Надежда для Тёмного Лорда

С Тёмными Лордами не бывает легко – это константа, постоянное знание, основа основ, фундамент, на который следует настраивать всё остальное. При условии, что ты решишься что-то строить, прочувствовав и осознав то, что сказано выше на собственной шкуре. С Тёмными Лордами не бывает легко даже тогда, когда они совсем юные, когда в их светлых головах тёмные планы по узурпированию мега-власти во всём мире и тотальном геноциде ещё не сформировались. С Тёмными Лордами не легко даже Чудо-Женщинам вроде меня, которых, вдобавок, по собственному личному убеждению, юные Тёмные Лорды любят. Рассказать, что означала любовь Тома Реддла того периода? Он желал меня контролировать. Чем больше и чаще, чем полнее – тем лучше. Я понимала, что, хочу того или нет, он будет пытаться раз за разом забраться ко мне в голову и то, что ты даже в мыслях своих уже не хозяйка, что контролировать приходится даже их, как мы контролируем неосторожно сказанное слово – от такого контроля быстро устаёшь. Хотя… человек ко всему привыкает. Том, в первое время очень тщательно оберегавший наши отношения от огласки, вскоре решил, что это вовсе ни к чему и стал официально и очень красиво ухаживать. Делал он это не для меня, он прекрасно понимал, что я в этой мишуре не нуждаюсь. Таким образом он как бы заявлял свои права на меня перед другими. «Эта девушка – моя», – как бы говорил он, когда при моём появлении в Большом Зале над моей головой начинала сыпаться пыльцы или к ногам ложился цветочный ковёр из фиалок. Или в Слизеринской гостиной вдруг начинали благоухать сиреневые кусты. Я очень люблю сирень – наверное, так сказывается моя связь с мёртвой стороной Наследия. Кладбищенская сирень всегда казалась мне жизнеутверждающей и Том, видимо, прочёл о моей слабости то ли в сознании, то ли в подсознании. Всё это не могло пройти незамеченным. За моей спиной шептались, а Вэл Блэк откровенно меня ненавидела. Пару раз мы с нею даже сцепилось всерьёз. После чего Вальбурга предусмотрительно решила больше со мной не связываться. Мы с ней старательно друг друга игнорировали. Ноябрь пролетел стремительно и красиво. Я чувствовала себя окрылённой и нашей взаимной влюблённостью с Томом, и тем, что меня допустили в Тайный Круг, но самое главное – я спасла Плаксу Миртл, смогла изменить прошлое и… ничего страшного не происходило. Хагрид оставался исправным учеником, он был очень полезным Тому с его компанией. Прекрасно ладя со всякой живностью, он по просьбе Тома доставал ему то волосы единорога, то яд акромантула, что ещё какие-нибудь ингредиенты из Запретного Леса, которые удавалось загнать за приличные суммы и пополнить наши запасы галеонов. Это, конечно, было не то же самое, чтобы спасать мир от очередного угрожающего ему монстра, но весьма неплохо коротало время, избавляя от скуки. Например, доить василиска, сцеживая его яд, то ещё удовольствие. Зато приносило стабильный доход. После случая с Мирт Том не рисковал больше и не выпускал змею наверх – мы всегда спускались вниз сами, прихватив с собой мётла. Змея успела привыкнуть ко мне. Дружески поболтать мы с нею не могли, ведь я не змееуст, но она меня вполне признавала. И даже, когда бывала в хорошем настроении, давала себя погладить. А я строила планы. Огромные планы. Раз мне удалось уберечь Мирл от смерти, Тома – от убийства и создания первого крестража, Хагрида от исключения из Хогварда, не получается ли, что та ткань, которая была соткана в прошлом уже разорвана? Возможно, никакого Лорда Волдеморта в будущем