Надежда для Тёмного Лорда

Странно, как, находясь внутри времени, мы иначе чувствует себя. Пролистывая учебники истории, мы не пропускаем через себя написанное. И это нормально. И попав поначалу в Хогвартс я чувствовала себя так, словно я в сказке и ожидания у меня были соответствующие. Но сороковые годы двадцатого столетия – это военное время. И волшебники, и маги не ходят по луне, они ступают по той же грешной земле, что и остальные. И обстановочка была соответствующая. В реальном Большом Зале Хогвартса действительно горели свечи, и потолок эмитировал небо. Но на этом сказка и заканчивалась. В первые дни я этого не ощутила. Слишком увлечена была своими эмоциями, переживаниями, сменой обстановки, окружающий мир был чем-то вроде нарисованного холста на заднем плане декораций. Но с каждым днём мир обрастал плотью. И стали заметны трещины на разномастных, будто набранных где попало, фаянсовых тарелках. Слишком маленькие порции еды. Нет, ну что для растущего подросткового организма постоянный овсяные каши и варёная картошка? Каша на завтрак, каша на обед, картофель на ужин. А на следующий день каша на завтрак, картофель на обед и каша на ужин. Раз в неделю и по праздникам выдавали маленький кусок мяса. Я никогда не считала себя обжорой, но только попав в Хогвартс 40-х поняла, какие мы все обжоры. Тут проблемы лишнего веса и переизбытка сахара в организме не стояло не перед кем. Худенькими были совершенно все, от мала до велика, от первокурсника до выпускника. Если бы я вдруг решила заговорить о диете для похудения, на меня бы посмотрели как на умалишённую. Впрочем, Вальбурга на всех смотрела свысока всегда, но про диету – вы поняли? Почему я заговорила о еде? Потому что я, дитя 21 века, единственная наследница Майклсонов, звезда школы не привыкла жить в проголоть. Если мне хотелось, например, французского сыра, или итальянской пиццы, или свежих лобстеров в особом соусе, готовить которых умел личный повар дяди Коула – не вопрос. Для «дорогой Хоуп» к вечеру всё подадут. Либо с пылу, с жару, либо прямо изо льда. Когда Лиззи, закатывая глаза, пеняла мне на моё особенное положение, мне никогда не приходило в голову, что такие «мелочи» имели значения. Ну, хочу я скушать жаренного корабля под лунным соусом, что такого? Я ж трибрид. Ах, привезли, ну, что-то не хочется. Что-то я в не настроения. Мир спасать устала, Лэндон смертен, Джоззи водится с плохой компанией. Убери жаренный корабль, я в печали… Господи, как хотелось мяса! Мой внутренний волк при одном слове «мясо» давился слюной. Можно жаренного, можно кровяного, можно по-франзуски, можно просто куском. Жрать охота, аж настроение падает. А ещё хочу десерт. Особого сорта мороженное. Устрицы в лимонном соусе со льдом. Трюфеля. Хочу-хочу-хочу! Даже во сне проклятая еда снится. А ещё тут холодно. Эти старинный шотландские замки на картинке классные, а внутри… почему тут нет ничего, кроме каминов в гостиных и массивных железных печей в классах? Давно пора изобрести чары, что не пропускали бы внутрь холод. Но тут всем не до мелочей, мать его! Все занятые решением мировых проблем, глобальным противостоянием Гриндевальда и Министерства, Германии и Англиии, запретом Чёрном магии и превращением черепах в кресло, и шишек в белок. Больные люди. Зачем так издеваться на черепахами, тратить магическую энергию на тупую трансфигурацию. Нет бы поработать над простым комфортом. Я – Хоуп Майклсон, я из Нового Орлеана, где плюс двадцать пять по Цельсию уже похолодание, и мне отчаянно голодно и страшно. И скучно. Лиззи была права. Права насчёт меня во всём. Я и правда избалованная богатенькая девочка, склонная много мнить о себе. Ох, Лиззи! И Джоззи! И Алларик! И все-все-все! Как же я скучаю. Но возвращаться к вам не хочу. Потому что… потому что… потому что Том Реддл здесь. Не могу же я утащить его в наш мир. Или могу? Ладно, Хоуп. Всему своё время. Да, кто про что – я про еду. Вальбурга получала просто шикарные посылки из дома: пироги, печенья, конфеты, ветчина….