is there any just cause for feeling like this? / есть ли всему этому разумное объяснение? on the surface I'm a name on a list/ на первый взгляд — я самый обыкновенный человек i try to be discreet, but then blow it again/ я пытаюсь быть благоразумным, но ничего не выходит i've lost and found, it's my final mistake/ я терял и находил, но эта моя ошибка — последняя she's loving by proxy, no give and all take/ она любит не по-настоящему, всё берёт, не давая ничего 'cos I've been thrilled to fantasy one too many times/, но в моих фантазиях живёт лишь она одна cutting crew — (i just) died in your arms
В воздухе оглушающе пахло влажным туманом, оседавшим росой на редкую растительность, и исполинской непокорностью. Здесь, вдали от городских огней, слепящих глаза своей праздной рутиной, не было места пустой суете и безвкусно сверкающей мишуре. Единственным богатством служило кристально чистое небо, испещренное бриллиантами звезд. И под этим роскошно расшитым ночным покровом было проще всего играть в прятки с целым миром, который каждый день с идеальной выдержкой хищника охотился за многочисленными судьбами. Бену всегда казалось, что диким пляжам присуще особенное очарование. Была в их заброшенных скалистых берегах, о которые с шипящими хлопьями пены разбивались тяжелые тихоокеанские волны, эта совершенная эстетика нетронутой природы. Но сейчас открывшийся взору живописный пейзаж захватывал его в разы меньше, чем стройный девичий силуэт, стоявший на самом краю обрыва — а как будто на самом краю земли — и смотревший куда-то в размытый горизонт. В своей жизни Бену приходилось играть на сцене театра полностью обнаженным; крутить сальто на угрожающе скатных итальянских крышах; исполнять барабанные соло под испытующим взглядом легендарного Роджера Тейлора. Но даже тогда он совершенно точно не волновался так, как в эти секунды, пропитанные красноречивым молчанием и терпким ароматом табачного дыма. Само собой, показывать предательский трепет Бен не собирался, с неудовольствием для себя отметив, что тот и не думал никуда исчезать. Бен-то надеялся дать всем своим неправильным эмоциям выход, обуздав набравшую скорость Импалу, а в результате оказался там, куда никогда не пришел бы в одиночестве. В одной из самых романтичных обстановок, которые только можно себе вообразить. Вместе с Бруклин Холидэй. С девушкой, с которой он чувствовал себя по-другому. С девушкой, которая вила из него веревки одним лишь аквамариновым взглядом из-под длинных, пушистых ресниц. С девушкой, у которой с поразительной ловкостью получалось пробудить в нем глупого романтика. И которой, определенно, не следовало знать ни о чем из вышеперечисленного, потому что Бен прекрасно понимал — это будет одинаково сильно угнетать их обоих. Сегодняшняя ночь непременно растает, как скользкий дым, но жизнь продолжится, и, чем больше истинных чувств всплывет на поверхность, тем сложнее станет примирение с реальностью, в которой они будут существовать отдельно друг от друга. Бен ни на секунду не сомневался в том, что Брук заметит перемены в его поведении. Контраст казался слишком очевидным, а она была уж очень внимательна к любым мелочам. Брук по-лисьи хитро — и одновременно с тем по-детски бесхитростно — пыталась манипулировать им. Бен без труда раскусил каждую ее попытку заглянуть под маску и увидеть все, что он так старательно скрывал. Совсем как неопытный котенок, она игралась с ним, словно с клубком ниток, и сама не заметила, как запуталась. Однако, честно говоря, его это только больше обескураживало, и, если сначала противостоять ее провокациям было относительно легко, то с каждым разом стекло его наиграно равнодушного взгляда трескалось все больше. Являя свету оранжево-закатного солнца его секреты. И сейчас Бен чувствовал себя самым настоящим подлецом, потому что беспощадно забирал у Брук то, о чем она отчаянно грезила в этот вечер. Его искренность. Искренность, на которую у Бена не было права с тех пор, как случайная встреча в парижском баре переросла в нечто большее, запретное, навсегда спрятанное за закрытой дверью ее