Надежда для Тёмного Лорда

Я с трудом пережила ту ночь (как я думала). Мне не терпелось дожить до рассвета, кинуться Тому на шею и сказать: «Да!». В ту ночь я была в него так влюблена, что грудь пекло от нежности. У меня хватит сил на то, чтобы всё исправить: и обстоятельства, и то, что ненароком могла причинить ему боль. Я смогу докопаться до его глубинные струн и сыграть на них так, что он исправится. Моя любовь безмерна, как океан. И Том, если бы не любил меня, ведь не предложил бы мне выйти за него замуж? Иногда в душу закрадывался страх: как только он остынет после секса и гнева, не отшатнётся ли он в испуге от собственной инициативы? Но, с другой стороны, Реддл никогда – никогда! – на моей памяти от своих слов не отказывался. Где-то в прошлом существовала параллельная вселенная, где будущий Тёмный Лорд оболгал беднягу Хагрида, жестоко подставив глуповатого, но доброго великана. Где-то в другой реальности погибла Миртл, но здесь – здесь Том был другой. Думаете, если ты трибрид с комплексом героя, то ты от рождения умный-умный и тебе не ведомы глупые чувства. Которые так презирал Том. Ну, или Дамблдор говорил, что их презирал Том. Тот Реддл, который достался мне, не был бесстрастным. Это был вулкан, адское пламя, но – под коркой льда. Котёл, наглухо закрытый крышкой, клокочущий, кипящий, яростный. День за днём доказывающий себе и другим, что он лучше и сильнее всех. Не признающий права на ошибку. Видящий жизнь в чёрно-белом свете. Об этом странно говорить, но по рассказам самого Тома, когда он был ребёнком, он был верующим. Не религиозным – а именно верующим. В приюте их по воскресеньям водили в церковь на проповеди, и это вносило хоть какое-то разнообразие в серую, унылую, скучную и трудную жизнь приютских детей. И храм казался ему местом, где живёт та доступная, разрешённая версия волшебства, которой поклонялись маглы. Проповедник раз за разом говорил о греховности человеческой природы. О слабости, лживости, похоти – всего того, что Тому приходилось видеть вокруг себя. И о каре за людские грехи. О Биче Божьем, который заставит заплатить. «Я хотел стать этим Бичом. Тем, кто заставит их всех заплатить за их ничтожество и слабость, лицемерную, показушную добродетель, которая хуже любого порока. Нет, ты пойми, я ничего не имею против настоящих грешников, которые не боятся брать, что хотят. Если я хочу разбить кому-то морду в кровь и могу это сделать – я это сделаю. Но я не стану лицемерно врать самому себе ничего про воспитание, про то, что эта тварь заслужила. Поднимая руку, причиняя боль Непростительным, стирая людям память – я понимаю, что я делаю. И не считаю себя добром. Но от этих праведников – Хоуп! Ты не представляешь, как меня от них тошнит! Мерзкие, жалкие черви! Им не хватает сил чтобы удержаться от соблазнов, им не хватает мужества, чтобы ответить за свои грехи. Трусы! Трусы! Жалкие трусы! – его ноздри гневно трепетали, а огонь из камина отражался в глубоких глазах. – Они не боятся убить – они боятся ответить за убийство. То же касается и всего остального. Тот же святой пастырь. Отец троих детей. Ему это не мешало приставать к приютским, при чём не особо разделяя мальчиков от девочек. Но когда я заставил его испытать боль – совсем небольшую, – он криво усмехнулся, – видела бы ты, как он скулил. И как проклинал мою дьявольскую суть. Осуждаешь меня? – сузил Том глаза. – Не знаю. Я не хочу быть Бичом Божим. Мне не понятно, как можно по своей воле взять на себя роль палача. – Но кто-то же должен? Если все будут трусливо подставлять щёку, во что превратится этот мир? В тот момент у меня впервые промелькнула мысль, что Тёмный Лорд придёт не править этим миром – он придёт карать. И ему будет всё равно – грязнокровки, полукровки или