Надежда для Тёмного Лорда

Магия, укрощённая палочкой, чаще всего кажется мне какой-то ущербной, почти кастрированной. Ощущение, будто огромное течение реки пустили по узкой трубочке. Но иногда она бывает полезна. Например, когда при помощи очищающихся заклинаний можно просто привести себя в порядок. Относительный. Заклинания убрали следы крови с моей кожи, лица и одежды, но ощущения настоящей свежести и чистоты не было. Какое-то время я просто сидела рядом с Реддлом, прислонившись спиной к стене и обхватив себя руками. Волчица во мне хотела выть, протяжно и тонко, как воют волки в мороз на луну или собаки по покойнику. Я понимала, что нужно воспользоваться ситуацией и просмотреть Кольцо и Дневник, которым с сегодняшнего дня суждено стать стражами частиц разорванной души. Время тянулось медленно. Том никак не приходил в себя, размеренно и тихо дышал рядом. А меня душила дикая, яростная печаль. Мне хотелось разгромить всё, раскидав во все стороны, обратиться Совой, как праматерь Лилит и навсегда улететь прочь. Нельзя помочь тому, кто проклят. И уж тем более не вытянуть того, кто проклял себе сам. Разумом я понимала, что всё вокруг меня лишь часть не слишком удачно проведённого ритуала, но отчего-то продолжала воспринимать это как самоубийство. Я не приемлю самоубийство. Ни в какой форме. Я – Майклсон и мы дерёмся до последней капли крови. Дерёмся не за власть, не за абстрактное величие – за жизнь, жизнь свою и тех, кого любим. Чтобы выжил дорогой мне человек, я, если нет другого выхода, способна пойти на жертву. Лизи всегда презрительно называла это комплексом героя. Но вот так просто, ради непонятно чего, увечить себя? Убийца, самоубийца, лжец и псих. Кто бы сомневался, Хоуп, что ты непременно вляпаешься? Том сонно вздохнул и открыл глаза. Несколько секунд он смотрел на меня, но в его глазах не было узнавания – то ли хорошо притворялся, то ли правда не осознавал происходящего. Какое-то время он, как сомнамбула, смотрел перед собой, а потом веки его тихо опустились. Снова собрался спасть? Поваляться без сознания? Ну, уж нет! Я достаточно проявила терпения. С меня хватит. И я решительно потрясла его за плечо. В ответ он поморщился и попытался отвернуться. – Хватит притворяться, Реддл. Давай, открывай глаза. Я соскучилась тут в одиночестве и у меня к тебе есть пара вопросов. – Только пара? Обещаешь? – спросил он, не отрывая глаз. – Что ты тут делаешь, Хоуп? Ух, ты! Еле жив, а пытается показывать зубы? Но слабость брала своё и привычного спокойно-самоуверенного тона не получалось. Так, шипение гадюки, которой наступили на хвост. Или она находится в спячке. – Ничего не могу обещать. Я ведь не ты, солнышко, чтобы разбрасываться обещания, которые не собираюсь выполнять. Он по-прежнему не открывал глаз. Будем считать, что у него кружится голова и так ему легче переносить дурноту. Потому что совести у Реддла всё равно нет, а без него люди спокойной смотрят в глаза, как бы не напакостили. – Перестань! – снова поморщился он и мотнул головой, словно пытаясь спрятаться от неприятных, громких или резких звуков. – Перестать – что? – Твои мысли как виолончель на низких тонах, – он поднял руку и рванул ворот рубашки, видимо, ему было трудно дышать. – Воздуха не хватает, любимый? – ласково улыбнулась я. – Это в твоём состоянии нормально. Так и должно быть. Неприятно, правда? – Да с чего бы? – криво усмехнулся он, хоть и делала это через силу. – Просто отлично. – Иди речь о ком-то другом, я бы сказала – может послужит тебе уроком? Но кое-что, при всём твоём уме, до тебя никогда не дойдёт. Ценность жизни, например? В том числе и твоей. – Я не пытался покончить с собой, – холодно процедил он, глядя на меня исподлобья и довольно зло. – Я знаю, что ты пытался сделать, Реддл, – мой голос звучал тихо и твёрдо, звеня, как сталь. – Провёл