ветчина! Как же она пахла! А эта стерва и не думала ни с кем делиться. Напоказ, изящно оттопырив пальчики, грызла свои деликатесы, бросая насмешливые взгляды превосходства в мою сторону. Не знала, что играет с огнём. Я – волк! Вдруг ночью, когда моё контролирующее «я» будет сладко спать, мой зверь возьмёт вверх, и вместо ветчины ею самой и полакомиться. Хотя, нет. Не стоит. Слишком токсичная дрянь. У меня будет несварение и отравление. Но сама мысль о том, как она просыпается и видит мои сверкающие клыки… месть сладка. Особенно в фантазиях. Можно изощряться, как угодно. Совести все равно нечего тебе предъявить – нет тела, нет и дела. Вальбурга трескала в одиночестве шоколадные конфеты, сучка, зато у Друэллы были шёлковые чулки. Красотке Розье завидовали все, кроме меня. Если бы у неё парочка капроновых затесалась… прелести шёлковых я оценить не могла. Приходилось, как всем, удовлетворяться шерстяными и хлопчатобумажными. Хорошо, что в Хогвартсе существует магия. Потому что оттянувшиеся коленки – это ужасно. А осень, как назло, выдалась короткой и холодной. В середине октября на деревьях не осталось ни одного листочка. Стёкла в классе порой дребезжали от резких порывов ветра, и я тихо радовалась тому, что на дне озера, куда выходили окна нашей гостиной, ветра не было. Иллюзия, причём отличная, панорамного вида не учитывала таких мелочей. Зато печи чадили так же, как и во всех других башнях и смотритель, ругаясь на грани приличий, то и дело приходил их прочищать. Когда меня всё доставало, я сбегала ото всех, уходя на Чёрное Озеро. Далеко в Запретный Лес соваться не решалась – за это могли выкинуть из школы. Тут с детьми никто особенно не церемонился, никаких социальных служб, отстаивающих права детей. Накосячил, нарушил правила – получи наказание. В ходу были даже карцер и плётка. Я не шучу. Не то, чтобы я боялась боли, но порка эта унизительно. А Дамблдор следит чутко. Короче, я была паинькой. Да я вообще не слишком склонна нарушать правила. Только в крайних случаях, когда мир в опасности. Или любимый, дорогой мне человек. А когда всё спокойно, почему не придаться созерцательным настроениям у маленькой заводи? Здесь было красиво даже теперь, когда на ветках не осталось листвы. Через облака пробивалось солнце, окрашивая всё то в розовый, то в янтарный цвет. Том Реддл. Мальчик-загадка. В такие минуты я позволяла себе мечтать или думать о нём, потому что не боялась, что меня подслушают. Вообще, отвратно, что в любой момент к тебе могут сунуться в черепашку. Дамблдор. Или сам Том. Или кто-то из компании его преданных друзей, которых здесь уже полу-шуткой, полувсерьёз называли «ближним кругом»: Дик Лейстрейндж, Ковин Розье, Антонин Долохов – с этими тремя он был почти неразлучен. Причём к Долохову, у которого в школе была репутация совершенно отмороженного психа, Том относился с явным уважением. А вот с Диком Том был, похоже, накоротке. На таком коротке, что я начинала чувствовать себя Хюрем-султан, а в Дике видела Ибрагима-пашу. Смешно, конечно, но… я правда ревновала. За этой компанией, которую профессор Дамблдор через много-много лет охарактеризует Поттеру как «пёструю», действительно веяло «каким-то мрачный обаянием». Он будет говорить о том, что в окружении Реддла «были слабые личности, нуждающиеся в защите, честолюбцы, жаждущие славы и склонные к насилию люди, нуждающиеся в заводиле, способном обучить их более изощрённой форме жестокости». И прочее, очень интересное «бла-бла-бла». В реальности всё было проще – Реддл подмял под себя весь факультет. Я не сразу это увидела, но проучившись пару месяцев могу сказать, что Слизерин имел очень чёткую, жёсткую, едва ли не военную структуру. Если бы в моей школе установил такие правила, часть моих одноклассников устроила бы бунт, а четверть повеселись от суровой жизни. Но у Тому не забалуешь. Даже не знаю, чего во мне больше его методами – возмущения (а возмущаться, право, есть чему) или восхищения? Второго на тот момент было куда больше, чем первого. А пугать он меня начал гораздо позже. Организация была чисто мужской, иерархической и чёткой. На каждом курсе выделился неофициальный лидер, через которых Том и работал с остальными. Если что случалось, он спрашивал с лидеров и спрашивал строго. Нет, Круцио никто не применял. И даже голос повышался редко. Но огорчить, разочаровать или расстроить Тома, утратить его доверие эти мальчишки боялись сильнее, чем ночных бомбёжек, которым многим тут удалось пережить. Они смотрели на него снизу-вверх, с восхищением ловя каждое слово, и верили ему безоговорочно. Фактически, Том стал и гласным и негласным лидером, потому что Слахгорна мы видели на факультете очень редко – староста заправлял всем. В чём-то атмосфера на Слизерине напоминала то, что рассказывал Винсент о Советском Союзе, здесь факультет в целом стоял выше интересов отдельных людей, и мне, для которой свобода личности не пустой звук, это было не совсем по нраву. Ладно, мне это нравилось не больше, чем отсутствии деликатесов и круглой суммы на счету, но я научилась с этим мириться, раз ничего другого не оставалось. Том не видел индивидуальности, он смотрел на людей, как на кирпичи, но общая кладка выходила более, чем складно. Ему удалось выстроить Цитадель. И это в короткие сроки. А кто-то сомневался с том, что организаторские способности у Тёмного Лорда были с детства? Я нет. Стратег, тактик, игрок – он был именно такой. Он строил идеальный мир в его понимании. Это было вовсе неплохо. Плохо то, что он не гнушался средствами. «Помоги факультету, отдай для него всё, и факультет никогда не оставит тебя в беде», – слизеринцы верили в это. А я – нет. Чем дольше я наблюдала за Томом, тем было горше. Я вновь и вновь находила в нём сходство с отцом. Клаус был такой же – свои интересы он ставил выше других, как бы не любил. Перед смертью отец сказал мне, что только со мной сумел понять, что любить – значит делать всё для другого, а не использовать любимого для себя. Я знала, Том считал, что искренне любит Лейстрейнджа. И любит свой факультет. И Хогвартс. Но он любил всё это по-своему. Для себя. В этом нет ничего такого, большинство так делает. Включая рассуждающую. Жесткие правила на уровне уличных банд были только внутри «ближнего круга». А для остальных существовал кодекс, который нарушать нельзя. И это не обсуждалось. Поначалу я думала, что Том добился такого влияние какими-то санкциями, жестокостью или подавлением других, но всё оказалось проще. Я уже упоминала о голоде. О серой мгле, витающей в воздухе. А Том Реддл и его кампания умели приносить радость. У них были деньги – факультетская касса. С их лёгкой подачи на эти средства устраивались вечеринки, выходные и праздничные застолья, решались возникающие проблемы, отсылались родителям нуждающихся. А нуждающихся было много. Слишком много ещё вчера богатых семей сегодня разорялись в впадали в нищету. Магический мир не так уж принципиально отличался от обычного. Здесь те же правила. А Том мечтал перестроить его под себя, сделать таким, каким ему хочется его видеть. Камешек пролете в нескольких дюймах надо мной и, несколько раз ударившись о воду, наконец пошёл на дно. Обернувшись, я увидела улыбающегося Тома. – Привет, принцесса. От кого прячешься? Надеюсь, не от меня? – Глупо было бы всегда прятаться на одном и том же месте. Так ты чего доброго бы решил, что я тебя поджидаю. Он засмеялся. Сегодня, похоже, был в хорошем настроении. Впрочем, оно менялось у него быстро. И это при том, что при мне он не спешил демонстрировать все прелести своей сложной психической организации. – Можно посидеть с тобой? – Конечно. – Тогда подвинься. – Так место же рядом, хоть отбавляй. – Да. Но там, где ты сидела, мне будет гораздо теплее, – тихо посмеиваясь, он сел рядом, закидывая мне руку на плечо, при этом укрывая мантией. Том знал, что я почти