чистокровные. Всех, кого он посчитает слабым и никчёмным, он будет выкашивать, как сорную траву. Без жалости, без сожаления, без страсти. Перед глазами вставал образ, который я видела на Грани. Чёрно-белый демон с красными глазами. Идеально подходящий под определения «Бича Божьего». Он выкашивал как сорную траву всё, до чего мог достать. Единственное, что ценил – храбрость и верность. И, наверное, это было единственной общей чертой, что я находила между Волдемортом и Томом. Он часто просил меня рассказать о будущем. О его будущем. И я рассказывала. Глупо теперь идти на попятный. Я уже изменила эту реальность. И я хотела изменить её ещё больше. Чего там беречь?! Кто там был счастлив? Попаданцы в прошлое не вмешиваются в текущие события, чтобы Арка замыкалась правильно, и они могли вернуться в свой мир. Меня же альтернативная реальность вполне устроит. Я согласна стать миссис Реддл, лишь бы никогда не видеть Волдеморта. Я прокручивала всю ночь картины будущих радостей и трудностей. Я даже детям имена придумала. А потом наступил рассвет, перед которым если я хотя бы на час сомкнула глаза, было чудесно. Но в ту ночь меня бессонница не напрягала. Я была так окрылена своими чувствами, что тяжёлая голова и потемневший после бессонницы взгляд напрягали не больше, чем мошкара. Первый звоночек прозвенел, когда Том не явился перед завтраком в гостиную. Он обычно всегда заходил к себе, даже если ночевал в Лаборатории. Поняв, что не могу отыскать его взглядом среди привычных лиц, я ощутила слишком болезненный укол в сердце. Но паниковать для меня нормально. Я слишком боюсь потерять ещё кого-то из близких. Последнего, на самом деле – потому что Том в этом измерении всё, что у меня есть. – Дик? – окликнула я Лейстрейнджа на выходе из гостиной. – Ты Тома сегодня видел? – Нет, – спокойно покачал головой он. – Наверное, в Лаборатории заночевал. – Обычно он всегда заходит. Увидев моё несчастное, вытянувшееся лицо, он нахмурился: – Что-то случилось, чего я не знаю, Майклсон? Вы что, вчера поссорились? – Нет, что ты, – изобразила я бодрую улыбку. – Просто тревожусь. – Ты не слишком тревожься. Знаешь, Том не любит, когда лезут в его дела. Да и принимать опеку не привык. Скорее всего просто замотался. Что ему, из-за душа сюда тащиться? У него есть ванна старост. Ты ведь наверняка помнишь? – с усмешкой хмыкнул он. – Пошли, а то на завтрак опоздаем. Том, наверняка, уже ждёт нас там. Но его место за слизеринским столом пустовало. Я очень хорошо помню тот момент. Стою и смотрю на Большой Зал, наполненный запахами еды, народом, голосами, жаром – и чувствую, что ноги примерзают, руки леденеют и сердце стынет. Том никогда не шумел, не суетился. Его голос всегда звучал очень тихо и чётко. И в толпе он никогда не стремился стать центром внимания, никогда не искал компании – компания находила его, как и многочисленные взгляды. И теперь не только я смотрела с удивлением на пустующий стул старосты. И уверенность, что прямо сейчас творится что-то ужасное и непоправимое заполняла меня. – Том когда-нибудь раньше пропускал завтрак? – Конечно, – с улыбкой, честно глядя мне в глаза кивнул Дик. И я поняла – врёт. – Он частенько с утра захаживает в библиотеку. А когда Реддл находит книгу по себе, он способен забыть обо всём на свете. Просто так Реддл в библиотеку никогда не ходил. Куда бы он не шёл, он всегда шёл туда с конкретной целью: что-то узнать, выяснить вывести новую формулу. Или просто спрятаться от надоевших фанатов. И счёт времени Том так же никогда не терял. Чем бы и как бы мы не занимались – я могла увлечься, но Реддл рассчитывал время по минутам. Иногда меня это обижало, а он всё сводил в шутку: кто-то должен обо мне заботиться. О моём честном имени, репутации, обеде вовремя, учёбе. В