come, come, come, come, come along now/ пойдём, пойдём, пойдём, пойдём сейчас run away from the hum-drum/ беги прочь от банальщины we’ll go to a place that is safe from/ мы отправимся в то место, которое защищено greed, anger and boredom/ от жадности, гнева и скуки we’ll dance and sing till sundown/ мы будем плясать и петь до заката and feast with abandon/ и праздновать, позабыв обо всём we’ll sleep when the morning comes/ мы будем спать, когда настанет утро and we’ll rise by the sound of the birdsongs/ и мы подымемся под песни птиц cosmo sheldrake — come along
«Если вы думаете, что приключения опасны, попробуйте рутину — это смертельно» Пауло Коэльо.
Первая половина последнего дня в Лос-Анджелесе прошла мимо нее. Если бы профессиональный психолог увидел Брук этим воскресным утром, то без труда определил бы четвертую стадию принятия неизбежного — депрессию. Все отрицания, негодования и торги порядком измотали ее, а затем беспросветно растворились во вчерашнем вечере, который по праву мог считаться одним из худших в ее жизни. Едва смысл сказанного Беном дошел до нее в полной мере, Брук без всякого зазрения совести захотелось и самой как следует приложиться кулаком по лицу Дэвиса. Схема его действий нарисовалась перед ней мгновенно: сначала эта гребаная беспринципная мразь попыталась втереться к ней в доверие, а, когда поняла, что реализовать данную задумку будет проблематично в условиях нехватки времени — откровенно деморализовать. Осознавать то, что Эштон не остановился и на этом, было до скрипа зубов противно. При мимолетном взгляде на его окровавленное лицо, обезображенное циничностью и бесчестием, гнев застилал глаза, и, если бы ее вовремя не утащили внутрь — Брук даже толком не разобрала, кто именно — она бы показала этому зарвавшемуся козлу, как сильно он ошибся, когда решил, что из нее получится идеальная мишень. По крайней мере, точный выстрел Дэвиса в результате отрикошетил в него же. Члены жюри и организаторы, прознав о затеявшемся конфликте, дисквалифицировали мерзавца без каких-либо дальнейших разбирательств. Даже маломальские скандалы в прессе вокруг чемпионата здесь были совершенно никому не нужны, а, как только выяснилось, что свидетелями неприятнейшего инцидента — еще и крайне заинтересованными в его приемлемом исходе — стали недавно выстрелившие на весь Голливуд актеры Бен Харди и Джозеф Маццелло, процесс принятия решения ускорился до нескольких секунд. Тогда внутри Брук поселилась призрачная надежда на то, что все могло быть поправимо — нужно лишь найти правильные слова и убедить судей дать ей второй шанс. Однако печальная истина открылась девушке чересчур быстро: для нее пути назад больше не существовало, каким бы образом она ни пыталась спасти свое незавидное положение. Нам очень жаль, мисс Холидэй, но просто аннулировать ваш результат и все переиграть в сложившихся условиях невозможно. Мистер Дэвис будет немедленно отстранен от дальнейшей борьбы, но, увы, это все, что мы можем для вас сделать. После немногочисленных формальных фраз — пусть в них и сквозило какое-никакое, но сочувствие — Брук смутно помнила происходившее с ней. Все звуки смешались в единую какофонию, которая доносилась до нее словно издалека, и ориентироваться вокруг стало неимоверно тяжело. Огорчала вовсе не изначальная бессмысленность всей затеи Дилана с чемпионатом, которая в тот момент была более чем ясна. Раскаленным клеймом жгла сердце обида на то, что она, Брук, оказалась не способна, черт подери этот немилосердный рок, вообще ни на что. Да она элементарно не заметила, как в ее коктейле оказался злосчастный дуриан. Не учуяла этот тошнотворный запах, а ведь всего-то нужно было лишний раз проверить получившийся результат. Все пошло наперекосяк исключительно из-за проклятой тревожности, которую Брук так и не удалось побороть, и поэтому, каким бы подлецом в ее истории ни стал Эштон Дэвис, виновницей своих бед была она сама. Собственное бессилие перед обстоятельствами мощной, когтистой лапой стискивало и царапало легкие, напрочь выбивая из них воздух, пока вдруг, в один момент, не стало все равно. На себя. На людей вокруг. На прошлое. На настоящее. На будущее. Это случилось как по щелчку пальцев. Передвигаться осознанно Брук больше не могла, и единственное, что в ее памяти было до сих пор свежо — это крепкие руки, не дававшие ей безвольной куклой свалиться на мокрый асфальт, а еще аромат парфюма с нотками пачули и бергамота. Но в тот момент, когда девушку буквально заталкивали в такси — тело будто одеревенело и отказывалось подчиняться не только ей, но и Бену — это было неважно. Ничего уже не было важно, и она провела остаток вечера в полном отрешении, пока наконец не погрузилась в сон и не проснулась на следующее утро, чувствуя себя крайне изможденной и абсолютно разбитой. Окончательно впав в мрачную хандру, Брук несколько часов просидела практически без движения, подперев спинку кровати и подтянув колени к груди. Все эмоции как будто разом выкачали из нее, оставив в насмешку лишь безысходную, томительную скуку. Она никого к себе не пускала: ни горничную, которая так жаждала прибраться, что приходила еще дважды, ни официанта, доставившего завтрак, а затем и обед, но вынужденного вернуться обратно в ресторан с нетронутыми порциями. При мысли о еде пищевод вмиг сжимался до самой глотки, и, как бы Брук ни желала подкрепиться, она понимала, что сейчас в горло не полезет даже самый крошечный кусочек пищи. Ей было настолько тоскливо, что хотелось волком выть на пустоту гостиничного номера, которая страшно походила на ту, что теперь царила в ее душе. Брук никак не могла понять, за что жизнь была настолько несправедлива к ней. За что так неистово издевалась, без всякого сожаления нанося сокрушительные удары один за другим. Прежде Брук потеряла по-настоящему сокровенного человека, и вот сейчас одним махом лишилась того единственного, что помогало ей держаться после маминой смерти — себя самой. О том, сколько времени уйдет на восстановление душевных сил, да и возможно ли это восстановление в принципе, Брук старалась не думать. Стоило хоть одной мысли об этом проскочить в ее голове, девушку охватывало еще большее, поистине всеобъемлющее уныние. Впервые за все то время, что Брук так или иначе пыталась спланировать дальнейшую жизнь, будущее виделось ей максимально расплывчатым. И, чем старательнее она гнала от себя это мерзкое ощущение, тем крепче оно прилипало к ней, просачиваясь через поры прямиком в кровь и намертво пригвождая к кровати. Временами Брук проваливалась в беспокойный сон, который не длился, как правило, и часа. К телефону она не притрагивалась, игнорируя все звонки и приходившие сообщения, кто бы там ни пытался до нее достучаться. За окном вновь светило солнце — вчерашнего шторма словно не было вовсе. Океан давно успокоился, и до Брук доносились лишь шелестящий плеск волн, набегавших на потемневший от влаги песок, да голоса людей, прогуливавшихся по пляжу. Если бы она только могла изменить свое настроение так же свободно, как с этой задачей справлялась беззаботная калифорнийская природа… Девушке было впору выйти на улицу и напоследок насладиться всеми красотами Вениса, пока самолет не забрал ее обратно в Париж — которому еще предстояло оправиться после серого и сырого февраля — но, вопреки голосу разума, настаивавшему на том, чтобы отвлечься, Брук не могла заставить себя даже свесить ноги и коснуться ими пола. Стоило ей представить, как она смешивается с беспечной толпой, которой нет никакого дела до того, что творится у нее внутри, как сверху словно выливали ведро холодной воды. И, в очередной раз унимая охватывавшую все тело дрожь, Брук лишь сильнее зарывалась в одеяло, хотя воздух в номере достаточно прогрелся и даже сделался душным. — Пошли все к черту, — устало процедила она сквозь стиснутые зубы не в силах более держать в себе то, что так и норовило сорваться с языка. Звенящая