теперь не будет? А Том Реддл останется просто Томом Реддлом – просто моим Томом. Может быть, не идеальным, но вполне человечным и понятным. На самом деле куда более человечным и понятным, чем куча моих знакомых из прошлого. А для меня вопроса о возвращении в будущее простого не стояло. Я не собиралась и не хотела. Чего бы ради? Что ждало меня там? Джоззи и Лиззи и без меня прекрасно поглотят одна другую. Или найдут способ этого не сделать. Если им суждено пройти через первый вариант, да простит меня бог, если он есть, я не хочу быть этому свидетелем. С меня довольно потерь. Я нашла своё место. Оно здесь, в Хогвартсе, в 1943, почти уже 44-ом году. Где моя мать ещё не родилась, а отец где-то в далёком-далёком, почти не реальном Новом Орлеане, а я наслаждаюсь процессом предотвращения рождения Волдеморта. Для меня общение с Реддлом превратилось в своего рода потребность, сродни зависимости. Когда его не было рядом, я словно пребывала в каком то полу-сне, полу-реальности и в мире вне его существования всё было размытым, как пейзаж за окном во время дождя. Но стоило мне услышать его голос, как мир преображался и красок становилось чрезвычайно много. А Том был склонен к резким перепадам настроения. Он мог почти не отлипать от меня, болтая о всякой чепухе часами напролет, а мог вдруг целыми днями начать меня избегать, словно обидевшись на что-то. Предугадать заранее, что послужит причиной такого отдаления было совершенно невозможно – косой взгляд на него или на кого-то из парней, в которых ему вдруг пришла охота увидеть соперника, не вовремя сказанное слово, слишком много уделённого времени Хагриду, Миртл или кому-то из малышни. Иногда дело было вообще не в обидах, а в том, что у него находились дела, которыми со мной, естественно, делиться было ниже его достоинства. Но если я начинала действовать аналогично, это было причиной взбеситься. И молчать. И избегать встреч со мной. Он не выносил моего прошлого. То, что оно у меня было. Совершенно без него. И повлиять на это не было никакой возможности. Забавно, но он и правда бесился. Да, у Тёмных Лордов есть маленькие слабости. Том, например, очень сладкое любил. Как ребёнок. Шоколад мог лопать бесконечно. Если бы он у него был. Но, будучи джентльменом, он вынужден был приносить его мне. А я, чтобы его не разочаровывать, ела. Хотя и не любила. Но попытавшись отказаться, нарвалась на очередной молчаливый приступ ледяной ярости. Пришлось смириться. Чего не сделаешь ради любви? Шоколад – не самое страшное. Мы ссорились. Господи, как же мы ссорились! Да если подумать, не было ни дня, чтобы мы не поцапались из-за какой-нибудь ерунды. Не ругались, нет. Обменивались насмешливыми колкостями. Меня выбешивал его цинизм и эгоизм. Для Тома существовал очень узкий круг людей, ради которых он мог пойти на всё – в буквальном смысле, без оговорок и лишних вопросов. Этот круг был весьма не многочисленнен. И – весь остальной мир, которым он мог беззастенчиво манипулировать, переставлять, как шахматы, на доске, использовать, жертвовать, нажимать на болевые и чувствительные точки, заставляя действовать так, как это выгодно ему. Иногда мне приходило в голову что и со мной, если придётся выбирать, он будет действовать так же. Нет, в то, что Том может причинить мне вред, я не верила. Я чувствовала, что дорога ему. Но если ради моего блага ему потребуется обойти мои убеждения, сыграть на моих чувствах, или просто запереть меня – он это сделает. Без колебаний и угрызений совести. Для него значения имели лишь его собственная