маленький эксперимент. Тебе не приходило в голову, что Некромантия не для дилетантов? Грань – очень тонкая материя. – Избавь меня от нотаций. – Может быть лучше сразу раз и навсегда избавить тебя от моего присутствия? – сказала я, непроизвольно скрещивая руки на груди, чтобы хоть как-то удержать себя на привязи. На язык просились тысячи гневных слов и не меньше – вопросов. От того, чтобы не схватить его за грудки и не начать гневно трясти, меня удерживала только одна мысль – моей вспышки бешенства Реддл легко может не пережить, а к похоронам я, несмотря на холодное бешенство, словно огонь, пожирающее изнутри, пока была не готова. Заметив, что он слабо пытается нащупать рукой что-то рядом с собой, я, в лучших традициях тётушки Ребекки помахала в воздухе его палочкой, зажатой в моей руке: – Ты не это ищешь? Тщательно усвоенное мягкое, чуть меланхоличное выражение лица стекло с него, как маска с развязавшейся тесёмкой. Челюсть затвердела, в глазах полыхнул огонь, лицо гневно и некрасиво исказилось. Ноздри трепетали от злости: – Отдай, – сказал он. – Немедленно. – Или – что? – склонила я голову к плечу, изучающе глядя на него, по-прежнему крутя в пальцах его палочку, с которых безумец не сводил горящих глаз. – Чего мне следует опасаться, Лорд Волдеморт? Убьёшь меня? Как убил обитателей этого дома? Одного – за другим? Всех, разом, наверняка не получилось: Авада ведь не пулемёт, очередью не стреляет. – Отдай. Мою. Палочку. Хоуп! – прорычал он, с придыханием и, упрямо сжав челюсть, сделал попытку подняться с пола. – Зря стараешься, Реддл. Просьба, произнесённые с пола всегда в разы мягче и трогательнее звучат, чем просьба, озвученная, так сказать, в полный рост. – Я не прошу, – упрямец, хотя и с трудом, чудом не сползая по стене, у которой он находил опору, поднялся на ноги. – Я требую вернуть мне то, что моё. Теперь его палочку я держала обеими руками, вращая в пальцах. – Ну? – рискнуть отлепиться от стены он пока не мог, справедливо опасаясь рухнуть мне под ноги. Но рука, протянутая в мою сторону, демонстрировала всю решимость его намерений. – Пока палочка у меня, печальной участи твоих невинно убиенных родственников я могу не опасаться. С чего мне менять расклад? Я не адреналиновых псих, постоянно ищущий рискованных авантюр. – Хоуп, я не шучу. Верни мне мою палочку, – голос его звучал слишком тихо, глаза лихорадочно блестели. Ладно. В отличие от этого поганца, у меня есть нервы, сердце и всё, что полагается нормальному человеку. – Скажи, ты очень забавлялся моим рассказами о том, кто твоя мать и откуда ты родом? Учитывая, что к тому времени ты не только был в курсе, но и успел прикончить добрую половину своих родственничков, Томми? Потешно было наблюдать за тем, как я строила из себя дуру. – Тебе не приходилось напрягаться. Палочка, Хоуп? – Да-да, я помню. Что это единственное, что тебя здесь по-настоящему интересует. Я подняла её, поворачиваясь к нему боком, как будто держала в руке заряженный пистолет. Брови Тома слегка приподнялись, как и верхняя губа в хищной ухмылке. Он молча смотрел на меня. – Ведь без палочки ты вроде как инвалид. Вас кастрируют этой милой деревяшкой и без неё вы способны разве что рычать с тихой угрозой? Пока твоя палочка у меня, Реддл, ты всё равно что бесполезный маггл, которому даже хорошенько вмазать нельзя за все его бесславные подвиги – ведь лежачего порядочные люди не бьют. Редд сверлил меня взглядом. Выглядел он сосредоточенным и спокойным, лишь трепещущие крылья носа выдавали кипящий в нём гнев. – Ваша палочка, Лорд Волдеморт, – бросила я хогвардский артефакт к его ногам. – Ваше кольцо, – мановение руки и кольцо заскользило по полу, как коньки по льду, послушное моей воле и желаниям, лучше вышколенного пса. – И ваш дневник. Он скользил тяжелее, оставляя за собой длинный кровавый след. – Наслаждайся. Всё