общем, чтобы Том забыл явиться на завтрак? Боже! Как же холодно в этих средневековых замках! Будто меня проглотило чудовище и я, как в кошмаре, бегу – но куда? Что я вообще делаю? Почему я в такой панике? Откуда это парализующее, точно яд, знание, что я что-то пропустила. Упустила и теперь ничего не изменить? Ну, сказала я ему нет. Как Том сам сказал, он не из почитателей страданий юного Ветрера. Он не станет делать необдуманных действий, потому что он весь такой продуманный, холодный, идеальный и трезво мыслящий. «Потому что внутренние котлы перегрелись и рванули. И ты стала катализатором», – заявило моё подсознание. Я его ненавижу. Моё подсознание. За мою жизнь оно ни разу не ошибалось. Я его не слушала и поступала так, как считала правильным. И в результате каждый раз убеждалось – подсознание право. Отрешиться ото всего. Ни о чём не думать. Прислушаться к себе. Куда мог пойти Том? Зачем? Почему? Прислонившись спиной к стене, зажимая виски руками, пытаясь унять боль и одновременно остановить карусель мыслей, я зажмурилась. На всякий случай я уже успела обежать весь Хогвартс (а бегаю я быстро, у меня не только регенерация ускоренная): библиотека, кабинет ЗОТИ, Выручай-комната, Слизеринские подземелья – я облазила всё. Безрезультатно. Интуиция кричала о том, что Тома в Хогвартсе нет. Но куда, к дракллам, мог он деться? «Он поехал искать своих родственников», – крутилась «каруселька» в голове. Как я только в тот момент поняла, «каруселька» завелась уже давно. С самого утра, как только я почувствовала что-то нехорошее. Отрицание и гнев – естественная реакция на неприятные события. Я знала, что это случится следом за историей с Миртл и Василиском, но я надеялась, что… что это будет ещё нескоро. Ну почему я в своём времени не учила Гарри Поттера наизусть! С датами! С названиями деревень, улиц, имён?! Теперь бы не пришлось истерично топтаться слопотамом в коридоре и пытаться вспомнить… хоть что-то! Когда Том Реддл убил своего отца? Когда?! Ну, же, память, давай! Напрягайся. «Напрягаться бесполезно! Нельзя вспомнить того, чего не знал. Мы фильм смотрели, а книгу не читали. А в фильме если и были даты… если они вообще были»… Так, спокойно, шизофрения, спокойно. Я не хочу в Мунго. Судя по тому, что помню о психушках начала первой четверти двадцатого века, мне там не понравится. Нужно закончить занимательную беседу с собственным «Я» и сделать хоть что-то правильное. Первое, что нужно взять под контроль при сильных эмоциях – это дыхание. «Помни, Хоуп, – зазвучал в голове голос отца, – не даром дыхание связано с жизнью. Биение твоего сердца связано с твоим дыханием. Сердце контролировать невозможно, но ты можешь контролировать дыхание. Вдох-выдох, разожми руки, расслабь тело и дыши свободнее. Кто дышит свободно – тот и живёт свободно. Хочешь контролировать свою жизнь, контролируй дыхание». Отец учил меня превращаться в волка. В тот первый раз после того, как проклятие активизировалось. И я ужасно боялась: боли, себя, животных инстинктов. И послушно дышала, как учил отец. Без истерик, Хоуп Майклсон. Любовь должна давать силы, а не отнимать её. «Хотя это и неправда. Любовь всегда отнимает силы. И отнимает мозг. И в результате – отнимает жизнь»… – Заткнись! – прорычала я своему подсознание и судя по тому, как неизвестная мне хаффлпаффка шустро юркнула в тень, едва взглянув на меня округлившимися глазами, все мои мантры о дыхании не подействовали. Достав зеркальце из сумочки, я в этом убедились – глаза жёлтые и светятся… нет, ни как у кошки, и ни как у волка. Как у жуткой нечисти. Стыд и срам! Возьми себя в руки! Иначе сожрёшь половину Хогвартса и тебя с позором выгонят. Или саму скормят дементорам. Любовь – страшная, ядрёная сила! Я, Хоуп Майклсон, дочь ужаса и жути