номера в калифорнийском отеле. Там, где Брук видела его настоящего. — Ты не умеешь притворяться, Бен Джонс. Даже если думаешь, что другая фамилия способна это изменить. После всего, что случилось, она заслуживала его настоящего, со всеми достоинствами и недостатками. Но Бен не мог разрушить только-только выстроенные — и потому все еще опасно хрупкие — внутренние барьеры и сдаться на растерзание огненному безумию, которое он весь вечер прятал за коричневыми линзами очков. И которое привело его сюда. Бен знал — если даст еще одну слабину, обратного пути не будет. Для них обоих. И теперь все, что ему оставалось — это молча стоять, прислонившись спиной к затихшей Импале, и сжимать кулаки в сквозном кармане худи. Считая шаги, отделявшие его от Брук, и не смея подойти к ней. Потому что и без того уже подобрался ближе, чем ему было дозволено. В голове до сих пор звучал голос Пита. Заведенный. Звеневший из телефонного динамика неподдельной тревогой. Отдававший где-то в горле липким чувством вины за свое поведение. Голос совести, взывавший к благоразумию и заставлявший спасительную ложь звучать искреннее. Ты заигрался, Бен. Спектакль окончен. Ему не хотелось терзать себя и дальше, потому что Бен абсолютно, на сто процентов был уверен в том, что он не мазохист, а любое влечение рано или поздно угаснет, если исчезнет его источник. Так происходило со всеми его отношениями и симпатиями, и, наверное, было бы проще думать о том, что и этот раз не станет исключением. Но он стал. Непонятно когда. Непонятно как. Непонятно почему. Бен даже не успел собрать в голове удобную картинку — очевидность происходившего с ним, которую он больше не мог игнорировать, обесценивала любой самообман. И это сбивало Бена с толку столь же неистово, сколь разбушевавшийся ветер на его глазах разбрасывал по ровной спине длинные пшеничные кудри. Знакомство с Бруклин Холидэй оказалось для него непосильной ношей, и это нужно было признать. На мгновение Бена охватило желание по-ребячески топнуть ногой от зудевшего где-то под ребрами чувства досады. Какого черта он вообще влез во все это? С чего вдруг возомнил себя мессией, несущим избавление от всех тягот чужой души? Бен давным-давно перестал быть святым, и, если ему и была уготована отдельная партия в этой игре, то она была заранее обречена на провал. Под его пресловутой маской скрывался неудачник. И с каждой секундой эта мысль сильнее укоренялась в сознании, заставляя Бена превращаться в бесчувственного истукана. Возводя вокруг него новую клетку, давившую суровым бременем настоящего. Как же он хотел, чтобы его наконец выпустили на волю. В сознании сигнальным огоньком мигало предупредительное «уезжай отсюда», и Бен, по правде говоря, считал, что это было бы самым правильным решением за последние несколько дней… — Так и будешь там стоять? … но отступать было слишком поздно. Брук обернулась на него, и в ее глазах живым мотыльком вспыхнул азартный огонек. Несмотря на все сомнения, Бен лишь небрежно повел плечом и направился к девушке, предварительно нацепив на лицо выражение подчеркнутого безразличия. Брук выразительно хмыкнула, едва он поравнялся с ней, и отвернулась, снова устремив взгляд вперед. — Зачем ты привез меня сюда, если и дальше собираешься строить из себя второго мистера Дарси? — Бен вопросительно изогнул бровь, и девушка, интерпретировав это по-своему, округлила рот в театральном изумлении. — О Боже, только не говори, что не знаешь, кто это, иначе я прямо сейчас развернусь и уйду, — столкнувшись с его ухмылкой, Брук сложила руки на груди и уверенно добавила: — Я не шучу. — Кажется, мистер Дарси импонирует тебе куда больше, чем мистер Бингли, — съехидничал Бен, с удовлетворением отметив, как легкий румянец лег на ее щеки. — Так что, возможно, мне стоит продолжить. — Тебе не идет его образ, — фыркнула Брук. — Лицо становится слишком отталкивающим. — Это всего лишь лицо, — Бен закусил губу, чтобы не засмеяться от того, как девушка закатила глаза в ответ на его невинное издевательство. — Ты ведь не знаешь, что на самом деле у меня внутри. — Когда ты успел