твоё по праву. Развернувшись, я шагнула к двери, но она с треском захлопнулась перед моим носом. На рефлексах, я дёрнула за ручку, хотя и понимала, что просто так открыть не получится. Замки крутить тоже не стоит, да на двери их и не было. Обернувшись, я отметила, что палочка Тома осталась лежать у его ног, значит, кретин безмозглый, он решил безпалочковой побаловаться? Красиво сдохнуть мне в назидании о том, что не хорошо дразнить упрямых Тёмных Лордов? – Открой дверь. Он ухмыльнулся: – Сама открой, раз такая сильная. Кивнув, я попыталась снести его запирающее заклятие своим взрывным, отменяющим другие заклятья. Срабатывало не всегда, но достаточно часто. Учитывая, в каком состоянии был Том, я рассчитывала, что этого вполне хватит. Дверь дрогнула, стены – тоже, но эффекта не было. Если не считать тонкой струйки крови, засочившейся из носа Реддла, которую он поспешил вытереть. Я сдалась. Не могу я сознательно причинять ему боль. Да, половины во мне от безжалостных Майклсонов, но наполовину – от Хейли. Быть беспощадной к врагам одно, а к тому, кого любишь?.. И как быть в тех случаях, если любишь врага? – Я тебе не враг, Хоуп, – выдохнул Реддл и стёк по стене вниз, обратно на пол. Грудь его тяжело вздымалась и опускалась. – Ты кретин? – не выдержала я. – Зачем, Том?! К чему всё это?! Чего ты хочешь добиться? – Я чувствую твою злость, слышу твою боль. Их там много, что легко потеряться, – тихо, на грани слышимости, не открывая глаз, проговорил Том. – И я теряюсь. Что тебя так ранит? – Зачем ты убил их, Том?! Зачем?! Они этого не стоили. А затем принялся по частям резать себя? И… ты лгал мне! Я ни разу тебе не солгала – я всегда была с тобой честна. Даже рискуя никогда не вернуться в своё измерение будущего, я говорила тебе правду! – А чего ты ждала? – голос его был лишён эмоций, а лицо белым, как полотно. – Что я едва знакомой девчонки выложу, что на каникулах развлекался тем, что прикончил всю мою любезную родню? – глаза его распахнулись и острый взгляд едва ли не царапал мне лицо. – Но твои разговоры о моей матери помогли. Они меня с ней немного примерили. Возможно, Меропа и не хотела умирать, не хотела оставлять меня одного в этом грёбанном мире. Здесь я не лгал. Да и в остальном – тоже. Я не мешал тебе обманываться. Согласись, это не одной и то же? – Почему ты убил их, Том? – я подошла и села рядом с ним на колени. – Почему бы не выбросить их из головы и не жить дальше своей жизнью? Том поднял на меня глаза. И сейчас, когда он смотрел на меня исподлобья, в его красивом лице проступало что-то волчье. – Когда я прикончил их, я просидел рядом с их телами всю ночь. Глядя на их лица, искорёженные ужасом. Ты когда-нибудь видела, как убивает Авада, Хоуп? Я покачала головой. – Очень яркая, ядовитая зелёная вспышка, поражает как молний, люди падают, как подкошенные и их глаза медленно стекленеют. Как стекло, за которым гаснет свет. Ничего страшного, всё чисто: ни крови, ни боли. У человека в считанные секунды разрывается сердечная аорта. Обширный инфаркт. Самая милосердная смерть из всех, что существует на земле. – На свете нет лёгкой смерти, – возразила я. – Да. Но из всех тяжёлых эта самая лёгкая. Моя мать умирала тяжелее. Из-за этой сволочи, смазливой гнусной гниды, моего отца – она, потомок самого Салазара, сдохла, как собака – под кустом! Он лишил её семьи, потому что, когда дед и её брат попытались остудить пыл этой сволочи, их засадили в Азкабан и она осталась совсем одна. Ей не к кому было идти. Ты когда-нибудь оказывалась на улице совсем одна, Хоуп? Ты вся такая из себя солнечная и позитивная, не из тех, кто куксится и живёт на черновик. Но представь, что ты оказалась на улице? Вот такой тебя постиг Божий замысел, – с сарказмом и ненавистью выплюнул Реддл последние слова. – Чтобы ты сказала про этот милый