тишина заглушала собой все уличные шумы и наконец надоела до оскомины. Брук потянулась к тумбочке за пультом от телевизора, намереваясь хоть как-то разнообразить обстановку, которая начинала давить не меньше, чем все свалившиеся на нее проблемы. Да, безучастно листать каналы в надежде найти хоть что-то более менее занимательное было пустой тратой времени, но и само время потеряло для девушки всякое значение. К чему жалеть об упущенных минутах, когда не видишь перед собой конечной цели? Ради чего стараться, если все рано или поздно непременно рушится, хоть ты головой о стену бейся? Ответов на эти вопросы не предвиделось. По крайней мере, в ближайшие дни. Ближе к пяти часам вечера терпеть изнуряющую жару, в которой, словно летнее полуденное марево, плавилась комната, стало совсем невозможно. Брук все же поднялась с кровати, оставив телевизор работать, и босиком направилась к столу, чтобы налить себе воды. Включать кондиционер она предусмотрительно не решилась, дабы не простудиться, а вместо этого предпочла открыть окна. В помещение мгновенно ворвался уже знакомый соленый ветер, и девушка почувствовала, что снаружи палящим зноем, с которым она ожидала сию же секунду встретиться лицом к лицу, на самом деле вовсе не пахло. Вдобавок, прохладный душ, смывший с тела Брук горячий бисерный пот, оказался настолько бодрящим, что вернул ей потерянный аппетит, а заодно и тягу к жизни, пусть пока совсем слабую. До ужина было еще долго, а пустой желудок окончательно взбунтовался и требовал немедленно заполнить его едой. Поэтому Брук не оставалось ничего, кроме как постараться привести себя в приглядный вид и выйти-таки на улицу, чтобы перекусить в одной из близлежащих кафешек. Настроения наряжаться, равно как и заморачиваться с прической или макияжем, не было никакого. Брук натянула на себя джинсы и удобный бледно-желтый свитшот модели бурных девяностых, который обожала брать с собой в путешествия, после чего расчесалась и влезла в кроссовки. Она двигалась словно на автомате, не раздумывая подолгу над каждым совершенным действием, и остановилась лишь тогда, когда подошла к зеркалу, висевшему у входной двери. Взгляд сам по себе задержался на застывшем отражении, которое смотрело на Брук потускневшими глазами. Из ярко-голубых они сделались серыми, под цвет пасмурного неба, что заметно выделялось на фоне бледной кожи, на сей раз не спрятанной под покровом косметики. На осунувшееся, почти что болезненное, лицо было до того тошно смотреть, что кулаки зачесались сию же секунду садануть по стеклу и больше никогда не видеть себя такой — надломленной и почти что равнодушной ко всему миру. Вообще, Брук, можно сказать, повезло. Она обладала естественной красотой, которая позволяла ей иногда не краситься и давать себе отдых от ежедневного макияжа. Парней это нередко восхищало, девчонок — заставляло завидовать, а ей самой значительно облегчало жизнь. Брук прекрасно понимала, что ей было грешно жаловаться на свои внешние данные, похвастаться которыми могли немногие, и поэтому не привыкла зазря сетовать на то, как выглядела. Но сейчас все было иначе. Та девушка, что смотрела на нее по ту сторону зеркала, была кем угодно, но только не Брук. Не могла она быть такой слабой, безвольной и бесхарактерной. Увидев себя со стороны, Брук внезапно ощутила, как будто через нее пропустили сразу несколько электрических разрядов. Собственный безучастный взгляд всколыхнул все внутри девушки и активировал участок мозга, отвечавший за самосохранение. Какая бы отрава ни струилась теперь по ее венам, поступая прямиком в сердце, ничто не могло уничтожать Брук столь виртуозно и самозабвенно, как она уничтожала саму себя. Она не имела права так легко сдаваться под натиском мучительной меланхолии. Что сказала бы мама, узнай она о том, что ее любимая девочка — никчемная трусиха, испугавшаяся жизни? Глупый ребенок, чья воздушная мечта разбилась наконец об острые скалы жестокой реальности, едва ей стукнуло двадцать пять. Такую ли дочь она воспитывала восемнадцать лет? Такой ли дочерью гордилась бы? Почувствовав гадкую жалость к себе, Брук скривилась и тряхнула головой. Никто и никогда не говорил ей, что будет легко. Никто и никогда не тешил ее лживыми обещаниями. Ее ожидания были только ее проблемой. Она никого не могла винить в том, что нафантазировала себе с три короба и наивно думала, будто всему этому суждено сбыться. И снова Брук поймала себя на мысли о том, что Пит был прав — она должна повзрослеть. То, что произошло, больше не казалось чудовищной случайностью. Все это было закономерно. Если для того, чтобы прочно закрепить в сознании вывод о том, что жизнь без уступок невозможна, ей пришлось пожертвовать любимым делом, значит, так было правильно. Брук совершила до боли тяжелый, но равноценный обмен, и теперь, усвоив еще один суровый и в то же время ценный урок, она просто обязана была двигаться дальше. Ощущать это стремительное наваждение, обрушившееся на нее словно хлесткая пощечина, было как-то странно после стольких часов полнейшей апатии. Стой с ней рядом все тот же профессиональный психолог, то он бы, с самым что ни на есть довольным видом сложив руки на груди, объявил бы начало пятой и последней стадии — принятия. Но Брук об этом даже не догадывалась, как и не догадывалась о том, долго ли продлится ее резкий душевный подъем. Упускать появившуюся возможность все же прогуляться по Венису в адекватном настроении, пока то снова не упало ниже плинтуса, было нельзя. Решительно прошагав в ванную, где ее ждала открытая косметичка, девушка встала напротив зеркала, по привычке огладила лицо тыльной стороной ладони и взяла в руки хайлайтер. Если вызвать блеск в глазах было пока проблематично, то придать блеск коже — очень даже запросто. Вернувшись в комнату, Брук уже было наклонилась к пуфику за сумочкой и ключом-картой, как тут боковым зрением заметила под сложенным на софе покрывалом, которое прошлой ночью она отдала Бену, белый квадрат. Засомневавшись на несколько минут, стоит ли посторонний предмет ее особого внимания, девушка замерла, не сводя с него взгляда. Все же любопытство взяло над ней верх и, присев на край дивана, Брук придвинула заинтересовавший ее кусок бумаги к себе. Судя по глянцевой поверхности, это была фотография, подобная тем, что обычно печатаются в автоматах или фотобудках. Перевернув ее, Брук обнаружила на снимке Бена, с широкой улыбкой — которую ей еще никогда не приходилось видеть вживую — стоявшего позади девушки лет семнадцати и обнимавшего ее за плечи. Не менее довольная незнакомка, с ногами забравшаяся в большое плетеное кресло, крепко прижимала к себе его руки. За их спинами раскинулся зеленый пейзаж с большим количеством садовой растительности. От фотографии веяло таким теплом, даже уютом, что Брук сама непроизвольно улыбнулась. Долго думать над тем, кем эта милая особа могла приходиться Бену, не было надобности — все признаки указывали на родственную связь. Возможно, младшая сестра, кузина или племянница. И, хотя волосы и брови девушки были на несколько тонов темнее его, а черты лица — заметно острее, чем дольше Брук смотрела на снимок, тем яснее видела и очевидные сходства. Контур губ и форма носа. Разрез глаз и задорные морщинки в уголках. А еще та же привычка зачесывать мешавшие пряди на правую сторону. Но главное, тот же взгляд, в котором читалось настолько рьяное стремление жить и быть счастливой, что Брук захотелось лишний раз обругать себя за свою пагубную склонность падать духом под влиянием тяжелых обстоятельств. Проведя подушечками пальцев по двум светившимся лицам, Брук подняла голову и уставилась в стену перед собой. Ей всегда хотелось иметь старшего брата, который был бы для нее примером, опорой и самым дорогим мужчиной на свете. Родители развелись, когда девушке было четыре, и затем отец больше не объявлялся в ее жизни. Лишь несколько раз позвонил, чтобы поздравить с Днем рождения, но