воля и убеждения. А те, кого он любил, должны были идти за ним, верить в него, поддерживать. А если нет… тогда они подлые предатели. И нет им прощения. Я же говорила – с Тёмными Лордами не просто. Том желал создать из факультета Слизерин нечто вроде единой фаланги, где всё бы подчинялось общим правилам, действовали идеально отлажено и не создавало бы проблем. Где интересы одного были бы делом каждого, но при этом личность растворялась в факультете, как капля воды в океане. Я индивидуалист. И мне не нравились его методы. Я не считаю, что кто-то обязан полностью отрекаться от себя во имя общего блага. У каждого лишь одна жизнь. И именно он имеет право распоряжаться её. Пока нам с Томом удавалось сосуществовать так, что наши убеждения не мешали нам взаимодействовать. Но в глубине души я опасалась, что такой момент настанет. Подозреваю, Том опасался чего-то похожего. В общем, ноябрь был конфетно-букетным. Но нам предстояла притирка. А она легкой не бывает. Но бывали моменты, когда все мысли о мире, сложностях нашего характера, о том, что Том Реддл вскоре нанесёт визит своим родственникам и во что это выльется вылетали у меня из головы. Я позволяла ему себя целовать. И он с радостью этим пользовался. Иногда, когда мы оставались одним в пустом классе, или полутёмном коридоре, чаще – в его новой лаборатории лаборанта. И, конечно же, не один визит в Тайную Комнату к василиску не обходился без этого: горячих поцелуев. Мир сужался до точки, в висках начинала гудеть кровь, кожа плавиться и мне становилось плевать на то, что нас могли застукать. Иногда мысль об этом придавала дополнительную остроту ощущениям. Тело бросало в жар, низ живота тяжелел и ныл, требуя уже знакомых томительных ощущений и острых наслаждений. Мне и в голову не приходило в чём-то отказывать Тому. Я никогда не мучилась угрызениями совести из-за того, что приносило мне столько радости и удовольствия, позволяло знать, что я, пусть ненадолго, дарю ему счастья ровно столько же, сколько беру сама. Чувствуя тесное переплетение наших тел, мне хотелось кричать от счастья и рычать от удовольствия. А потом, удовлетворённо положить голову ему на плечо, прислушиваться к его дыханию, и переплетать свои пальцы с его, длинными и бледными. Или любоваться его бледным чётким профилем. Я уже говорила, что Том не переставал меня удивлять. Там, где я удивляться не предполагала. Например, когда на утро после нашей встречи на Чёрном Озере отозвал меня к окну и, легко подняв заглушающие чары, как ни в чём не бывало спросил: – Хоуп, не сочти за грубость, но я хочу уточнить: ты предохраняешься? – Что? – отчего-то возмущённо взглянула я на него. – Ты о чём? – Не маленькая. Сама же понимаешь. У некоторых игр бывают последствия. И лучше, когда их планируешь заранее. Я тому отличный пример, – криво усмехнулся он. «И я тоже», – подумала я в тот момент, густо краснея под его пристальным, тяжёлым взглядом. – Тебе не о чем переживать, Том, поверь. Я не собираюсь являться к тебе на порог с требованиями жениться на мне. У тебя не будет из-за меня проблем. – Не передёргивай, – холодно произнёс он. – Но, чтобы незапланированных проблем не возникло, возьми, – его пальцы вложили мне в руку прохладный пузырёк из тёмного стекла. – Это противозачаточное зелье. – И где ты его взял? – с сарказмом поинтересовалась я. – Сам сварил. Мне это несложно. У меня есть теперь своя небольшая лаборатория, где лишних глаз нет. – Как мило с твоей стороны. Интересно, почему я злилась в тот момент? – Решил всё сам