постоянно мёрзну и при каждом удобном случае старался, как мог, согреть. Чаще всего у него неплохо получалось. – Сегодня не солнечно, – заметил он, глядя на меня из-под длинных, любая девчонка позавидовала бы, ресниц. – Ветрено, – согласилась я, не упуская возможности прижаться к нему. – Где так долго задержался? Решал дела со своей тёмной компании. – Не угадала, – усмехнулся он. – Как ты смотришь на то, чтобы брать у меня уроки, Хоуп Майклсон? Взглянув на него, я игриво ткнула локтем ему в рёбра: – И чему ты будешь меня учить? – Ну, на самом деле не совсем тебя. Профессор Мерифорт сделала мне интересное предложение. – Правда? Какого рода? Он перестал улыбаться и нахмурился: – Ты это сейчас о чём? – Да непарья. Я просто пошутила. – Хороши шутки. Мне не смешно. – Что за предложение?.. Тебе предлагают вести занятия? – Место лаборанта. Летом у неё обнаружили какую-то болезнь, не смертельную, но, видимо, достаточно обременительную для того, чтобы задуматься о помощнике. Мол, годы уже не те, нужен помощник. Ей обещали ставку лаборанта. Это, конечно, не бог весть какие деньги, но лучше, чем ничего. Не пойму? Ты хмуришься? Улыбаешься? Или это просто тени так неровно ложатся на твоё хорошенькое личико? Он с нежностью отвёл прядь с моего лица. Иногда я удивлялась. Ладно, не иногда. Всегда. Лорду Волдеморту не полагалась быть нежным, заботливым, мягким, романтичным. А Том был. И, хотя я порой подозревала, что всё это лишь сплошное притворство, что это обычная его линия поведения – давать людям то, что они хотят, но… он понимал, что мне нужно. Понимал, в чём я нуждаюсь. Чувствовал мои настроения. – Я слышу твой сарказм. Рискну поинтересоваться, с чем он связан? – С тем, что мне никогда не понять, почему Великий Тёмный Властелин всё время мечтает захватить самую обыкновенную школу. – Не начинай, – тряхнул он головой раздражённо и я чувствовала, что он и в самом деле злится, но старается держать злость на поводке. Том мне не верил. Про то, что я из будущего. И про своё будущее – тоже. – И заметь, эта навязчивая идея у тебя с самого детства. – Все навязчивые идеи берут начало в детстве. – Правда? – Наверное. А Хогвартс – это единственное место, похожее на настоящий дом. Место, где я счастлив. Здесь есть книги, есть ты и Дик. Но когда мы закончим школу, вы отсюда уедите и мне здесь вряд ли что-то будет интересно. Давай я тебе лучше расскажу, почему я счастлив получить это место. Его руки как бы невзначай сомкнулись у меня на талии, а губы касались щеки. – У меня появится место в лаборатории. Это гораздо ближе, чем Тайная Комната в женском туалете. Я поворачиваю голову и встречаюсь с его внимательным, серьёзным взглядом. – Ты это серьёзно? – вскидываю я брови. – А что тебя смущает? – его палец скользит по моей шее и мне становится так хорошо. Я невольно закрываю глаза под этой лёгкой лаской. Руки у Тома горячие. Часто слышала поговорку о том, что руки холодные – сердце горячее. Но с Редлом всё наоборот. Он тянет меня к себе: – Терпеть не могу, когда ты так думаешь. – А я терпеть не могу, когда ты лезешь ко мне в голову. – Я не лезу. Правда. Я просто… слышу. Постоянно слышу чьи-то голоса в моей голове. Иногда это утомляет. Приходится время от времени пить заглушающее эти помехи зелья. – Зачем? – Представь, что в твоей голове всё время жужжит пчелиный рой. И ты понимаешь, о чём они говорят. Когда хочешь или, когда не хочешь… или когда тебя мутит от чужих мыслей. – Тебя мутит от моих мыслей? – Твоих? Нет. Но когда ты громко думаешь, я не могу тебя не слушать. А когда чувствую щит, то начинаю на тебя злиться, потому что понимаю, что ты что-то скрываешь. И меня это бесит. – Правда? – И чего ты такая радостная. Тебе нравится меня бесить? – Только тогда, когда ты выбешиваешь меня. – И что я делаю не так? – Ничего. Ты идеален. И я боюсь тебя потерять. – Значит, мы квиты. Я тоже боюсь. Обещай, что будешь приходить ко мне в каморку при кабинете ЗОТИ. – Чтобы ты