вскоре исчезло и это. Мама как-то обмолвилась о том, что он обзавелся новой семьей, но Брук почему-то никогда не чувствовала обиды за то, что папа попросту вычеркнул их из своей жизни. Наверное, все дело было в том, что она практически не помнила его и мало что понимала в тот момент, когда он собрал вещи и ушел из дома. К тому же, она абсолютно ни в чем не нуждалась, и ее детство протекало так же, как и у других ребят из полных семей — никто и никогда не попрекал маленькую Брук отсутствием отца. Маме было непросто, хоть она и тщательно скрывала это, но любовь к единственной дочери не дала ей опустить руки и заставила всю свою жизнь положить к ее ногам. Брук не раз думала о том, что отчасти она была причиной маминой скоропостижной смерти. Все, что она делала, сколько работала ради того, чтобы дать своей малышке пропуск в жизнь, в которой та не будет ни в чем нуждаться, отнимало слишком много сил, и, в конечном итоге, проклятая болезнь этим воспользовалась. На глаза снова навернулись слезы, как это всегда бывало при любом воспоминании о маме, и Брук, громко шмыгнув носом, поспешила аккуратно сморгнуть их, чтобы не испортить макияж. Вдруг подумалось о том, что Бен идеально подходил на роль старшего брата, и, если девушка на фото действительно была его сестренкой — в чем Брук практически не сомневалась — то ей сказочно повезло. Он знал, что такое искренняя и бескорыстная забота, поддержка, внимание, и мог делиться ими, что бы ни произошло. Ему не было чуждо чувство ответственности, а его рассуждения свидетельствовали о сформировавшейся личности, способной стать для других авторитетом. Он не был лишен понятия чести и старался поступать в строгом соответствии со своими принципами. Брук не без кривой усмешки поняла, что где-то в другой жизни они могли бы быть неплохими друзьями, коротавшими вечера в дешевых, но компанейских барах, пока Пит в сопровождении Дилана и Вивьен расхаживал бы по модным показам. Если бы не одно «но»… То, что пробуждалось в ней, когда Бен был рядом, мало смахивало на дружескую привязанность. Брук тут же охватило смятение, которое она испытала в тот вечер. Его непозволительная близость затмила собой все на свете, и, не очнись она вовремя от оглушающего транса, в который погрузилась благодаря глубоким серо-зеленым глазам, кто знает, чем бы все это закончилось. Однако если тогда те чувства, которые овладели девушкой, напугали до чертиков и заставили с позором бежать как можно дальше, лишь бы спастись от постыдного желания, то сейчас Брук осознавала, что за последнее время только Бен сумел раскрасить ее черно-белый мир иными красками. И пусть эти оттенки были давно позабыты ею, а какие-то и вовсе оказались новыми, прежде неизведанными и оттого пугающими, они были другими. Даже если все они сотрутся из ее жизни ровно в тот момент, когда она увидит Бена в последний раз, Брук всей душой желала открыть для себя как можно больше цветов. Прыгнуть в них с разбегу, окунуться с головой и полностью раствориться, оставив эту радужную иллюзию счастья здесь, в Венисе. Она нуждалась в Бене, как наркоман нуждается в дозе — в той эйфории, что уносит за собой из ненавистной реальности в мир чистого, ничем не сдерживаемого кайфа. Праздная обыденность, которая стала для Брук золотой клеткой, стерла из ее жизни всякую остроту, превратив в безропотное существование рядом с Питом. Брук с леденящим кровь ужасом начинала все лучше понимать, что он мастерски слепил из нее удобную невесту, которая с щенячьей преданностью пойдет ради него на все за неимением другого выбора. Пит дал ей свое покровительство, предоставил опеку и обеспечил всем, о чем только может мечтать девушка, но лишь для того, чтобы намертво привязать ее к себе. Она была его вдохновением, без которого он не мог себя реализовать, но это вдохновение все больше становилось потребительским. Пит хотел ее тело, хотел ее жизнь, но будто оставлял за бортом ее душу — та пленила его куда меньше фантиковой обертки из брендовых вещей, в которую он самолично ее завернул. Пит любил ее, но так, как любят красивые игрушки. Поверхностно. Эгоистично. Любуясь эстетикой изящных изгибов, линий и пропорций. Пит прекрасно играл роль ее спасителя, но на самом деле искусно посягал на то, чтобы распоряжаться судьбой Брук по своему усмотрению. Она принимала и собственные решения, но не потом что была вольна, а потому что он позволял ей это делать. Все и всегда было под его неустанным контролем. Даже ее хрупкая свобода, которая была у девушки до тех пор, пока Пит все еще открывал ее клетку и отпускал на любимую работу. Но этого было недостаточно. Брук внезапно передернуло от тревожного осознания — она тоже любила Пита как-то не так. Она любила его, словно в благодарность за то, что он вытащил ее из тьмы, откуда она бы никогда не выбралась в одиночку. Он протянул ей руку помощи, и она не могла не отплатить ему слепой покорностью, которая быстро превратилась в привычку. И этого тоже было недостаточно. Пит всячески старался показать ей, что без него она слаба, уязвима и лишена защиты. А она внушила себе это и пострадала от собственных оков, которые оказалось не так-то просто разрушить. Брук знала, что возвращение в клетку неизбежно — такова была уготованная ей доля — и ее праздная обыденность по-новой поглотит девушку до тех пор, пока у нее не появится новый стимул жить. Однако сейчас ей отчаянно хотелось в кои-то веки наплевать на все и отдаться во власть калифорнийского безумия, хоть ненадолго отпустив от себя горестные мысли и обременявшие душу тяготы. И все это было возможно только с ним. — Не хочешь прогуляться по пляжу? Еще раз бросив взгляд на его улыбающееся с фотографии лицо, Брук решительно поднялась с места. У нее в руках был прекрасный повод вновь появиться на бульваре Пико, и оставалось надеяться, что она застанет Бена в их Джо квартирке до того, как друзья покинут ее в поисках нового веселья. Подхватив с пуфика сумочку, девушка бережно запрятала снимок внутрь и достала телефон, чтобы без всякого промедления вызвать такси, пока затаившиеся сомнения не показались наружу и не сбили с нее всю спесь. Истина была проста как мир — этот последний день в Лос-Анджелесе Брук не могла провести без человека, который за несколько дней стал ее стимулом жить. И, как только она открыла дверь, то так и застыла, от неожиданности нелепо приоткрыв рот и округлив глаза. Напротив нее с тем же выражением лица стоял Бен, который как раз занес руку для того, чтобы постучать. Какое-то время они молча буравили друг друга удивленными взглядами, будто человек, которого они видели перед собой, был последним, на кого они ожидали наткнуться, пока Бен не пришел в себя и первым не нарушил повисшее молчание: — Привет. — Привет, — Брук сильнее вцепилась в ремешок сумочки и окинула его беглым взглядом. Сегодня на Бене было мешковатое худи насыщенного синего цвета, и в сознании Брук промелькнула невольная ассоциация: расстояние между ними теперь напоминало линию горизонта — место, где ближе к вечеру встречались солнце и океан. На голове, спрятавшись в пшеничных прядях, красовались очки-авиаторы с коричневыми линзами, а на ногах — такие же белые, как и у нее кроссовки. Пауза снова затянулась, но на этот раз ее прервала сама Брук. — Я не думала, что ты захочешь прийти. — Пит никак не может с тобой связаться, даже мне позвонил, — словно в подтверждение своих слов Бен потряс перед девушкой телефоном. — Я пообещал ему проверить, все ли с тобой в порядке. — Ах, вот в чем дело, — Брук усмехнулась и поджала губы. Конечно, для чего же еще ему приходить сюда? Она и без того доставила ему кучу проблем, которых было вполне достаточно, чтобы отбить у Бена всякое желание по доброй воле приближаться к ее номеру. — Что же, я в норме… — и, немного погодя, она все-таки добавила, — уже. — Почему ты ему не отвечала? — его голос звучал настолько спокойно, как если бы он спрашивал по инерции, без