проконтролировать, Реддл? – Это лучший способ удостовериться, чтоб всё будет так, как тебе нужно. Он и не думал опускать глаза под моим сердитым взглядом. – Отлично. Молодец, Реддл. Иметь с тобой дело одно удовольствие. Всё-то у тебя предусмотренно. Он молча пожал плечами. – Придёшь сегодня? – Чтоб испробовать надёжность зелья? – презрительно фыркнула я. А потом кивнула: – Приду. Терять мне вроде как уже нечего. Не знаю, почему я так злилась на него в тот момент? Потому, что сама не додумалась принимать эти чёртовы зелья?! Ребёнок от него мне был не нужен. Я видела, какие у него получается детки. Чудо-Дельфи, по чьей милости я тут зависла, например. Чем Пространство и Время не шутит. Не примешь вовремя Зелье и обнаружишь, вернувшись к себе, что мы теперь мама и дочка? При одной мысли об этом становилось смешно и тошно. А ещё меня бесила мысль о том, что он слишком много о себе мнит. Боится, что окажется связанный со мной слишком тесно? Не готов сокращать дистанцию? Зря, солнышко! Даже вздумай мы всерьёз это сделать, куда девать разницу и всё то, что рано или поздно между нами обязательно встанет? То, что Том так гордо именовал своей лабораторией, на самом деле было подсобкой в кабинете ЗОТИ. В этой самой узкой и длинной комнатушке в клетках сидели гранделоу, кикимора, и чёрт знает ещё какая жутковатая живность. – Очень эротично, – пропела я, осматривая пучеглазую нечисть. Которая в ответ таращилась из клеток на меня. – Ты уверен, что это безопасно? – В смысле? – приподнял Том бровь. – Ну, мне кажется, кикимора тебя ревнует. Он засмеялся. – Серьёзно, Том. Она смотрит на меня так, будто готова съесть. – Она и готова. Но не бойся. Во-первых, я её уже сегодня кормил, а во-вторых, я же рядом? Я не позволю кикиморе так рисковать собой. Он с усмешкой опустился на узкую скрипучую раскладушку, заставив меня брезгливо морщить нос: – Ты серьёзно хочешь заставить меня в процессе любоваться на ревнивую кикимору. Нет, Том, я не смогу… – А тебе ничего делать и не придётся. Доверься мне. Я всё сделаю, как надо. – Убери кикимору! – Вот ведь скромница какая. Кикимор стесняешься? – Ты должен принадлежать только мне. Третий здесь лишний, – тяну я капризно. – Лишний – так лишний. Смеясь, он наколдовал чёрную ширму. Её пристальный немигающий взгляд меня больше не смущал. Ну, а спустя четверть часа, как всегда в случае с Томом, я потеряла способность чего-то стыдиться. Меня всегда хватало лишь на что-то одно: либо я стыжусь и не делаю – либо делаю и не стыжусь. Моя юбка оказывается задранной вверх, а его брюки стянутыми вниз. Его руки сжимают мои ягодицы, и я чувствую бедром его эрекцию. Сила его желания окутывает теплом не хуже пледа. – Ты не пожалеешь о своём выборе! Клянусь! Я вознагражу тебя за него. Я игриво соскальзываю вниз. Том приподнимает бровь и внимательно следит за моими действиями. Глаза его в полумраке кажутся тёмными и горящими. А лицо выглядит расслабленным. – Я весь в предвкушении, как ты можешь заметить. Я позволяю себе то, что не делала ещё ни разу. Я обхватываю его член губами. Когда-то это казалось унизительным и грязным, но не сейчас. Я готова на всё, чтобы владеть им. Меня сводят с ума его сдавленные, тихие рычащие стоны. Мне нравится то, что даже в порыве страсти он никогда не забывается настолько, чтобы причинять мне боль. Реддл помешен на контроле. Он контролирует всё, он контролирует всех, и себя – в первую очередь. Но смысл секса в том, чтобы контроль снять. Чтобы срывало крышу. Чтобы в мире ничего не оставалось кроме животного удовольствия