стать таким невыносимым? — Брук качнула головой и вскинула подбородок, прикрыв глаза. Бен тихонько усмехнулся, но ничего не сказал. Какое-то время они стояли бок о бок и слушали океан, не смея нарушить ночную симфонию непокорной стихии. Бен, стараясь быть незаметным, боковым зрением следил за Брук, которая больше не спешила одарить его своим вниманием. Со вздернутым кверху носом и ясным, как утреннее безоблачное небо, взором, она напоминала маленькую смелую птичку, сидящую на подоконнике с гордо сомкнутым клювом. Мечтающую с нетерпением покорить своевольный ветер. Чтобы тот раз и навсегда стал для нее попутным. И это немое мгновение Бен решился забрать с собой, отчетливо запечатлев его в своей памяти. Чтобы не один раз прожить его в будущем. — Ты хочешь что-то спросить? — не выдержала Брук, от которой, судя по всему, не укрылись его короткие взгляды в ее сторону. — Что случилось с твоей мамой? Вопрос сорвался с языка неожиданно для обоих. Брук, обескураженная внезапным интересом Бена, подняла на него растерянно-испуганные глаза, отчего стала похожа на загнанную в угол лань. Впрочем, спустя пару секунд девушка сморгнула первоначальное оцепенение и попыталась придать лицу спокойное выражение. Однако стоило внимательнее присмотреться к ее дрожащим губам, чтобы понять — здесь соврать у Брук не получится. — С чего ты взял, что с ней что-то случилось? — эмоции ожидаемо брали над ней верх, и, чтобы хоть как-то сохранить самообладание, Брук обхватила себя за локти. — Когда я… — осторожно начал Бен и почти тут же запнулся, подбирая правильные слова, — оставался у тебя на ночь, тебе приснился кошмар, — он продолжал следить за ее разом побледневшим лицом. — Ты звала маму, просила ее не уходить. — Я… я этого не помню, — совсем тихо пробормотала Брук, будто говорила вовсе не с Беном, а сама с собой. — И ч-что… я… я даже не проснулась? Бен неловко облизал пересохшие губы и потупил взгляд. Признание в том, как именно ему удалось заставить дурной сон раствориться в воспаленном девичьем сознании, не вписывалось в ту модель поведения, которой сейчас он изо всех сил придерживался. — Я просто сидел рядом с тобой, бормоча всякую успокаивающую всячину, и через какое-то время ты затихла, — кажется, вышло весьма правдоподобно. Брук не выказала скепсиса, хотя, наверное, сейчас ее внимание было предельно расфокусировано, чтобы сконцентрироваться на его вранье. — Видимо, после этого твой мозг смог расслабиться и избавился от тревожных картинок. — Значит, мне надо тебя поблагодарить, — девушка потерла переносицу, а затем провела рукой по лбу. — Эти кошмары скоро сведут меня с ума. — Прости, что спросил тебя об этом, — Бен успокаивающе положил руку ей на плечо и аккуратно сжал его. — Ты не должна рассказывать, если не хочешь. — Все нормально, — Брук тяжело сглотнула и шмыгнула носом, а затем вдруг едва заметно улыбнулась. — Кажется, семья — это больная тема для нас обоих. — И не говори, — Бен грустно усмехнулся, уже не надеясь на продолжение разговора. — Нам лучше вернуть… — Она умерла, когда мне было восемнадцать, — одновременно с ним начала Брук, и Бен затих, почувствовав, как у него перехватило дыхание, а тело обволокла пелена глубокой тоски. В прохладном воздухе ее накопилось столько, что, казалось, теперь в его легких больше ничего и не было, а оттого внутри образовалось нечто склизкое и паршивое, заполонив собой грудную клетку. Какую боль это приносило Брук, ему было страшно представить, но, тем не менее, она продолжила говорить, пряча от Бена аквамариновый взгляд, полный тягучей печали: — Не сумела побороть рак и унесла с собой все, ради чего я когда-то жила. В какой-то момент мне казалось, что я не оправлюсь. Я просто не представляла, как это — просыпаться по утрам и осознавать, что больше не увижу ее лучистую улыбку. Не услышу ее ласковый голос. Не обниму ее перед тем, как умчаться в университет. Не знала, что мне делать, и нужно ли вообще что-то делать. Я потеряла всякий стимул двигаться дальше. А знаешь, что самое грустное? — в свете выглянувшего из-за туч полумесяца блеснули соленые