Верни мне его, или да поможет мне Бог...

Костяшки Тони все еще были ярко-синими, испещренными порезами и ссадинами даже сейчас, несколько дней спустя. Стив на мгновение задумался о лице Росса, о том, что осталось от его носа, но почти сразу понял, что на самом деле ему плевать. В данный момент, ему на многое плевать. На бесконечные пляски вокруг Соглашения. На тот судебный процесс, который обрушил на них Росс. Даже на неожиданно усилившуюся охрану вокруг Базы, которая появилась там буквально в считанные часы после того, как Росса увезли, и которая до сих пор не рассосалась. Нет. Стив обнаружил, что едва ли его это волновало в данный момент. Но вот вид Тони — молчаливого, неподвижного, скрючившегося в своем кресле так сильно, что трудно было сказать, где кончается одна конечность и начинается другая, — будет преследовать его до конца его дней. Роуди принес пакет со льдом для его руки, но теперь тот лежал забытый на скамье позади Тони, где последний бросил его вскоре после того, как Роуди уехал к обломкам Рафта. Уехал, чтобы доставить тело. Стив медленно приблизился к неоформленному нечто на кресле в центре лаборатории — отодвинутом достаточно далеко, чтобы не было возможности дотянуться до стола, но достаточно близко, чтобы видеть каждую крошечную деталь, мелькавшую на многочисленных экранах, зависших над столом. Казалось, что каким-то образом их стало еще больше, чем было несколько часов назад, когда Стив в последний раз стоял на этом самом месте — буквально в полуметре от того, что осталось от его друга. — Тони? Тони даже не шелохнулся. Стив подошел чуть поближе, остановившись слева от него. Глаза Тони были единственным, что еще шевелилось. Они перебегали туда-сюда с экрана на экран с такой скоростью, что Стива слегка затошнило. — Тони? Глаза Тони встретились с его. — Стив? Стив вытащил первый попавшийся стул и опустился на него, пододвигаясь поближе к Тони. — Что ты делаешь? — пробормотал Стив, глядя на карты на экране, что менялись и искажались каждые несколько секунд. На числа, что всплывали рядом с ними. Морские карты. — Делаешь…? — повторил Тони; его взгляд вновь вернулся к экранам. Ослепляюще-голубой свет превратил его когда-то яркие, карие глаза в почти тошнотворно серые. — А который час? — пробормотал он, отворачиваясь и оглядывая комнату. — Четыре. Взгляд Тони вновь сосредоточился на Стиве. — … дня? Глубоко в животе Стива что-то скрутило. — Утра, — мягко ответил он. — Сегодня вторник, Тони. Глаза Тони вновь вернулись к экранам. — Я ищу, — ответил он медленно, словно только сейчас вспомнив изначальный вопрос. Узел в животе Стива ослаб — но лишь совсем немного. — Они… Роуди не… нашел… — тело, — что-нибудь? — Нет. Стив судорожно выдохнул, и они погрузились в молчание. Которое нарушил Стив. — Ты должен поспать. — Тони никак не отреагировал. — Ты голоден? Я могу принести тебе что-нибудь. — И снова Тони промолчал. Если бы не размеренные движения его грудной клетки, Стив подумал бы, что разговаривает с мертвецом. И голубой свет с экранов совсем не украшал его и так бледную кожу, а синяки под глазами были уже настолько глубокими, что Стив задумался, исчезнут ли они вообще когда-нибудь. — Ты должен поесть, Тони. И снова ничего. Стив надавил бы. В любой другой день, он надавил бы — заставил бы этого человека хоть на чертову минуту подумать о себе, но не сегодня. Он просто не мог заставить себя. Между ними снова повисло молчание. На этот раз оно растянулось на несколько минут, и с каждой минутой становилось все тяжелее, пока эта тяжесть не стала почти невыносимой. — Пожалуйста. Стив торопливо вскинул голову, открывая взгляд от колен. Тони не шелохнулся. Его глаза все еще были прикованы к этим голубым экранам — но Стив услышал его. Услышал этот шепот. — Что? — выпалил Стив, пододвигаясь поближе к Тони, — чем тебе помочь? — Что угодно. Сейчас он был готов почти на что угодно, если это хоть немного исправит ситуацию. Он сделал бы все, что угодно, чтобы облегчить боль, что несколько дней назад поселилась в глубине этих глаз и с тех пор отказывалась покидать их. Из-за мысли о том, что Роуди может позвонить в любую минуту — сообщить им новости, которые никто из них не