клыкастой, супер-пупер-мега-ведьма – что я делала последние полгода?! Сидела и вздыхала: «Ах, Том!» За полгода спасла всего одну девицу! Забыла про монстров! Про борьбу за спасение мира! Про прочее бла-бла-бла…нет, ну, можно, конечно, стыдливо прикрыться, как тоненькой простынкой, мыслью, что я спасала Великобританию от рождения Тёмного Лорда, не щадя себя, испробовав все позы кама-сутры на всех горизонтальных поверхностях в Хогварте. Только что толку? Тёмного Лорда я, похоже, в итоге, так и не спасла. А себя потеряла. Ты ли это, Хоуп Майкслон, готовая жалко хныкать? Ты дракона заклинала. Ты амуров убивала. Ты нейтрализовала Великого некроманта! Ты что, так тебя и так, не сможешь отыскать неизвестный дом в непонятно где находящейся деревне, чтобы предотвратить убийство людей, которых тебе известна аж целая фамилия?! Так, подбадривая себя шутками, я взяла себя в руки. Каков мой план? Прежде всего выяснить, где находится деревня с Реддлами и Гонтами. Гугла нет. Справочника нет. Ничего нет. Я в 1943, мать его, году! Мерлинова борода, подштаники, взрывастые драклы и катись Дамблдор к чёрту в одном наборе! – что же мне делать? Видимо, упоминание Дамблдора подействовала как катализатор в моей странной молитве никто не знает, к кому, потому что в памяти всплыла газета из библиотеки. Та самая, которая я читала следом за Томом. Я вновь рванула в библиотеку, где на меня смотрели уже дикими глазами. Я туда за последний час раз пятый возвращалась? – Том Реддл не заходил, – предупреждая мой вопрос вздохнула библиотекарша. В другое время я бы, наверное, застеснялась. Мысль быть одной из фанатеющего по Тому стаду не вдохновляла. Но сейчас не до мелочей. Через полчаса трясущимися от счастья и волнения руками я нашла ту самую статью о Гонтах. И нашла адрес. Самоё лёгкое было позади. Я знала, куда поехал Том. Теперь оставалось придумать, как попасть туда же. Причём так, чтобы успеть помешать ему сделать самое страшное – спуск во Тьму. Я должна Том, должна помешать тебе совершить это убийство. Во что бы то ни стало. Я тебя остановлю, даже если придётся тебя связать. И можешь позже передумать на мне жениться. Окрылённая, снедаемая страхом и сомнениями, я выскользнула из Хогвартса и помчалась на перрон. Где узнала, что Хогварт-эксперсс не ходит по расписанию каждые полчаса. Чёртова идиотка сама не смогла до этого додуматься. Время перевалило за полдень. Сильно за полдень. Ещё немного и начнёт темнеть. Идеи, накрывающие меня, были одна другой лучше. Мне нужен был камин. Или порт-ключ. Или можно было попытаться аппарировать. Только я не знала, есть ли в Хогсмеде каминная сеть, а лезть в камин Дамблдора не хотелось. И денег у меня не было. И… В итоге я вновь обратилась к Лейстренджу, потеряв больше трёх часов. Нужно было сразу бежать к другу Тома, но я так хотела удержать всё в секрете, сделать всё возможное, чтобы как можно меньше народу было задействовано. Дик попытался задавать вопросы, но всё же решил сдаться, видимо, решив, что у нас с Томом какие-то свои дела. Когда я вспоминаю, как носилась, точно курица с оторванной головой, мне становится стыдно. Как легко рассуждать о правильных действиях, следя за действием кого-то другого. Кто должен держать всё на контроле. Как всё меняется, когда оказываешься внутри ситуации, и волнение лишают тебя способности соображать трезво. Я потеряла много времени, пытаясь добраться из Хогвартса в Литл-Хэнглтон. Совершенно незнакомое для меня, американки из 21 века, место а Англии. Вне связи с привычным для меня миром, привычными локациями, средствами передвижения – да, я супер-ведьма была почти так же бесполезна, как несчастная Меропа почти двадцать лет тому назад. Магия… в ней я дома. Внешний мир – мир магглов, грубый, обыденный, со