показал мне всю ту жуть, что там обитает? Я предпочитаю василиска. Моего любимого змея. Мне нравится, когда ты мне его показываешь. В этом есть что-то такое… особенное. – Я покажу тебе всё, что ты только захочешь. Только василиск… знаешь, он на самом деле это она. – Как? – Ну, самка. – Как ты это определил? – А что я получу взамен утраченного секрета? Я подаюсь вперёд и, наклоняясь к его губам, игриво прикусываю его нижнюю губу. Она такая нежная, мягкая и упругая – на ней моментально лопается кожа и я быстро слизываю языком капельку крови. Том подхватывает меня и усаживает к себе на колени, прикрывая нас длинными полами трансфигурированной в длиннополый плащ, мантию. Словно издалека я слышу его глухой стон. – Ты сошла с ума? – ухмыляется он. – Совсем не думаешь о своей репутации? – Хочешь взять эту заботу на себя? – Кто-то же должен? Хоуп, нас могут увидеть. – Уверена, все и так в курсе того, что мы иногда целуемся. Но ты всегда можешь меня остановить. Всё в твоей власти, – я с усмешкой кладу ладонь на его ширинку, зная, что со стороны этого никто видеть не может. Ну, сидит девушка на коленях у юноши. Неприлично, конечно, но… терпимо. Том тихо процедил ругательство через зубы и откинул голову на ствол дерево, прерывисто и тяжело дыша. В такие минуты он выглядел беззащитным, и я с упоением ощущала свою власть над ним. Он открывался, как раковина и мне нравилось овладевать им пусть хоть таким нехитрым способом. Мои пальцы ласкают его твёрдый, как камень, член, по всей длине, то ускоряя, то замедляя движение, чтобы большим пальцем несколько раз обвести головку. Сцепив зубы, Том толкается в мой сжатый кулак, сильнее и резче, с тихим стоном. Он кусает губы, его пальцы бессознательно впиваются в моё тело до синяков… – Хоуп!.. Мне нравится, когда ты настоящий. Когда ты никем не притворяешься. И когда ты мой – только мой. – Ты слишком много себе позволяешь! – рычит Том и, схватив меня за плечи, опрокидывает на землю. – Эй! И кто тут безумец! Нет, Том, это уже слишком! Правда! Не здесь… – А мне казалось, что кто-то любит рисковать? – смеётся он. – Но это… это.. я не люблю пошлость. – Зато ты любишь открытое небо и вольный воздух, если память мне не изменяет. Он наклоняется ко мне, зарываясь мне в волосы руками: – Расслабься. Никто не придёт. Я прикрою нас обоих скрывающими чарами и, к тому же, услышу мысли любого, кто сюда сунется. И внушу ему топать в другую сторону. – Да! Как это я забыла? Ты же всесильный и всемогущий! Ты всё можешь. – Не всё. До вечера мне не вытерпеть. Ты сама меня раззадорила. – Том! Я правда… – Доверься мне, Хоуп. Я никогда не подводил. А уж тебя не подведу и подавно. Ему требовалось не столько моё тело, сколько то, чтобы я позволила ему вести. Не знаю, важно ли ему было быть всё время сверху (в прямом и переносном смысле) или он действительно хотел, чтобы я полностью ему доверяла. Оттолкнуть его сейчас и потерять? Да какая разница, что будет дальше? Возможно, завтра невидимая сила унесёт меня отсюда, и я никогда его больше не увижу? Он на мгновение завис надо мной, опираясь на обе руки и буравя меня взглядом. Оставалось крепче прижаться к нему, обнять. Протянув руку, я зарылась пальцами в его чёрные волосы. При прикосновении они были мягкими, как шёлк. Мои и то жёстче. Я несколько раз с наслаждением провожу по прядям рукой. Он улыбается, в его глазах горят лукавые искорки и нежность, которая отчего-то кажется мне горькой. – Том?.. Он проводит по моей щеке: – Ты плачешь? – Нет, я… не знаю. Наверное, от счастья? Я иногда бываю тошнотворно сентиментальной. И вот, кажется испортила момент… – От счастья не плачут. Я не хочу, чтобы ты плакала. Мне нравится твоя солнечная улыбка. Я никуда тебя не отпущу. – А если это не от нас зависит? Он нахмурился. Между бровей залегла глубокая складка. Кажется, я и правда всё испортила? – Давай просто брать от жизни всё, что можем? Здесь и сейчас? Я притянула его к себе: – Я хочу тебя, Том