был готов услышать, — Стиву казалось, что его время на исходе. Он готов был пойти на что угодно, чтобы дать этому мужчине хоть каплю надежды, прежде чем все это будет уничтожено. Потому что так и будет. Если Питер мертв, то Тони — и все, чем когда-то был Тони — умрет вместе с ним. Взгляд Тони все так же оставался прикован к морским картам. — Просто… — его губы искривились, словно за последние несколько дней он забыл, как ими пользоваться, — говори, — прошептал он. — Только не… не… — Я тут в выходные смотрел квартиры в Бруклине, — сказал Стив, откидываясь на спинку стула, но не отодвигаясь. — ты бы рассмеялся прямо мне в лицо, если бы узнал, сколько они запросили, — Стив невесело хмыкнул. — Это практически грабеж. — Он ждал ответа, потому что у Тони всегда был ответ. Особенно когда дело касалось жилищных дел Стива. Впрочем, Стив был почти уверен, что если бы он не был столь категоричен, Тони уже скупил бы ему половину Бруклина — даже несмотря на свои громкие заявления о том, что ноги его не будет по ту сторону моста. И впервые с тех пор, как Стив заговорил на эту тему почти пять лет назад, у Тони не было для него ответа. — Тони… — Не надо. — Голос Тони был хриплым, словно он наглотался стекла, и теперь маленькие порезы были настолько глубоки, что каждое слово застревало в них, умирая в глубине его горла. — Просто не надо, — прошептал он, и на некоторое время вновь наступила тишина. И снова Тони был тем, кто нарушил ее. — Я купил ему подарок на день рождения, — его голос был так тих, что даже Стиву пришлось наклониться поближе, чтобы разобрать слова. — Вообще-то, я купил десять подарков — ему шестнадцать исполняется в августе, так что я, наверное, слегка переборщил. В груди Стива что-то болезненно сжалось на этих словах и пустом взгляде на лице Тони, когда тот бормотал их. Да он о газонокосилках рассказывал с большим энтузиазмом. — Набор Лего «Звездные Войны» на 5000 деталей. Новый фильтр, о котором он все никак не умолкал — для его камеры. Ауди. — Стив выгнул брови, совсем чуть-чуть. Но Тони, должно быть, все равно заметил. — Я подумал, что мог бы, ну, знаешь, научить его водить, — сказал он, слабо пожав плечами, словно столь важный момент, который он жаждал разделить с этим ребенком, ничего не значил, и Стиву безумно хотелось поправить его. Заставить его понять, как много это значило бы для него. Но он не сделал этого. Возможно Тони хотел, чтобы это ничего не значило. Возможно это хоть немного облегчит то, что происходит сейчас. — У Мэй нет машины — да и у кого сейчас в этом городе есть машина? — так что пацану действительно пригодилась бы помощь. Ты бы видел, какой хаос он устроил в прошлом году во время той истории со Стервятником. Сотни тысяч долларов ущерба, а ведь он проехал всего семь кварталов. — Смех Тони был недолгим. Он сгинул в глубине его горла буквально пару секунд спустя, и они снова вернулись к молчанию. — Тони… Он едва успел вымолвить слово, прежде чем Тони перебил его. — Знаешь, отец не переставал тебя искать, — сказал он, и Стив вздрогнул. Не это он ожидал услышать. Совсем не это. Это было словно негласное правило. Тони никогда не упоминал о своих родителях, а Стив и словом не обмолвился про Баки. — Больше тридцати лет — миллионы долларов — часы, проведенные над морскими картами и координатами, — продолжил Тони, все еще глядя на карты, не двигая ни единым мускулом, кроме глаз и рта. Стив задумался, понимал ли тот, что именно он сейчас говорит. — Он был первым, кому удалось запустить туда камеру, — Тони кивком указал на потолок, и на небо над ним, — и знаешь, что он сделал, пока Россия и Америка мерились членами в космосе? — спросил он, стеклянными глазами наблюдая за отклонениями в течениях. — Направил ее прямо на океан, — его слова были едва ли громче шепота. — Все, чего я хотел… все, чего я хотел, это чтобы он заботился обо мне хотя бы вполовину так же сильно, как… В груди Стива снова все сжалось. — Ты был его сыном… — начал Стив, чувствуя, как эта тяжесть давит на него. Боже. Сколько лет он неумышленно причинял Тони боль? Даже воспоминаний о нем было достаточно, чтобы вырвать у Тони все, что он любил. Что было ему так необходимо. Иногда Стив