своими правилами и тараканами, как в углах, так и в головах, он как сеть – вытягивает всё волшебство, как дементр – душу. Я потеряла много времени. Почти сутки. Особенно отчётливо я почувствовала это, когда подошла к небольшой хибаре, в которой по снимку, копию которого я создала простеньким заклинанием ещё в хогвартской библиотеке, опознала дом Гонтов. Он стоял на отшибе, вдалеке от деревни. На подходе к нему я почувствовала, как мои страхи усиливаются до такой степени, что захотелось либо бежать отсюда, либо, покрывшись мехом, показать клыки. Людей в округе не было. Я не чувствовала ничьего присутствия: ни запахов, ни ауры. Жильё (домом язык не поворачивался это назвать) больше напоминало какую-то хижину. Мелькнула мысль, что, может быть, это просто отталкивающие чары и внутри всё будет выглядеть совсем по-другому. Осенние дни коротки и солнце торопилось на отдых, раздулось и покраснело. Все вокруг: мох, деревья, холмы – пространство окрасилось в розовый цвет. Будто разбавленная кровь. Я застыла на пороге хижины. По спине тёк холодный, липкий пот, а в горле встал комок. Происходящее походило на чью-то очень злую шутку: хижина в солнечных лучах напоминала то место, где я в последний раз видела маму живой. Непередаваемые ощущения ужаса и скорби. Но их недостаточно, чтобы заставить меня отступить. Потом я поняла, что на дом были наложены отталкивающие чары. Они обостряли все страхи и негативные эмоции и отчасти моё восприятие было субъективным, но всё же сходство мне не привиделось – оно было подлинным, настоящим. Дом густо зарос крапивой, как будто тут давно никто не жил. Правда, в конце ноября она не кусалась. От неё остались одни стебли, но и этих оказалось достаточно, чтобы преградить дорогу незваной гостье. В доме Гонтов не жаловали гостей. Было холодно, я даже пожалела, что не надела шапку. Поэтому, услышав змеиное шипение, я с удивлением посмотрела под ноги. Змеи – их было не то, чтобы много, но достаточно. Короче, при одном только взгляде на дом Гонтов сомневаться не приходилось: он проклят. Давно и надолго. Тут всё разлагалось и гнило, и сверху, и изнутри. «Бедный Том», – подумала я, отчётливо представляя ту холодную ярость на грани отчаяния, что он испытывал, глядя на это место. Он так любил всё красивое, близкое к совершенству. А это место – оно по привкусу и восприятию напоминало болото: темное, опасное… затхлое. Живые змеи, угрожающе пошипев, сочли за благо отползти в сторону. Эти твари чувствовали живущую в моей крови смерть, притаившуюся до срока. Признавали кровь оборотня. Да и ужалить бы не могли – на мне были крепкие ботинки. Прорвавшись через крапиву с боем, я толкнула дверь. Если мои расчёты были верны, дядя Тома сейчас должен быть в отключке под воздействием оглушающий и усыпляющих чар. То, что Том отсюда ушёл, было очевидно. Я не чувствовала здесь его присутствия. Как если бы он сюда и не заходил вовсе. Нехорошая мысль шевельнулась, но я бодро задвинула её в дальний ящик своего сознания. Нечего мне мешаться. Из открытой двери на меня повеяло затхлым подвальным запахом. Даже хуже. Я невольно поднесла руку к носу: пахло как в склепе – сладкий запах разложения. Настолько отчётливый, что ноги подкашивались. Преодолевая себя, я сделала шаг вперёд: – Люмус! С кончика палочки ударил луч света, будто я держала фонарик. В комнате явно никто не жил. И судя по всему – давно. У крохотного окна на покрытой ровным слоем пыли плите стоял закопчённый котел, а на полу валялась кастрюля. Вроде бы что тут такого? Упала кастрюля – но в домах без хозяев рассыпанная по полу посуда, впрочем, как и другие вещи, производят самое гнетущее впечатление. В затянутого паутиной, чёрного провала очага, запачканного чёрной сажей сверху донизу, стояло грязное