и – меня. Я делаю всё, чтобы он растворился во мне. На моих губах, таял на моём языке, чтобы его стоны звучали на кончиках моих умелых пальцев. Если нужно для этого сосать – я буду сосать, Редлл. Лизать, кусать, терзать и слизывать. Я буду горячей и бесстыдной, я буду податливой и мягкой. Волной и пламенем. Я буду брать и отдавать без остатка, опустошая и наполняя. Когда ты рядом, для меня нет границ. Я чувствую себя тьмой, что поглощает тебя и светом, что слепит. Я не отпущу тебя – ты сам не захочешь никуда от меня уходить. Я – дочь вампира, высасывающего из людей жизнь и душу. Я дочь королевы оборотней, в которой животное начало заставляет выть на луну и царапать когтями кожу. Я – потомок первых ведьм, приведших Тёмную Магию в этот мир. Я –Хоуп Майклсон и я… я люблю тебя, Том Реддл. Я думала, что он кончит, удовлетворившись оральными ласками, но, к моей радости, он предпочёл более традиционный способ. Словно со стороны я услышала свои стоны, чувствуя, как он заполняет меня собой, растягивает, ускоряя темп. Каждое новое его движение умножает удовольствие, и я бесстыдно бьюсь под ним, как рыба, выброшенная на берег. И это странно, потому что чувствую-то я себя вполне в своей стихии. Наши стоны сливаются в одно, и я припадаю к нему всем телом, сотрясаясь от сладкого оргазма и с наслаждением слышу его хриплые стоны. Лежать на узкой раскладушке вместе просто невозможно, если не переплетаешься в клубок, как две змеи. Его руки ещё оглаживают моё тело, а я, обессилев, лежу, положив голову ему на плечо. Эти сладкие мгновения так скоротечны. И так быстро проходят. Завтра он уже не будет принадлежать мне так полно. Между нами снова будут его проклятые дела, и его проклятые друзья, планы, цели, сложный характер и чёрт знает, что ещё. В эти счастливые и жуткие мгновения мне хочется поглотить его так полно, чтобы он не смог дышать без меня! – Если бы можно было посадить тебя в коробку, как гранделоу и никому не то, что не отдавать – не показывать, – с усмешкой тянет Том, и его рука путается в моих волосах. – Это жестоко! – капризным голосом тяну я. – Я не хочу в коробку. – Конечно, хочешь, – поворачивает он голову и ласково дует мне в лицо. – Все хотят в коробку. Там же уютно и безопасно. Я позабочусь, чтобы у тебя было всё, чего душа попросит. Ключ от этой коробки будет только у меня и ни одна живая душа тебя у меня не отнимет… и чего ты смеёшься? – Я думала о том же. Только в моей версии в коробку попасть должен был ты. – Так не честно! Это моя идея. – На самом деле у нас есть одна коробка на двоих. Наше милое любовное гнёздышко, что охраняет страшный василиск. – Ну, какой же он страшный? – хмыкает Том. – Он очень даже милый. Ну, пока кожу не сбрасывает, конечно. Воцарилось молчание. Я почувствовала, как Том набросил сверху тёплый плед. Очень вовремя. По разгорячённой спине как раз ощутимо тянуло сквозняком. – Хоуп? – его голос звучал как-то глухо и отстранённо. Может быть потому, что меня неудержимо тянуло в сон после наших любовных игрищ. – М-м?.. – Ты спишь? – в его голосе прорезалось недовольство. – Нет. – Выходи за меня замуж? У меня реально отвалилась челюсть и вытаращились глаза. Я в превеликим трудом удержалась от глупого «Чо-о?», – в лучших традициях дурацких комедий. – Прямо здесь и сейчас? – попыталась засмеяться я, но, натолкнувшись на его взгляд, стихла. Том смотрел выжидательно и без тени улыбки: – Я серьёзно, Хоуп. – Да не можешь ты серьёзно… – когда я села, скрипучая раскладушка заскрипела, заставляя меня покраснеть при