замысел, если бы увидела, что со мной делали в приюте? И только потому, что мне в наследство от папаши досталось слишком смазливое лицо? Том тяжело дышал. Его гнев и боль я ощущала физически. – Я родился в боли и жил в ней. Голодать, ночевать под мостом, всегда быть на чеку – стоит на секунду расслабиться и словишь перо в пузо: таков был Замысел Божий для меня. Там, на улице, так скучаешь, так жаждешь того, что другие банальное не ценят: по счастью иметь свою крышу над головой, по жратве, которую порой приходится искать в мусорке наперегонки с собаками и другими, такими же отверженными, как ты. Но больше всего тоскуешь по тому, чего у тебя никогда не было, – Том сглотнул, и кадык на его шее дрогнул, – по семье. Ход эволюции предполагает, что люди не выживают без племени. Ты обречён, если ты один. Том откинул голову на стену и глядел на меня сквозь полуопущенные ресницы: – Я видел, как другие смотрели на меня. И смотрят. Приютский, безпризорник, нищеброд из городских подворотен, полукровка. Всем проще думать, что я это заслужил, – он зло и горько ухмыльнулся, – и в моём случае они даже правы. Знаешь, о чём спросил меня Дамблдор в нашу первую встречу? «Ты доволен своей жизнью?», – передразнил Том и сплюнул. – Доволен, а то? Жрать объедки, спать, где ссут – всё по плану. По Божьему умыслу. И кроме Хогвартса идти некуда. Но Хогвартс – это не дом. У таких, как я нет будущего и нет выхода. Я старался, Хоуп. Пытался всем нравится, делать так, чтобы в этих чёртовых гостиных приобрести какой-то вес. Ведь если подумать, Хоуп, они все там слабаки, начиная с учителей – если вытащить их из панциря-Хогвартса, большинство этих идиотов не продержится в открытом море жизни и суток. Но они-то мнят себя солью земли, элитой над элитой, а на таких, как я, смотря как на грязь. Дамблдор – ненавижу этого старого хрыча! Смотрит на меня, как на обед! И отрывается на мне за свои же собственные грязные желания! А он не ненавидит меня за то, что я понимаю, чего на самом деле ему бы хотелось получить от самого примерного и умного мальчика на потоке. «Ты не умеешь любить, Реддл», – вновь изобразил Том и лицо его перекосило от злости так, что его с трудом можно было узнать. – Как он там любит говорить? В каждом из нас есть тёмная и светлая сторона, натура проявляется в выборе? – Реддл желчно засмеялся. – Он считает личным подвигом, что не тянет ко мне грязных ручёнок, но я слышу его липкие мысли, и знаю, что под мантией у него на меня стоит, и ещё как! И меня тошнит от него! Тошнит-тошнит и тошнит! Даже больше, чем бы он был просто честно похотлив. Если бы он приставал ко мне, я мог бы поставить его на место, но нет. За моей спиной он гадит, как может: он пел Минни о моей порочности и склонности ко Тьме, пока мы не разошлись. Под его чётким руководством она пришла просто к потрясающему выводу, что я – завербованный шпион Гриндевальда. Просто потрясающе! За чем можно шпионить в Хогвартсе? За пауками Хагрида? За вечеринками Слагхорна? Ну, или за Дамблдором. Возможно, я бы и мог – враг моего врага мой друг, – но таких предложений не поступало. А дальше всё просто – Минни ужаснулась и решила, что ей не по пути с тем, что презрительно относится к любезным её серцу магглам. Хотя она вживую почти ни одного и не видела, – хмыкнул он. – В первый же день, как Дамблдор появился в моей жизни, он заявил, что я вор и сжёг шкаф в моей комнате. «Ворам в Хогвартсе не место, Том Реддл». Но я ничего не крал. Это были трофеи – часть взята в честном противостоянии, часть – принесена в дар за определённые услуги, покровительство, одолжения. С того дня он сжигает в моей жизни всё, до чего может дотянуться. Отнимает всё, чем я хотел бы обладать. Эта тварь прекрасно знает, что я не могу вернуться летом в приют и что он вышибает меня на улицу, если бы не Дамблдор Диппер нашёл