Реддл. Хочу здесь и сейчас. Мне не пришлось просить дважды. На долгую прелюдию не было времени, да она и не требовалась. Я чувствовала себя жаждущей пустыней, изнывающей без дождя. Том не долго медля, вошёл в меня, заставляя тихо вскрикнуть от острой полноты ощущений. Пришлось зажать себе рот, чтобы не издавать звуков. Он задал быстрый и рваный темп, вколачиваясь и сводя с ума. Было до сумасшествия приятно. Впрочем, как и всегда. Как бы мы оба не настраивались на то, что встреча пройдёт в рамках приличия и всё обойдётся разговорами, но… кому-то первому приходила в голову мысль о том, что нужно прикоснуться, сесть поближе, поцеловать другого и… понеслось. Нас не останавливала мысль о том, что нас могут увидеть, а это грозило бы исключением. А мне – позором. Уже потом, оставаясь наедине с собой, я иногда даже плакала при мысли о том, что Том может обо мне думать. Парни в его возрасте пользуются любой сговорчивой девчонкой… а тут и винить его не за что. А я… он для меня как наркотик. Сладкая зависимость. А это унизительно и нехорошо. Хотя сейчас… вот прямо сейчас… очень хорошо… так сладко, полно и… Он притягивал меня, как магнитом и я не могу, а главное, не хочу сопротивляться. Мне неважно ничье мнение. Кроме его самого. Я наконец-то согрелась. Я наконец-то провалилась в пропасть безумного блаженства, в котором так сложно понять, паришь ты или падаешь. Летишь или утопаешь? Оживаешь или умираешь? Грань… С каждым разом это чувствуется всё острее. Я ещё плыла в облаке первого оргазма, содрогаясь от прокатывающегося по телу спазма удовольствия, как Том, наконец, позволил и себе дать волю, ускоряясь. За три месяца, последовавшей за той ночью в Тайной Комнате, он никогда не кончал прежде меня. Легелименция ли тому была причиной, или врождённое чувство эмпатии, позволяющее ему так легко манипулировать людьми, интуитивно понимая, что им нужно, но любовником он был прекрасным. И мне не требовался большой опыт, чтобы понимать это – после этих жарких, стыдным, сладких схваток я никогда не уходила неудовлетворённой. Иногда он доводил меня до такого изнеможения, что я думала, что не смогу этим заниматься как минимум месяц. Ну просто ничего уже не захочется. Но на следующей день меня снова тянуло к нему, как опилки к магниту. Моя разгорячённое, жаркое лоно как перчатка обхватывала его член, заставляя чувствовать каждый толчок остро и полно, несмотря на то, что одну бурю я уже пережила. Хриплое дыхание со свистом вырывалось из его лёгких. В какой-то момент его пальцы сильнее сжались на моём теле, так, что когда всё схлынет, наверное, будут синяки? Я почувствовала глубоко в себе жаркую пульсацию, и волна удовольствия накрыла меня второй раз. Том склонился ко мне, глуша поцелуями стоны и вскрики. Обессиленный и опустошённый, он рухнул сверху, тяжело дыша. Прошедший оргазм заставлял мои нервы вибрировать, отчаянно хотелось, чтобы эти ощущения не прекращались. Чтобы мир, со всеми его заботами, печалями и сомнениями, не возвращался. Что он мог думать обо мне? Наверняка зубоскалит со своими друзьями, рассказывая сальные подробности. И все они знают , что я веду себя, как верти-шлюшка. Думать так было больно, и я селя, зябко кутаясь в свою мантию. Том, облокачиваясь на локти, лениво полез в карман, достал сигарету и, зажав её между зубами, прикурил о палочки. Затянулся, неторопливо выпустил дым и посмотрел, как серое, пахучее облако поплыло вверх. А потом перевёл взгляд на меня: – Ты правда так думаешь? Я мысленно застонала: – Ты с ума меня сведёшь! Не мог бы ты перед встречей выпивать это своё… как его? Заглущающее зелье? – Его нельзя принимать в больших количествах, – невозмутимо пожал он плечами. – От него голова болит. И, кажется, оно вызывает сонливость и привыкание. – Откуда ты взял рецепт? – заволновалась я. – Оно точно безвредное. – Сам придумал, – отмахнулся он небрежно. – Что?! Ты литрами лакаешь непроверенное зелье?.. Ты точно сумасшедший. – Как будто