как я, схватив ключи со стола, резвым движением подошла и отперла замок. Деревянная высокая дверь скрипнула и ушла вглубь лестницы.       – В чем была такая нужда?       Он смотрел на меня, как палач смотрит на жертву. В его взгляде можно было прочесть триумф или даже азарт, он словно только что выиграл джек-пот и та самая дружелюбная улыбка превратилась в шакалий оскал. Земля уходила из под ног. Мне срочно было нужно что-то придумать! Сказать про лишние глаза? Нельзя! Просто промолчать? Тем более подозрительно. Грубо указать на то, что он здесь для выполнения работы, а не допроса? Это все равно что подписать себе смертный приговор. Ощущая дрожь в коленках, я не переставала смотреть прямо в глаза мужчины. Его уверенность постепенно спадала под пронзительным взглядом зеленых глаз, улыбка постепенно начала сползать.       – Разве этого не требует регламент? – безучастно поинтересовалась я.       Улыбка с лица мужчины исчезла окончательно. Он несколько раз откашлялся и, держа довольно тяжелую коробку, медленно опускался вниз по темной лестнице.       Нет. Этого не требовал регламент. Но ведь техники не знали всех регламентов и правил поведения солдат, тем более относительно случаев нападения на бойца в его же доме. Неточности и не состыковки в системе общих знаний подразделения сыграли мне на руку. Они, сами того не понимая, обеспечили мне путь отхода, хоть впереди еще была целая битва.       В подвале и вправду было темно. Обычно свет был выключен, так как освещения от трех мониторов хватало на всю маленькую комнатку, но сейчас темные стены хранили полный мрак. В глубине послышался щелчок выключателя. Теплый свет озарил комнату, и я буквально представила, в каком ужасе сейчас находится техник. Я могла лишь видеть его спину, стоя на верхней ступени и глотать воздух взбешенными легкими. Процессор так и лежал на бетонном полу подвала, покрытый белой сеточкой трещин. Я понимала, каково сейчас может быть технику. Это все равно что любить Range Rover и смотреть, как какой-то псих разбивает машину металлической битой.       Рано или поздно мне предстояло объяснить ситуацию. Оказаться вместе с этим парнем в одном узком подвале было крайне нежелательно. Организм и так пребывал в полнейшем ужасе преждевременного появления подразделения в доме, и узкое пространство этот ужас только увеличит. Оставалось надеяться, что в приступе паники мозг не спровоцирует мышцы на рефлекторное убийство главного на данный момент источника опасности. Мне не хотелось убивать техника. Даже не потому, что это могло повлечь за собой невероятную реакцию со стороны подразделения вплоть до моей смерти, но потому что техник был самым обычным человеком. У него наверняка была семья, дети, собака или кот. Его могли ждать дома… ввергать его близких в тот кипящий котел, в котором пришлось побывать мне, не хотелось.       Набравшись воздуха и силой усмирив свое сердце, я медленно спустилась в подвал. Холодный бетон охлаждал голые ступни. Разгоряченная кровь согревала мою плоть, и оттого холод вызывал мелкое покалывание в каждой клетке. Когда же я оказалась в подвале, мужчина уже отключал поврежденный процессор от основной аппаратуры диагностики.       – Процессор не поврежден, – техник не видел меня, сидя у разбитого монитора ко мне спиной. Он осматривал его со всех сторон, отключал все кабели, доставал жесткие диски. – Разбился только экран. Но я все равно принес новый, так что будет проще заменить, чем починить. Как вообще получилось, что экран в подвале разбился? Вряд ли это был ветер.       Я ожидала этого вопроса. Ещё проводя пальцем над экраном я понимала — возникнет много недосказанности. Вариант ответа был для меня подготовлен заранее. Ещё тогда, я, умиротворенная освободившимися от нужды диагностики телом и разумом, мгновенно просчитала тот ответ, который будет наиболее подходящим в моём случае. В какой-то степени этот ответ не был враньем. Доля правды в нём всё же была. Тем более, что я использовала его основе того, что запомнила моя память.       — Ко мне в дом забрался вор. Наверное, вор. Это был соседский мальчишка.       — Надо же. И как он в подвале оказался, я могу узнать?       Техник не смотрел на меня. Он собирал уже новый процессор, бережно осматривал его после транспортировки, проверял целостность деталей. Он интересовался историей уничтожение техники словно вскользь, но я-то понимала, что на самом деле это проверка. Мне оставалось только стоять в стороне и отвечать на вопросы совершенно незнакомого мне человека.       — Залез в дом через открытое окно. Я была на промежуточной диагностике, — сердце внутри перестало биться совсем. Каждый шорох одежды или рук техника, каждый его шаг вызывал во мне просто невероятный страх, но я держалась. И держалась довольно хорошо. — Спустился в подвал, а когда увидел меня – испугался.       Мужчина хмыкнул, но ничего не ответил. Он уже ставил новый монитор на место старого. Старый безбрежно отправился в черную коробку, бликуя переливами и осколками своего побитого стеклянного экрана. Мне было не комфортно. Пока техник занимался своими делами, я то и дело переминалась с ноги на ногу. Мышцы требовали уйти как можно скорее, покинуть этот треклятый подвал, возможно, даже запереть на ключ и оставить этого техника гнить в тишине и голоде. Я чувствовала, как схожу с ума. Страх был мне знаком не понаслышке — я ощущала его каждый раз рядом с Коннором, источающим слишком сильное влияние на мою жизнь. Настолько сильное, что это пугало до смерти. Но этот страх не шел в сравнение с тем, что сковал мое тело в бетонном подвале. Техник не просто источал запах проблем. Он буквально вонял смертью и уходящим от меня временем.       — Я даже не знаю, что меня больше смущает, — растянуто и тихо произнес техник. Его лицо скрыла кепка, но я понимала, что под ней скрывается взгляд хищных глаз. — То, что соседи забираются к вам в дом, или то, что в такой мороз у вас окно открыто.       Козырек кепки пополз вверх, и в мою сторону устремился пронзительный взор. Освещение в подвале было слабым. И без того темные глаза мужчины казались мне совершенно черными, лишенными зрачков. Его руки машинально вкручивали провода в процессор, в то время, когда его внимание было направленно в мою сторону. Только сейчас я заметила, как из-под кепки выбиваются седые пряди. Он не смотрелся старым, но и молодым явно не был.       — Мы в Мичигане, сэр. Люди не везде блистают своей воспитанностью. А насчет окна вы зря так отзываетесь. Если вы не заметили, то здешние стены буквально пропитаны запахом чистящих средств. Даже мне иногда нужен свежий воздух.       — И вправду, никогда не смотрел на это с такой стороны, — на лице техника вдруг мелькнуло прояснение, и он хмыкнул. Кажется, он был доволен ответом. Это все, что мне сейчас требовалось.       — Может, желаете кофе или чай?       — Кофе, будьте добры. Мне еще назад ехать. Хотя я очень устал… мне следовало бы отдохнуть денек.       Холодное, но душное узкое пространство подвала выжимало из меня каплю за каплей, и я старалась идти терпеливо и медленно, лишь бы не спровоцировать работника подразделения на ненужные мысли. Переступив вход в подвал, я едва не осела на пол. Ноги, залитые свинцом, еле передвигались. В висках стучала кровь, подгоняемая истеричной сердечной мышцей. Я чувствовала, как к горлу подступает ком из страха и взволнованности, но лишь старалась подавить в себе признаки истерики. Техник возжелал остаться в доме на день, возможно, на больше. Только этот факт говорил о том, что он прислан сюда не только менять сломанный аппарат. Он прислан, чтобы оценить мое состояние.       Сварить кофе оказалось не просто. Руки не слушали разум, ноги не ощущали ничего вокруг. Даже когда я, поглощенная страхом, уткнулась боком в острый угол обеденного стола, тело не почувствовало никакой боли. Только страх. Только дрожь.       Кофе стоял на столе. Техник намеревался задержаться в подвале еще как минимум на двадцать минут настройки аппаратуры, и эти двадцать минут были самыми паршивыми за последние семь лет. Стоя посреди гостиной, тело отказывалось даже пошевелиться. Мне срочно нужно было что-то делать, чтобы как можно скорее спровадить мужчину. Его красная эмблема подразделения смотрели на меня сквозь воспоминания как вестник страшного суда. Катаны уже не были такими прекрасным и удивительным оружием, напротив: они остро впивались в мою память, с каждым появлением заставляя ощущать себя лишь маленькой мышкой в большой пасти разъяренного льва. Подразделение проглотит меня рано или поздно. Хотелось бы, конечно, поздно.       Пережитый стресс резко сказался на моем рассудке. Совсем недавно отказавшийся помогать внутренний израненный солдат внезапно вызвался помочь, накидывая в голову разные варианты использования быта для спроваживания нежелательного гостя. Техник был человеком с чувствами, мнением, интересами. Он подчинялся самым обычным законам психологии, и холодный рассудок это знал. Если мужчину послали по мою душу для наблюдений, то он мог найти тысячу причин остаться здесь на один день, и я не могла ему возразить. Это был не самый лучший вариант. Его нужно было решать.       Убедившись, что техник все еще занят настройкой процессора, я быстро разложила по столу признаки начавшегося завтрака. В голубой миске красовалась наспех недоеденная каша, пришлось все же съесть несколько ложек для убедительности, что вызвало во мне едва не удушение. Рядом лежало блюдце с нарезанным апельсином. Еще ближе – чашка чая. Это был не хитрый, но вполне простой ход – люди, нежданно врывающиеся в чужой дом во время трапезы, всегда чувствовали себя неловко и неуютно из-за нарушения покоя хозяев. Но это была лишь часть плана. Солдат внутри стойко требовал исполнения второго, пока технику и вправду не вздумалось остаться.       Быстро пройдя в ванную комнату, я крутанула ручку на смесителе. Из душа хлынула горячая вода. На несколько мгновений я застыла перед зеркалом. Водяные горячие пары обнимали тело со всех сторон, лицо постепенно покрылось жаркой краснотой. Руки поспешно собрали волосы на макушке и начали стаскивать одежду. На пол летело все: короткие шорты, мятая серая рубашка, нижнее белье – одежда грузно валялась вокруг ног на холодном белом кафеле. Зеркало покрылось влагой, и я поспешно ее стерла.       Обнажённое тело всячески сопротивлялось, ноги совершенно не хотели двигаться. Я смотрела в свои глаза и ощущала, как внутри разрастается черная дыра. Последние семь лет полностью вычеркнули из жизни все любовные, дружественные и любые сексуальные связи, и представать без одежды мне приходилось только перед учеными и врачами. Сейчас же мне предстояло выскочить в чем мать родила перед совершенно посторонним мужчиной, и эта мысль тревожно отражалась в моих глазах. Я начала ощущать этот мир совсем недавно… и мне явно не хотелось в первый раз показывать свое чувственное тело какому-то прохожему.       Предусмотрительно влажное полотенце буквально обняло дрожащее тело. В голове стоял полный мрак. На часах должно было быть не меньше семи утра, а значит, скоро пора будет собираться в участок. Техник не знал моего дневного плана, и в этом я выигрывала. Даже если последующие полчаса техника не смутят – я могла уйти из дома в любое время, аргументируя своими обязанности.       Вновь окинув себя в запотевшем зеркале, я глубоко вздохнула и вышла из ванной. В гостиной уже показалась мужская спина. Техник осматривал дом, попивая кофе из белой кружки. Он стоял с вытянутой осанкой, расправленными плечами, и мне ненароком подумалось, что этот человек определенно готовился к поступлению в ряды бойцов. Все его действия были отточенными, слаженными, изящный рельеф мышц просматривался сквозь комбинезон даже несмотря на явно зрелый возраст. Если даже мужчина и не пытался пробиться в силовые ряды, то наверняка занимался и продолжает заниматься спортом.       Бешеный ритм сердца разносил жаркую кровь по всему телу. Я ощущала, как краснеет лицо и тело, но меня спасал эффект парного душа – из открытой ванной комнаты просачивались белые сгустки испаряющейся воды. Мужчина допивал кофе. С каждой секундой он чувствовал себя все более развязно и открыто, и это был плохой признак. Наконец, приведя мысли в порядок, я взялась за вороты полотенца и спешно протопала в гостиную.       Звук моих нарочито громких шагов опешил техника. Однако следующее его и вовсе выбило из колеи. Раскрыв вороты полотенца и обнажив свое тело, я с совершенно «бетонным» лицом вновь запахнула его, сделав якобы ворсовую ткань потуже. Послышался кашель – мужчина поперхнулся кофе.       