всякого интереса. Что-то было не так. Бен никогда не говорил с ней настолько… картонно, будто запрограммированный робот с идеально невозмутимым выражением лица, на котором не дрожит ни единый мускул. Он явно закрывался от нее, намеренно нацепив на себя непроницаемую маску, и готовился сохранить свой образ до конца. Брук это совершенно не понравилось, ведь сейчас ей нужен был настоящий Бен, а он, словно ей назло, именно сегодня решил продемонстрировать ей свое непревзойденное актерское мастерство. Что же, она заставит его отказаться от этой глупой затеи. Хотя бы потому, что притворство Бена сильно мешало ей притворяться самой. — Не готова была обсуждать все то, что произошло, — Брук пожала плечами и выпрямила спину, будто это помогло бы ей избавиться от свербящего в груди разочарования. Бен коротко кивнул, тем самым показав, что ждал такого ответа, и тогда девушка задала встречный вопрос: — Ты ему рассказал? — В самых общих чертах. Пит был очень взвинчен, и я должен был дать ему хоть какую-то информацию. — Что именно он знает? — Только то, что твое участие в чемпионате окончилось на очень неприятной ноте, — Брук едва не поморщилась на этих словах, которые своей хладнокровной констатацией факта нещадно резали слух. — Остальное расскажешь сама, когда захочешь. — Спасибо. Бен опять кивнул и, помявшись с пару секунд, сказал: — Раз все хорошо, я, пожалуй, пойду. Не буду тебя задерживать, — и он, уверенный в том, что блестяще сыграл свою роль, уже было развернулся, чтобы направиться в холл, но Брук, не колеблясь ни минуты, его остановила. — Не хочешь со мной поужинать? — поймав его испытующий взгляд, она вздохнула и вышла в коридор, захлопнув за собой дверь. — Что бы ни случилось и что бы ни ждало меня дальше, сегодня я наигралась в затворницу. Не хочу запомнить Лос-Анджелес как город несправедливости и сплошных разочарований. Да и кто-то, помнится, рвался провести мне экскурсию по Венис-Бич. Бен обрывисто хмыкнул и беспрекословно зашагал рядом, тем самым приняв ее заманчивое предложение. Брук не без удовлетворения отметила, что ей все же удалось пробить его броню из показного равнодушия и пробудить в нем любопытство. Пока этого было достаточно. Бен не сможет продержаться долго, потому что слишком хорошо знает разницу между работой и настоящей жизнью. Одна дана, чтобы быть должным, а другая — чтобы хотеть.***
Брук и представить себе не могла, насколько сильно проголодалась, пока не почувствовала запах жареного мяса из первой попавшейся по пути закусочной. В воскресный вечер та была забита до отказа, но парочка свободных мест на веранде все же нашлась. Сидя на высоком табурете и облокотившись на столешницу из светлого полированного дерева, которая упиралась прямо в стену, Брук уплетала свежий сэндвич с сочной индейкой так упоенно, будто не ела, как минимум, неделю, а то и больше. Сейчас этот обыкновенный бутерброд, сделанный наспех местными поварами, казался настолько вкусным, что ей хотелось беззастенчиво замычать от удовольствия. — У тебя хороший аппетит, — сказал на это Бен и отправил в рот картошку фри. — Тяжелые времена, сам понимаешь, — толком не прожевав, отозвалась Брук, чем вызвала у него ироничную усмешку. — Ты уже шутишь, значит, все не так плачевно. — Чтобы все было не так плачевно, мне бы не помешало побольше этого, — девушка обхватила руками бутылку «Corona Extra» и, прикрыв глаза, сделала сразу несколько глотков прохладного пива. — Совсем забыл, бармены ведь только так справляются со стрессом, — съехидничал Бен и, мгновенно среагировав на попытку Брук пихнуть его в плечо, отклонился. — Так, давай обойдемся без рукоприкладства. — И без идиотских шуточек, — она предупреждающе наставила на него указательный палец, всем своим видом показывая, что в следующий раз не промахнется. — Ладно, — Бен примирительно поднял руки и, задержав взгляд на нижней части ее лица, поджал губы, явно сдерживая смех. — Ты чего? — насторожилась Брук и сощурила глаза. — Тебе не помешало бы воспользоваться салфеткой. — Черт! Бен, спрятав улыбку в кулак, наблюдал за тем, как Брук очищала подбородок от остатков соуса, и доедал буррито. Сейчас былое напряжение между ними почти пропало, однако о полной непринужденности говорить было еще рано. Стараниями Брук, которая буквально силой заставила себя отбросить прочь подчеркнуто британскую чопорность, не дававшую ей свободно вдохнуть в присутствии Бена, он и сам ощутимо расслабился, словно с его плеч упал тяжкий груз. Но чего-то в нем до сих пор не хватало. Девушка чувствовала это интуитивно, всей своей девичьей натурой, но выцепить эту недостающую деталь, чтобы окончательно восстановить всю картину эмоций Бена, пока не получалось. Однако сдаваться без боя Брук не торопилась, ведь все тайное обладало одним весьма коварным свойством — становиться явным. — Не присоединишься? — практически разделавшись с пивной бутылкой, Брук потрясла ею перед лицом Бена. — Уж кто-кто, но ты точно не можешь быть любителем побаловать себя водичкой с лимоном. — Если я не сделаю перерыв, моя печень непременно запишет меня в их число, причем пожизненно, — Бен поймал на себе ее недоумевающий взгляд и закатил глаза. — Я пью без остановки больше недели. — И этот человек говорит что-то про барменов, — беззлобно съязвила Брук. — Тогда извини, но я сегодня однозначно не оставлю за собой статус трезвенницы. — Что же, это будет интересно, — Бен на секунду вскинул брови, после чего девушка, бросив на него лукавый взгляд, изящно соскочила с табурета и направилась к барной стойке. Еще около получаса они просидели в закусочной, болтая на отстраненные темы, пока Брук не вспомнила о фотографии, припрятанной в ее сумочке. Теперь девушка была рада, что все-таки нашла ее и взяла с собой — еще одна вещь, которая точно поможет ей вернуть обратно прежнего Бена. Воспользовавшись моментом, когда он, прервав их разговор, пригубил свой стакан, Брук достала снимок и протянула его владельцу обратной стороной кверху. — Кажется, это принадлежит тебе. Проследив за ее действиями не лишенным интереса взглядом, Бен взял фото в руки, перевернул его и мигом изменился в лице, вздохнув с облегчением. — Я даже не заметил, как она выпала, — одним быстрым движением достав бумажник, он положил туда снимок и, прежде чем убрать в карман джинсов, еще раз заглянул внутрь, окончательно удостоверившись в том, что теперь тот не потеряется. — Мне явно следует получше следить за своими вещами. — Это твоя младшая сестра? — выдержав небольшую паузу, спросила Брук и, словно оправдывая свое предположение, добавила: — Вы с ней похожи. — Да, — не раздумывая подтвердил Бен. — Ее зовут Хлоя, через полторы недели ей стукнет восемнадцать. — Она красавица, — Брук проговорила это совершенно искренне и мягко улыбнулась. — Следуя твоим умозаключениям, можно сделать вывод, что я тоже ничего, — Бен подмигнул, и девушка шутливо покачала головой в ответ на его чрезмерную внимательность. — Каждый слышит то, что хочет услышать. — Я всего лишь нашел элементарную логическую связь. — Такое чувство, будто восемнадцать вскоре исполнится тебе. — Поверь, я живу с этим чувством вот уже десять лет. Они оба засмеялись, и перед глазами Брук вновь встало счастливое лицо Хлои, которое она видела на снимке. — Вы с сестрой, должно быть, хорошо ладите, — это прозвучало скорее как утверждение, но Бен все равно ответил. — Иногда мне кажется, что даже с матерью она не так близка, как со мной. Пока я не уехал, мы много времени проводили вместе. Бывало, когда дома никого кроме нас не оставалось, друзьям Хло приходилось хорошенько постараться, чтобы вытащить ее погулять — вечно переживала, что одному мне будет скучно, — Бен усмехнулся, и теплая улыбка еще какое-то время не покидала его лица. Брук видела, что, говоря о сестре, он ощущал светлую ностальгию по прошлому, одновременно радуясь тому, что оно было таким хорошим, и тоскуя о том, что вернуть ушедшее время он