бы возможность… но против Дамблдора ему идти лень. Мэррифорт просила предоставить мне ставку лаборатна в Хогвартсе с тем, чтобы потому я мог занять её место. Но Дамблдор вмешался и тут. «Я не могу позволить, Реддл, чтобы ты своими тёмными идеями отравлял светлые умы». Лицемерная скотина! Скажи, к тебе он ведь тоже уже подкатывал с душеспасительными речами против меня? Можешь не отвечать, – Том сжал виски руками, – и так слышу. Он опустил руки на колени и посмотрел на меня с этой его кривой, словно сочащейся ядом, усмешкой, которую я так не любила в нём: – Я же говорю, что старался, но бороться в этом мире мне не за что. Вот и тебя я, кажется, разочаровал. Ты хотела меня спасти, но спасать нечего. Ты пришла слишком поздно, девочка из света. Ведь знаешь, я такой же лицемер, как и все. Все эти чёртовы крестражи – просто повод сбежать. Сбежать из очередного приюта, очередного извращенца и очередной клетки. – Мне попросить прощения за то, что помешала? Том поднял голову и медленно покачал головой. – Так попытка создания крестража это всё-таки завуалированная попытка суицида? Я пододвинулась ближе. Том казался таким хрупким, ранимым и уставшим. Отчего-то казалось, что ему холодно. – Не совсем. Я пытался избавиться от воспоминаний. Слива у меня не было, знаний тоже, вот и подумал, что, если возьму и просто отсеку это часть от себя… авроры, в случае чего, не смогут прорваться. Это же не блок. – Постой, я не поняла, какие авроры?.. Полгода уже прошло. – Дневник я создал в ту же ночь, как убил отца, – он слегка покачивался назад-вперёд, будто в трансе смотря в одну точку. – Так же, как теперь? – уточнила я. – Нет. Дополнительных жертв после трёх убийств подряд мне не понадобилось. Грань открылась легко. Даже слишком. Я думал всё будет сложнее. И сразу даже ничего не почувствовал. Словно ничего не произошло. Хотя, на самом деле дело было не только в аврорах. Даже не знаю. Просто хотелось доказать, что я не полное ничтожество, как считали все, включая мою свежеприконченную родню! Весной Слагхорн дал мне пропуск в Запретную Секцию, в обмен на то, что я регулярно снабжал его ядом василиска. Я чувствовал себя так, будто дорвался до нереальных сокровищ! Это как алкоголику вручить ключи от ящика с погребом. Мне казалось – вот они, истинные сокровища знаний? «Что бы ты сказал, если бы тебя допустили в Хранилища моей милой двоюродной бабушки Далии, унаследованное тётей Фреей?». - Теперь-то я понимаю, что все эти «тайны неба и земли» усохшая мудрость. «Секреты темнейших искусств» нужно не прятать, а выкинуть в топку, – скривился Том. – Рецептики там, скажу я тебе, один тошнотворней другого, – ухмыльнулся он. – Я уж на что не чувствительный, и то подташнивало, как представлю, что кто-то отважится на такое рискованное предприятие, как сжечь живьём на медленном огне пятьдесят кошек живьём или же живьём вытопить жир из десятка младенцев. Создание крестражей по сравнения с этими описаниями просто стерильно чистый ритуал – одно умышленное убийство. А у меня набралось, как помним, целых три за раз. Там, правда, было предупреждение маленькими буквами, что при погрешностях в проведении ритуала, короче, если что-то тупо пойдёт не так, один кусок может застрять в предмете, а остальная часть души зависнуть под потолком, например. И совсем маленькая – как якорь, – остаться в теле. И станешь овощем. – Тебя такая перспектива не пугала? – А чем поцелуй дементора лучше? Тут я хоть сам контролирую процесс. Ну, как контролирую – блажен, кто верует. Хоуп, в кувшине должна быть вода. Ужасно хочется пить. – Конечно. Может быть, хочешь чаю? – Не отказался бы. Здесь холодно. На кухне есть заварка. И положи сахару побольше, ладно? – Ничего не выкинешь, пока я отвлекусь по хозяйству? – с подозрением взглянула я на Тома. Он в отчет засмеялся: – Боишься за меня. Это