не мог понять, как тот находил в себе силы даже смотреть на него. — … но ты был его творением, — перебил его Тони, — каждая клеточка твоего тела — свидетельство его гениальности. — Слова вылетали из его рта с привычной легкостью. Отточенные годами практики. — Живой, дышащий, памятник его эго. — Каждое слово резало Стива все глубже, но он не мог отрицать их. Он всегда чувствовал себя скорее объектом, чем другом Говарда. Ценным объектом — безусловно — но совершенно бесполезным вне того, что он мог сделать для армии. Для Говарда. — Знаешь, если бы Барнс не добрался до него первым, я думаю, он бы всю жизнь потратил, ожидая тебя, — все продолжал бормотать Тони. — Я однажды так и сказал ему. Он не очень хорошо это воспринял. Дрожащая рука зависла над левым предплечьем Тони. Глаза Стива уловили там небольшой шрам — уже давно заживший, — и чувство вины быстро сменилось яростью. — Похоже, что ирония — та еще хладнокровная сука, которая, в конце концов, добирается до каждого из нас: потому что вот он я, сижу и гнию на этом кресле со всеми этими спутниками и морскими картами, — продолжил Тони, словно это не он только что открывал глубочайшие свои секреты. Рассказывал вещи, которые, Стив готов был поклясться, он собирался унести с собой в могилу, — и, наконец-то, понимаю. Понимаю, почему все потраченные деньги и время не значат ничего. Нихренашеньки. Если это… если это может… — не в первый раз голос Тони надломился, но сейчас это случилось так внезапно, что Стив испугался, что Тони сломается вместе с ним. Стив двигался на инстинктах. Потянулся вперед, дрожащей рукой сжимая плечо Тони. Напрасная попытка удержать Тони рядом с собой, со всеми ними, не давая ему ускользнуть, чего больше всего опасался Стив с той секунды, как они услышали о том, что случилось. Тони, казалось, даже не заметил этого. — Он не мертв, — судорожно выдохнул он, глазами все так же следя за происходящим на экранах. Глазами пустыми. Бездушными. — Это невозможно, — пробормотал он, и в голосе его появилась решимость. И Стив не знал, было ли это лучше бесполезной мольбы, или это только все усложнит, если… если случится самое худшее. — Он не может… иначе в чем был весь смысл этого? Нас, — голос Тони прозвучал мягко, но слова врезались в него с силой небольшого грузовика, — нашего пота, и крови, и боли, — и голос Тони буквально сочился ею. Стиву казалось, что он вот-вот оступится и упадет в эту бездну отчаяния, которую его друг, наконец-то, открыл. Наконец-то позволил остальным увидеть ее, — всего, чем мы пожертвовали. Какой во всем этом смысл, если мы не можем спасти такого ребенка? Эти карие глаза, наконец-то, оставили экраны напротив и посмотрели прямо на Стива. Чистейшее отчаяние и нужда в них были всепоглощающими. — Он не мертв, — продолжил Тони, и Стив, несмотря на необходимость сказать хоть что-то, хоть немного подготовить его, не смог вымолвить ни слова. — Он не мертв, — пробормотал Тони, кивая самому себе и снова поворачиваясь к морским картам, — я просто должен найти его. Стив знал, что должен сказать что-нибудь. Сделать что-нибудь. Что угодно. Тони был его другом, и он угасал. Все его надежды просто раздавят его под собой, если они найдут только тело. Стив понимал, что должен сделать хоть что-то, чтобы облегчить это. Но он просто не смог. И вместо этого он сбежал. — Я принесу тебе еды. Стив покинул лабораторию еще до того, как Тони мог бы ответить. Не то чтобы он собирался делать это. В тот момент, когда дверь начала закрываться за ним, Стив оглянулся и увидел, как тот свернулся на кресле — в той же самой позе, в которой он нашел его, — все глубже погружаясь в дыру в своей груди, оставшуюся после событий последних нескольких дней. Стив сделал несколько шагов к лестнице, что должна была привести его к лифту, но застыл, заметив фигуру, спускавшуюся к нему навстречу. — Брюс? — позвал Стив, и тот торопливо вскинул голову. Добрые карие глаза встретили взгляд Стива с немалой долей сочувствия. Отчаяние от сложившейся ситуации должно быть так же ясно читалось на его собственном лице, как и на лице Тони. Он пытался скрыть это, но что-то он сомневался, что его попытки были успешными. В руках Брюс держал