кресло, из прорех которого выглядывал внутренняя набивка. С двух сторон от очага светились розовым светом две двери – видимо, за ними располагались окна, в которое било заходящее солнце. – Эй! – позвала я. – Есть кто-нибудь? Тишина. Зажимая нос, я осторожно шагнула внутрь. Воняло адски, так, что во рту появился кислый привкус и защипало лёгкие. Я осторожно прошлась по комнате. Зачем-то оглядела котёл, потом закопчённую чугунную решётку в очаге, которую обвивали две металлические змеи – символ рода Слизерин. Или Гонт? Вот оно какое, твоё родовое гнездо, Том? Я чувствовала себя одинокой. И мне было страшно, будто я вошла не в оставленный дом, а в подсознание человека, которого любила и вдруг поняла, что ничего в нём не узнаю. Том был бы зол и расстроен. Потому что он понимал – всякий бы, кто сюда вошёл и знал о его связи с этим местом, чувствовал бы этот странный контраст. С его красивым лицом. С изысканными манерами. С глубоким умом. Где-то под всем этим должны были таиться корни, связывающие его с этим уродливым домом. Я передёрнула плечами. Только однажды в своей жизни я была в таком же грязном доме. Взгляд метнулся по потолку с глубоко въевшейся сажей, углами с плотной завесой паутины. В доме никого не было. Он был пуст. Оставаться не имело смысла. И я поторопилась покинуть это мрачное место – памятник тому, в какой жуткий тупик иногда заводят гордыня и спесь. С каждым шагом вперёд на душе становилось тяжелее. Следовало торопиться, и я торопилась, но, как бывает в кошмаре, ноги словно вязли в этом кровавом закате. Я не боялась бандитов. Парням бы сильно не повезло, столкнись они со мной и реши повести себя грубо. Не в том я была настроении. До Литл-Хэнглтона от дома Гонтов было около мили. Заблудиться было довольно сложно, вперёд вела всего одна тропинка, да и та не слишком хорошо утоптанная. Мне ещё повезло, что погода стояла сухая и морозная, иначе под ногами была бы квашня. Между двумя холмами лежала долина. И между ними медленно, словно ядовитый глаз, поднималась луна. Чтобы пройти в поместье Реддлов, деревню пришлось обогнуть, но это не заняло много времени. Обойдя деревню, я свернула в рощу, которая теперь представляла собой сухостойник из побегов кустарника: листья давно были сброшены. Я увидела его издалека. Дом Реддлов. Он возвышался на холме, словно нависая над деревней. Она дома закрывали ставни, крыша сияла новенькой черепицей. Контраст был просто разительный. Особняк Реддлов был величественный – самое красивое здание в округе. Я стояла внизу, задрав голову, разглядывала дом и чувствовала ярость Тома. Его ярость и боль. «Я хочу быть Бичом Божьим. Хочу карать людей за их грехи. Кто-то же должен заставить из расплатиться за жадность, скупость и скудоумие, Хоуп. И не нужно говорить мне о милосердии. Это лицемерие, это глупость. Разве не сам Господь говорил: «И аз воздам! Мне отмщение». Знаешь, почему? Потому что месть – это самое сладкое в этой жизни». – Нет, Том! – покачала я головой. – Совсем не это имел в виду Господь. Месть он оставлял себе не как десерт, а как возможность спасти душу. И я сейчас как раз займусь твоей, так что… – Эй! – вздрогнув, я обернулась, удивленная, что в такой час я на дороге к поместью не одна. Ко мне, прихрамывая, направлялся мужчина лет тридцати. – Эй, леди! Куда это вы собрались. Это – частная собственность и вы её нарушаете. Вам лучше уйти. – Я… я родственница Реддлов. Приехала издалека, и вот, решила немного пройтись, – сочиняла я на ходу. – Мои вещи уже, должно быть, доставлены. Мужчина смотрел на меня прищурившись. Неприятно так. С насмешкой. – Родственница, говорите? – Ну, да. Дальняя. – Здорово. Издалека, значит, прибыли. Прозвучало не как вопрос. – Живи вы чуть поближе, наверное, знали бы, что господа Реддлы