мысли о том, как эта развалина визжала под нами четвертью часом раньше. – Том, это на самом деле совсем не серьёзно. Нам обоим семнадцати нет! Мы, по закону, не имеем право читать про то, чем мы тут с тобой только что занимались. – Тридцать первого декабря мне исполнится семнадцать. Кстати, а у тебя когда день рождения? – Второго мая. До двадцати одного года четыре года, как минимум. – В магическом Британии семнадцатилетние считается совершеннолетием. Так что после Рождества мы вполне можем пожениться. Для тебя, как несовершеннолетней, можно будет испросить разрешения на свадьбу в Министерстве. Раз ты сирота, прошение заставим подписать Слизнорта. Он не посмеет мне отказать. – Ну, конечно! У тебя наверняка есть на него компромат, – с сарказмом фыркнула я. – У меня на всех найдётся компромат. Включая присутствующих. Но ты как будто не особенно рада? Что-то не так? – Том, подумай сам – ну, зачем тебе это?.. Он едва уловимо нахмурил брови. Они у него вообще были весьма выразительными. – Довольный странный вопрос. – Ничего странного. Что ты получишь от меня после свадьбы такого, чего я не давала бы тебе сейчас? – я снова попыталась засмеяться, но смех замер на губах. Он смотрел на меня в упор, широко распахнутыми глазами, в которых загорелся гнев. А за ним читались боль и укор. – В чём дело, Хоуп? – ледяным тоном спросил он и от его голоса мне стало холоднее, чем от сквозняков. Я вдруг осознала, что сижу в тёмной каморке, совершенно голая. И что такое поведение, что я тут продемонстрировала, в 1943 году, наверное, считается верхом неприличия. – Не понимаю, почему ты кричишь… – Не надо! – голос его хлестнул, словно пощечина. – Не надо – что? – я и вправду не слишком поняла, о чём он. – Не прикидывайся дурочкой. Любая нормальная девчонка, получив от парня предложение выйти замуж обычно радуется. Ну, если он ей не безразличен, конечно. Судя по твоему поведению в последний месяц, – сощурился Том, глядя на меня исподлобья, – думаю, у меня есть все основания посчитать, что это так. Чёрт возьми, ты только что скулила подо мной, – гневная, презрительная гримаса исказила его идеальная черты, словно судорога. – «Я люблю тебя, Том Реддл!». Он метнулся и схватив меня за волосы, резко притянул к себе, нисколько не заботясь о том, что может принять мне боль. Я оборотень и боль чувствую иначе. Но больно, чёрт возьми, было! – Как это понимать?! – шипел он мне в лицо. – Что это за игры? Я достаточно хорош, чтобы трахаться со мной в подсобке, но не для того, чтобы выйти за меня замуж?! Да? Отвечай, долбанная сука!!! Отвечай мне! Я охнула, потому что в гневе он вырвал у меня целый клок волос. Чувствовалась это, будто с меня кусок скальпа сорвали. Том с удивлением глядел на свою руку, сжимающую в горсти вырванные волосы. Я почувствовала, как глаза наполняются слезами. Он никогда раньше не позволял себе на меня кричать и никогда не пытался причинить мне боль. Эта ярость, этот почти неконтролируемый гнев… – Хоуп, прости. Я отшатнулась от протянутых ко мне рук. – Прости! Прости! Я не хотел сделать тебе больно. В его словах звучало искреннее раскаяние. – Не знаю, что на меня нашло. Поверь, я… – Я верю тебе, Том. Отвернувшись, я наклонилась, чтобы поднять разбросанную по полу одежду, но Том вырвал у меня одежду из рук, отшвырнув в сторону и развернул к себе: – Хоуп, я не хотел тебя обидеть. – Я знаю, Том. – Я не должен был так реагировать. – И я тоже. Я тебя обидела. А у тебя проблемы с контролем гнева. Ты над этим работаешь, но иногда это случается… Я ничего