небольшую тарелку с едой, и Стив поспешил ухватиться за это в надежде сменить тему. Он кивком головы указал на еду: — Я как раз собирался принести ему что-нибудь. Брюс опустил глаза на тарелку с тостами и фруктами. — Да… прошло уже двадцать четыре часа с тех пор, как он ел в последний раз, но мне не очень нравятся наши шансы. Стив кивнул, и между ними повисло молчание. Может быть это Тони повлиял на него — его слова о том, что вселенная должна им, не переставали крутиться в голове Стива, — но Стив не мог не нарушить молчание. Он должен был знать — но он не рискнул спрашивать об этом у Тони. — Ты правда думаешь, что он мертв? Глаза Брюса встретились с его. У него всегда были самые мудрые глаза в их команде. Глаза Тони были гениальными: они искрились и лучились знаниями, как и сам их хозяин, но отсутствие здравого смысла всегда исключало его из категории мудрых. Глаза Клинта чаще всего были прищурены от смеха или задуманных шалостей, но время от времени они становились спокойными, и можно было разглядеть шрамы, что тот прятал в глубине своей души. Усталость. Глаза Сэма были очень похожи — и в то же время абсолютно другие. Он носил свои шрамы совершенно их не скрывая. Свою усталость. Он использовал это в работе с другими людьми, и за это его подопечные доверяли ему. Они верили, что если он смог обнажить своих демонов, значит смогут и они. Роуди был в этом очень схож с ним. Возможность не скрывать своих демонов придавала ему сил. Глаза Наташи были не такими. Они были как зеркало. Те, кто смотрели в них, чаще видели в них себя, чем ее. Свои собственные страхи и желания. Это был ее дар: читать людей и показывать им то, что им нужно. И все же раз или два — на считанные мгновения — зеркало разбивалось, и Стив видел сквозь него. И то, что он видел там, по-настоящему пугало. У Наташи не было демонов, это он понял довольно быстро. Для этих жалких существ там просто не было места. В ее глазах — в ее прошлом — прятался сам дьявол. Стиву всегда было любопытно, что видят другие в его глазах. Что видит Наташа — ведь она, разумеется, видит больше всех. Действительно ли призраки, поселившиеся в его сердце, так же ясно читались в его глазах? Но глаза Брюса определенно были самыми мудрыми. Он видел дьявола в себе и остальных намного лучше, чем кто-либо, и это давало ему уникальную возможность понимать других. Сочувствовать как простым людям, так и монстрам. — Они все еще вылавливают трупы из-под обломков, но саму конструкцию так и не подняли на поверхность, — сказал Брюс. Стив как наяву видел, что, если бы его руки не были заняты тарелкой, он обязательно снял бы очки и начал протирать их. Он всегда делал так, если ему нужно было найти причину отвести взгляд. Совсем как Тони, который имел привычку крутить свои инструменты в пальцах так быстро, что даже Стив не мог не оценить ловкость его рук. Защитный механизм. — Она слишком большая. Так что они не смогут оценить ущерб еще как минимум пару дней… — Я спрашивал не об этом, — перебил его Стив. Брюс вздохнул, на мгновение опуская голову, прежде чем вновь поднять глаза и встретиться с испытующим взглядом Стива. — Боже, надеюсь, что нет, — прошептал он, — потому что тогда это будет не только Питер, — он кивком головы указал на раздвижные двери — и гения, что скрывался за ними, — это убьет и его тоже. Стив ничего не сказал. Это была правда — и они оба знали об этом. — Где остальные? — спросил он вместо этого. — Наташа и Клинт поехали с Роудсом к Рафту, — сказал Брюс, прислоняясь к стене. Усталость тяжело сказывалась на всех обитателях Базы. — Сэм отправился проверить Мэй… она все еще ничего не знает. Он подумал, что лучше ничего не говорить, пока мы не узнаем… хоть что-нибудь. Наверняка. — Мы знаем что-нибудь еще о том, что случилось? — Нет, — сказал Брюс, — и можем никогда не узнать, — добавил он со вздохом. — Урон от воды слишком велик. Стив протянул руку и взял тарелку из рук Брюса, когда тот еще тяжелее привалился к стене. — Я сам отнесу ему, — сказал Стив. — Ты выглядишь измотанным. Тебе стоит поспать. — Как и тебе. Взгляд Стива скользнул на глухие двери лаборатории. — Я посплю тогда же, когда и он. Брюс кивнул. — Что-то подсказывает