хрусталики слез, и Брук судорожно выдохнула. — Я оправилась. Научилась жить с этим горем и даже снова обрела цель. Впереди меня ждет столько всего чудесного. Но стоит мне только представить, что мамы не будет рядом, когда я в свадебном платье встану у алтаря… Ее не будет рядом ни когда на свет появится мой первый малыш, ни когда мы будем собираться одной большой семьей на Рождество… Все повторяется. Этот шрам навсегда высечен на сердце и будет саднить до самого моего последнего вдоха. И все, чего я боюсь — это не оправдать ее надежд, — она наконец посмотрела на Бена влажными глазами. — Но пока что я лишь одно сплошное разочарование. — Неправда, — возразил Бен, ощутив, как его выдержка со свистом улетучивалась, сдаваясь под напором почти что неукротимого желания сгрести в охапку эту девчонку, по вине которой все его планы из раза в раз бесцеремонно шли наперекосяк, и прижать к себе. — Просто этот мир не заслуживает тебя, а этот город слишком мал для твоей любви. — Осторожнее, мистер Харди, Ваш липовый имидж хладнокровного мерзавца только что основательно пошатнулся. — И это я еще невыносимый, — Бен драматично цокнул языком, вовремя смекнув, что Брук с помощью сарказма постаралась уйти от разговора об умершей матери. Давить на нее у него не было ни малейшей охоты. — Кстати, просто из любопытства, от чего зависит то, какую из двух моих фамилий ты используешь? — Бен лукаво прищурился и чуть наклонил голову вбок, отчего неплотно сидевшие на голове очки чуть не съехали ему на лоб. — От того, кого я вижу перед собой, — Брук утерла раскрасневшийся нос ребром ладони и подмигнула. — Порядком смахивает на шизофрению, не находишь? — Это ты мне скажи. Может, с тобой вообще опасно общаться. — Я актер, а не больной. Это разные вещи. — Одно другому не мешает. Их общий смех эхом разбился о скалистые уступы и потонул в ритмичном плеске воды. Бен полез в карман джинсов за сигаретами, и, как только он большим пальцем открыл почти пустую пачку, поставив себе мысленное напоминание купить новую завтра утром, Брук буквально огорошила его своей просьбой: — Не одолжишь и мне одну? Не веря своим ушам, Бен пару раз быстро моргнул, но все-таки вытащил две сигареты. Сразу же сжав губами одну, вторую он отдал девушке. Она медленно, будто боясь обжечься, сомкнула пальцы у самого фильтра и покрутила сигарету так, словно видела в первый раз. После долгих лет серьезных отношений Бен думал, что ничто в женском поведении уже не способно вызвать в нем столь кипучую страсть познать природу противоположного пола. Что же творилось в голове у этой девушки, было известно одному лишь Богу. Но Бен был обыкновенным человеком, а потому готов был согласиться с тем, что уже никогда не разгадает эту головоломку. Слишком уж много ошибок он сделал в попытке найти правильный ответ. — Ты хоть раз курила? — не вынимая сигареты изо рта, поинтересовался Бен и хлопнул по второму карману в поисках зажигалки. — А разве не очевидно? — Брук забавно сморщила нос, принюхавшись к завернутому внутрь табаку. — Наверняка редкостная гадость. — Что, даже ни разу не бегала за школу с друзьями и не вдыхала через трубочку, чтобы родители не учуяли запах? — получив в ответ отрицательное качание головой, Бен шутливо присвистнул. — Господи, представляю, каким занудным подростком ты была. — Между прочим, кто-то мечтал о карьере профессионального спортсмена, — не осталась в долгу Брук. — Разве ты не должен был вести здоровый образ жизни и все такое? — Думаю, тогда я бы потерял свои лучшие годы, — Бен быстрым движением щелкнул колесиком, и вспыхнувшее пламя озарило мягким светом напрягшееся лицо девушки. Она не шевельнулась, продолжив следить за тем, как он прикурил от зажигалки, а затем вытянул руку вперед, намереваясь помочь ей сделать то же самое. — Эй, если ее не поджечь, толку будет маловато, — Бен иронично усмехнулся, и Брук опалила его таким жгучим взглядом, что он мог бы запросто осыпаться на землю вместе с серым сигаретным пеплом. — Тебе бы расслабиться. — Ты слишком много болтаешь, — с этими словами Брук обхватила губами фильтр и