приятно. Улыбка сошла с его лица: – Слово скаута, буду сидеть тихо, как мышь. Я торопливо приготовила чай. Беспокойство за Тома тому было причиной или ещё что, но пока я суетилась на кухне, меня не оставлял ощущение, что кто-то сверлит взглядом мне затылок. Может быть, призраки Реддлов? Учитывая обстоятельства, она вполне могли здесь застрять. А может, кто и похуже. К чаю нашлось горсть крекеров. Тому нужно подкрепиться после такой кровопотери. Он с благодарностью принял чашку из моих рук. Я заметила, что его дрожат и довольно сильно: – Может, помочь? – Я в состоянии выпить чай без твоей помощи, Хоуп, – резко оборвал он меня. – Не нужно меня опекать. – Не нервничай. Как скажешь. Но вообще-то научиться принимать помощь тебе было бы полезно. – Уже принял. Пока Том чайничал, я приволокла из соседней спальни подушки и одеяла, разве в камине огонь. Он с удовольствием устроился на подушках, натянув одеяло почти до подбородка. – Спасибо. – Хочешь спать? – спросила я, устраиваясь рядом. Мы лежали очень близко и говорили теперь почти шёпотом. – Нет. – Тогда расскажи, что было дальше? – Хорошо, – кивнул он. – Слушай. В общем, я, дурак, думал, что крестражи под запретом из-за моральной стороны вопроса, но на самом деле дело не в морали, а именно в побочных эффектах, о которых в книге, к слову, вообще не упоминалось. При плохом исходе есть вариант того, что тебя станут кормить с ложечки до самой твоей смерти. Когда тело умрёт, душа, конечно, получит свободу – та её часть, которая никуда не заключена, а витает под потолком, только соображать будет уже плохо. Ну, а если сознание останется там, где положено… ладно, к чёрту лирику. Скажу прямо, Дневник меня сильно разочаровал. Наверное, это неизменно, когда видишь себя со стороны, а ведь часть души – это всё равно ты сам. Кроме того, чёртов двойник всё время отвечает, стоит только начать ему писать, что весь этот дурацкий эксперимент – страшная ошибка. Стоит коснуться его, и я будто слышу мольбу выпустить его. Мол, я тут как живьём в могиле, мне плохо, очень плохо. Я содрогнулась, вспоминая опыт, когда меня закрыло в сознании Некроманта. Там не было ничего, кроме темноты. Темнота со всех стороны и только осознание того, что я всё ещё жива. Ни дорог, ни сторон. Правда – плохо, очень плохо. – Я уже сказал, что по началу не замечал никаких изменений. Но потом они стали проявляться, по началу незаметно, а потом всё ярче. – Какие ещё изменения? – насторожилась Хоуп. – Да так… мозги стали работать словно хуже. Мне стало сложнее что-то запоминать. Раньше достаточно было взглянуть на страницу, и я мог воспроизвести её почти наизусть, а теперь часто приходится вчитываться в текст несколько раз. Настроение стало меняться чаще, иногда по несколько раз на дню. А потом… потом я стал видеть тени. Размытая, неясная, похожая на паука, только передвигающаяся на двух ногах. С дементорами у этой твари тоже есть что-то похожее. – Какая ещё тень? Том, о чём ты? – Она появлялась по ночам. Не всегда. Обычно, если дождь или метель метёт. Я никогда не видел её с самого начала, но в груди начинало печь и она… – он мотнул головой, словно отгоняя кошмар. – Она отделялась от меня. Как Тень из сказки. У неё красные глаза. И она называла себя Лордом Волдемортом. Иногда она мерещится мне со сложенными стальными крыльями. И она ползёт по стене, оставляя за собой чёрную, словно угольную дорожку, как гигантский слизень. Потому я проваливаюсь в сон. Но подозреваю, что она возвращается в меня же. Я слушала его, цепенея от ужаса. – До твоего рассказа о будущем я считал, что это…не знаю? Последствия стресса? Мне никогда не приходило в голову называться Воландемортом. Я не в восторге от себя самого, Том – каждый пятый в Англии, но Воландеморт?.. Откуда вообще в моей голове могло возникнуть такое зубодробильное имя? Но