мне, что впереди тебя ждут длинные несколько дней, — он тоже посмотрел на запертые двери, — всех нас. — Он с заметным усилием отодвинулся от стены. — Разбуди меня, если узнаешь что-нибудь. Я попросил Клинта позвонить нам, если… — казалось, он не мог заставить себя произнести слова, и Стив был даже слегка рад этому. Он не хотел слышать их. — Он не должен услышать это в одиночестве. Он не сможет. Я даже думать не хочу о том, что он может сделать. Стив кивнул, слегка подталкивая мужчину к лестнице, чтобы тот поскорее отправился отдыхать. Брюс и не сопротивлялся, направляясь обратно к лифтам. — Спасибо, Брюс, — пробормотал Стив ему вслед. Он простоял в коридоре намного дольше, чем готов был признать, пытаясь найти в себе смелость, чтобы вернуться в лабораторию. Сообщить новость, которую, возможно, ему придется сообщить, если остальные позвонят. Но они еще не позвонили. Они еще ничего не нашли. Именно это — бесконечно маленькая крупица надежды, что все еще оставалась у них, позволила ему, наконец-то, вернуться в лабораторию. Тони был точно там же, где он его и оставил. Свернувшийся клубочком в большом рабочем кресле, с широко раскрытыми глазами, непрестанно мечущимися между мониторами. Стив снова занял место рядом с ним. — Эй, — Стив протянул руку, опуская ее на плечо Тони, — Тони. — Когда ответа не последовало, Стив аккуратно сжал плечо под своей ладонью. — Тони. Тони медленно перевел взгляд на него, явно удивленный видеть его рядом с собой, но едва ли как-то реагирующий. Стив сомневался, что в данный момент у того нашлись бы силы отреагировать даже на вторжение пришельцев. Тони опустил глаза на тарелку еды, которую Стив поставил перед ним на стол. — Я не голоден. — Нет, голоден. Стив откинулся на спинку кресла, убирая руку с плеча Тони, чтобы этой же рукой подпереть голову, поставив локоть на подлокотник. Его взгляд был прикован к экранам, в то время как взгляд Тони все так же был сосредоточен на нем. Широко распахнутые, налитые кровью карие глаза были слегка ошеломлены, когда он заговорил: — Что ты делаешь? Взгляд Стива на мгновение метнулся к гению. — Ищу. Стив позволил себе снова сосредоточиться на экранах, и мгновение спустя почувствовал, как Тони присоединился к нему. Он заерзал, совсем слегка, и Стив подвинулся чуть ближе, позволяя Тони опереться на свое плечо. Что тот и сделал. Стив никогда не считал Тони маленьким — не тогда, когда тот готов был командовать комнатой вне зависимости от того, кто в ней находился, — но здесь, в лаборатории, лишенный всего, он казался маленьким и хрупким. Стив пододвинулся еще ближе, позволяя Тони полностью облокотиться на него. Это он в силах сделать. Он сможет удержать его. Сможет удержать его над водой, что грозит затопить его целиком. Он сделает это. Он больше никого не потеряет. ________________________________________ — Я знал, что они оба поместились бы. Ванда приоткрыла глаза ровно настолько, чтобы впиться взглядом в Питера, который пристально смотрел на нее в ответ. — Что?  — прохрипела она. Ее губы были сухими и потрескавшимися, и кровь все еще стекала в ее горло. — Роза и Джек… в «Титанике» … Я знал, что они поместились бы на той двери. В их случае это была не дверь, скажем так. Просто кусок покореженного металла, который остался на поверхности после того, как эта штуковина — огромная субмарина, или лодка, или что это, черт возьми, было — погрузилась на дно. Как только им удалось вынырнуть, Питер вместе с бессознательной Вандой водрузил их обоих на длинный кусок металла, где они и оставались последние три дня, если восходы и заходы солнца над горизонтом можно считать показателями. В той маленькой кладовке на этой подводной штуке они буквально в считанные минуты оказались окружены водой, но как только та полностью погрузилась под воду, изменение давления дало им достаточно времени, чтобы вырваться на поверхность. Ванда вырвала дверные петли и выбила ее наружу — несмотря на то, что сама же наглухо заварила дверь, — а уже оттуда Питер смог вытащить их обоих наружу. К тому моменту, как они могли бы сделать последний рывок к поверхности, вся конструкция уже стремительно опускалась на дно, утягивая их за собой все дальше и