наклонила голову ближе к колеблющемуся огоньку. — Не затягивайся сильно, иначе это будет первое и самое быстрое курение в твоей жизни, — все происходившее казалось Бену полным абсурдом. Сам факт того, что он всерьез намеревался научить Брук тому, что было ей противно, сеял внутри чувство неправильности. И одновременно пробуждал интерес, учащенным пульсом бившийся под кожей. — Сначала вдыхай коротко, дай табаку хорошенько разгореться. Набери дым в рот и затем спокойно выдохни. Не успел Бен договорить, как Брук ожидаемо закашлялась, крепко зажмурившись. Она резко обхватила ладонью сначала рот, а после — горло, и истошно простонала: — Мерзость. Бен запрокинул голову, засмеялся и как ни в чем не бывало сделал затяжку. Брук, недовольно взирая на него из-под нахмуренных бровей, наверняка терзалась сомнением — попытаться еще раз или же выбросить ко всем чертям проклятую сигарету, которую она теперь держала так, словно между пальцев был зажат противный, жирный червь. Нет, он не даст ей так быстро сдаться. Бен умел курить чертовски соблазнительно. Умел получать удовольствие с каждым миллиграммом никотина, попадавшим в его молодой организм. В старшей школе, у импровизированной курилки, стоило Бену только войти туда, смазливых девчонок скапливалось больше, чем на тренировках полуголых регбистов. И это совершенно точно не должно было понравиться Брук, у которой все его показательные выступления вызывали какое-то нездоровое раздражение. Прикрыв глаза, Бен постарался визуализировать свое наслаждение. Прочувствовать, как каждая клетка потяжелевших легких расслаблялась и одновременно отравлялась оседавшей внутри гарью. Многие его знакомые курили быстро, словно по привычке, утратив всякий интерес к самому процессу. Бен никогда не торопился. Он курил размеренно, без сумбура и неуклюжей суеты. Со стороны он наверняка выглядел так, словно был рожден для своего пагубного занятия, и, каждый раз, когда пухлые губы с абсолютным знанием дела обхватывали фильтр, а пальцы следом ловко стряхивали мешавший пепел, Бен видел во взглядах девушек непроизвольное вожделение. В этом плане недоверчивые глаза напротив не стали исключением — Брук, определенно, нравилось смотреть на него. Его игра в опытного искусителя дала необходимый результат. Девушка снова поднесла сигарету ко рту и несколько несмело, но все же сделала так, как он ей сказал. Не переставая морщиться и демонстративно прокашливаться через каждые две затяжки, она курила — хотя скорее страдала — как будто ему назло, стремясь доказать что-то, что придумала сама себе. Какой бы особенной ни была Бруклин Холидэй, и ей не были чужды некоторые типично женские заморочки. Бен только хмыкнул, прекрасно осознавая, что с этим ничего сделать не сможет, и присел, чтобы затушить сморщившийся окурок об остывшую землю. От всех усилий, которые Брук прилагала к тому, чтобы привыкнуть к новым ощущениям, у нее посинели губы. Их контур идеально просматривался даже тогда, когда девушка убирала от лица сигарету. — Кажется, ты замерзла, — как бы невзначай отметил Бен, сдерживая ухмылку. — Докуривай и поедем обратно. Он развернулся и не спеша направился к купавшейся в мерцавшем полумраке Импале. Только в голове промелькнула мысль о том, что при должной сноровке Брук научилась бы курить в разы сексуальнее, чем он сам, как за спиной послышалось пронзительное ойканье и глухой удар о твердый камень. — Твою мать! — выругалась Брук и потерла разодранные коленки, едва Бен опустился рядом с ней на корточки. — И как ты умудрилась… — пробурчал он, осмотрев кровоточившие раны, выглядывавшие из-под порвавшихся джинсов. — Прости, не успела поведать тебе о том, что неуклюжесть — мой главный конек. — Ты же бармен, — Бен одной рукой обхватил девушку за локоть, а другой — за талию, и осторожно потянул за собой. — Давай помогу. — Вся аккуратность уходит на чашки да бокалы, на себя совсем не остается, — прохрипела Брук и зашипела, стоило Бену случайно сжать ее ладонь. — Я, как кошка, тоже приземляюсь на четыре лапы, — пояснила она в ответ на его обеспокоенный взгляд. — Идти