не могла поделать с чёртовыми слезами! Я пыталась говорить спокойно, разумно и трезво. А они катились и катились! И я не могла их остановить. Почувствовав прикосновение его пальцев, смахивающих слёзы с моих щёк, я крепко зажмурилась, понимая, что сейчас разревусь, как последняя дура. Когда я, кстати, в последний раз плакала? Он не поверит, но я ведь почти не плачу. Так какого чёрта сейчас? – Я сделал тебе так больно?.. Ну, иди сюда. Том обнял меня, крепко прижимая к себе и укачивая, словно маленькую девочку. – Этого больше не повторится. Даю тебе слово. Я пальцем тебя не трону. Господи, он думает, я испугалась? Я могу переломить его пополам одним ударом. Физически я его не боюсь. Я боюсь за него. – Я никому не позволю даже волоску упасть с твоей головы. Больше – никогда. Если кто тебя тронет – убью. Он не шутил. И его бледное лицо словно отпечатывалось у меня на веках. Я теперь буду видеть его всегда. И слышать этот холодный, тихий голос, звучавший так страстно. – Ты нужна мне, Хоуп. Не на пять минут. Я хочу тебя навсегда, – он чуть отстранился, пристально глядя мне в лицо. И я снова ощутила, как на меня давит сам воздух. Нет, он не пытался давить на меня магией – то была сила его желания. – Выходи за меня замуж. Стань моей семьёй. – Том… – выдохнула я и с болью увидела, как меняется его лицо. Огонь в нём погас, будто его закрыла створками. Будто в одно мгновение он из живого, дышащего человека превратился в гравюру на картине – совершенную, но не живую. – Понятно, – сухо кивнул он. – Том, послушай!... – Уже поздно, Хоуп. Думаю, тебе пора возвращаться. – Ты не понимаешь. Вернее, ты всё понимаешь неправильно! Я люблю тебя… – Это очень мило, – ухмыльнулся он одной из своих неприятных, кривых ухмылок. Подхватив мою юбку с пола, он с силой швырнул мне её в лицо. – Пошли, провожу. Час поздний. Мало ли, кто там блуждает по коридорам? – Том… – Хоуп? – приподнял он бровь. – На сегодня закончим нашу встречу. Его рука была горячей, будто его лихорадило. Он жёстко тянул меня за собой, увлекая в гулкую черноту коридоров. Я кожей чувствовала его дикую ярость. Она, как кислота, разъедала воздух. Она плетью била по моим нервам. Я обидела его и сделала ему больно. Я должна была отреагировать как-то иначе. Всё так странно, начиная с самого предложения, которое прозвучало как гром среди ясного неба. Мы прошли через весь замок за такой рекордно короткий срок, словно бежали кросс. Том шёл так быстро, что мне приходилось едва ли не бегом бежать. Перед дверью он остановился, коротко мне кивнув: – Ну, всё. Мы на месте. Голос его звучал спокойно и ровно. И выглядел он тоже очень спокойно. Вроде всё было под контролем Кроме чувств, которые хлестали из него невидимой кровью. Я не легилемент. Но я оборотень и вампир. Я чутко чувствую эмоции. – Спокойно ночи, Хоуп. – Том! – схватила я его за руку, но он резко сбросил со своей кисти мою ладонь. – Ты разве не пойдёшь со мной внутрь? – Я переночую в лаборатории. Мне ещё нужно богорта покормить. – Покормишь завтра! – мой голос звучал умоляюще. – Хоуп, уже и правда поздно. Мы оба немного взвинчены и устали. Нужно отдохнуть друг от друга. Слава богу, посторонние люди легко могут это сделать, разойдясь в разные стороны. – Том! – я повисла на нём приставучей пиявкой, кожей чувствуя, что нельзя давать ему уйти в таком настроении. – Пожалуйста!.. – Что – пожалуйста? – усмехнулся он одними уголками губ, не делая попытки меня оттолкнуть. – Не делай глупостей. – Боишься, что я пойду и сброшусь с Астрономической Башни? – Ну, я