уже не мог. Она почти уловила ту самую потерянную эмоцию в его глазах, как тут Бен тряхнул головой и весело усмехнулся. — Но я всегда говорил ей, что до тех пор, пока у меня есть приставка, я не одинок. — Да уж, — фыркнула Брук, мысленно чертыхнувшись, — видимо, она боялась однажды вернуться и обнаружить, что ты врос в диван с таким-то ограниченным кругом развлечений. — Ты просто никогда не пробовала играть, — парировал Бен. — Держу пари, тебе бы жутко понравилось, — несмотря на скептическое выражение лица девушки, а ля «что-то сомневаюсь», он не спешил капитулировать. — Кстати, моя сестра обожает рубиться в приставку вместе со мной. — Признайся, что заставлял ее делать это под пытками. Например, грозился съесть все ее любимые хлопья. — Она просто старалась интересоваться тем же, что и я. Да и вообще, Хло всегда была из тех девчонок, которым проще найти контакт с парнями, — Бен пожал плечами. — Наверное, все дело в том, что она росла в окружении трех братьев. — Трех? — глаза Брук расширились, и она чуть не подавилась пивом. — Так у тебя многодетная семья. — А ты догадливая, — съерничал Бен, но, прочитав во взгляде девушки недавнюю угрозу, поспешил отвлечь Брук рассказом о своих близких. — Самому старшему, Майклу, тридцать один, он живет в Лондоне. Работает, как и отец, страховым агентом, и сейчас готовится к свадьбе. Шон младше меня на восемь лет и учится в Крануэлле в колледже Королевских военно-воздушных сил Великобритании. У него с детства бзик на авиационной технике. — Надо же, какие у вас разные сферы интересов, — пораженно пробормотала Брук, на мгновение позабыв обо всем, что до этого не давало ей покоя. — Да уж, бедная наша мама, и как только пережила все это, — сыронизировал Бен. — А они с твоим отцом..? — Брук смутилась, не решаясь озвучить свою догадку и закончить вопрос. — Развелись, — Бен договорил за нее. — Мне было одиннадцать. Расстаться полюбовно им оказалось непросто, но в конечном итоге мать забрала меня вместе с маленькими Шоном и Хлоей к бабушке в Шерборн. Майкл же был достаточно взрослым, чтобы решать самостоятельно, и выбрал отца. Но я рад, что это никак не повлияло на наши отношения. Мы никогда не переставали общаться. Он часто приезжал к нам в гости, равно как и мы регулярно навещали их с папой. Он говорил сухо и обрывисто, не спеша сыпать подробностями. Бен даже ни разу не посмотрел на девушку, устремив немигающий взгляд в стену напротив, словно рассказывал все это больше себе, чем ей. Брук закусила губу, чувствуя вину за то, что ненароком заставила его вспомнить о неприятных событиях. И, хотя ее семья тоже распалась, она вряд ли ощущала и сотую долю того огорчения, которое до сих пор терзало Бена, пусть с той поры и прошло уже много лет. — Прости, что затронула эту тему. — Все в порядке, — он мотнул головой и неопределенно улыбнулся, очевидно, собираясь сместить вектор разговора на тему ее семьи, но говорить об этом сейчас Брук совершенно точно не была готова. — Думаю, нам пора идти, — она залпом допила остатки лагера и вытерла рот тыльной стороной ладони. — Настало время для продуктивной прогулки по пляжу. Венис-Бич представлял собой не что иное, как сосредоточие американского урбанистического искусства. Любая ровная поверхность — будь то стена, бетонное ограждение, а где-то и стволы пальм — была изрисована яркими граффити, сверкавшими в лучах заходящего солнца всем своим буйством разноцветных красок. Через каждые десять метров можно было встретить уличного художника или поэта, представлявшего, как правило, хип-хоп культуру. Для фанатов колоритных фотосессий это был самый что ни на есть настоящий рай на Земле. От многообразия пестрых туристических трейлеров и фургонов, которые до этого Брук видела только в американском кино, рябило в глазах. Вдоль набережной в ряд тянулись лавки со всякой мелкой ерундой вроде сигарет или солнцезащитных очков, которые чередовались с выкрашенными во все цвета радуги домиками для серферов. Когда-то Чарльз Буковски со страшным отвращением писал о том, что Венис-Бич был пристанищем еврейских торгашей, пьянчуг, наркоманов и бесталанных арт-деятелей. Это место навсегда осталось его худшим воспоминанием, которое он спрятал между строк одной из своих поэм. Наверное, с тех времен ничего и не изменилось. Разве что сам человек, который теперь воспринимал мир совсем по-другому, и то, что когда-то было неприемлемо, в настоящее время называлось популярным словом «андеграунд». В отличие от Буковски, весь окружавший Брук пейзаж настолько сильно захватывал ее, что она чувствовала острую потребность запечатлеть здесь каждый уголок. Ей хотелось не только фотографировать, но и фотографироваться до упаду, причем, если кто и грозился упасть, так это Бен. Глядя на его вымученное выражение лица, которое у бедняги совершенно не получалось скрывать даже с помощью очков, Брук смеялась еще больше и кривлялась на камеру не хуже маленького ребенка. Впрочем, судя по тому, как Бен начинал исподтишка улыбаться, стоило ей без всякой скромности скорчить следующую рожицу или показать ему язык, не очень-то сильно он и страдал. По крайней мере не так, как хотел показать. — Я уж думал, ты не умеешь веселиться, — игриво поддел девушку Бен после очередного сумасшедшего снимка. — А с такой фамилией, как твоя, это почти что преступление. — Преступление — это тоже своего рода веселье, — парировала Брук, ловко выхватив у него из рук свой телефон, и заговорщицки подмигнула. — Но лучше никому об этом не рассказывай. Людей на набережной было немерено — в основном молодежь, рассекавшая по идеально ровному асфальту на роликах, скейтбордах и велосипедах. Самые продвинутые тусовались в скейтпарке с различной глубины пулами и разнообразными фигурами для катания, до которого Брук и Бен добрались спустя полчаса неспешной прогулки. Народ, завороженный теми трюками, что исполнялись на их глазах, толпился у металлических ограждений, и многим приходилось вытягивать шеи, чтобы ничего не пропустить. — Подойдем? — предложила Брук, на что Бен пожал плечами, показывая, что не возражает, и двинулся следом за ней. Протиснуться между плотно стоявшими зрителями оказалось задачей не из легких — никто не желал терять свое место. Однако спустя несколько безуспешных попыток Бен все же высмотрел небольшой зазор у самого края, где заканчивался импровизированный забор. Свободного пространства было немного, и им пришлось встать почти вплотную друг за другом. Брук накрыло ощущение дежавю, но она практически сразу о нем позабыла, когда буквально в паре метров от них один из скейтбордистов вместе с доской взлетел на какую-то невероятную высоту. От неожиданности Брук охнула и отпрянула назад, в результате чего Бену пришлось придержать девушку за плечи. От увиденного у нее периодически перехватывало дыхание. Число катавшихся явно переваливало через пятьдесят, но огромные размеры парка позволяли им свободно маневрировать, не задевая друг друга. Наблюдать за спортсменами, ловко управлявшимися с досками, которые в момент прыжка будто прилипали к подошвам кед, было чрезвычайно увлекательно. Несмотря на то, что все здесь являлись очевидными профессионалами своего дела, сердце екало каждый раз, когда кто-то из них, особенно хрупкие девочки, выполнял опасный элемент. Если бы сейчас Брук спросили, что такое настоящая свобода, она бы ответила, что это ничем не передаваемое ощущение полета. Когда время для тебя останавливается, позволяя ощутить себя кем-то большим и поистине значимым. Когда ты замираешь в воздухе всего на одно короткое мгновение, а кажется, будто в этом мгновении сосредоточена вся твоя жизнь. Когда под твоими ногами — целый мир, и только от тебя зависит, сумеешь ли ты устоять при приземлении. Все эти ребята наверняка не раз падали, пытаясь научиться кататься. Набивали шишки, ломали доски, злились и, возможно, даже отчаивались. Но не бросали и упрямо шли вперед, пробуя еще раз и еще раз. Снова