можешь? — Да, вполне. — Это, конечно, вряд ли, но, возможно, в машине есть аптечка, — Бен ускорил шаг, дабы поскорее проверить свое предположение, и достал телефон, приготовившись включить фонарик. — Ага, кажется, в том миниатюрном бардачке развернулась целая фармацевтическая компания, — прилетело вслед саркастичным тоном даже не стремившейся догнать его Брук. — В твоих интересах, чтобы так оно и было, — беспечно отозвался Бен, добравшись до Импалы и решив первым делом проверить пространство под задними сиденьями. — Забирайся пока на пассажирское место. Аптечки в автомобиле, вопреки всем смутным надеждам, не оказалось. Скорее всего, хозяин автоклуба просто-напросто не видел необходимости класть ее в раритетную Импалу, которую редко кому давал напрокат. Зато в сумочке Брук нашлись влажные салфетки и два кусочка пластыря. Несколько минут они провели в тишине, пока девушка очищала колени и ладони, пару раз жалобно заскулив от боли. Несчастный вид Брук вызывал у Бена невыразимое умиление — по-настоящему детская непосредственность была ей к лицу. Не улыбаться, глядя на ее прелестный профиль, получалось с огромным трудом. — Как же щиплет, — пожаловалась Брук, свернув пропитавшуюся кровью салфетку и убрав ее во внутренний карман сумки. — До свадьбы заживет, — мягко улыбнулся Бен, на что девушка лишь усмехнулась. — В таком случае может не зажить еще очень долго. Они снова встретились глазами, и стекло его взгляда с оглушительным грохотом разбилось. Была ли виной тому последняя брошенная фраза, смысл которой так и остался для Бена окончательно не ясным, он уже не мог сказать наверняка. Тело прошибло мощнейшим зарядом острого предвкушения, больше походившим на короткий взрыв, и все вокруг прояснилось. Способа избавиться от переполнявших Бена чувств, которым он, как ни старался, не находил объяснения, словно не существовало вовсе. Он больше не мог бороться с собой. Он старался быть благоразумным, старался остановить это сумасшествие, но ничего у него не выходило. Бен не понимал, почему его так сильно тянуло на одни и те же грабли обреченной влюбленности, равно как не понимал, каким образом такой достаточно взрослый, рассудительный, и рациональный парень, как он, докатился до подобного. Нужно было остановиться гораздо раньше… Нужно было предвидеть это еще при первой встрече… Но сейчас, в искрившем критическим количеством вольт настоящем, не было места бессмысленным стенаниям из прошлого. Не тогда, когда Брук, наивно, будто вовсе не ощущая того, как накалился воздух вокруг них, протянула руку к щеке Бена и невесомо скользнула подушечкой большого пальца по пылающей коже совсем рядом с широкой скулой. Скрипнув напряженной челюстью, Бен мысленно послал все куда подальше и стремительно перехватил тонкое запястье. Брук вздрогнула, округлив рот, через который наружу просочился рваный выдох, но руку не отдернула. Бен перевел плывущий взгляд с ее красиво взволнованного лица на подрагивающую в плену его пальцев ладонь, испещренную книзу воспаленными полосками царапин. Несколько долгих секунд, показавшихся обоим маленькой, мучительной вечностью, он просто смотрел на уродливые отметины, а затем предельно осторожно, словно держал самое хрупкое в мире сокровище… … прижался к ним губами. Кожа Брук была леденяще холодной, но потрясающе мягкой, и пряно пахла экзотическими цветами. Бен требовательно потянул ее руку вверх и медленно, позволяя лишь томному дыханию согреть ее, провел кончиком носа по внутренней стороне девичьего предплечья. Вдохнул полной грудью чарующий аромат. Голова опустела в считанные мгновения — лишь где-то далеко, на самых подкорках, в предсмертной агонии хрипели отравленные безумием отголоски здравого смысла. Она была его ядом. И она же была его лекарством. Лекарством от стабильного душевного здоровья.Я смотрел на нее устало, меж пальцев лаская пряди. В этом мире ее так мало, что мне скоро ее не хватит. Она держит меня так крепко, не держа меня здесь и вовсе. Наши встречи резки и редки, я не знаю, что будет после.