дружно скончались этим летом. От такого заявления я буквально остолбенела, словно прорастая ногами в землю. – Эй, леди? Вы в порядке? Хорошо вы знали их, этих Реддлов? Я покачала головой: – Нет. Моя мама была троюродной сестрой с миссис Реддл, она уехала в Америку ещё девочкой, мы не виделись. Но тётя всегда писала мне такие милые письма, – я всхлипнула вполне натурально. Пока я придумывала план спасения, получается, мой милый Том уже давно оволандемортился?! Зараза такая! А как ресница невинно хлопал, когда я ему сказки рассказывала о его родне. Он всё знал! Скотина! Лживая скотина! – Вы уж простите, что я на вас так всё вывалил. Не думал, что вы это… близко к сердцу-то примите. У нас в деревне никто особо не… кхм-кзхм, – спрятал он конец фразы в деланном кашле. – Я про вашу родню ничего плохого сказать-то не хочу. Да и с чего бы? Меня Реддлы не обижали. Я у них садовником служил, ну, и жил тут в коттедже неподалёку. Ну, были немного высокомерны. Да сынок их, Том, девок любил. Не одну, зараза такой, испортил. Красавец был, но бессердечный мерзавец, каких поискать. Ну, вот, они разом все и умерли. – Как разом? Просто все сразу, что ли? Разве так бывает? – притворно изобразила я скорбь и удивление. – Вот бывает. Кухарка рассказывала, что пришла и нашла их в гостиной, всех переодетых к ужину. Глядящих мертвыми глазами в потолок. – Ужас какой. – Ещё бы не ужас! Меня ж тогда арестовать хотели, как главного обвиняемого. А мне какой смысл этих Реддлов-то убивать? Но, мол, запасной ключ у меня есть от задней двери, а тут дверь не взломана, окна – целёхоньки. Так что получите, распишитесь, обвинение в убийстве. Так бы меня и замели, да вскрытие тел показало, что никто из Реддлов не отравлен и не зарезан, ни застрелен, ни удавлен. И не задохнулся даже ни разу. В общем, все они здоровы, как быки на выгуле, но – какая досада! – мертвы, – хмыкнул мужчина. – Меня, кстати, Фрэнк зовут. Фрэнк Брайс. – Очень приятно, Фрэнк. Небольшое внушение и Фрэнк Брайс не стал дожидаться ответного представления. – Короче, не нашли они против меня улик, мисс. Отпустили. А Реддлов похоронили на Литтл-Хэнглтонском кладбище. Там они и лежат. А я тут так и остался, ухаживать за садом. Да за домом приглядывать. – Вам разрешили тут остаться? Фрэнк кивнул: – Да. Дом вскоре купил молодой парнишка. Бледный такой. Он мне жалованье платит, чтобы я за домом-то приглядывал. А чего не приглядеть? Дело-то не пыльное. Да и привык я здесь. Навести отвлекающие чары, рассеивающие внимание и без подозрений отправить человека идти по своим делам не сложно. Что я и сделала. Итак, Том, что мы имеем? Что все, что ты говорил мне раньше было ложью. Ты уже убил. И ты мне солгал. А это очень больно, Том. Хоть разум и утверждает, что ничего так изводиться. С чего бы тебе доверяться девушке, с который ты всего-то навсего спишь? И которой даже успел сделать предложение? Лгун. Ты просто лгун. Наверное, тебя можно понять? И завтра я этим займусь. А пока, раз мне всё равно нужно где-то ночевать, навещу призраков твоих предков. Осмотрю дом изнутри. Парадная дверь была наглухо закрыта, но открыть замок даже для слабых фей – не проблема. И вот я внутри. В тёмном пространстве, судя по обстановке – кухни? В темноте человеческие глаза плохо видят, так что вновь пришлось зажигать фонарик на палочке. Из кухни дверь вывела меня в холл. Тут можно было видеть и без дополнительного освещения, в большие окна свободно лила свои лучи полная луна. С любопытством, на мгновение отвлекающим меня от душевного смятения, боли и сомнений, а что, собственно, скажет Том, когда разузнает о моих приключениях и что я ему в ответ на это скажу? Запустит в меня Авадой, как в родного папочку? Получит клыками по шее. А потом?... Мы вместе