дальше, заставляя воду сгущаться над ними. Питер уже смирился с тем, что они мертвы. Они ни за что не смогут доплыть до поверхности. Давление было слишком велико — даже для него. А затем это подводное чудовище начало подниматься. Питер не стыдился признать, что на мгновение он действительно подумал, что Бог решил протянуть им руку. Спасти их. Или Тони. Железный Человек смог удержать целый паром, пока тот разваливался на части, так что Питер легко мог поверить в то, что у него хватило бы сил удержать и эту громадину. Ведь так? Но именно красные искры показали ему истину. Ванда — будучи под водой — умудрилась поднять их металлическую гробницу достаточно высоко, чтобы Питер смог вытащить их обоих на поверхность подальше от субмарины. К тому моменту, как их головы показались над водой, легкие Питера уже кричали, в голове стучало, а конечности ныли от каждого малейшего движения. Но все это было не важно, потому что Ванда не шевелилась. Питер рванул к плавающим обломкам, утягивая Ванду за собой, а затем затащил их обоих на них. Девушка дышала — едва-едва, — но не отзывалась, когда он звал ее. Когда молил ее. А затем началось кровотечение. Сначала это был всего лишь нос, но кровь струилась по ее лицу, затекая в ее горло, и паника Питера быстро возросла до истерики. А затем кровь пошла из ушей. Она текла медленно, не заливая ее лицо, как кровь из носа, но это напугало его еще больше. Он совершенно не разбирался в медицине, но кровь из ушей была плохим признаком — это он точно знал. Он делал все, что было в его силах, удерживая их обоих над водой и притягивая Ванду к себе в попытке согреть ее. Но уже через несколько часов Питер почувствовал, как холодный воздух начал обжигать его промокшую кожу и одежду, и он понял, что в скором времени станет только хуже. Он не суперсолдат. Он не излучал тепло как Стив — совсем наоборот. У пауков отсутствовала способность к терморегуляции, и Питер на горьком опыте — застряв в заброшенном туннеле подземки в разгар января — убедился, что теперь и у него нет такой способности, а значит, что, если ему холодно, он остается холодным. Всего через несколько часов Ванда была теплее него, и теперь уже он цеплялся за нее в попытке согреться. Первый день и первая ночь прошли в тумане страха, пронизывающего холода и тишины. Как только лодка ушла на дно, и вода вокруг них успокоилась, Питер остался один, в течение нескольких часов цепляясь за Ванду, пока солнце не скрылось за горизонтом и темнота не поглотила их. И сколько бы раз Питер не звал ее, в ту ночь Ванда так ни разу не проснулась. Кровь, в конце концов, остановилась, и теперь она вся была в бурых пятнах, бледная и слишком похожая на труп. Питер крепко держал ее, чтобы не дать ей соскользнуть с куска металла, на котором они ютились, но даже когда волны успокоились и шансы на то, что кто-то из них окажется в воде, стали ничтожными, он все равно не ослаблял хватку. Держа ее в своих объятиях, он чувствовал ее дыхание. Он даже различал мягкое биение ее сердца сквозь их одежды. Именно оно помогло ему пережить первую ночь, когда секунды тянулись бесконечно долго, и он начал опасаться, что солнце уже никогда не взойдет. Ты не один. Ты не один. Ты не один. В конце концов солнце взошло, а вскоре после этого очнулась и Ванда. Она была слаба, ее глаза щурились на солнце, а невыносимая мигрень привела к тому, что ее рвало большую часть утра. Очевидно, поднять сотни тонн металла было не так-то просто, как она представляла. К тому моменту, как наступила вторая ночь, рвота прошла, и они оба давно уже погрузились в молчание. Говорить было тяжело. Питер уже несколько часов чувствовал нарастающее обезвоживание — и он мог только представить, как тяжело было Ванде после нескольких часов рвоты, — а его конечности с каждой минутой все больше немели от холода. Они оба наконец-то начали погружаться в беспокойный сон, когда Питеру пришло в голову, что впадать в бессознательное состояние, возможно, не самая лучшая идея. Но изнеможение прочно поселилось в его костях, а Ванда уже снова заснула. Или потеряла сознание. Он не стал звать ее. Он просто продолжил держать ее, позволяя темноте забрать и его. С утра они проснулись