Брук инстинктивно подалась навстречу его воздушным, как цветки пушистых майских одуванчиков, прикосновениям и шепотом, едва слышно, почти не разомкнув пересохших губ, назвала его по имени. И в этот момент их общая калифорнийская сказка достигла своей кульминации. Бен резко дернул на себя послушное тело, заставив Брук приподняться и тут же перекинуть одну ногу через его бедра. Одной ладонью девушка оперлась о его часто вздымающуюся грудь, а другой схватилась за дверцу машины в попытке удержать равновесие. Руки Бена юркнули ей за спину и дразняще проникли под края свитера, погладив оголившуюся поясницу. Требовательно прижав Брук ближе к себе, Бен вскинул подбородок и тут же уткнулся в изгиб изящной шеи. Собрав в кучу cпутавшиеся кудри, он откинул их назад, провел горячим кончиком языка по нежно-податливой коже и накрыл губами аккуратную венку пульса. Дыхание Брук дрогнуло в унисон его неистовому биению, а ее руки взлетели вверх, к плечам Бена, и вцепились в плотную ткань худи, смяв ее в кулаках. Она откинула голову назад, тем самым предоставив Бену полный доступ. Позволяя терзать себя влажными касаниями жарких губ, настойчивыми укусами и томными выдохами. Бену не хотелось останавливаться — никогда в жизни он не ощущал ничего столь сладко восхитительного, как эта чувственная шея, каждый миллиметр которой хотелось покрывать жадными поцелуями. Что он и делал, вместе с тем хаотично цепляя кончиками пальцев выступавшие позвонки на выгнутой спине и бесповоротно теряясь в их с Брук огненной близости.В ней скрывается столько света, ему в солнце не уместиться. И откуда я знаю это? Она рядом со мной искрится. Она рядом со мной сияет. Я смотрю на нее устало. И мне мало. Чертовски мало.
Девушка потерлась подбородком о его взлохмаченные волосы, пряча в них постыдное желание, и непроизвольно поерзала на его бедрах, усилив питоном сдавливавшее низ живота возбуждение. Бен гулко рыкнул куда-то ей в ключицу и, без труда обхватив одной рукой талию Брук, другой порывисто сжал ее ягодицу, чем вызвал первый сдавленный стон. Она обвила его шею и склонила голову, почти что прижавшись покрытым мелкой испариной лбом к его собственному. В ноздри ударил запах табака — такой привычный для него и непривычный для нее. Между их лицами осталась ничтожная пара горячих миллиметров, когда Бен решительно освободил Брук от свитера, под которым уже вовсю плавилось бархатное тело, и отбросил ненужную вещицу на заднее сиденье. Оставив беглый поцелуй над самой кромкой кружевного бюстгальтера, Бен отстранился, но только для того, чтобы стянуть свою толстовку, и не отказал себе в удовольствии окинуть взглядом восседавшую на нем девушку. Распаленная, раскрасневшаяся не то от смущения, не то от страсти, желанная всеми фибрами его неспокойной души, Брук смотрела на него потемневшими от возбуждения глазами и сбивчиво дышала через приоткрытый рот. Бен очертил размытым взором контур заалевших губ и вытянул голову, намереваясь наконец коснуться их. Однако, совершенно неожиданно для него, Брук отвернулась, из-за чего поцелуй пришелся в небольшую ямочку на ее напрягшейся щеке.Мне однажды ее не хватит.
Бен замер, и расслабленный слух выловил из темноты ближайших кустов стрекочущее пение цикад. Убрав руку со спины Брук, вмиг покрывшейся колючими мурашками, он коснулся подрагивающего подбородка и мягко надавил на него, заставив девушку повернуть голову. Она опустила глаза, предприняв слабую попытку сопротивляться, но Бен оказался настойчивее. Тому, что она не позволила ему себя поцеловать, должна была быть веская причина. Но Брук отчаянно скрывала ее от него, прилагая к тому все свои крохотные остатки сил. Как обескровленная, но преданно любящая мать, оберегающая свое драгоценное чадо. Бен поймал себя на мысли, что действительно восхищается ею. Этим строптивым нравом, который подчинял себе под стать самому магическому в мире гипнозу. Бену всегда казалось до смешного пафосным сравнение любой близости между людьми с безудержной химией, которое излишне широко продвигала второсортная любовная литература. Но сколько его убеждений так легко, словно зыбкий песок, рассыпалось, стоило Бруклин Холидэй