Он приходил в себя еще не меньше минуты, когда я, как ни в чем не бывало, уселась за стол и неспешно продолжила поглощать кашу. В гостиной стояла звонкая тишина, время от времени нарушаемая захлебывающимся мужчиной. Кожа раскраснелась хуже некуда. Я ощущала себя отвратительно и грязно, мерзко и противно. Внезапно собственное тело стало просто неприятным, разум гадал, как я вообще после такого буду на себя в зеркало смотреть. Солдат гордо молчал внутри, радуясь повиновению и ожидаемой реакцией техника, но человек внутри негодовал и метал злобные искры. Его бесило все: непотребство моего поступка, безответственное отношение к самому себе в период эмоционального возвращения, даже собственный страх! Но я старалась найти компромиссы со своим разумом, убеждая саму себя, что иного выхода у меня нет. Мне нужно было отправить работника восвояси, пусть даже такими мерзкими методами.       Видел бы меня сейчас лейтенант, со стула бы упал, вдруг подумалось мне. Возникший в памяти старик-полицейский словно потянул за ниточку тонкой паутины, и вслед за Хэнком вылез и другой образ. Что бы сказал Коннор?.. охотник на девиантов смотрит, как человеческий девиант использует свой сексуальный потенциал для изгнания посторонних. Вряд ли бы он после этого вообще решил со мной работать.       — С вами все в порядке? — с наигранным беспокойством спросила я. Это было так странно: быть эмоционально нестабильной, но имитировать стабильность, при этом изображая безучастную эмоциональность в виде имитации беспокойства. Я ощущала себя двумя кусками колбасы, между которыми завернут сыр.       — Да, все в порядке, — техник пришел в себя, его красное лицо едва ли не горело. Черные глазки бегло бегали по гостиной, стараясь избегать моего вида. Мужской голос разительно изменился, тон повысился, голосовые связки дрожали. Это был хороший знак. Техник смущен. Шансы на продолжающееся одиночество в доме увеличились.— Уже собираетесь на работу?       — Сегодня придется выйти пораньше.       Мужчина был растерян. Только сейчас я, наблюдая за направлением его взгляда, начала осознавать, как много в моем доме признаков отклонений поведения солдата. Отсутствующая на стойке катана, настороженный шепот которой доносился из постели. Пропитавшая красную и голубую кровь обивка бежевого кресла, которую любой солдат в силу воспитанного бзика к чистоте поменял бы в тот же вечер. Разрезанная болтающаяся половина шторы на узком окне. Красное платье и туфли. Техник осматривал гостиную еще до моего выхода и, возможно, отметил все мною найденные тревожные знаки… но представшая перед мужчиной голая плоть могла резко вырвать из внимания техника все отмеченные особенности комнаты. Кроме того, любой солдат не воспринимал свой организм, как возможный объект сексуальной деятельности, и потому ему был абсолютно плевать кто и как на него смотрит, и это был верный признак стабильности человека без чувств. Каждый работник подразделения вплоть до уборщиц и секретарей это знал. Техник исключением не был.       Некоторое время царило молчание. Мужчина не поворачивал ко мне голову, не смотрел мне в глаза. Я же безучастно отправляла в рот ложку за ложкой, с каждой секундой теряя уверенность.       — С кем-то встречаетесь?       Я с имитированным виноватым видом кинула на мужчину вопросительный взгляд. Техник это заметил, и внезапно начал резко жестикулировать руками. От прежней стойкости и триумфа в глазах ничего не осталось. Он старался выдавить из себя уверенность и ощущение халатности, но увиденное им недавно лишило его этой возможности. Он бегал по моим глазам взглядом. Я же радовалась верно просчитанным мною планом.       — Мне часто приходится посещать увеселительные места.       — Всем людям нужна разрядка, да?       — Мне не нужна. Но у меня неадекватный наставник.       — И что же в нем неадекватного? — внезапно смущенный взгляд черных глаз обернулся подозревающим самое плохое. Он словно зацепился за соломинку посреди болота, и тщательно пытался через нее выбраться или хотя бы дышать через нее.       — Он алкоголик, — просто и ясно пояснила я. Мой голос не дрожал, а кожа перестала краснеть. — Не хотелось бы, чтобы наставник помер из-за очередной драки в баре.       — И вправду…       Мужчина хмыкнул. Он отправил последние капли кофе в горло и убрал кружку на стол. Вся аура вокруг него буквально пропиталась нетерпимостью. Техник перебирался с ноги на ногу, облизывал губы, чесал затылок. Ему было дискомфортно, как и мне. Одна только разница – он мог это выразить, я нет.       — Аппарат работает. Я все настроил. Если вы не против, я прямо сейчас поеду обратно.       Чувство вежливости и облегчения просило меня сделать разочарованный вид и задать вопрос «вы же хотели остаться?». Но я этого не сделала. Лишь молча и понимающе кивнула головой. В голове промелькнула мысль, а не стоит ли еще раз блеснуть телесами для уверенности, но вид зрелого мужчины был таким смущенным, что ему вполне хватило первого раза. Техник окинул гостиную потерянным взглядом и направился к выходу. Я последовала за мужчиной.       Уже перед открытой дверью, запуская в дом ледяной ветер со снегом, техник обернулся и улыбчиво произнес:       — Постарайтесь сохранить технику. Она слишком дорогая.       Голова на рефлексе кивнула, и дверь закрылась как только техник сделал первый шаг в сторону улицы. Я остро чувствовала слабость, разъедающую все тело, но не могла позволить себе расслабиться. Поднявшись на носочки, я посмотрела в глазок. Мужчина спешно и сгорбленно бежал к стоящему на обочине фирменному грузовику, сражаясь с отбрасывающим в него горсти снега ветром. Улицы постепенно озарял рассвет, и первые соседи начали выбираться на улицы. Вышел тот самый одинокий мужчина, его как и всегда сопровождал андроид AX400. Сосед на минуту притормозил у своей машины, его внимание приковал усаживающийся в черный грузовик техник. Каждый из соседей уже знал о моих странностях, и теперь любой подошедший к моему дому автоматически попадал в список подозрительных личностей.       Грузовик вспыхнул своими фарами и медленно тронулся по дороге.       Из груди вырвался стон. Я медленно, сама того не осознавая, сползла на пол. Ноги покрывали бурные мурашки, в желудке хлюпало от образовавшейся черной дыры. Все тело дрожало, мышцы корчились в конвульсиях. Организм впервые за долгое время испытывал животный страх, ощущая, как только что мимо пролетела потенциальная причина моей будущей смерти. Мышечный двигатель икал, отбрасывая кровь по сосудам в совершенно бешеном темпе. Я вновь ощущала, как не хватает кислорода тканям, органам, мозгу. Вновь чувствовала себя беззащитно и совершенно слабо относительно этого мира. Ведь он грозился вот-вот поглотить меня вместе со всеми моими грехами.       Спустя несколько минут захлебывания и кашля, я наконец смирила свое сердце. Холодный рассудок уже давно не подавал голоса в такие моменты, лишь включался в наиболее тяжелые ситуации вроде опасности наставнику или нежданный приезд подразделения. Несмотря на нарастающие эмоции солдат внутри, хоть и был изрядно побит, в нужный момент все же появился с парочкой недурных идей. Сейчас же в звуках бьющейся в висках крови и увеличивающегося шума от недостатка кислорода в голове голоса солдата слышно не было. Он прятался, не желал терять силы на такие мелкие вещи. Но я не была с ним согласна.       Прижавшись к стенке и обхватив свое трепещущее тело руками, я вдруг осознала, насколько безалаберно относилась к происходящему. Чувства, эмоции, эмпатии… я швырялась новообразованиями в организме направо и налево, отодвигала мысли о будущем в таком темпе куда-нибудь туда, подальше. Я осознавала, что последствия будут, но ведь они будут потом, верно?.. а что же сейчас? В мой дом ворвался ледяной ветер, вслед за которым мог войти человек с косой наперевес. Будущее было так близко, совсем рядом! Оно соприкасалось со мной, было так ощутимо, как эта буря за дверью. Я могла быть поймана, а все потому, что старалась справиться со своими проблемами путем «авось пройдет».       К восьми часам утра организм полностью пришел в порядок. Запихиваемая силком каша внутри желудка не переваривалась, так как орган все еще испытывал неподдельный стресс. Ни чай, ни апельсин не использовались по назначению. Я даже не стала убирать со стола, пребывая в непроглядном тумане. Комбинезон несколько раз пришлось переодевать – в первый раз он был вывернут, во второй – надет молнией назад. Только с третьей попытки мне удалось зачесать волосы в идеальный хвост. Шнурки долго не давались пальцам. Даже Коннор-катана едва не полетела из рук на пол, за что я была вознаграждена тихим шипением оружия в собственной голове. У меня даже не было желания натирать рукоятку полиролью. Меня пугала перспектива сесть перед зеркалом, смотреть на себя в этой проклятой экипировке. Мне претило все в этом доме – даже собственное тело.       Добраться до участка тоже оказалось тяжелой работой. Ветер метал снег в глаза, несколько раз я едва не была сбита автомобилем. В ушах до сих пор звенел автомобильный гудок, когда я, совершенно ошарашенная и потерянная, вдруг встала посреди проезжей части. Кажется, водитель был недоволен. Из открытого окна доносился мат и ругань. Только завидев перед собой двери департамента полиции, я вдруг пришла в себя.       Участок кипел жизнью. На часах было уже десять минут десятого утра, но как ни странно меня это не тревожило. Я медленно прошла к кожаному дивану и поняла, что следующие часы моего пребывания здесь будут не самыми приятными. Диван изрядно поднадоел мне в прошлый мой застой, но сегодня он выглядел по особенному отвратительно. Усевшись прямо посередине, я бездумно уставилась в пол. Со всех сторон доносились звуки переговоров, звонков, перебирающихся бумажек и кликов компьютерной мыши. Этот мир был полон энергии, но я ощущала себя абсолютно пустой. Внезапное осознание стало для меня страшнейшим открытием. Я никому не нужна. Убей меня, и никто не вспомнит обо мне, как о человеке. Отправь меня на другой конец мира, и никто не задастся вопросом «А как она там поживает?». Высмотри во мне что-то неприятное, и напишу отказную. И даже не подумай: а как это воспримет она? Я была никто в этом мире, лишь задерживающимся на несколько столетий безвольным гостем. На моем счету скопилось чуть больше полумиллиона зарплаты, я была самым удивительным продуктом генной инженерии, в моем распоряжении были самые любые навыки, мою жизнь оплачивало государство. У меня было все. У меня не было ничего.       — Эй, Хэнк!       Андерсон сонно открыл один глаз и осмотрел холл в поисках источника звука. Коннор безучастно изучал какие-то данные в терминале. Его совершенно холодный взгляд метался по экрану, синтетическая с исчезнувшей бионической кожей рука одним прикосновением скачивала все вновь появившиеся материалы по новым делам. Андерсону совершенно не хотелось открывать оба ноющих глаза, полноценно осматриваться или и того хуже – вставать! В голове пульсировало после ужасной пьяной ночи, память старательно блокировала все воспоминания предыдущей попойки. Он помнил лишь, как сел за стол с бутылкой и как проснулся на стуле с рядом бездвижно сидящим андроидом. Коннор рассказывал ему совершенно глупые вещи, вроде того, что встречал Анну в баре, с которой же и нашел Хэнка убитым в стельку. Хэнк не верил. Он не считал себя дураком, чтобы верить в подобный бред. Его сейчас волновало только две вещи: боль в голове и опаздывающий силовик, из-за которого они не могли покинуть участок.       — Хэнк!       Вновь воскликнувший голос вызвал приступ пульсирующей боли в затылке (почему его затылок вообще болел мужчина себе объяснить не мог), и офицер с раздражением выпрямился на стуле. На него смотрел Хопкинс. Чернокожий полицейский укоризненно оглядывал состояние старика, и этот взгляд вдруг почему-то ассоциировался со взглядом его бывшей жены — такой же противный и раздражительный.       — Чего тебе? — седовласый Хэнк нарочно зевнул, желая побесить коллегу еще сильнее.       — Ты чего, отказался от девчонки?       Коннор резко оторвался от терминала и обернулся в сторону Хопкинса. Такое телодвижение показалось Андерсону странным, но любые догадки или попытки подумать обрывал стук внутри черепушки. У него явно поднималось давление.       — В каком смысле?       — Да вон она, сидит опять на диване.       Хэнк проследил за направлением кивка головы Хопкинса и едва не упал со стула. Анна безучастно сидела на все том же диване, держа катану на коленях. Ее потупленный взор смотрел ровно в одну точку и не отрывался. Она выглядела словно выключенная машина, вот только на виске не сиял диод, а внутри нее лилась красная кровь. Хэнк с отвращением испытал сразу несколько эмоций: удивление от такого странного поступка и злость из-за бессмысленно потраченного времени в ожидании солдата.       — Какого хрена она делает…       — Я могу ее пригласить? — Коннор аккуратно осведомился у Хэнка. Андроид помнил о произошедшем скандале в красках, и потому догадывался в чем причина такого поведения силовика. Действовать предстояло деликатно, по крайней мере того требовали заложенные внутренние ориентиры психологии детектива.       — Тащи ее сюда.       Хэнк уложил руки на стол. Как только андроид встал из-за стола, Андерсон ощутил нахлынувшую пульсацию из-за светящихся отличительных знаков на пиджаке Коннора. Мужчина всячески старался привести себя в порядок, но выходило из ряда вон плохо. В конце концов, он сдался.       Коннор шел медленно, с трудом преодолевая расстояние между диваном и столом офицера. Он четко осознавал, что не хотел контактировать с Гойл. Проведший в ее обществе вечер выдал аж несколько сбоев сразу, которые андроид старательно выдергивал из общей системы, словно травмированные перья из крыльев. Он метался меж двух совершенно неизвестных ему чувств. Тяга к общению вызывала приятные чувства ментальной близости, при этом ввергая андроида в беспокойство и страх. Он не хотел к ней приближаться, однако на свое удивление искал любую возможность обращения к солдату.       — Доброе утро, мисс Гойл.       Мужской голос доносился словно из-за бетонной стены. Я не могла определить кому он принадлежит, и в то же время не могла оторвать свой взгляд от гипнотизирующей меня точки в полу. Разум витал в собственных мыслях, мариновался в нем как в собственном соку. Я чувствовала себя, как выпотрошенная консервная банка, края которой жестоко обрезали тупым ножом.       — Мисс Гойл?       Это был знакомый голос. Мягкий, доброжелательный, полный отзывчивости. Я разорвала мерно протекающую в голове полосу мыслей, и подняла свой взгляд. Коннор стоял передо мной, смотря сверху вниз. Он не был расстроен, в его глазах читалась учтивость и безмятежность.       — Доброе утро. В чем дело?       — Я заметил, что вы не желаете входить в холл. Могу я узнать, с чем это связано?       — В каком смысле? — озвученный андроидом вопрос внезапно стер все мои раздумья с моего лица. Я выглянула из-за Коннора, чтобы по лучше рассмотреть холл. Хэнк Андерсон клевал носом, но все же иногда посматривал в нашу сторону. — Разве на меня не написали отказную?       — Лейтенант Андерсон не собирался этого делать. Прошу вас, у нас еще есть дело. Пройдемте.       Сказав это так убедительно, что у меня взыграло чувство совести, Коннор двинулся в обратном направлении. Автомобиль едва не сбил меня неспроста. Уже переходя дорогу я, поглощенная утренними событиями, вдруг вспомнила высказанное Хэнку в лицо. Я предложила ему написать отказную, отправив меня обратно на базу. Андерсон был стар, но агрессивен. И он же мог вполне запросто принять такое решение из принципа, а это означало, что как бы я не старалась избежать подразделения – мне предстоит вернуться в его стены в ближайшее время. Хэнк не простит меня, а Коннора никто и не спросит.       Уверенная в том, что произошла ошибка или надо мной просто издеваются напоследок, я нерешительно двинулась к столу. Коннор уже сидел за терминалом, и его взгляд время от времени наблюдательно перебегал с меня на Хэнка. У него был такой вид, словно он готов броситься защищать нас от пули. Вопрос только в том, кого именно.       — Доброе утро, лейтенант.       — Ну и чего ты там сидишь, как пес бездомный? — Хэнк проигнорировал мое неловкое приветствие. Его глаза щурились, вокруг глазниц расползались темные круги. Кожа приобрела землисто-серый оттенок. Ночь не прошла бесследно для его организма. Это не на шутку тревожило.       — Я ожидала распоряжений капитана Фаулера, — встав по стойке смирно, я быстро отчеканила слова.       — С чего вдруг? Ты еще под моим руководством.       Старик встал – точнее, попытался встать, — и, едва не свалившись обратно на стул, совладал со своим телом. Мужчину не спасал даже стойкий аромат мужского одеколона. Запах алкоголя ощущался уже на входе в здание, тонкий спиртной шлейф заставлял морщиться каждого мимо проходящего офицера. Хэнку, похоже, все было по барабану. Старик, кинув на меня пьяный отрешенный взгляд, последовал к выходу.       Я не могла выдавить из себя ни единого слова, хлопая глазами и открывая и закрывая рот словно вывалившийся из аквариума лялиус. Коннор кивнул в непонятный для меня знак понимания и двинулся к дверям. Вся наша троица сопровождалась заинтересованными или укоризненными взглядами соседствующих коллег, кто-то смотрел вслед офицеру и андроиду, кто-то искоса посматривал на меня. Я ощутила себя совершенно глупым и никчемных персонажем очередной детективной драмы, которая разворачивалась на глазах у совершенно посторонних людей. Офицерский коллектив состоял в основном из мужчин, но опыт работы с наставниками-шишками показал, что мужчины бывают языкастее женщин. И слухи, и сплетни были обязательными структурами в подобных учреждениях. Люди занимались тяжелыми вещами: искали убийц, допрашивали маньяков, соскребали куски тел с пола для улик – организм испытывал сильнейшие психические потрясения, и сплетни становились своеобразной панацеей от перегрузки нервной системы людей. Покидая участок в совершенно отрешенном и задумчивом виде, я осознавала какие условия создала для возникновения новых «активно обсуждаемых новостей дня». Это было неприятно.       Зимний ветер поутих, и снег больше не кидался в лицо своими колючими лапами. Снежинки по спирали мягко спускались на улицы, заметая следы стремительно несущихся мимо прохожих, накрывая припаркованные машины и обнаженные головы коллег-наставников. Андерсон никогда не сменял своей излюбленной кожаной куртки, но рубашка на этот раз была в черно-белую полоску. Он старательно пытался «подружиться» с не желающим просыпаться двигателем старенькой колымаги, чертыхался и изредка нетерпеливо постукивал по рулю. Я не могла отвести от него непонимающего взгляда. Еще вчера я высказала ему совершенно неприятные слова, даже посоветовала отказаться от меня, отправив куда подальше. И, честно говоря, именно такой исход мне казался наиболее реальным. Но он не стал ничего делать. Вряд ли он даже помнит ночные откровения, учитывая его запой.       — Вчера все было нормально? — Коннор, стоявший рядом, вопросительно посмотрел в мою сторону. Пушистые снежинки плавно покрывали его черные зачесанные волосы, в темных глазах плескалось удивительное спокойствие. — После моего ухода.       — Лейтенант больше не просыпался, если вы об этом. Я не стал будить его и позволил отоспаться на стуле.       Изумительный, даже можно сказать, волшебный вид андроида, припорошенного снегом, мог вызвать во мне ощущение легкости, смущения и восторга, но голова была забита иными мыслями. Любой наставник, которому ранее не нравилось что-то в моем поведении или внешнем виде, писал отказ от меня, даже не задумываясь. Никому не нравилось находить с собой товар, который ему не нравится. Поступок Хэнка вызывал во мне искреннее недоумение, в частности вызванное тем, что Андерсон был не самым терпеливым и добрым. Словно в знак подтверждения моих мыслей лейтенант резко сматерился и что есть силы ударил по приборной доске автомобиля. Двигатель прокашлялся и заурчал.       — Он должен был от меня отказаться, — не отрывая взгляд от раздраженного лица лейтенанта, тихо произнесла я.       — Я вас предупреждал, мисс Гойл. Хэнк – тяжелая личность в общении, но как человек и напарник достоин уважения.       Я успела обернуться к андроиду, чтобы заметить, как уголки губ Коннора вздернулись вверх. Андроид, шурша снегом под темными ботинками и собирая своими идеальными волосами все больше снежинок, подошел к машине и освободил для меня место. В этот раз он не подавал руку, не предлагал помощь. Он молча стоял, ожидая когда мое величество соизволит залезть на заднее сиденье.       Салон все так же урчал под телом, кожаные сиденья вибрировали из-за неровно работающего двигателя. За окном метался пушистый, сухой снег. Люди перестали безмятежно прогуливаться по улицам, все меньше можно было заметить андроидов на остановках и среди людей. Люди уничтожали их, сдавали обратно в сервисы, кто-то — не выпускал из дома в надежде, что весь этот ужас их наверняка обойдет. Город становился чуждым, враждебным всему моему сознанию. Больше не было этой удивительной красоты, нутро не трепетало от одного взгляда на заснеженные улицы. В атмосфере витал нарастающий гнев правительства и страх общественности. Андроиды не делали ничего предосудительного. Мирные демонстрации, знаки на остановках, надписи «Мы живые»… все это было словно пронзительным криком подростка, пытающегося выбиться из-под гиперопеки семьи. Только страна себя не считала семьей. Страна считала себя властителем.       Тишина в салоне была нарушаема только рычанием двигателя, однако даже оно не спасало от нарастающего внутри меня смятения. Едкое, давно забытое чувство вины и смущенности разъедало меня, как кислота, и я вдруг ощутила резкое желание вернуться в свою безмятежную бесчувственность. В моей практике были случаи, когда наставник был явно не доволен работой своего «товара», и в некоторых случаях я и вправду поступала вразрез многим этическим или иным принятым здоровым человеческим нормам. Полученный той наставницей-извращенкой фингал был крайне неэтичным. Но я не чувствовала себя виновато. Мне было все равно. Сделала и забыла. Теперь это коробящее душу чувство ворвалось в мою жизнь так неожиданно, что мне хотелось срочно выблевать его наружу, освободив и без того измученное внутренними терзаниями тело. Сделать это можно было только одним способом.       — Я должна извиниться, лейтенант, — машина плавно завернула за угол. Я придвинулась чуть ближе к передним сиденьям, чтобы старик лучше расслышал слова. Коннор как-то странно дернулся при моем появлении в поле зрения, но я не стала обращать на него внимания. — Мои действия в участке были не предусмотрительны.       — Все мы люди, да? — отчужденно произнес Хэнк.       — Я скорее недо-человек.       — Меня и вовсе нельзя назвать человеком, — включился в разговор Коннор.       Хэнк медленно повернул голову на горящем красным светофоре и окинул нас раздражительным взором. Вид уставшего, все еще пьяного и помятого местами седовласого морщинистого офицера мне показался забавным. Пока на моем лице происходила борьба между имитацией бесчувственности и улыбкой, Коннор смотрел в глаза лейтенанта с неподдельной невинностью.       — Хоть бы раз в жизни промолчали, — светофор загорелся зеленым, и Хэнк полностью вернулся к дороге, — болваны бесчувственные.       — Если честно, я ожидала, что вы откажитесь от меня.       — Я, может, и бываю редкостным дураком, но все же не настолько идиот, чтобы терять напарника из-за какой-то простреленной ноги. Тем более пластмассовой.       Сказанное перебороло мое желание оставаться холодной, и я допустила на своем лице улыбку. Я слышала, как размеренно бьется мышечный двигатель в такт автомобильному шуму, ощущала небывалую легкость от сказанных слов. Как бы мозг не страшился будущего, мне все же были приятны эти чувства.       Некоторое время в салоне царило молчание, смешиваемое с гулом мотора и мечущимся в мозге мыслями. Коннор провожал взглядом редких прохожих. На мгновение мне показалось, что андроид ловит взором пролетающие мимо снежинки, изучает их с особым интересом, полностью поглощенный своим программным обеспечением. Я все еще помнила смущенный вид того техника, перед которым мне пришлось предстать во всей своей красе. Коннор когда-то побывал на его месте. Его синий диод остро отражался бликами в отражении зеркала, его взгляд холоден и безучастен. Конечно, он не видел меня полностью обнаженной, но даже того моего вида хватило бы, чтобы смутить как минимум старика Хэнка. А тот малый видел в своей жизни все…       Всплывшие в сознании лик техника и мое голое тело в отражении запотевшего зеркала вызвало во рту вкус горечи. Впервые за семь лет мне было стыдно. Лицо краснело, в висках стучала сбиваемая вновь сумасшедшим сердцем кровь. Тахикардии не наступало в полной мере уже несколько дней, но даже редкие искажения работы сердечной мышцы сказывались на общем состоянии. Внутри головы звучал шум от повышенного давления мозга, руки и ноги резко холодели. Я старалась всячески развеять перед собой взгляд незнакомого мужчины на моем теле, развеять осознание своей потенциальной сексуальности, старалась уничтожить в памяти образ пристально смотрящего на меня Коннора из-за двери. Я старалась избавиться от едкого чувства стыда любым способом! Но удавалось очень плохо.       — Могу я задать вам вопрос, Хэнк?       Автомобиль проносился мимо серых зданий к окраине города. Постепенно многоэтажки с уходящими в небо стенами редели, пока улицы полностью не затянули заснеженные коттеджи. Андерсон вел машину как обычно медленно, не превышая скорости в пятьдесят километров в час. Дороги были пусты, снежная стена не давала смотреть вперед ближе, чем на двадцать метров, однако ни одной машины в данном районе нами еще не было встречено. Тем не менее, офицер не желал отвлекаться от дороги, и потому потерянно промычал в знак согласия.       — С какого возраста вы решили податься в хиппи? Я про ваши волосы.       Автомобиль резко затормозил, издавая звук стирающихся покрышек. Руки рефлекторно сцепились на спинках передних сидений, и мне чудом удалось не впечататься в коробку передач. Коннорам повезло меньше. Катана не удержалась в сае, когда мое тело кидануло вперед, и, размахивая грозно своим острием, провалилась между передними сиденьями. Вместе с этим металлическим звуком послышался и глухой стук — Коннор-андроид приложился лбом к приборной доске.       — Какого… — не успела я начать свою тираду, как Хэнк, яростно развернувшись, стремительно перебегал взглядом голубых глаз с меня на андроида. Коннор, потеряв часть бионической кожи на лбу, поспешно ее затягивал обратно.       — Слушаем меня внимательно. Все помним три золотых правила нашего клуба анонимных идиотов?       — Да, конечно, — на автомате отчеканила я.       Андерсон выжидающе посмотрел в сторону Коннора. Андроид, хмурясь от такой резкой остановки, кивнул головой.       — Так вот, включите звукозаписывающий диктофон в своей голове, и запишите еще одно: никто и ни при каких обстоятельствах не обсуждает мою внешность, — последние слова были сказаны с особым нажимом. Смотря на разъяренного Хэнка и на заживающего Коннора, я вдруг пожалела о своем вопросе. — Если хоть одна тварь божья что-то еще раз скажет о моих волосах, я запихну ей табельное прямо в задницу. Все всё уяснили?       Машина стояла посреди полосы вот уже несколько минут. В любой момент могла выехать такая же колымага или более дорогой автомобиль из стены снега, и наше путешествие закончиться прямо здесь и сейчас. Хэнка это не волновало. Он перекидывал свой взгляд с меня на андроида, и только когда я подала голос — развернулся к рулю и плавно тронул машину с места.       — Что у вас у всех за мания запихивать вещи в задницы? Сначала Рид, теперь вы.       — Причем тут этот болван?       — Мы встретили детектива Рида в баре, — Коннор все еще почесывал свой лоб, даже когда бионическая кожа полностью покрыла белый пластик. Я видела, как блеск искусственной плоти отразился в зеркале заднего вида, но так и не успела рассмотреть ее как можно ближе. На минуту мне стало неловко за причиненную боль андроиду. Через минуту окрепший, но совершенно незаинтересованный в моей жизни солдат внутри смахнул эту неловкость движением руки. — Он обещал внедрить пустую бутылку из-под вина в мою конструкцию.       — Еще и Коннором-питонором обозвал. Он всегда такой неадекватный?       — Как назвал? — Хэнк сощурился, проигнорировав мой вопрос. В его голосе читалось ошарашенность, но, несмотря на свое желание повернуться в нашу сторону, офицер все так же был прикован к заснеженной дороге. Постепенно исчезли и сами домики. Впереди была лишь пустынная дорога, ведущая куда-то в местные возвышенности. — У него всегда было чувство юмора, как у школьницы.       Мы переглянулись с Коннором через зеркало заднего вида. Я знала, о чем тот вспоминает. Теория Хэнка подтверждала предположение андроида о психическом расстройстве мерзкого детектива. Эта мысль на секунду другую сроднила наше с андроидом сознание, однако через мгновение я услышала в голове тонкий, обидчивый голос Коннора-катаны. Она так и лежала меж сидений, отблескивая в мою сторону грозными лучами. Я спешно начала запихивать катану в саю.       — Коннор-питонор… надо же… — тихо бубнил Андерсон. — Вы вообще как с ним могли пересечься? Что вы забыли в баре?       — Я искал вас, лейтенант, — быстро парировал андроид. — Хотел узнать, все ли у вас в порядке.       — С тобой то все ясно, а ты то каким боком там оказалась?       Несмотря на петляющие белые дороги, лейтенант все же бросил на меня свой подозревающий взгляд. Меня окатило ледяной водой. Рассказывать Хэнку о своих потребностях в одиночестве среди толпы не хотелось, и уж тем более не хотелось говорить о распитии последнего бокала вина в обществе Коннора. Вечер в баре все еще отзывался во мне сотнями иголок в покалеченной душе, в голове словно мантра повторялись слова мелодии прошлого, перед глазами стоял образ Коннора с протянутой мне рукой.       Я не могла пошевелиться даже пальцем, все сильнее и сильнее углубляясь в воспоминания. Этот легкий жест механической руки был до боли тревожным, и в то же время самым желанным на свете. Сдавшийся разум как масло в огонь подкидывало воображаемые картины, начинающиеся с «а если бы». А если бы я не отказалась? А если бы я вложила свою руку в его ладонь, то смогла бы ощутить внутренние волны нарастающего трепета от этого прикосновения? А если бы он притянул меня к себе, почувствовала ли я под его пиджаком жар? Смогла бы я медленно плыть по паркету, совершенно не ощущая под ногами пола и каблуков? Смогла бы я без сожаления утопать в его руках, как утопает осенний лист в прохладной воде бегущего ручья?       Укрепившиеся воспоминания и фантазии вызвали бурные реакции у организма. Сердце вновь начало плеваться сгустками крови, под закрытым черным комбинезоном бегали мурашки. Я хотела ответить, выдавить из себя хоть что-то вразумительное. Однако стоило мне открыть рот, как Коннор спешно отвлек Хэнка.       — Мисс Гойл хотела извиниться. Она так же, как и я, искала вас по барам. Мы пересеклись в «Сентропе» и решили найти вас в доме. Дальше я вам уже рассказывал.       Внезапная, вполне себе реалистичная ложь андроида ввела меня в ступор. Даже сердце успело затормозить свою работу, почувствовав столь резкое желание Коннора оградить меня от расспросов. Карие глаза мимолетно посмотрели на меня через отражение, и я ощутила бездну в груди. Он не желал посвящать Хэнка в подробности нашего уединения. Даже той секунды пронзительного взгляда хватило, чтобы понять одну важную вещь: андроида не покидали мысли о случившемся. Он, как и я, жалел. Только моя жалость была основана на отказе. Его жалость — на вдруг дернувшем его желании пригласить меня на танец.       — Да? — Андерсон сделал очередной поворот, и только сейчас сквозь обезумевшее биение сердца я поняла, что автомобиль давно оказался в пригородной местности. Снежный поток больше не скрывал окружение, и теперь можно было отметить крупное количество растущих у дороги хвойных деревьев. Я не знала, куда мы едем. Даже не знала, в чем наше дело. Но оно мне уже не нравилось. — Ничего не помню.       — Не удивительно, — ощутив в голове острый укол сидящего в стороне солдата, я быстро совладала с сердцем и придвинулась к мужчинам чуть ближе. Местность пугала меня не своей отрешенностью или безлюдностью. Она пугала предстоящими перспективами. — Вы назвали меня Тони. Меня вообще никто так никогда не называл.       — Хм… Тони… у меня был друг Тони. Точнее, напарник. Но он…       Разговор Хэнка поглотился внутренним смятением. Я видела, как Андерсон что-то оживленно рассказывает, видела, как Коннор заинтересованно смотрит на него своими глубокими карими глазами. Его губы шевелились в разговоре, то и дело, что обнажая идеальные белые ровные зубы, я слышала, как скрипит кожа сиденья под спиной андроида, ощущала всем своим телом слаженность и точность всех его жестикуляций. Я видела это так точно, как будто вокруг больше ничего не было. Но все эти мелочи меня не пугали, и даже не взволновали. Все, что занимало мою голову — это чертов снежный лес в чертовых снежных горах за чертовым дверным окном автомобиля. Я подозревала, куда наставники желали отправиться еще с самого утра, но только сейчас, поняв это, ощутила нарастающее напряжение внутри.       Через десять минут машина начала притормаживать. Хэнк был педантом в отношении вождения, все его действия за рулем четко говорили сами за себя: «лучше медленно, но безопасно». Высокие хвойные деревья расступились, и впереди показалось широкое геометрически сложенное здание. Его стены были высоки и серы, на протяжении приветствующей нас стены было лишь одно высокое окно. Дом походил на некий склад или бункер, где можно спрятать ценную вещь, но жилым его точно назвать нельзя. Часть здания располагалась едва ли не нависая над обрывом. Небольшой проезжий участок был заснежен, никаких следов машин, людей или зверей. Лишь небольшой мост над покрытой коркой льда речушкой.       Припарковав автомобиль, Хэнк, кряхтя и чертыхаясь, выполз наружу. Мне не нравилась перспектива вновь встретить протянутую руку андроида, и я уже подумывала вылезти через водительское сиденье, как Коннор повел себя крайне непривычно. Андроид, шурша серым пиджаком и отблескивая сияющей плечевой повязкой «Киберлайф», молча вышел из машины и, оставив дверь открытой, побрел прочь. Он не откинул сиденье, не ждал пока я выйду. Даже не повернул в мою сторону голову, когда отходил от машины. Андроид решил для себя, что больше никогда и не при каких обстоятельствах не протянет мне руку. Я чувствовала горькую обиду в горле, но понимала, что эта реакция – самая наилучшая в той ситуации, в которой я оказалась. Отодвинув пассажирское место, я выпихнула свое онемевшее от долгой поездки тело и закрыла за собой дверь.       Воздух был мерзлым. Напряжение и холод буквально витали вокруг этого дома, ветер утих, но снег все еще спускался на наши головы. Хэнк приводил себя в порядок, отряхивая куртку и откашливаясь, Коннор методично наблюдал за его действиями. Особняк нависал над нами, словно грозный страж бесчисленных драгоценностей, в его стенах наверняка таились секреты и недосказанности. Я знала кому принадлежит этот дом. Только один человек мог построить для себя столь несуразное сооружение в качестве жилья, и только один человек мог забраться так далеко от города, оценивая свое спокойствие и одиночество в большую сумму, чем миллионы. Его имя вертелось у меня в голове, но капелька надежды все же оставалась. Нерешительно оглядывая здание, я, запинаясь, произнесла:       — Кому принадлежит это здание?       — Этому гению-пижону Камски, — не обращая на меня внимания, произнес Андерсон. — Коннор считает, что этот хмырь может что-то знать.       Произнесенное имя точь-в-точь совпало с тем, что мерцало в голове красными запрещающими буквами. От предстоящей встречи я ощутила нарастающую злость. Камски был нежелательным лицом номер один, каждый солдат четко знал одно главное правило — не работать с Элайджа Камски и избегать его общения. Но если раньше установки подразделения вызывали лишь нейтралитет в отношении данного персонажа, то теперь, ввергнувшись в мир чувств и ощущений, обычные правила компании вдруг перевоплотились в ненависть и ярость. Казалось, что стоит только его увидеть — как каждая клеточка мышц среагирует на красные предупреждающие буквы «SOS» и отправит несколько пуль в виновника нарушения спокойствия. Сейчас Элайджа Камски пугал меня сильнее, чем кто-то другой. Даже техник не был так страшен, как этот мерзкий человек.       Коннор заметил мое замешательство. Закрыв глаза и дотронувшись до саи за спиной, я облокотилась о машину и постаралась сосчитать до десяти. Каждая цифра давалась мне неимоверным трудом, злость не только нарастала, но и перевоплощалась в ярость. Я совершенно не хотела переступать порог этого дурацкого неказистого дома, и уж тем более не хотела встречать проникновенные серые глаза. Хэнк уже был на пути к мостику, когда Коннор, окинув меня тревожным взглядом, аккуратно остановил лейтенанта:       — Думаю, было бы рациональным оставить мисс Гойл в машине.       — С чего это? — Хэнк, развернувшись, подозревающе взглянул на андроида.       Коннор выжидающе уставился в мои глаза. В его лице я читала требование оправдаться и разъяснить ситуацию. Он словно безмолвно говорил: «Я не собираюсь вытаскивать тебя из каждой задницы, так что выкручивайся сама». На мгновение мне показалось, что лучше бы андроид смолчал. Конечно, пришлось бы потерпеть этот чертов дом с его наверняка не самым притязательным убранством, но по крайней мере мне не пришлось бы разъяснять причину Хэнку. Тот уже начинал терять терпение. Мужчина водил плечами, переминался с ноги на ноги. Его взгляд вопросительно и раздражительно впивался в меня, а значит, открыть рот все же стоило. Дыхание, сбившееся наводнившей разум злостью, устаканилось, и я смогла выдавить из себя оправдание.       — Элайджа Камски является запретным для контакта человеком. Я не могу приближаться к нему в силу установленных подразделением порядков.       — И с чего вдруг такая ненависть?       Снег медленно осыпал головы детективов. На светлых седых волосах Хэнка снежинки терялись, но на темных и густых прядях Коннора выделялись ярко. На мгновение я даже потеряла нить разговора, однако заметив выжидающий взгляд нахмуренного андроида тут же встрепенулась.       — Мистер Камски был одержим созданием человекоподобных машин, способных заменять людей в различных сферах, — не дождавшись от меня пояснений, Коннор с терпеливой сдержанностью обратился к лейтенанту.       — Он изрядно подпортил кровь моему руководству, когда его андроидов внедрили в силовые структуры страны. Правительство уже не хотело спонсировать дорогой проект подразделения по подготовке бесчувственных солдат, — я язвительно кивнула головой в сторону андроида, удивившись, насколько сильно внутренние психические установки способны перебить проявляющуюся человечность. Коннор мне вдруг не показался таким белым и пушистым. Он словно стал врагом всей моей жизни, которого так и хотелось чем-нибудь упрекнуть. Это не ушло от внимания самого андроида. Он непонимающе сощурился из-за моего внезапно холодного тона, но говорить ничего не стал. — Сами понимаете. Лучше купить пластиковых кукол, чем воспитывать и обучать живых людей.       — И поэтому вы все как один желаете ему начистить морду? — с усмешкой и неким уважением произнес старый офицер.       — Не начистить, конечно. Нам нельзя его и пальцем трогать. Даже на километр подходить. Но учитывая как сильно укоренилось это правило, я могу повести себя крайне неадекватно.       Лейтенант хохотнул. Потом еще громче. И еще. Его хихиканье переросло в громкий, басистый хохот. Он перекидывал указательный палец с меня на андроида, ловя широко открытым ртом снежинки. Ни я, ни андроид не понимали что в этом было смешного. Мы оба отуплено наблюдали за реакцией Хэнка, никто из нас не осмелился произнести хоть слово. Конечно, Андерсон был странным. Но чтобы настолько…       — Так вы, оказывается… — хохот стих, и Хэнк, вытирая слезами, смешливо оглядывал нас. — Вы вроде как конкуренты, что ли?       — Очень смешно, Хэнк.       — Ладно, ладно… можешь остаться. И без тебя справимся. Пойдем, Коннор.       Андерсон все еще хихикал и что-то бубнил себе под нос, когда андроид, кинув на меня равнодушный взгляд, побрел прочь. Его темные ботинки оставляли четкие следы на снегу, в то время как старик шаркал ногами, сгребая вокруг сугробы. Медленные снежинки спускались на широкие мужские плечи, подолы пиджака шуршали от легкого ветра. Его облик был прекрасным даже из-за спины. Высокий воротник пиджака оканчивался синей в цвет повязки полоской, которая ровно повторяла изгиб воротника белоснежной рубашки. Темные волосы заканчивались чуть выше шеи, и, приглядевшись, можно было отметить имитированные следы прорастающих волос. Он шел уверенным шагом, забирая с собой мою уверенность и злость. Я не могла оторвать от него взгляда, как бы не старалась. Солдат внутри давно перестал отзываться на вспыхивающие чувства, но рассудок все же пытался быть холодным, и я с силой заставила себя отвернуться, закусив губу. Во рту вновь почувствовался железный вкус крови. Я зализывала рану, стараясь остановить красный поток, хоть и знала – этого не требуется. Кожа затянулась меньше, чем через минуту.       Произнесенные слова дозволения остаться у машины заставили легкие с облегчением вздохнуть. Морозный воздух пронизывал каждую клеточку, кисть ощущала холодную, но гладкую поверхность металлической крыши машины. Несмотря на возвышенность местности, с которой можно было даже рассмотреть город, сильного ветра здесь не было. Изредка потоки воздуха швыряли снег в лицо и стаскивали тяжелые волосы с плеч, но это были приятные моменты. Веяние приносили лишь благодать — разгоряченная от злости и предстоящей встречи кожа охлаждалась, проступившие капли холодного пота на лбу испарились. Я медленно осматривала территорию резиденции. Дом и вправду был неказистым, однако его хозяин подходил ему подстать. Удивительным показалось то, что территория не была ограждена забором. Камски, учитывая как далеко он забрался, любил одиночество. Его жилье уже выглядело как тюрьма без окон, оставалось лишь построить шипованный забор и ров с крокодилами для полной картины.       Мягкие следы андроида на снегу начало заносить. Оторвавшись от машины, я осторожно подошла к месту, где они начинались. Сквозь придавленный снег просматривался отпечаток рисунка на подошве. Следы были узкими, но длинными. Он всегда ходил с особой серьезностью, уверенностью, сквозь которую прослеживалась простота и легкость. В груди зародился зуд, требующий пройти по этим следам, ступить туда, где стоял он. Зуд был настойчивым и крепким, но я всячески держалась от желания совершать очередную дурость.       Я по-прежнему боролась со своим сердцем. Глупый орган демонстративно трепетал и сжимался каждый раз, как в голове всплывал протянувший руку андроид. В его глазах читалось сомнение, тревога от собственного поступка и в то же время желание услышать взаимный ответ. Его темные глаза впивались в меня, словно клыки тигра, стремящегося подавить сопротивление жертвы, но я не была жертвой. По крайней мере, мне так казалось.       Почувствовав дрогнувшее сердце, я осторожно занесла ногу над начинающим скрываться под слоем снега следом. Казалось, что если я сделаю шаг вперед, то этот момент станет точкой невозврата. Что стоит мне опустить ногу, как мир расколется на две половины точь-в-точь как мой разум. Снег поглотит меня вместе с моими мыслями, навечно утопит в размышлении о тепло-холодных руках андроида, жаре под серым пиджаком и темных механических глазах. Возможно, это станет последней проверкой моей стойкости и преданности подразделению. Возможно, ощутив что-то, я отвечу на все свои вопросы всего одним ответом.       Нога медленно опустилась на след. Она была куда миниатюрнее, чем след от ботинок Коннора, но внимание привлекло не это. Из груди вырвался протяжный стон, растворившийся в морозе ледяным белым облаком. По телу пробежала мелкая дрожь. Тысячи электрических разрядов поглотили нервные клетки, и я быстро отдернула ногу, стерев след со снега. Рассудок четко отчеканил слово «Нет» всем моим чувствам, и мурашки под темной тканью исчезли в мгновение ока. Я отказывалась признавать себя и своего молчавшего внутри солдата потерянными. На мне все еще была солдатская форма, за спиной плотно спала катана — символ всей моей жизни, в голове еще четко отслеживались рефлексы в отношении защиты наставника. Я не была потеряна! Только не сейчас.       Рассудок внезапно зацепился за промелькнувшую в голове мысль о моей главной функции. Коннора и Хэнка не было уже десять минут, и эти десять минут мне показались катастрофическими. Конечно, Камски не станет покушаться на жизнь андроида и тем более лейтенанта в собственном доме, но требовательный зуд в голове пел и без того напряженному разуму не самые хорошие песни. Передо мной стоял главный вопрос этого дня: пойти против собственной ярости и встретить треклятого Камски, но удостовериться в безопасности наставников, или же остаться здесь и сдирать с зудящей головы волосы?       Осторожно осмотревшись, я медленно двинулась к особняку. Каждый метр отдавался ощущением, что здание резко оживет и попытается поглотить меня в свои недры. Успокаивая собственные разбушевавшиеся мысли, я правой рукой придерживала саю катаны за спиной и неторопливо, как встревоженная лань, пробиралась к зданию. Путь был близким, но чертовски тяжелым. Высокие двери возвышались вверх, словно проход в чертоги чистилища. Тихо опустив холодную ручку, я ощутила, как дверь поддается вперед. Она не была заперта. Камски, видимо, не только не беспокоился о своем одиночестве, но и не боялся внезапной смерти.       Теплый воздух помещения окатил меня с ног до головы, оставляя холод и мороз за дверью. Холл был очень высоким и темно-серым. Прямо с противоположной стены на меня смотрел молодой Элайджа Камски. Его хитрый, слишком самомнительный взгляд вызвал во мне неимоверную бурю негативных эмоций, но я смогла сдержать свой пыл и сделать несколько неловких шагов в центр гостевого помещения. По обеим сторонам от портрета стояли мужская и женская каменные фигуры, на груди которых красовались синие треугольники – эмблемы «Киберлайф». Здание приводило меня в ужас. Остатки рассудка требовали развернуться, усесться в машину и закрыть все двери напрочь, не пустив в салон даже хозяина Хэнка. Отвергнув заманчивую идею, я, не издавая звуков, подошла к ближайшей комнате. Я не знала, помешаю ли своим появлением наставникам и этому противному человеку, но ноги рефлекторно шли вперед, намереваясь раз и навсегда прояснить — все ли в порядке с доверенными мне лицами.       Черная дверь бесшумно втянулась в серую высокую стену. Из глубины комнаты доносился плеск воды и какие-то тихие разговоры. Врываться в комнату с оружием наперевес мне не хотелось, и потому я выглянула из-за дверного косяка. Представшая картина совершенно не вязалась с теми понятиями и представлениями, что сложились в моей голове за время работы в Детройте. Злость на Камски переросла в ненависть.       Коннор стоял за бортом бассейна, нацелив пистолет на стоящей перед ним на коленях андроида — первого прототипа всех механических существ США. Ее голубые глаза не источали ни единой эмоции, светлые волосы были уложены в хвост, стекающимся рекой по хрупким женским плечам. До ушей доносился тихий разговор нахаленного Элайджи, но он был таким вкрадчивым и не разборчивым, что слов, а уж тем более фраз было не разобрать. Я лишь услышала требовательный восклик Хэнка, четко произнесенное офицером слово «Нет!» отражалось от темных стен и поглощалось прозрачной водой в красном бассейне. Завороженная ситуацией, я сама не заметила, как вышла из-за двери и обошла бассейн. В воде плескались еще несколько андроидов-прототипов, но их внимание в мою сторону скорее было безучастным, чем беспокойным. Никто в этом доме, даже сам Камски, не тревожился в отношении непрошенных гостей.       Диод Коннора переливался желтым цветом. В его голове происходили все мыслимые и немыслимые процессы одновременно, он смотрел ровно в глаза андроида-девушки. Напряжение было более, чем тяжелым. Я слышала, как замер мышечный двигатель, с тревогой жаждя скорейшего разрешения ситуации. У него был один выбор — пристрелить или сдаться. Первый вариант пугал меня больше последнего, несмотря на то, что последний гораздо катастрофичнее. Пожалей он андроида, и сразу станет ясно кто слеплен из какого теста. Но выстрели он в лицо девушки — и во вселенной внутри меня разверзнется ад. Я была убийцей, и знала что это такое – уничтожать не ради собственной безопасности. Каждая жертва забирает с собой часть твоего рассудка, даже если ты не чувствителен — содеянное не сотрешь, как память или как способность к ощущениям. Кровь, какого бы она не была цвета, останется на твоих руках до последнего вздоха. Из этой пропасти не выбраться. Я буду убийцей, даже если брошу это дело. Коннор мог ступить на тот же путь.       Диод андроида загорелся красным, и оружие резко оказалось в руках Камски. Напряжение внутри меня спало, я словно впервые вдохнула воздух за несколько минут. Возможно, так оно и было.       — Изумительно, — Элайджа, не сводя с механического детектива торжествующих глаз, покачивал увесистое оружие в руках. Вблизи его голос казался мне еще отвратительнее, и рука инстинктивно потянулась к рукоятке кольта в кобуре. — Единственная надежда человечества на спасение… оказалась девиантом.       — Я не… — диод андроида агрессивно мигал красным цветом, его потерянный вид пугал. Он старался выдавить из себя хоть каплю здравых мыслей и объяснений своего поступка, но по глазам было четко видно — он и сам не поверит в собственные оправдания. — Я не девиант!       Хэнк стоял рядом, не издавая ни единого признака жизни. Его грудная клетка даже под тяжелой кожаной курткой тяжко вздымалась и опускалась, офицер явно не был в восторге от происходящего. В этом мой разум и даже частицы сохранившегося солдатского рассудка были с ним согласны.       Элайджа помог не сводящей безэмоциональных глаз с Коннора андроиду-девушке подняться, и та, встав, прошла мимо меня. Мое появление все еще было незамеченным, хотя это и не казалось странным. Все внимание мужчин было привлечено к андроиду, во взгляде которого читалось смятение. Он был напуган, встревожен, несчастен. Я же была счастлива его решению не спускать курок.       — Ты поступился интересами расследования ради спасения машины. Ты увидел в этом андроиде живую душу. Проявил эмпатию.       На несколько секунд в комнате воцарилась тишина, нарушаемая плещущей водой. Я слышала, как бьется мое собственное сердце, ощущала биение вены на шее. Все мое внутреннее чутье требовало схватить андроида и офицера, и вырваться из жестоких лап этого отвратительного особняка. Но мышцы напрочь протестовали хоть каким-либо движениям — вызывать к себе внимание крайне не хотелось. Приторный, тихий голос Элайджа говорил что-то еще, но расслышать это не было возможности. Я могла лишь беспрерывно смотреть на Коннора, отмечая с какой быстротой меняются на его лице эмоции (эмоции?..).       — Все, пошли отсюда, — Хэнк, вырвав детектива-напарника из раздумий о собственном мире, оттащил андроида от хозяина особняка. Через мгновение они уже шли в мою сторону, и когда, наконец, заметили меня — резко встали на месте.       — А ты что тут делаешь? — озадаченно воскликнул Андерсон.       Внутреннее смятение не позволило мне открыть рот. Я, хлопая ресницами, перекидывала взгляд с офицера на андроида, и вид последнего вдруг меня встревожил. Он больше не смотрел уверенно и холодно в мою сторону. В его карих глазах читался испуг, сомнения и самое главное – стыд. Всем своим видом он кричал о том, что я не должна была это видеть.       — Неужели это то, о чем я думаю?       Мое появление не могло быть проигнорировано хозяином дома. Вкрадчивый голос выходящего вперед Камски призвал мой желудок к тошноте. Цветастый мужской халат шуршал своими шелками под каждым движением, маленький хвостик на затылке Камски смотрелся словно хохолок взъерошенной, готовящейся к борьбе, сойки. Он мне не нравился. Определенно не нравился.       Мужчина медленно обошел меня со всех сторон, и я ощущала острый, неприятный взгляд на своей экипировке. Камски вернулся в свое изначальное положение, глазами изучая эмблему подразделения на груди комбинезона. Каждая мышца выпрашивала разрешения выхватить кольт и направить его в сторону мерзкого мне человека, но я сдерживалась, хоть это и было трудно.       — Никогда не видел таких так близко… и уж тем более не общался, — Камски обратился к Хэнку с приподнятыми в учтивом уважении бровями. — Вы позволите?       На лице офицера проскочило стойкое непонимание ситуации, но через мгновение он осознал чего от него требует Камски. В старческих голубых глазах блеснула злость, но старик едва успел открыть рот, когда Элайджа вновь обернулся ко мне.       — Позвольте узнать, как вас зовут?       Вопрос был на удивлением простым, но ответить на него почему-то было сложно. Серые глаза Элайджи, смотрящего с высоты своего роста на меня сверху вниз, ожидали ответа. Я нерешительно посмотрела на офицера, и тот согласно кивнул головой. Мне не требовалось разрешение наставника на то, чтобы представиться, но потребность в поддержке при общении с этим человеком все же была не лишней. Краем глаза я отметила, как Коннор сверлит меня потерянным взглядом. Его диод уже не горел красным, сменив цвет на желтый. Но ведь никто не знает, что может происходить в механической голове.       — Энтони Гойл.       — Удивительное имя для девушки, — Камски сделал шаг назад. Каждое его движение отражалось во мне чувством опасности. — Впрочем, как и род деятельности.       — Вполне нормальная деятельность, — бурчание Хэнка слышалось, как негодование старика перед огромной очередью в магазине, но, кажется, этого бурчания никто не слышал, кроме меня самой. Офицер был единственным, кто мог оказать мне хоть какую-либо психологическую помощь. Андроид, стоящий рядом, все так же витал в собственных мыслях, анализируя ошибки в системе.       — Мне не приходилось работать с такими, как вы, мисс Гойл, — голос Камски был не просто приторным и вкрадчивым. Он был словно мечтательным. Не глядя в его глаза можно было бы подумать, что человек застрял где-то в своем внутреннем мире, рассуждая о жизни под аромат наркотической травки. Но он был трезв, здоров и адекватен, если это было можно назвать адекватностью. Внутри нарастало желание дать по морде и, как говорил Хэнк, «запихнуть табельное в задницу» елейному говнюку. Я ощущала, как из-за глубокой работы легких тяжело сдавливал комбинезон. — Ваши коллеги сторонятся меня при любых обстоятельствах. Некоторые даже пытались убить… хотя я не удивлен такой реакции, учитывая какой политикой обладает ваше руководство.       — Вы ничего не знаете о моем руководстве и тем более обо мне, — сквозь зубы прошипела я.       — Верно, не знаю. Но это легко исправить.       Мужчина дернулся в мою сторону, и я едва не выхватила кольт из кобуры. Внутренние рефлексы все еще сдерживали эмоциональный разум, позволив человеку сделать то, что он задумал. Камски поднял мою руку и… вложил в нее свой пистолет. Темная рукоятка оружия была согрета теплой человеческой рукой. Это же оружие несколько минут назад держал Коннор, решая судьбу андроида-прототипа. Никто из наставников не смог издать и звука. Я не видела, что делает Хэнк или Коннор, не видела, с ужасом или с равнодушием ли они смотрят на содеянное, но видела, как хитро блестят серые глаза Камски, как триумфально поднимаются уголки его губ. Он отпустил мою руку сразу, как только пальцы сцепились на черной рукояти.       — Дам вам еще один шанс. Тест "Камски" показывает всю суть андроида, но он еще ни разу не был испробован на генетически измененных людях. Я слышал о вашей бесчувственности, мисс Гойл. Проверим, так ли она реальна.       Когда Камски вновь потянулся ко мне, я не смогла даже шевельнуться. Происходящее вызывало внутри потоки сомнений и страха, я больше не злилась на этого человека — я его боялась. Его рука мягко направила дуло пистолета прямо в лицо Коннора. Весь мир вокруг затрещал по швам, я слышала этот треск в собственной голове и собственном задыхающимся сердце. Коннор и Хэнк, словно завороженные смотрели на дуло. Каждый из них знал на что был способен боец моей категории, каждый из них понимал — я выполню то, что следует выполнить.       — Нажми на курок, и я помогу лейтенанту сдвинуться с мертвой точки.       Оружие вызвало во мне волну отвращения. Стрелять в наставника было более, чем недозволенно — это было сродни смерти! Я резко впихнула нагретый пистолет обратно в руки Камски.       — Я не стану стрелять в доверенное лицо, думайте, о чем просите!       — Я считаю, мы оба понимаем, что вы себя обманываете, — Камски убрал пистолет за спину, но не сводил с меня внимательных глаз. Все внутри просило плюнуть ему в лицо прямо здесь и сейчас за такие просьбы, но его слова были громом среди яркого солнечного неба. — У вас только одно доверенное лицо, не так ли? И вряд ли оно принадлежит андроиду.       В моих глазах отразился испуг, вызвавший у Элайджи победоносную, но слабую улыбку. Я знала, о чем говорит гений-пижон. С самого начала я обманывала саму себя, наделяла Коннора сверхъестественными привилегиями, называла его наставником, следовала его указам и просьбам. Мозг с первой встречи с андроидом тщательно создавал иллюзию важности вокруг механического детектива, пряча от меня реальные естественные симпатии. Он не был моим наставником. Наставником был только Хэнк.       Открытие ввергло меня в ступор. Я не сводила глаз с отошедшего высокого мужчины, свободно перекидывающего взгляд с меня на офицера. Об стенки черепушки бились мысли, рассыпались в группы, я не могла их собрать воедино, понимая, что окончательно теряю все вокруг. Звуки постепенно перемешались в огромную смесь: шум воды, тихий шепот андроидов-прототипов в бассейне, тяжелое дыхание встревоженного офицера — все это доносилось до ушей, но совершенно отказывалось анализироваться и восприниматься мозгом. Внутри желудка образовывалась дыра, и я пыталась засыпать ее мыслями о будущем, но все было тщетно. Мое будущее уже предначертано.       — Отдайте приказ, лейтенант.       Голос Коннора вывел меня из глубин раздумий, и я отрешенно посмотрела на андроида. Его взгляд решительных глаз не отрывался от блестящей рукоятки торчащего из кобуры кольта на моем поясе. Диод переливался желтым цветом, и хоть тот был не таким агрессивным, как красный — все же не доставлял мне спокойствия. Я хотела бы возразить, воспротивиться, что-то сказать, но голосовые связки отказались слушать. Я лишь могла стоять напротив андроида в сером пиджаке с фирменным знаком «RK800» и надеяться на лучший исход.       — Ты ахренел, Коннор?! — восклицание Хэнка подействовало словно спасительный красный маяк в шторм посреди океана. Взгляд инстинктивно направился в сторону офицера. Я знала, что он не дурак, и не станет заставлять меня стрелять в Коннора. По его виду уставших и раздраженных глаз было понятно, на чьей он стороне. — Я не стану убивать тебя, даже через чужие руки!       — Меня нельзя убить, лейтенант. Я не живой. Вы же знаете! Завтра я вновь вернусь к вам, и мы продолжим это дело.       — Хватит с меня этого цирка, уходим отсюда!       — Прошу вас, Хэнк. Это единственный шанс сдвинуться вперед. Пожалуйста.       Хэнк уже торопливо повернулся к выходу, когда андроид остановил его своим голосом. Впервые за месяц совместной работы этот голос мне не нравился. Коннор смотрел на офицера с неподдельной уверенностью и мольбой в просьбе совершить этот чудовищный выстрел. Я же смотрела на старика с мольбой не заставлять меня заносить оружие.       Секунды молчания длились вечно. Стены вокруг начали давить на меня в предчувствии самого ужасного в моей жизни. Камски безучастно, но с интересом смотрел на наши метания. Ему было весело. Нам нет. Грудь Коннора вздымалась прерывисто и быстро, он был больше, чем уверен в своем решении. Хэнк же смотрел на него укоризненно-сожалеющим взором. Но самое страшное в этой ситуации было не то, перед каким выбором андроид поставил офицера. Самым страшным было то, что они оба осознавали — я выполню свою задачу, получив ее от своего наставника, в ту же секунду.       — Анна, — Хэнк, опустив взгляд в пол, судорожно сжал губы. Всеми своими силами я мысленно молила о прощении, молила не издавать этот сраный приказ! Но мое дело было малое — стоять, молчать и делать. Произнесенное имя вслух этим обреченным голосом заставило тело ввергнуться в состояние предстоящего стресса. Сердце вновь участило ритм, в глазах поплыли белые и черные вспышки. Мышцы налились свинцом, предчувствуя выполнение прямого указания наставника, я ощущала, как руки и ноги напряглись по стойке смирно. — Делай.       Подготовленные рефлексы, ожидаемые приказа, сработали быстро. В одно мгновение кольт со звуком вскинулся правой рукой вперед, нацелив свое блестящее дуло в лицо Коннора. Палец уже был готов нажать на спусковой крючок, как разум успел осознать происходящее в ту маленькую долю секунды. Рука висела в воздухе вместе с кольтом неподвижно, и я понимала: если я выполню это распоряжение сейчас, значит, признаю себя, как солдата. Всеми усилиями воли я старалась заставить гребаный палец спустить курок. Но он лишь дрожал под давлением внутреннего конфликта между последней попыткой сохранить свое имя и нежеланием убивать единственного значимого для меня существа. Правый, недавно заживший, плечевой сустав ныл. В ушах верещал протяжный звон, я ощущала себя центром вселенной, готовой поставить точку на истории этого мира. Как и во всех случаях, мир вокруг померк. Была лишь я, он и приказ.       ОН. Мелькнувшее в тишине отключенных физических чувств слово заставило меня перевести взгляд с дула на цель. Коннор не смотрел на оружие, его оно никогда не интересовало. Он смотрел мне в глаза, всем своим видом требуя сделать задуманное. Как и в ту ночь, когда мы пожаловали в заброшенное здание в поисках девиантов, он не испытывал страха перед предстоящим отключением, но в этот раз он был совсем иным. Темные, уже высохшие от снега, волосы блестели в свете потолочных ламп. Все его черты лица, идеально слепленные художником, вызывали внутри какое-то постороннее для убийства чувство. Трепетное, нежное и теплое. Он смотрел мне в глаза пронзительным взглядом, он требовал выстрелить, позволить продвинуться этому чертовому расследованию хоть на миллиметр вперед! Но он требовал слишком много.       Я стояла с вытянутым в руке блестящим кольтом, казалось, целую вечность. Мышцы наливались тяжестью, но разум старательно отталкивал солдатские рефлексы, оттягивал момент сокрушения всей моей жизни. Я не могла его убить. Глядя в эти карие, темные глаза, за которыми скрывались оптические линзы холодного механизма, я осознавала насколько беззащитна перед этим прекрасным созданием. Даже нацелив на него оружие, все внутри понимало — он сильнее. Это он держит меня под прицелом, и держал каждый день. Это Коннор разрушал мою личность каждым своим взглядом, своим словом, он уничтожал мое "Я", не применяя оружие! Он вверг меня в пучину всех забытых мною эмоций, к которым мне приходилось вновь приспосабливаться, вернул меня к человеческой жизни после сна, как работник скорой помощи возвращает к жизни накаченного таблетками самоубийцу. Он и его карие темные глаза и эта дурацкая выбившаяся прядь волос, безмятежно спускающаяся вдоль левого виска.       Рефлексы расступились. Звуки, блики и иные составляющие этого мира вернулись, приказ Хэнка стал просто словами. Рука дрожала от нарастающего напряжения, я видела перед собой лишь приоткрытые в привычном немом вопросе губы, маленькие имитированные родинки на лице и нахмуренные глаза Коннора. Каждая клетка внутри трепетала от его облика. Он был прекрасен. Я не могла его убить.       — Я не могу поверить своим глазам, — мягкий тон Камски звучал где-то на затворках моего внимания. Глаза не отрывались от Коннора ни на секунду, пока тот с теми же самыми секундами становился все тревожнее. — Даже продукт идеальной генной инженерии и андроид оказались человечнее, чем сам человек.       Его голос был более, чем изумленным. Он выплыл откуда-то из бокового зрения, тщательно изучая мое лицо. Только через мгновение я поняла, что щеку обжигает соленая холодная слеза. Стерев ее левой рукой, я посмотрела на пальцы. От влаги остались лишь следы, но даже этой незаметной черты хватило, чтобы в голове окончательно прояснилось. Я не солдат. Больше не солдат.       — Чтоб я сдох...       Тихий, но вполне многозначный голос Хэнка повлиял на меня, словно пушечный выстрел. Кольт с характерным щелчком вернулся в свою кобуру, мне больше не хотелось оставаться в этом паршивом доме. Опустив взгляд, я быстрым шагом ринулась к выходу. Хриплый пропитый голос Андерсона за спиной что-то воскликнул, но его крик потерялся в ветровом шуме в ушах. Морозный воздух принял меня с таким остервенением, что я ощутила жгучую боль на лице — слезы лились из глаз, пробужденные семилетним застоем.       Снег под ногами шуршал, как одеяло под плачущим в постели беспокойным ребенком. Мне не было холодно, но под тугим внезапно ставшим отвратным комбинезоном сворами метались мурашки, поднимались от ног к рукам, к голове, к животу. Через мгновение я осознала, что несусь по дороге с завидной скоростью. Из груди доносились хрипы, из горла — стенания и рев. Порушенный мир на осколках будущего оставался где-то позади, в этом ужасном доме, ставшим моей жизни настоящей могилой. Я слышала, как сердце выбивает чечетку, как кровь неравномерно распределяет малые количества доставляемого кислорода, но мне было плевать. Ноги на автомате несли меня вперед, изредка сворачивая с дороги в лес. Покрытые слоем снега хвойные деревья словно тянули ко мне свои враждебные лапы, предлагая потеряться в их объятиях и больше никогда не возвращаться в этот мир. Редкие встреченные мною животные уносились прочь. Я ненавидела весь этот мир. Ненавидела подразделение за то, что те обещали избавить меня от боли и разочарований раз и навсегда. Ненавидела Камски за его мерзкие тесты и все понимающий взгляд. Ненавидела Андерсона за то, что тот не написал на меня гребаную отказную. Но больше всего на свете я ненавидела Коннора. За все. За мягкий, дружелюбный голос, за удивительно завораживающий облик, за уверенную осанку, за отвратные знаки «Киберлайф» на пиджаке. За его взгляд темных, совершенных глаз, в которых хотелось не просто тонуть — в которые хотелось смотреть каждую минуту каждого дня. Я ненавидела его за протянутую в баре руку, за сожалеющий взгляд при ознакомлении с историей моей семьи, за чувственные губы, которые так часто приоткрываются в знак вопроса! Я ненавидела его! Ненавидела и захлебывалась слезами.       Мысли растекались по телу в такт биения сердца и моим стремительным шагам. На фоне каждого умозаключения, каждого эмоционального суждения мелькали слова, как будто бы поставленный хирургом неутешительный диагноз. Я не солдат. Отныне я — никто.       Коннор вышел на улицу, ощущая внутри стойкое чувство беспокойства и тревоги. Он не видел бегущих слез на лице Анны за все время работы, и теперь этот вид вызывал в нем только испуг и вину. Он знал, предчувствовал, что поездка к Камски обернется чем-то ужасным, но не знал, что настолько! Сойдя с мостика и осмотрев вокруг следы, андроид ощутил страх. Она исчезла в снежных сугробах редкого леса, ее лицо и дрожащая навесу рука с кольтом все еще стояла перед глазами Коннора.       — Она бежала в лес, — самому себе прошептал андроид.       — Ничего, отыщем терминатора. Лучше объясни мне, что это было? С ней все понятно, она все-таки человек. Ну, а ты? — Хэнк, медленно хрустя под ногами снегом, подошел к андроиду-детективу. Коннор непонимающе обернулся, но в его голове тут же всплыл облик стоящей перед ним на коленях андроида-прототипа. Он знал, что его диод мигает желтым, знал, что в голове происходит множество процессов с уничтожением внутренних сбоев, но как бы он не старался — не мог дать объяснения своей реакции на просьбу об убийстве. — Почему ты не выстрелил?       Коннор отчаянно искал ответ в своей голове. Он был заинтересован в этом вопросе не меньше самого Хэнка, но сейчас все мысли перемешивались с тревогой за стремительно отдаляющегося солдата и за целостность собственного программного обеспечения.       — Я посмотрел ей в глаза, и не смог. И все!       — Ты мне все уши прожужжал об интересах расследования. У нас был шанс все узнать, а ты все слил.       — Да знаю я, что должен был. Сказал же, не смог! Не смог я, понятно?!       В голове жужжали тысячи мыслей. Все они переливались, словно из одного сосуда в другой, и с каждой пролитой каплей терялась возможность выстроить произошедшее по полкам. Андроид смотрел в глаза лейтенанта с нескрываемым отчаянием и потерянностью, он ожидал услышать слова поучений, готовился ощутить на себе недовольный взгляд Хэнка, полностью погрузившись в раздумья о разрушенном внутреннем мире, сложенных из установок «Киберлайф». Но Хэнк не злился. В его глазах читалось уважение и дружелюбие. Только сейчас Коннор понял, что именно разжевывал в тот скандальный вечер, когда Хэнк внезапно спустил всех собак на выполнившую приказ Анну.       — Может, и правильно сделал.       Хэнк устало похлопал андроида по плечу и побрел к своей машине. Шуршащий снег под его ботинками добавлял еще большей недосказанности в этот день, которые предстояло перебрать андроиду в своей голове. Борясь с мыслями о собственной неполноценности, Коннор вновь вернулся к нарушенному снежному покрову. Его взгляд отчаянно метался от следа к следу, желая найти в них ответы на все вопросы. Но их не было. Как бы тщательно он не изучал каждый контур, каждый шаг, вопросы лишь добавлялись, а вместе с ним и чувство вины. Коннор, сделав пару шагов по направлению к выезду, старался смотреть сквозь снежную стену, ища в нем образ солдата. Он пытался совладать с нахлынувшим чуждым его чувством, отказывался его принимать или анализировать, задвигал на затворки взволнованного собственным отклонением от нормы сознания, но в тоже время понимал: избавиться от чувства вины можно было только с помощью одного — найти девушку и убедиться, что она в порядке.       — Ну, ты чего встал? — Хэнк, уже разбудив свою колымагу, высунулся в открытое окно. — Поехали догонять Фореста Гампа!       Андроид откликнулся не сразу. Он все всматривался в белоснежную даль, каждый раз замечая движения и ожидая, что вот-вот покажется силуэт. Через несколько секунд Коннор, пятясь назад, вернулся к машине Хэнка и, съедаемый чувством беспокойства, сел в машину. Его не пугало внезапное ощущение, эмпатия. Система тщательно старалась найти причину столь резкого поведения солдата, и совершенно ее не находила. Пугало то, что сам Коннор осознавал эту причину. Или по крайней мере, предчувствовал.       Ноги вязли в снегу по самое колено. Я не сбавляла темпа ни на минуту, источая все больше измученных криков и влаги на глазах. Несколько раз тяжелые ботинки цеплялись друг за друга, и я летела на снежный покров лицом вперед. Кожа не ощущала холода, ни одна клетка не чувствовала обмерзания. Лишь легкие, сбиваемые морозным глубоким дыханием, время от времени лопали мелкие сосуды, которые тут же восстанавливались под действием стресса и регенерации. Изредка из глубины леса доносились птичий щебет не улетевших на юга птиц, где-то трещали ветки под лапами спугнувшихся животных. Ни один шум не осознавался моим мозгом. Сознание мерно скорбело над мертвым солдатом внутри, не желая воспринимать этот мир как нечто важное. Важным теперь ничего не было. Ни жизнь, вновь наполнившаяся смесями давно отошедших от меня раздирающих чувств; ни будущее, в котором проглядывалась только тьма за очередной операцией; ни подразделение, чьи идеалы когда-то были превыше всего. Даже Коннор-катана, плотно прижатый к спине, молчал в сострадательном знаке.       Время летело, словно вытекающая из сжатого кулака вода. Я время от времени чувствовала кровь во рту из-за опять лопнувших в легких сосудах, но останавливаться не собиралась. Собственное тело и разум старалось как можно скорее убежать от догоняющих меня мыслей о нем. Но как бы я не набирала скорость — мысли оставались при мне, гоняя меня по снегу словно гончие адские псы. Взгляд его нахмуренных глаз был удивительно красивым и пугающим, вздымающаяся на груди белая рубашка всем своим видом требовала прикоснуться к нему, обнять и никогда не просыпаться. На лице читалось непонимание, даже испуг. Но то ли был истинный страх? Несясь как можно дальше от треклятого Камски, геометрического дома и испугавшегося Коннора, я лишь укреплялась в уверенности, что жизни больше нет. Дальше лишь мгла и пустота.       Город показал свою черту. Ноги на рефлексе несли меня мимо старых коттеджей, удивленных редких прохожих, проносящихся мимо машин. Время наверняка перевалило за полдень, когда я, вся измученная и выбившаяся от бега и истерики из сил, достигла собственной улицы. Снег здесь покрыл лишь малую часть домов, буря не навещала это место вот уже несколько дней. Люди были на работах, и наверняка лишь домохозяйки могли заметить мое неадекватное поведение, с предвкушением ожидая и выдумывая все более интересные сплетни и слухи. Глаза начали опухать и краснеть от безостановочных слез, кожа лица продрогла под постоянной ледяной влагой. Каждый вздох приносил мне большую порцию боли, но если бы эта боль была физической — было бы гораздо легче.       Совсем рядом с домом я вдруг натолкнулась на кого-то. Плывущие вокруг меня силуэты здания, машин и людей не желали приобретать очертания, однако я остро ощущала на своем запястье чьи-то пальцы. Едва не свалившись на землю, я встряхнула головой. Силуэты прояснились.       На меня смотрели два серых женских глаза, однако принадлежали они отнюдь не женщине. AX400, тщательно выполняющая свою работу в доме соседа и исправно получавшая за это от своего хозяина, поворачивала меня по часовой стрелке, словно пытаясь спрятаться за моей спиной. Она была встревожена, нет, напугана! В ее серых глазах читался неподдельный страх, по щекам текли слезы. Грудная пластиковая клетка прерывисто поднималась и опускалась, цепкие пальцы сильнее сжимали мою руку. За спиной что-то кричал мужской, грубый голос, и каждый крик вызывал в этом беззащитном механизме содрогание. Все, что я видела в ее глазах — она видела в моих. Я никогда с ней не общалась… но ощущала, что все сейчас зависит от меня.       — Беги, — сквозь зубы процедила я, всем своим видом показывая серьезность указания.       Лицо андроида переменилось. В потерянных глазах мелькнуло понимание, и девушка-андроид, отцепившись от меня, понеслась прочь. Она словно ждала этого слова, ждала, когда ей дадут разрешение на побег, когда она сможет избежать очередных ударов. Ее белая униформа слабо мелькала в белых снегах, некоторые соседи вышли поглазеть на происходящее.       — Эй, какого черта ты…       Мужчина не договорил. Обернувшись к нему и ощущая приступ адреналина, я угрожающе потянулась к рукоятке Коннора-катаны. Оружие словно услышало мои намерения. Тонкий, но уверенный голос потребовал незамедлительных действий, показывал свою полную боеготовность, но вместе с яростью во мне же нарастала и паника. Я ощущала этот мир, как никогда раньше. Я смотрела в темные жестокие глаза соседа, смотрела как развивается его синий галстук на голубой рубашке, смотрела, с каким ужасом он пятится от меня в сторону своего дома, и чувствовала невероятное желание убить его. Один взмах руки — и медики будут собирать половинки по дороге. Каждое чувство, будь то ярость или страх, словно красный острый перец ощущался отвыкшим мозгом, и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы усмирить свои рефлексы.       Мое замешательство позволило соседу использовать момент и устремиться на свой участок. Ярость внезапно сменилась страхом, я снова ощутила горький привкус скорби и паники на своих губах. Наконец, достигнув дома, я ввалилась в него, как пьяный после пятничного вечера старый трудяга. По гостиной тут же взметнулся ветер, где-то в глубине хлопнула дверь. Коннор-катана резко была уложена на пол, и я, захлебываясь в наступающем истеричном удушье и нарастающей слабости в изнеможённых мышцах, ринулась в сторону подвала, откуда доносился писклявый, зудящий мозг голос подразделения.       