шагнём в бессмертие? И встретим Вечность вместе? И никогда не умрем в один день и час? И станем ненавидеть друг друга, как любят и одновременно с тем ненавидят все бессмертные. «Всегда и навечно»… Что скребло за душу, больно и жутко. Я остановилась, замерев на одной из ступенек широкой и дорогой лестницы, явно нуждающейся в уборке, ведь шаги мои приглушались толстым слоем пыли. Очень странной пыли… И может ли быть в обычном доме такая длинная лестница? Это же не Хогвартс с его бесконечными башнями. Ступени уже давно должны закончиться, а я всё иду и иду, будто их кто растягивает. Что за фигня? Я вдруг почувствовала себя полностью дезориентированной. Ощущения были очень неприятными и откуда-то странно знакомыми. Голова тяжелеет, а ноги наливаются свинцом… Что происходит?! Этот дом пуст, я здесь одна и тут не может быть магии. Если только… если только я все-таки ошиблась. И Реддл тоже здесь. Но что он может тут делать? Зачем вернулся в дом, в котором жили его предки? И где он совершил своё первое убийство в тройном размере? Первым моим побуждением было позвать его, но я тут же отбросила эту мысль. То, что Том Реддл был моим любовником, как выяснилось, вовсе не означало, что я хорошо его знаю. Что он не попытается причинить мне вред. Что уже, в данный момент, прямо сейчас, этого не делает. Я с трудом подняла руку, удивляясь тому, какая она тяжелая. С трудом удавалось удерживать в руках палочку. Впрочем, чтобы колдовать, мне эти палки на фиг ненужны. Я – Хоуп Майклсон. И меня не испугаешь смертью. Она у меня в крови. Я правда не боялась. Я была готова встретиться лицом к лицу со своей судьбой. К тому, что человек, с которым в своём воображении я встретила старость, никогда не существовал. Что теперь, когда я знаю, кто он, он попытается меня уничтожить. При этой мысли я испытывала боль и какое-то сладкое, непонятное упоение – давай, Том Реддл. Бей первым. Ударь. Заставь меня выбросить из головы всю дурь. Любовь и правда ужасная глупость, особенно когда рискуешь отдать своё сердце такому, как ты. Как говорил профессор Дамблдор? Словно прислушиваясь к моим мыслям, пространство стало темнеть. Нет, не так! Вокруг будто хлынула Тьма. Я помнила эти ощущения. Я была маленьким ребёнком, но я помнила – вот так же уходил свет и тьма прибывала волнами или щупальцами спрута, вползала, заполняла. Так пришла в мою жизнь Пустота. И навсегда отняла у меня отца. – Ах ты, сука! – прорычала я, не помня себя от ярости. Забыв, где нахожусь и совершенно не понимая, что происходит. Стоило мне заговорить, как дом наполнился звуком. Мерзким до икоты. Не могу его описать: как будто голосили медные трубы, и звук множился, как множится органный аккорд, накладываясь один на другой, ширился и сужался, как коридор, шипами врезался мне в мозг. Господи, Том! Что ты делаешь со мной?! И за что это? Звук то взлетал вверх, то опускался вниз, переходя в протяжный низкий гул… – «Хоуп! Хоуп!». Мне хотелось зажать руками уши. Как можно слышать собственное имя в грохоте водосточных труб?! «Иди ко мне, Хоуп», – почти сладострастроение шипение и вибрация под ногами. «Беги! Беги, Хоуп». – Иди вперёд, – холодный голос. – Отец?! – Не стой на месте. Иди вперёд. Ты справишься. Давай. Закрой эту воронку… – Что за?.. – ИДИ!!! Стоило сделать шаг, как головокружение усилилось. Лестница норовила поехать в одну сторону, потолок в другую, а перила под рукой поплыли вниз. Руки-ноги как ватные. Если не свалюсь вниз и не сломаю себе шею… кто будет молодец? Я буду молодец! Не удержавшись на ногах и качаясь, как пьяная, цепляясь пальцами за ступеньки, я поползла вперёд. Наконец, преодолев лестницу, я оказалась в коридоре, в конце которого была приоткрыта дверь. Звук исходил оттуда. И оттуда же шёл беспредельный холод.