оба, и третий день пролетел намного быстрее, чем первые два. Ни у кого из них не было достаточно сил, чтобы долго пребывать в сознании, так что день фактически ускользнул от них. И с каждым часом Ванда становилась все бледнее, а Питер — все холоднее. И только сейчас, когда солнце в очередной раз начало клонить к горизонту, а Ванда быстро погрузилась в очередной сон, стало очевидно, что они умирают. Он знал, что они умирают — логически. Без воды, нуждаясь в серьезной медицинской помощи в случае Ванды, периодически находясь при минусовых температурах — все это вело к неотвратимому завершению. Питер знал это с самого начала. Однако была большая разница между тем, что ты знаешь и тем, что чувствуешь. Пока они раскачивались на волнах, и Питер в третий раз наблюдал за тем, как солнце медленно движется к горизонту, он чувствовал, как умирает. Он чувствовал тяжесть в конечностях. Каждый вдох, что застревал в его легких. Казалось, холодный воздух и постоянно снижающаяся температура его тела превращали каждый вдох в сталь до того, как он успевал сделать его. Но четче всего он чувствовал, как увядает. Открыть глаза становилось все тяжелее. Каждый раз, когда он впадал в бессознательное состояние, солнце сдвигалось все дальше. Он помнил, как, казалось, давным-давно, Тони рассказал ему о том, что он умер на Базе. Он почти всю неделю избегал этой темы, уклоняясь от вопросов Питера и умоляя его сосредоточиться на выздоровлении. Почти отчаянно. А когда, наконец-то, признался, что именно случилось с Питером — настолько расплывчато, насколько вообще возможно, — Питер не знал, как ему переварить это. Он умер. И он зациклился на этом. В последующие месяцы одной только мысли об этом было достаточно, чтобы погрузить Питера в бездну отчаяния, поэтому он решил спрятать эти мысли в коробку и больше не прикасаться к ним. Да и как он мог? Как мог он справиться с чем-то настолько всепоглощающим? Ведь все мысли его были о том, что он был мертв, а теперь нет. Нет, он был отчаянно настроен придерживаться этой грани между жизнью и смертью, которая всегда казалось ему столь четкой. Но здесь, чувствуя под собой волнение воды и абсолютное осознание того, что с каждой минутой он увядает, эта граница начала размываться. Те части тела, которые были уже слишком холодными, чтобы он мог почувствовать их, были ли они уже мертвы? Возможно, между жизнью и смертью и нет никакой грани. Потому что прямо сейчас Питер совершенно не чувствовал ее. Он словно был в двух мирах сразу — и, возможно, так и было всегда, просто он никогда этого не замечал. Он и раньше бывал на волосок от смерти — намного чаще, чем он готов был признаться Мэй или Тони, — но никогда это не было похоже на это. Сейчас здесь не было адреналина. Не было битвы. Лишь тепло солнца, медленно ускользающее от него, и осознание того, что он больше никогда его не почувствует. Питер слишком замерз, Ванда слишком слаба. Нет. Сегодняшняя ночь заберет их обоих. Всепоглощающий страх, с которым Питер боролся с того мгновения, как Тони сообщил ему, что он умер тогда на Базе, наконец-то отступил, и теперь Питер даже представить себе не мог, почему он так боролся с ним. Почему он так боялся. Если такой была его смерть — мягкие волны и алый свет солнца, затмевающий собой яркий синий океан, — то все было не так уж плохо. Все было не так страшно. Он знал, что, если бы его мозг не был так затуманен, а конечности так тяжелы, он, возможно, не согласился бы с этим. Он бы думал о Мэй и Неде, которые понятия не имеют, что произошло с ним, о Тони, который знал слишком много, обо всем, что он оставил за собой и обо всем, что сделать не успел. Но точно так же, как и солнце, эти мысли ускользали от него, скрываясь за горизонтом, пока вода бурлила прямо под ним, а тишина вокруг убаюкивала, заставляя закрыть глаза. Он заставил себя открыть их еще на минуту. Он хотел увидеть, как солнце скроется под водой — в последний раз. Ему хотелось как можно дольше насладиться теплом его лучей, пока оно не ускользнуло вместе с ним. Он закрыл глаза и открыл их — и солнце оказалось еще ниже. Но когда он сделал так еще раз, огромное темное пятно появилось в лучах умирающего солнца. Корабль.