не настолько уверена в своих чарах. – Да, не бойся. Там защитный барьер стоит. Жизнь отчаянных романтиков в полной безопасности. Да я не собираюсь разыгрывать идиота. Ты можешь представить меня в роли бедного Вертера? Он улыбался. Голос Тома звучал спокойно, лишь глаза казались погасшими провалами. Его ярости и боли я больше не чувствовала. – Увидимся завтра. – Конечно, – кивнул он. – К слову, моё предложение остаётся в силе ещё пару дней. Передумаешь – дай знать, – он по-деловому коротко кивнул и растворился в переходах ночного Хогвардса, оставив меня в одиночестве терзаться и мучиться. Нет, ну что за дура?! Почему я не объяснила ему подлинной причины того, что я вынуждена сказать «нет». Как я могу сказать «да», если ни в чём не уверена? Во-первых, мне шестнадцать. Шестнадцать! В двадцать первом веке это спорный возраст для согласия, не говоря уже о заключении брака. У меня ешё впереди учёба, и совсем не виданный мир, и… мне шестнадцать. А ему – семнадцать. И он – будущий Лорд Волдеморт. И… И я не знаю, проснусь ли завтра здесь, или меня вновь унесёт в тот страшный мир, где Тома нет. И отца – нет. А мама погибла по моей вине. И самый близкий для меня человек это Аларик Зальцман, бывший враг моего отца, который потратил половину своей жизни на то, чтобы прикончить Майклсонов. А ещё есть близняшки-Зальцман. И весь мир будущего, куда я возвращаться не хочу, но… которому принадлежу. В том мире Лорд Волдеморт страшная сказка. Безносое чудовище с алыми глазами. Том, если завтра я скажу тебе «да», может ли случиться так, что ты никогда не превратишься в него? Или, если, сказав «да» завтра я провалюсь во временную воронку, как Алиса в Кроличью Нору, не спровоцирую ли я именно то, чего боюсь? «Что мне делать?», – я прижалась к окну, за которым была имитация пейзажа, окружающего Хогвартс. Потому что в реальности не было даже дна реки, как верили многие – в реальности передо мной была просто глухая стена с картинками. Как символично. Куда не поверну – стена и иллюзия на ней. «Что же мне делать, отец?», – обратилась я к Никлаусу, словно он мог меня слышать и мог ответить мне. На самом деле не мог. На самом деле в этой реальности он сейчас в компании Стефана и тети Ребекки отрывает головы смертным и упиваясь их кровью, раздувается, словно большой клоп – до отвалу. «Бери то, что хочешь, Хоуп, – услышала я тихий шелест, похожий на шелест ветра. – Сегодня кажется, что на это нет сил, завтра – что не будет времени, а после завтра не будет тебя или его рядом с тобой. Ничего не откладывай на потом, живи сейчас, Хоуп. Живи сейчас. Если хочешь сказать ему «да» – скажи это, скажи, пока можешь. Скажи, пока он способен его услышать. Скажи «да», и ни о чём не жалей». Я увидела силуэт худого мужчины со светлыми волосами – увидела так чётко и ясно, как будто отец и правда явился мне. Боль рванула сердце изнутри, карябала горло, заставляя хрипеть. Это происходило каждый раз. Несколько раз я чувствовала его так близко, но моя дикая боль заставляла призрак Никлауса растворяться и исчезать. Он никогда не хотел причинять мне боль. Он умер, отдав свою тысячелетнюю жизнь мне. И говорил, что не жалеет. Думаю, отец не врал. Майклсоны – мы все такие. Либо не делаем что-то, либо, сделав, не сожалеем. Если я не скажу Тому «да», я буду сожалеть об этом очень долго. Ведь нет гарантии, что впереди меня не ждёт тысяча лет существования. Чёрт! Надо было сразу сказать ему «да»! Ну, да ладно. Скажу завтра. Он сам оставил мне такую возможность и значит, ничего не потеряно!