и снова. И вот они оказались здесь, на Венис-Бич, своим примером показывая, как легко можно взмыть ввысь, навстречу облакам, если приложить к этому все усилия и искренне верить в то, что все обязательно получится. Погрузившись в свои размышления, Брук не сразу заметила, как совсем рядом с ними, проворно запрыгнув на край пула, оказался скейтбордист. Немного отпустив от себя доску, он не успел придержать ее ногой. Та, откатившись в сторону, перевернулась и ткнулась краем девушке в ногу. Брук опустила взгляд и присела, чтобы поднять постороннюю вещицу. Колеса еще продолжали медленно крутиться, пока она с нескрываемым интересом осматривала открывшийся взору рисунок — исписанный различными тегами вагон нью-йоркского метро, в окнах которого проступали темные силуэты мостов и высотных зданий. Девушка ни разу в жизни не стояла на скейтборде и всегда удивлялась тому, как спортсменам вообще удавалось сохранять равновесие, когда земля — в прямом смысле этого слова — уходила из-под ног. Проведя подушечками пальцев по полированной поверхности, Брук уже собралась взять доску в руки и отдать ее владельцу, как над головой послышался бархатный голос с ярким американским акцентом: — Хочешь попробовать? Она посмотрела вверх и увидела миловидного парня в цветастых шортах и кислотно-зеленой футболке, который добродушно ей улыбался. Вся его левая рука была покрыта татуировками, а из-под красной бейсболки с нашивкой «NY» выглядывали черные, как смоль, кудряшки. Брук несколько опешила от такого предложения и, выпрямившись, перевела растерянный взгляд с незнакомца на Бена, беззвучно спрашивая, не послышалось ли ей. — Да ладно тебе, это весело, — заметив смущение девушки, парень протянул ей руку и одним движением ноги перевернул доску. — Борд отличный, сама потом слезать не захочешь. — И тебе его что, совсем не жаль? — нервно усмехнулась Брук, все же сделав неуверенный шаг вперед. — Мне будет жаль, если ты упустишь свой шанс, — спортсмен подмигнул и кивнул на свою открытую ладонь, призывая уже за нее схватиться. — Я ведь вижу, что тебе хочется. Ей и правда хотелось настолько сильно, что Брук не понимала, почему все еще колебалась. Адреналин уже бушевал в крови, подстегивая, поторапливая, призывая не ждать больше ни секунды. Вложив свою руку в чужую и почувствовав уверенную хватку теплых пальцев, девушка наконец подняла левую ступню, поставила ее на доску и, глубоко вдохнув, оттолкнулась от земли правой ногой. Скейт мгновенно повело в сторону, и Брук, громко ойкнув, едва не полетела назад. В попытке удержать равновесие, она нелепо замахала свободной рукой, но парень держал ее крепко и не позволил упасть. — Спокойно, — он обхватил оба ее предплечья и деловито наказал: — Постой так пару минут, привыкни к борду. Не бойся чувствовать его, он должен стать твоей единственной опорой. Брук послушно кивнула в ответ на его размеренные наставления и постаралась сосредоточиться на собственных ощущениях. Коленки какое-то время еще дрожали, но, постепенно привыкнув к своей позе, она освоилась и ощутимо расслабилась. Первоначальный страх испарился, уступив место радостному предвкушению и неподдельному энтузиазму. Видимо, все произошедшие изменения тут же отобразились на ее лице, и парень, который все это время периодически посматривал на ее стопы, удовлетворенно улыбнулся. — Что же, теперь давай прокатимся. Смотри и запоминай: скейтбордист должен стоять боком, поэтому ведущая нога располагается в районе вот этих передних болтов, а задней ты толкаешься от земли, после чего опускаешься ею на хвост доски, — в процессе объяснений он наглядно показывал Брук то, о чем говорил, и, как только закончил, на всякий случай уточнил: — Ты все поняла? — Пока не попробуем — не узнаем, — хмыкнула Брук, и спортсмен воодушевленно хохотнул, после чего поудобнее перехватил ее руку. — Проследи за тем, чтобы она не покалечилась, — вдруг подал голос Бен, который до сих пор молча наблюдал за происходящим. Брук оглянулась на него и столкнулась со взглядом, в котором из-за своего укрытия в виде серо-зеленой радужки выглядывало… волнение. Бен действительно недоверчиво хмурился и поджимал губы, спрятав руки в переднем кармане худи. Его лицо приняло серьезный вид, не оставивший ни малейшего следа былой беспечности. Брук, к своему неожиданно глубокому облегчению, почувствовала, как приятно кольнуло в груди — пресловутая маска наконец треснула и выдала своего обладателя с головой. Какими бы причинами Бен сегодня ни руководствовался, пытаясь всеми способами скрыть прежнее беспокойство за нее, оно никуда не исчезло и все еще жило внутри него. Даже когда она всего лишь собиралась проехаться на скейтборде, к тому же, с подстраховкой. Не зря говорят: истинная забота проявляется в мелочах. Только истинная забота была сильнее Бена Харди. И только она вернула Брук Бена Джонса, в котором она так нуждалась этим вечером. Результат нужно было закрепить. Брук закусила губу, сдержав рвущуюся наружу улыбку, и смело вскинула подбородок, готовясь снова встать на доску. Но, кажется, ее владелец по-своему интерпретировал напряжение, которое Бен источал всем своим существом, и, подняв руки в примирительном жесте, вдруг отступил. — Знаешь что, дружище, уверен, ты и сам прекрасно справишься с этой задачей. Я бы на твоем месте тоже побоялся доверить свою девчонку какому-то непонятному типу. После этих слов глаза Брук округлились от удивления. Они моментально выбили из легких весь воздух, и, не сумев это скрыть, девушка многозначительно прокашлялась. Однако Бен отреагировал вполне спокойно, ничем не выдав свое изумление — если, конечно, оно вообще было — и в несколько неторопливых шагов преодолел разделявшее их расстояние. — Спасибо, — бросил он забравшемуся на оградку парню, который в этот момент наклонился, чтобы потуже завязать шнурки на своих кедах. — Не за что. Рекомендую прокатиться по набережной в сторону пирса — обычно там меньше тех, кто может тебя снести без лишнего труда. А я пока побуду здесь и немного отдохну. Еще раз поблагодарив щедрого скейтбордиста, Брук подняла доску с земли, засунула ее подмышку и вслед за Беном направилась в указанном направлении. Буравя задумчивым взглядом его затылок, она все не могла избавиться от мысли, что упускала нечто важное. Брук не покидало ощущение, будто все, что она успела узнать о Бене, была лишь вершина айсберга, и сейчас она наступала на одни и те же грабли — пыталась заставить его вести себя в соответствии со своими ожиданиями, которые он так «нагло» и «нахально» игнорировал. Казалось бы, вот, в его глазах мелькнула истина, которую она так жаждала увидеть, но загадка упрямо никуда не исчезала. В уравнении, определенно, не хватало переменной, а потому вполне рациональное поведение Бена, казалось, таило куда больше сумасшествия, чем ее собственное. — Почему ты не сказал ему, что я не твоя девчонка? — в этом вопросе не было ни капли возмущения, лишь откровенное любопытство, которое у девушки при любом раскладе не получилось бы скрыть — слишком велико было желание докопаться до самой сути. — А ты почему не сказала? — Бен ловко перевел стрелки и теперь смотрел на нее насмешливо, ожидая, что Брук непременно смутится от его прямоты. — Если ты не заметил, я там чуть не задохнулась, — саркастично отозвалась девушка и настойчиво добавила: — А вот ты мог бы и прояснить ситуацию. — Как же вы, девчонки, любите все усложнять, — Бена явно забавляла ее реакция, которую он, судя по всему, принял за ханжество. — Поверь, ему абсолютно все равно, кто мы такие, и наша личная жизнь его не интересует. Он видит нас в первый и последний раз. — Меня — да, но вот с твоей профессией я бы не была так уверена, — буркнула Брук и, едва они вышли на набережную, опустила скейтборд на прогретый асфальт. Как же, черт подери, он был прав с этим своим здравым смыслом. И как же, черт подери, ее это бесило. — Так, пока болтать у тебя получается лучше, чем