Они не нашли ее по дороге, хотя следы иногда и проскальзывали по заснеженной проезжой части. Они не нашли ее и в лесу, несмотря на то, что местами были видны следы падения с каплями крови. Каждое такое место вызывало в Конноре все большее отчаяние, Хэнк же мрачнел и старел на глазах. В конце концов, следы привели их в город. В какой-то момент отпечатки ботинок потерялись в следах прохожих, и андроид, пригладив свои волосы в нервном жесте, удрученно уставился в окно. В ее жизни могло быть лишь одно место, где она наверняка захотела бы сейчас оказаться, укрыться, спрятаться. Лейтенант Андерсон, потерявший свою былую уверенность найти девушку, был с ним согласен. Вскоре, машина притормозила у входа во временный дом солдата.       Дверь была раскрыта нараспашку. Это было как минимум странно, ведь признаков борьбы вокруг не было, даже следы были одиночными. Не дождавшись толком, когда машина окончательно затормозит, Коннор пулей выскользнул из салона, даже забыв закрыть за собой дверь. Сидящий рядом Хэнк возмутился криком, но андроид его не слышал. В его голове циркулировала только одна мысль, и с каждым метром приближения к дому эта мысль обрастала иглами и шипами. Она не убила его. Могла выстрелить прямо в лоб, целилась прямо в лицо своим пистолетом, она слышала указ Хэнка, и даже выхватила в ту же секунду пистолет, но нажимать на курок не стала. Стояла напротив и не сводила с него глаз, в которых можно было отметить множество мучений и страданий. Ее черный комбинезон и золотая на груди эмблема словно призраки прошлого цепляли внимание, но Коннор не мог оторвать взгляда от зеленой радужки, как бы не старался. И когда по бледной щеке покатилась слеза — ощутил, как все внешние и внутренние стены разрушаются.       Гостиная оказалась непривычно… другой. Солдаты, по наблюдениям Коннора, отличались резкой чистоплотностью и дисциплинарностью, и Анна когда-то соответствовала этим свойствам: в ее доме лишним могли быть только парочка не так расставленных чистящих средств на журнальном столике. Сейчас же все было иначе. Дом перестал источать пустоту. Красное, атласное платье и черные лакированные туфли были небрежно брошены на спинку украшенного его и ее кровью бежевого кресла. На столе стоял недоеденный завтрак. Коннор, убедившись, что Хэнк остался в машине, закрыл дверь на замок и прошел в гостиную. Все здесь веяло присутствием человека. Внезапно нос ботинка что-то зацепил, и андроид опустил голову, заставив тонкую прядь упасть на глаза. Катана лежала посреди гостиной. Это был самый дурной знак из всех.       — Анна?       В ответ из открытого нараспашку подвала прозвучал грохот и шум. Коннор отличил в нем треск стекла и деревянных щепок, послышался даже воинственный, но истеричный крик замахивающейся девушки. Не долго думая, Коннор пустился в подвал, в котором мерцали блики диагностических экранов.       Мир сходил с ума. Он уничтожал меня снаружи и изнутри, заставлял разрывать горло и легкие в истязаемых криках, я кричала в такт изнывающей от тахикардии сердечной мышцы. Вбежав в подвал едва ли не кубарем, я тут же схватила совершенно новый процессор и отправила покорять дальнюю бетонную стену. Матовый экран потух и с треском отделился от пластикового корпуса, раскинув все свои платы и осколки по полу. Адреналин захлестывал меня с новой силой, и в следующее мгновение под биение вены в висках и собственный яростный крик в стену полетел второй экран. Мужской грубый голос диагностики попытался известить о серьезных повреждениях системы, но я заглушила его голос треском стеклянного экрана о ботинок. Следующий экран отправился изучать мою подошву: с силой скинув процессор на пол, я утоптала его тяжелым протектором. Экран не тух, он все еще боролся с повреждениями, хоть и дребезжал синим «экраном смерти». Стоящий посреди стул диагностики немедленно был расшатан и отброшен на стол, где ранее стояли процессоры и экраны. Весь мир сходил с ума. И я вместе с ним.       Сквозь пелену яростного тумана на меня смотрели карие темные глаза андроида. Все в нем было безупречным, пугающе совершенным. Он смотрел на меня укоризненно, как в тот день, когда я застрелила девианта, смотрел хищно у пылающего огнем бака, смотрел сочувственно, как в вечер откровений у пьяного Хэнка дома. Каждый раз вспоминая его стойкость, взор, щетину на щеках и жар под пиджаком я ощущала новую волну ненависти на саму себя. И каждый раз в стену летело что-то еще уцелевшее от аппарата диагностики.       Жизнь, словно груда хлама, лежала посреди всего этого мусора. Всем своим нутром я ненавидела подразделение, старалась уничтожить каждое упоминание о нем в своей голове, я билась с криком об стенки, поскальзывалась на стекле и падала на пол. Организму не хватало кислорода. Легкие выплевывали воздух с отвращением, ноги перестали держать. Все что мне оставалось делать — сидеть на усыпанном осколками разбитой мною же жизнью полу и плакать. Слезы не переставали идти ни на минуту. Я слышала, как стучит в висках, слышала стенания внутреннего разрушающегося мира. Чувствовала, с каким отвращением и презрением смотрит на меня вселенная, пока я, униженная и никчемная, сидела на полу собственного подвала. Крики разносились по всему дому, и эхом отзывались от холодных стен. Я чувствовала, как умираю. В глазах начинало плыть от недостатка воздуха, сбивчивое дыхание и боль в грудной клетке не позволяли мне разжаться. Мне оставалось ждать смерти… и принять ее как друга, моля об избавлении от возвращающихся чувств.       В свете все еще мерцающего экрана метнулось какое-то движение. Битое стекло, усеявшее бетонный пол, хрустело под чьими-то ногами, и на мгновение мне показалось, что сейчас вызванный техником солдат приставит к моей голове пушку и избавит от мучений. Однако никто не наставлял на меня оружие. Перед глазами маячили вполне знакомые ботинки, и когда человек присел рядом со мной — к удушью добавилась вновь нарастающая паника.       Коннор смотрел на меня настороженно, в его отражающих свет экрана глазах читались тревога и заботливость. Он смотрел мне в глаза, не произнося ни слова. Легкие заходились в еще более резком темпе, выплевывая необработанный воздух, и я почувствовала приступ кашля.       — Все хорошо, — едва слышно шептал андроид. — Просто дыши.       Он протянул ко мне правую руку и этот жест подействовал на меня, как электрический разряд. Резко отдернувшись, я в истерике отползла к дальней бетонной стене, ощущая всю ее прохладу на спине сквозь плотную ткань экипировки. Коннор некоторое время просто сидел передо мной, явно не зная что делать. Перед глазами начинало плыть. Я слышала, как бьется в панике от нехватки кислорода сердце, как задыхается и затухает мозг. Я больше не могла так жить… вновь глотать слезы и утопать в одиночестве, вновь строить этот мир и тут же его терять. Мне хотелось как можно скорее покинуть эту чертову реальность, избавиться от мучающего меня взгляда темных проницательных глаз. Я смотрела на Коннора, исследовала каждую его клеточку, каждый контур, старалась запомнить в нем каждую деталь. Его прекрасное лицо, полное тревоги, упавшую на глаза темную прядь, открытые губы, шепчущие какие-то слова, его протянутая ко мне теплая и шершавая рука. По спине пробежали мурашки. Кожа инстинктивно ощутила прикосновения андроида, которые впервые вызвали во мне бурю эмоций в вещательной студии башни Стрэтфорд. Они были такими мягкими, такими желанными. Я лишь смотрела на расплывающуюся в глазах руку, слышала его утопающий в темноте голос. Большего мне было и не надо.       — Анна, пожалуйста. Посмотри на меня.       Трепетный мужской, идеальный голос заставил перевести меня, забившуюся в самом углу подвала, взгляд с руки на андроида. Коннор сидел на корточках, обеспокоено заглядывал в мои глаза, в самую глубь души. Внезапно все нервные клетки сконцентрировали свои оставшиеся силы затухающего разума и обратились к Коннору. Его светящиеся отличительные знаки были словно насмешкой над всем, что происходило здесь, между мной и этим существом. Он не был холоден, ему было не все равно. Все внутри было уверенно, что он выполняет действия не с целью психологической помощи детектива-андроида, а с целью успокоить меня и свой разум. Я внимала каждому его слову. И не могла оторваться от завораживающих сияющих глаз.       — Дыши ровно. Просто дыши ровно.       Закрыв глаза, я глубоко вздохнула воздух. Легкие закашлялись, но отказываться от глотка не стали. Кровь постепенно насытилась кислородом и избавилась от углекислого газа. Когда сердце настроило свой ритм и кровь в голове перестала шуметь, я открыла глаза и увидела перед собой все еще сидящего, но уже менее обеспокоенного Коннора. Его рука больше не висела в воздухе. Он опустился на колени и сложил руки перед собой, старательно наблюдая за тем, как я прихожу в себя. Слезы текли без остановки, несмотря на то, что воздуха мне хватало, и перед глазами перестало плыть. Рядом доносились звуки стрекочущего электрического тока, вырывающегося искрами из разорванных проводов. Мне все еще хотелось плакать, однако глядя на самое удивительное и прекрасное создание перед собой — совершенно не хотелось умирать.       — Что со мной не так, Коннор? — содрогающимся голосом прошептала я. Голосовые связки сели на несколько тонов, растянутые криками и замороженные холодом. Из горла доносилось хрипение, но привычный девичий голос все еще сохранялся. — Почему мне так плохо?       На его лице промелькнула новая тревога. Коннор опустил на мгновение голову, но когда поднял ее — в глазах больше не было тревоги. В них было смирение и решительность.       — Я не знаю. Но, кажется, я могу помочь.       С этими словами андроид медленно поднял обе руки и протянул их ко мне. Серый, насмехающийся надо мной своими надписями и синими знаками, пиджак зашуршал, растрепанный галстук безвольно повис вниз. Андроид смотрел на меня полным решимости и в то же время сомнений взглядом. Он ждал моей реакции, ждал действий, которые могут решить всю последующую историю наших переплетенных жизней. Во мне плескалось чувство страха и благоговения, все тело стремилось поддаться, в то время как изломанный рассудок останавливал мышцы. Через несколько секунд молчания, в голове словно щелкнул застав последнего амбарного замка на запертых чувствах. И я, оторвавшись от стены, быстро устремилась в протянутые руки Коннора.       Белая рубашка приняла меня с непривычной теплотой и нежностью. Она и вправду пахла удивительным свежим ароматом. Андроид, сгребая меня в охапку, уселся у рядом стоящей бетонной стены, опершись об нее спиной. Он неловко и нерешительно гладил мою спину своими руками, время от времени убирая растрепанные в хвосте волосы за плечо. Его ноги в черных узких джинсах были согнуты в колени так, что ботинки стояли ровно на полу, скрепя россыпью стекла. Мне было уютно, тепло. Спокойствие пришло на смену страху и боли, каждая клетка отзывалась на прикосновения Коннора даже сквозь плотную, солдатскую ткань. С упоением и вздрагивающими легкими я слышала, как все же бьется механическое сердце под тонким пластиком и бионической кожей. Разгоряченная кожа лба ощущала шершавость имитации мелкой щетины, он был теплым, даже жарким под тяжелой и грубой тканью пиджака. Весь мир вокруг утопал в непроглядной тьме, пока мы лежали в подвале, прижавшись друг к другу.       Все это было прекрасным. Даже то, что его белая рубашка покрывалась пятнами от моих все еще изредка стекающих слез — это было прекрасно. Коннор медленно и успокаивающе водил рукой по левой стороне спины, щупал жесткую ткань, иногда стирал большими пальцами слезы с моих щек. Он ничего не говорил. За него говорило имитированное сердце, бьющееся в такт моему мышечному органу. Я слушала этот стук через белую рубашку и холодный внутренний пластик, и успокаивалась так быстро, как новорожденные дети под звуки биения сердца собственной матери. Время перестало утекать в неизвестность, все произошедшее до этого словно стало вполне нормальным, даже предначертанным для всего этого путем. Я трогала мягкую ткань рубашки андроида, все больше прижималась к нему, сжималась в маленький комочек в этих уютных объятиях.       Вокруг царила тишина. Только редкие искры, выбиваемые из проводов, шуршание пиджака и прикосновений механической плоти по грубой солдатской ткани изредка нарушали это спокойствие. Щеки ощущали на себе касания мягкой, но шершавой бионической кожи, внутри все трепетало и торжествовало одновременно. Подразделение, жизнь солдата, приказы — все это вдруг стало таким малозначимым. Был только он. Он и его прекрасный облик с невероятными нежными прикосновениями, ради которых я готова была идти на смерть.       Хэнк стоял, прислонившись к своей машине, наблюдая за происходящим в доме. Точнее, он не наблюдал, а слушал. До него доносились звуки разбитого стекла, грохот и деревянный треск. В какой-то момент все утихло. Старик принципиально не шел в дом вслед за андроидом, он и не намеревался этого делать с самого начала. Прошло не меньше получаса, когда офицер, загадочно хмыкнув, залез в салон и медленно тронул автомобиль прочь по улице.       Сегодня ему предстояло обдумать очень много. Пожалуй, он даже обойдется без спиртного.