ты раньше этого не знала. Но речь не об этом. Хоуп, во-первых, твои мысли сбивают с настроения. – Ну, прости, – раздражённо отбросила я волосы с лица. – В следующий раз постараюсь себя лучше контролировать. – Ты действительно думаешь, что я обсуждаю тебя с ними? И что ты для меня просто развлечение? – Тебя интересует то, что я думаю? – Конечно. Иначе зачем бы стал это обсуждать. – Том, я ни в чём тебя не упрекаю. – Ты упрекаешь себя. И… прости, это моя вина. Я не думаю о тебе, как о мимолётном развлечении и ты вовсе не девушка для траха. – Том, не мог бы ты выражаться поделикатнее? – Тогда тебе нужно поделикатней думать, – засмеялся он и я, хоть и пыталась выдержать строгую мину, не сдержавшись, последовала его примеру. – Иди ко мне, – позвал он, откидываясь на спину и раскидывая руки в стороны, так, что легко было приспособить его предплечье вместо подушки. – Небо сегодня серое. Но всё равно можно рассмотреть, как двигаются облака. Я вздохнула. Он это умел. Вроде бы скажет какое-то незначительное слово, сделает ничего не обязывающий жест и вот уже ощущение, что всё вокруг как надо, просто чудесно. – Ты правда можешь просто исчезнуть? Или ты сказала это просто так? – Я не знаю. Правда, Том. Если это будет зависеть от меня, я… Я осеклась, вспомнив лица Джоззи, Лиззи и остальных. Такие родные, близкие. Они нуждаются во мне. Кто поможет Алларику спасти дочерей, если меня не будет рядом? Том прикоснулся пальцами к моему подбородку, заставляя повернуть лицо к себе: – Это твои друзья? Я вижу их образы в твоей голове… – Том, перестань, – тряхнула я головой, сбрасывая его руку. – Перестань копаться в моих мыслях. Это нечестно! Ведь я к тебе в голову забраться не могу. – Почем не можешь? Заклятие Легелименса способен освоить каждый при определённом уровне знаний. У тебя точно получится. Я удивлённо взглянула на него, а потом покачала головой: – С твоими способностями ты покажешься мне парочку безобидных картинок. Это не равноценный обмен, с учетом того, что ты в моих мозгах копаешься чуть ли не каждый час. – Я просто… – Да поняла я, поняла! Ты просто слышишь. – Они для тебя дороже, чем я? – Кто? – я правда не сразу поняла, что он имеет в виду. – Мои мысли? Да нет. Но просто у меня иногда такое чувство, что я всё время хожу голой, и нет возможности прикрыться. Не самое приятное ощущение, если честно. – Эти девчонки, – он проговорил это почти с ненавистью. – И эта школа. Весь этот мир? Они значат больше, чем я? Чем мы?.. – Том, пожалуйста!.. Я не была готова к этому разговору. – Не честно задавать такие вопросы. Ты не пускаешь меня в свою жизнь дальше порога. Кто я для тебя? Просто девочка, которая даёт. – Не решай за меня, ладно?! И с чего ты взяла, что я не пускаю тебя в мою жизнь? – У тебя вечно какие-то тайны. И эти твои друзья. И ваши дела. Ты никогда мне об этом ничего не рассказываешь. – Да что для тебя может быть интересного в наших делах, Хоуп? – с раздражением мотнул он головой. – Всё! Со мной ты делишь только минуты удовольствия, но ты ничего мне не доверяешь. Иногда мне кажется, что твоя девушка – это Дик Лейстрейндж. А я так – вроде… даже говорить не стану. – И не надо! – Том побледнел от гнева, ноздри его тонкого носа трепетали. – Хоуп, ты хочешь, чтобы я о каждом шаге своём перед тобой отчитывался?! – Я этого не хочу, если ты не хочешь. – Я не хочу. – Вот об этом и речь! Твоя жизнь – закрытая книга. Но моей ты хочешь владеть полностью! По-твоему, это честно? По-моему, так вовсе нет! – Я не пускаю тебя в мою жизнь не потому, что ты ничего для меня не значишь, Хоуп, А потому, что моя жизнь это полное дерьмо. Я не стану тебя в него втаскивать. Даже если придётся с тобой из-за этого ссориться. Всё хорошее здесь, с тобой. Ты как луч солнца, но если ты пойдёшь со мной туда, где… Я притихла. Мне никогда не приходило в голову, что Том старается меня оберегать подобным образом. Эта точка зрения просто не приходила мне в голову. – Том, это