кататься, — заявил Бен, на что девушка нарочито громко цокнула языком и отвернулась, проигнорировав его протянутую ладонь. — Брось, Брук, тебе нужна моя помощь. В планы Брук совершенно не входило капризничать, словно пустоголововой девчонке, равно как и не входило распластаться посреди широкого проспекта. Немного помедлив и глубоко вдохнув в попытке вернуть себе трезвость рассудка, она вложила свою руку в его, и к ней тут же вернулась уверенность, которая помогала Брук держаться в их общем негласном противостоянии. Все-таки Бен обладал этой уникальной способностью — дарить душевное спокойствие даже тогда, когда ему это могло быть совершенно невыгодно. Возможно, та часть Венис-Бич, что была ближе к пирсу, и не могла похвастаться большим количеством экстремальных спортсменов, а вот большим количеством любителей «Богемской рапсодии» — вполне. И это значительно ускорило пробное катание Брук, поскольку люди стали все чаще узнавать Бена. Только она приноровилась держать равновесие и собиралась было увеличивать скорость, как на пути вставали фанаты — преимущественно молодые девушки, кокетливо хлопавшие глазками, и визжащие девочки-подростки — и вынуждали Бена останавливаться для фото и автографов. А заодно и отпускать ее ладонь. Брук лишь отмалчивалась в стороне и ждала, когда их наконец оставят в покое, одновременно следя за тем, чтобы ни одна из камер не была направлена на нее. В памяти, благодаря таким вот поклонницам, все еще был свеж инцидент в «Шарль-де-Голле», снимки из которого вмиг разлетелись по всему Инстаграму, и снова привлекать внимание к своей персоне девушка совершенно не горела желанием. Но всякое столпотворение рядом с Беном порождало другое, еще большее, и сильнее походило на какой-то замкнутый круг. Брук меньше всего хотелось, чтобы их прогулка превратилась в очередную ковровую дорожку с кучей обращенных к ним взглядов. Она совсем забыла о том, что у медали под выгравированным на ней названием «последний вечер в Лос-Анджелесе с Беном Харди» была и обратная сторона — сторона его популярности. Ей было плевать, сколько ажиотажа в сети вызвало бы их новое совместное появление, а вот то, как к нему мог отнестись Пит, наткнись он на подобную информацию, серьезно беспокоило. А уж учитывая возросший интерес к персоне Бена со стороны Вивьен, та точно обо всем узнает. Как бы Брук ни доверяла подруге, рисковать она не смела хотя бы потому, что весь день избегала любого общения со своим бойфрендом. А он в свою очередь мог сопоставить факты абсолютно неверно. Даже когда незваная толпа рассосалась, расслабиться у девушки уже не получилось. Ей всюду мерещились вспышки фотоаппаратов и косые взгляды прохожих, от которых хотелось сбежать как можно дальше. Ее поведение с каждой секундой все больше напоминало паранойю, обуздать которую Брук было не под силу. Ее движения стали скованными и вялыми, что не ускользнуло от Бена, которого она ради собственного спокойствия уже не держала за руку. Такие перемены в ней насторожили его, и, какое-то время понаблюдав за поникшей Брук, проницательный Бен высказал вслух свою догадку: — Тебя тревожит повышенное внимание к нам? — Есть такие моменты, когда оно не к месту, — расплывчато, избегая конкретики, отозвалась Брук и соскочила с доски. — Нам обоим к этому не привыкать, — Бен пожал плечами, пытаясь скорее не закрыть на этом тему, а дать ей развитие. Вынудить Брук заговорить начистоту, и девушка быстро это поняла. — Но это отнюдь не значит, что нам должно нравиться. Она подняла борд с земли и посмотрела Бену прямо в глаза, стремясь найти в них подтверждение своим словам. В этом плане Брук было нечего скрывать — он и сам знал, что она не в восторге от навязанной ей Питом публичности. А вот то, как на последних словах дрогнул его голос, не могло остаться незамеченным — Бен, как и Брук, не хотел, чтобы их снова потревожили. Но и признаваться ей в этом не спешил по каким-то своим причинам, вместо этого лишь по-джентльменски забрав у нее из рук доску. — Тогда нам лучше вернуться в скейтпарк.***
Солнце постепенно пряталось за горизонт, протягивая за собой закатный шлейф, который огненно-рыжими всполохами отчаянно цеплялся за гладкую небесную синь. С приближением сумеречного полумрака Брук все больше чувствовала себя в безопасности. В руках у нее была баночка с подтаявшими шариками земляничного мороженого, которым Бен радушно угостил ее в честь первой успешной попытки прокатиться на скейте. И это вернувшееся ощущение по-детски типичной беззаботности хотелось пронести через все то время, что было им отведено в последний день ее калифорнийского путешествия. По правую руку от них раскинулась широкая парковка. Подойдя поближе, Брук обнаружила, что это была не просто парковка, а самый настоящий автоклуб, богатый на раритетные американские машины и мотоциклы. Железная калитка оказалась незаперта, и девушка, ведомая возможностью получения настоящего эстетического наслаждения, зашла на территорию. За ее спиной щелкнуло колесико зажигалки, и в следующее мгновение воздух вокруг Брук пропитался табачным дымом. — Любишь ретро-автомобили? — Бен затянулся и сразу же опустил руку. Брук знала, зачем он это сделал, но поймала себя на мысли, что давно привыкла к тому, как пахли его сигареты. Привыкла к тому, что ими пах Бен, и это, на удивление, не вызывало в ней привычного отвращения. Но давать ему понять, что ей не претит его вредная привычка, она не стала, потому что это заведомо было обречено на лишние подозрения. Бену не следовало знать, что даже самые противные для нее вещи по отношению к нему лишались своей негативной коннотации. — Разве они не прелестны? — вопросом на вопрос ответила Брук и провела кончиками пальцев по полированной крышке багажника цвета спелой вишни. Машина, напротив которой она остановилась, была настоящим произведением искусства. Она словно сошла со съемочной площадки старого винтажного кино, и ее изящно-величественный корпус был одним из тех, на которые хотелось любоваться вечно, цепляясь взглядом за каждую аутентичную деталь. Блестящая полированная кожа сидений в отсутствие крыши впитывала в себя оранжевые тени, отбрасываемые лучами потемневшего солнца, и призывно хрустела под пальцами, стоило только коснуться ее. Это был не автомобиль, а самая настоящая американская мечта в ее идеальной визуальной ипостаси. — Шевроле Импала, тысяча девятьсот пятьдесят восьмой год, — пухлый загорелый калифорниец с полоской густых усов над верхней губой бесшумно подошел к ним и облокотился на лобовое стекло. — Комплектация отличается большей спортивностью и роскошностью в отделке, а также шестью задними фонарями вместо четырех. Эта красавица принадлежит к числу самых ценных экземпляров, поскольку на ней рассекала еще совсем молодая Жаклин Кеннеди. — Глаз не оторвать! — восхищенно пролепетала Брук и очаровательно улыбнулась хозяину автоклуба. — Хотите прокатиться? — вдруг спросил тот, оценивающе оглядев молодых людей напротив. — Вообще, мы редко доверяем клиентам столь дорогие модели, но, чем дольше я смотрю на Вас, мисс, тем больше убеждаюсь в том, что, если кто и способен украсить эту машину еще больше, так это Вы. — Не могу не согласиться, — вновь поднеся сигарету к губам, Бен хитро усмехнулся в ожидании ее ответа. Он что, сам сейчас провоцировал ее на очередное безумие? — Я бы с огромным удовольствием, но, к сожалению, сегодня мне нельзя за руль, — не отрывая взгляда от лукавых серо-зеленых глаз, наиграно посетовала Брук. — Несколько часов назад я употребила алкоголь. — Какая досада, — мужичок всплеснул руками и даже расстроился, наверняка уже приготовившись стрясти со своих гостей кругленькую сумму, но в этот раз все обернулось для него удачно. — Зато я — нет, — Бен докурил и, затушив окурок о железный прут ограды, выбросил его в стоявшую у входа урну. С победной ухмылкой бросив на девушку самодовольный взгляд, он прошагал к дверце водительского