раньше я не считал его чем-то отдельным от себя. Думал, ну, вот такое странное побочное явление. Были ведь и хорошие стороны. Моя магия изменилась, она возросла, увеличилась в разы. Стоит взмахнуть палочкой, и сила так и льётся из меня. Моя сила увеличивается, а Волдеморт – он меняется. Он больше не похож на паука. Теперь это человек в чёрном, с лицом, обмотанным чёрными тряпками. – Ты думаешь, Волдеморт – это что-то инородное? – тихо спросила я. – Нечто вроде одержимости, – тихо кивнул Том. – Когда создаёшь крестраж, пусть ненадолго, ты же открываешь Врата на Ту Сторону. – А там постоянно бродит всякая нечисть, которая питается различными останками низших фракция, что всегда сбрасывают души. В принципе, эти мелкие бесы выполняют ту же функцию, что и любые хищники – работают, как санитары, но если что-то пойдёт не так… ты вполне можешь быть одержим. Хотя, нет, не одержим – но жить с «подселенцем». С годами эта тварь могла набрать силы и полностью подавить изначальную личность. Мозг мой работал на высоких оборотах. Эта теория объясняла всё: совершенную непохожесть двух Томов – того, что есть сейчас и того, кто пытал меня на Грани, подпитываясь моей болью. Лорд Волдеморт и Том Реддл – две совершенно разные сущности, которых связывало одно тело. В будущем, очевидно, Волдеморт вытеснял настоящегоТома Реддла, постепенно воплощаясь, переходя на явственный уровень. А душа Тома окажется запертой. Меня прошиб ледяной пот. Боже правый! Том! Во что ты ввязался! Мозаики складывались в логичную картину. Изменения во внешности – Редд уходил, а его место занимал воплощающийся демон. То, почему Дамблдор вёл такую странную игру: он не пытался уничтожить Реддла – он пытался спасти его душу, по частям собирая. Полная бесчеловечность будущего Лорда, его равнодушие к окружающим людям – демоны и не могут быть человечными. Хитрая тварь этот Волдеморт. Ведь всех последователей Тома из будущего он подключит к себе через Чёрную Метку и станет использовать как дополнительный источник питания. – Хоуп? – тихо позвал Том. – Ты спишь? – Прости. День был такой длинный. Я ужасно устала. Приподнявшись на локте, я обняла Тома: – Чтобы не случилось, ты больше не один. Я тебя не оставлю. В моём поцелуе не было страсти, зато горькой нежности – хоть утони. Бедный одинокий всеми брошенный мальчик! Твоим именем станут пугать и проклинать. Тот-Кого- Нельзя-Называть. Бич Божий и Казнь Египетская. Всё зло в мире рождается из двух источников: человеческой гордыни и лености. Никому не было до тебя дела, и ты призвал того, кто исполнит твои желания, но такой страшной ценой, о какой тебе лучше не знать. У меня остался только один вопрос: – Зачем вослед за Дневником ты все-таки решил создать Кольцо? Он вздохнул, позволяя мне положить голову себе на плечо. Я продолжала обнимать его – озноб никак не желал покидать его тело. – Разве последствий первого раза было мало? – На самом деле я пытался избавиться от него. Там, на Грани я хотел отцепить от себя этого паразита и загнать его в кольцо. – Как злого джина? Хорошая попытка. И знаешь, ведь могло бы получиться, если бы ты с самого начала рассказал бы мне. Я могу помочь. И должна помочь. – Я даже не уверен, что мне попросту не пора в психушку и эти тени – не результат расстроенной психики. Возможно, Дневник только проекция. – Нет, Том. Дневник – крестраж, содержащий первую часть твоей души. А Кольцо – в нём заперт ещё один. Освобождаемое место будет занимать Лорд. Он молчал. – Нам нужно отдохнуть. До рассвета осталось несколько часов. Завтра будет новый день. Нам предстоит большая работа. Я прислушивалась к тихому, размеренному дыханию Тому, пытаясь понять, спит ли он? С одной стороны, я испытывала невыразимое облегчение – мой Том никогда не был тем чудовищем. А с другой – дикий ужас. Как же мне тебя спасти, любовь моя?