неправильно. Люди должны доверять друг другу… – Так и поверь мне! Неужели я многого прошу? – Ты просишь меня о понимании? Тогда и меня пойми. Мой отец был чудовищем, Том. Настоящим кровавым чудовищем. Он в буквальном смысле питался людьми. И он не хотел, чтобы я знала об этой стороне его жизни. Не знаю, почему? Может, боялся, что я разочаруюсь. Или не хотел, чтобы я замаралась в этом. Он держал меня на расстоянии, а я… я думала, что он избегает меня, потому что не нуждается во мне… Это было личное. Очень личное. Настолько личное, что я даже наедине с собой никогда не проговаривало то, что говорила сейчас Тому. – Я думала, что не нужна ему, понимаешь? А он был мне нужен. Очень нужен, – я даже не заметила, что плачу. – Я нуждалась в нём. И чтобы заставить его вернуться в мою жизнь, я… я совершила огромную ошибку. Я похитила мою мать, спрятала её. Я рассчитывала, что он вернётся, чтобы всех спасти. Но доверилась не тому человеку, он был шпионом и работал на врагов отца. В результате мама погибла. Получается, что я убила её! Если бы они не оберегали меня, оба… если бы я знала правду… они оба были бы живы… – Хоуп! Не плачь! Иди сюда. Ну, не надо…хотя, если тебе так легче… А что случилось с твоим отцом? – Он умер. А я так его и не узнала. Настоящего. И не узнаю никогда, потому что всё, что у меня осталось – это воспоминания о нём. Мои и других людей. Но это не одно и то же. В результате он ни от чего меня не спас. И не уберёг. И мне гораздо больнее от всех несказанных слов, что никогда не прозвучат между нами. Если ты боишься, что я разочаруюсь в тебе… Том! Я видела тебя таким, каким ты сам себя ещё не знаешь. Я знаю кто ты. И я постараюсь на тебя не слишком давить. Но… я не хочу быть лишь красивым аксессуаром в твоей жизни. Я хочу по-настоящему в ней участвовать. Половинки тебя мне мало. Я хочу тебя всего. Но и в ответ, обещаю, всё, что во мне есть – будут принадлежать тебе. Том задумчиво жевал травинку. – Хоуп, я не один в этом повязан. Не мне одному решать. – Жалкая отмазка на самом деле. Ведь вы берёте новых людей в свой «ближний круг»? – Это парни. Они знают, на что идут. – Я тоже знаю, на что иду. – Да? – спросил он с иронией. – И на что же? Мы занимается контрабандой, Хоуп! Ты действительно хочешь нарушать закона? Рисковать загреметь в Азкабан? – Контрабандой? Разве вы не… – Разве вы не пытаетесь создать общество, которое будет преследовать магглорожденных? Он уставился на меня как на круглую дуру. – Нет. А зачем нам это? – Ну, потому что… магглорожденные они не такие, как мы и должны знать своё место? – Ты так считаешь? – Нет! Я думала, так считаешь ты? Он провёл по лицу, будто стряхивая паутину, ьак устало и обречённо, что мне стало жалко и его, и себя. – Я иногда совсем тебя не понимаю, Хоуп. Какие магглы? Какие общества борьбы за кровь? Мы всего лишь пытаемся наскрести денег. У Дика после смерти отца осталась уйма долгов, у него дом заложен; Розье в долгах, как в шелках, и если они не наскребут приданное для Друэллы, помолвка с Сингусом Блэком может сорваться. У Долохова мать вообще бы с голоду умерла, если бы мы не отсылали ей кое-какие сбережения. Я слушала, не веря своим ушам. Я в своём воображении рисовала нечто вроде общества Иллюминатов или Каменщиков, а тут – контрабанда. – И чем вы торгуете? Огневиски из-под полы? Или запрещённые зелья толкаете? – Ты про опиаты? На своём курсе? Продавать это дерьмо своим людям? Ты таким меня видишь, Хоуп?! Я натянуто улыбнулась: – Я… прости, Том, но кажется разочаровываться сегодня придётся тебе. Я бы не удивилась, если честно. Но если вы не торгуете наркотой, то тогда чем?.. – Разными составами для зелий и колдовства. Отлично идёт яд василиска, как и его шкура. А ещё – волосы единорога и яд акрамантулов. Ну, и ещё так – по мелочи. У меня как гора с плеч упала. На мой взгляд всё было более, чем невинно. Но я забыла про то, что на дворе шёл 1943 год. И что многое тогда было иначе, чем теперь.