сидения, около которой стоял хозяин автоклуба, и достал из кармана бумажник. — И сколько будет стоить такое удовольствие? Брук поджала губы в попытке сдержать предательскую улыбку и покачала головой. Если у нее был отменный вкус на раритетные автомобили, то у Бена — на баснословно дорогие развлечения. Опустившись на пассажирское сиденье, девушка едва не ахнула от захлестнувшего ее удовольствия. Еще немного, и она сама готова была почувствовать себя женой президента США. Такие предметы роскоши, как винтажная Импала, принадлежавшая Жаклин Кеннеди, не просто будоражили кровь. Они опьяняли, затуманивая рассудок. У Брук от предвкушения захватывало дыхание — ей не терпелось услышать могучий рев мотора и собственными глазами лицезреть, с каким достоинством вишневая бестия тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года двинется вперед под сотнями обращенных к ней восхищенных взглядов. От дикого желания оказаться за рулем у Брук зудела даже кожа под ногтями. Но в этот раз, увы, счастливый билет достался Бену, который, спустив на переносицу очки, забрался на водительское сиденье и вставил ключ в замок зажигания. Брук повернула голову и очертила взглядом его красивый профиль. Закатное солнце играло с бледной кожей, отбрасывая на нее танцующие тени, и отражалось в коричневых линзах, пряча от девушки хитрые серо-зеленые глаза. Бен посмотрел на Брук с кривой усмешкой и, положив правую ладонь на рычаг переключения передач, спросил: — Ну, что, прокатимся? — А ты точно умеешь водить? — Брук театрально прищурилась, зная, что его только развеселит ее напускная мнительность. Этот проницательный негодяй не мог не понимать, что сегодня вечером она последует за ним куда угодно и безо всяких сомнений доверит ему свою непродолжительную свободу. — Пока не попробуем — не узнаем, — передразнил ее Бен, напомнив о диалоге со скейтбордистом, и Брук с озорной ухмылкой отвернулась. Импала горделиво сверкнула светлячками фар и наконец тронулась с места под могучий аккомпанемент ревущего мотора. Сначала, встроившись в поток машин на Пасифик, они ехали медленно, и Брук могла воочию наблюдать реакцию людей на старинный автомобиль, плывущий в потоке породистых иномарок — кто-то оборачивался им вслед, кто-то показывал пальцем, а кто-то даже фотографировал. Никогда еще девушка не чувствовала себя такой гордячкой, но, самое главное, она этого совершенно не стеснялась. Однако, едва на пересечении с Южным Бульваром движение ощутимо рассеялось, Бен увереннее надавил на педаль газа, и, воодушевленно рыкнув, машина набрала скорость. Коснувшись затылком подголовника, Брук с намертво приклеенной к губам улыбкой наблюдала за местными каналами, утопавшими в свете уличных фонарей и причудливой зелени. Все они скрывались из виду почти мгновенно, но она знала, что каждый миг этой спонтанной поездки запомнится ей надолго. Они с Беном практически не разговаривали, но им и не нужно было говорить — все отражалось в обращенных друг к другу взглядах и широких улыбках, которые превратили их обоих в отвязных подростков, жаждущих горячих приключений. И Брук наконец удалось различить эту пресловутую эмоцию, благодаря которой пазл таки сложился воедино — безумие. Безумие, которое в разы обостряло все чувства Бена, будило сумасшедшую тягу к жизни и усиливало стремление познать ее всю без остатка. Безумие, с которым он всегда смотрел на нее. Безумие, которое он всегда порождал в ней. Только сейчас Брук осознала, почему Бен не отступился от возможности оказаться за рулем. Эта Импала предназначалась совсем не для нее. Она была создана для него. И пока Брук сидела рядом на пассажирском сидении, они делили эту свободу на двоих. Ветер неистово трепал волосы и обжигал лицо, пока они неслись сквозь коридор из высоких пальм. Где-то через четверть часа трескучие вывески и яркие витрины сменились на темную пустоту, в которой, пробиваясь через гудение мотора, едва слышно плескался океан. В воздухе, вместо душного запаха городской пыли, разливался теплый аромат морской соли и мокрого песка. Огненный закат почти сдался под напором ночи, и на потемневшем небе рассыпались бисеринки звезд. Брук краем глаза заметила встроенное радио и, задержавшись лишь на несколько секунд, чтобы определить принцип работы, включила его. Приемник оказался рабочим, тихонько заскрипел, словно пробуждаясь после длительного сна, но, как только девушка сделала громче, из него уже различимее хлынули звуки композиции «Hotel California» группы «Eagles». — Символично, — хмыкнул Бен и, одной рукой продолжая придерживать руль, другой полез в карман джинсов. Тут же в его ладони материализовались зажигалка и пачка сигарет, которую он открыл одним движением пальца. — Не сделаешь одолжение? Брук, щелкнув колесиком, помогла Бену прикурить. Он благодарно кивнул, после чего облокотился на дверь и сделал затяжку, вальяжно выпустив во мглу, разрезаемую лишь лучами фар, плотный сизый дым. Словно всем своим видом пытаясь показать, что высокая скорость его ничуть не страшит, и управляться с несущимся сквозь время и пространство автомобилем он может хоть с закрытыми глазами. В любой другой момент Брук непременно встревожилась бы, посчитав такое поведение ничем не оправданным фарсом. Но только не с этим человеком. С Беном было не страшно. Ни за вчера. Ни за сегодня. Ни за завтра. Главным оставалось настоящее с ароматом морской соли и влажного песка. И темнота, в которой оранжевой точкой прогорал фильтр сигареты. Пока они мчались вперед под мелодичный блюз-рок и верили в калифорнийскую сказку — у них обоих было будущее.Зеркальные потолки Розовое шампанское на льду И она произносит: «Мы все здесь пленники Нашей собственной затеи»
— Кстати, куда ты меня везешь? — с любопытством поинтересовалась Брук, вновь задержавшись взглядом на его профиле. Бен вел достаточно уверенно и ни разу за все время их поездки не прибег к помощи навигатора. А это означало только то, что он прекрасно знал дорогу до пункта назначения. — Надеюсь, не в отель «Калифорния». Судя по тексту песни, местечко не из приятных. — Не знал, что ты такая трусиха, — весело поддел девушку Бен и, не дождавшись ответа, продолжил: — Не переживай, тебе понравится. — Разве похоже, что я переживаю? — Брук фыркнула и поудобнее устроилась на сидении. — Просто сюрпризов на мой век уже хватило. — Это Лос-Анджелес, — Бен повел плечом и свернул с главной дороги, ловко вписавшись в поворот, — здесь все построено на сюрпризах. — И тебе это нравится? — Брук поймала на себе его вмиг ставший серьезным взгляд, но Бен почти тут же вновь устремил его вперед. — Если честно, то нет. Места красивые, но сам город безобразен, — выдержав паузу, чтобы аккуратно объехать массивный камень, преграждавший половину пути, он добавил: — Да и Голливуду абсолютно не интересен ты и то, что у тебя внутри. Им всем нужна феерия, лоск, праздность, и, если ты не успеваешь вовремя надеть маску, рискуешь серьезно поранить душу. И в итоге ты оказываешься заперт в золотой клетке и вроде как должен радоваться тому, что она золотая, забыв о том, что это все еще клетка. Ветер подхватил его слова, намереваясь разнести их над океаном, но Брук точно знала одно — такие слова на ветер не бросают. Пока Бен говорил, она без отрыва наблюдала за его лицом, хотя смену эмоций на нем разглядеть было сложно из-за темноты. Но это мимолетное выражение бунтующего смирения — очередное противоречие его природы — Брук сумела разглядеть очень даже отчетливо. Потому что оно было ей хорошо знакомо. С таким выражением она встречалась каждый день, стоило ей только взглянуть на себя в зеркало. Наконец Бен, напоследок оглядевшись вокруг, снизил скорость и, припарковавшись у обочины, заглушил мотор, пока радио тихонько шелестело вместе с не спавшими волнами:«Не спеши» — сказал мне портье — «Мы здесь только принимаем: Выписаться ты можешь, когда пожелаешь, Только вырваться отсюда тебе не удастся»…
— Приехали.