бушующим смерчем ворваться в его жизнь и перевернуть в ней все с ног на голову… Он уже устал считать. Бен ткнулся носом в ее висок и следом, проведя дорожку из летящих поцелуев вдоль горла, обхватил его свободной ладонью. Брук резко выпрямилась, порывистым движением стянула с него очки и, глубже зарывшись пальцами в светлое море его влажных прядей, сжала их у самых корней. Снова впившись в ее шею, Бен обхватил губами одну из проступивших вен и прижался к ней языком, вынудив Брук зашипеть сквозь плотно стиснутые зубы. Синевато-фиолетовая ленточка, разветвляясь тонкими узорами, привела его к аппетитной впадинке между ключицами. Не отрываясь от нее, Бен скользнул ладонями по гладким бокам и начал массирующими движениями пощипывать их, оттягивая покрасневшую кожу под ребрами. Брук мокро дышала над самым его ухом и, с каждой секундой забываясь все больше, самозабвенно двигала бедрами в такт его раззадоривающим действиям. Прижималась к его обольстительно жаркому телу, не замечая скорой беды, как бабочка, летящая на пламя свечи. В обтягивающем плену оставшейся на Бене одежды было тесно до черных точек и расплывчатых пятен перед глазами. Полированная кожа винтажной Импалы звонко хрустела под тяжестью сливающихся друг с другом тел. Бен зацепил указательным пальцем правую бретельку, сдвинул ее в сторону, заставив безвольно съехать вниз, и оставил смазанный поцелуй на точеном плече. Рука Брук легла на его твердый, как камень, живот и принялась поглаживать накачанный пресс, периодически царапая кубики острыми ноготками. Бен сквозь жужжащее гудение в ушах слышал, как вибрировала ее грудь, под которой высоковольтными раскатами раздавалось биение горячего сердца. Его лихорадочное возбуждение стало уже тянуще-болезненным. Казалось, еще немного, и его разорвет. Расщиплет на мелкие частицы от той всепоглощающей энергии, что сквозила в каждом их зрительном контакте. Выдерживать такой накал было мучительно непросто, поэтому Бен уже спустя секунду прикрывал глаза и возвращался к изнеженному телу. Их обоих это вполне устраивало. Кровь бурлила даже в кончиках пальцев, которыми Бен ненавязчиво начал наминать упругую грудь, скрытую под тонкой тканью ажурного белья. Брук откинулась назад и оперлась на его коленку, врезавшись спиной в прохладный руль. Незанятой ладонью, с трудом сохраняя шаткое равновесие, она юркнула Бену за шею и надавила на загривок, притянув к себе ближе. Охваченный сильнейшим наваждением, Бен практически ничего не соображал, испытывая лишь одну зудящую потребность — найти наконец губы Брук своими и попробовать их на вкус. Попробовать ее на вкус. Разложить на составляющие, как дорогое, выдержанное вино, с которым она так любила работать. Дождавшись, когда девушка вновь прильнет к нему, Бен вскинул голову и потянулся к ее лицу, одновременно с тем неторопливо отодвигая в сторону мешавшую чашечку лифа. Но пальцы остановились на полпути, когда прямо в его приоткрытый рот протестующе-умоляющем выдохом проникло короткое: — Нет, не надо. На доведенного почти что до самого исступления Бена словно вылили ведро ледяной воды. Он широко распахнул глаза и, выдержав небольшую паузу, чтобы хоть немного отдышаться, тряхнул головой. Ее страх открылся для него столь же внезапно, как и странная, до последнего нежеланная влюбленность в эту девушку. Наотрез отказываясь целовать его, Брук до сих пор цеплялась за отрицание собственных чувств. Физически она уже была его, ластясь навстречу искусным ласкам, но душа ее все еще неистово противилась предательской капитуляции плоти. Он не мог поступить с ней вот так. Не мог воспользоваться ее взбудораженным состоянием. Не мог сломать Брук, даже если бы сейчас она попросила его не останавливаться. Да, во всей их непродолжительной истории Бен успел оступиться уже несколько раз, но эта его ошибка была последней. Брук смотрела на него выжидающим, немигающим взглядом, полным звенящего страха. Дальнейшая реакция Бена была для нее непредсказуемой, заглушающей все эмоции, кроме ощущения опасной неопределенности. — Ты права, не надо, — спокойно проговорил Бен и, ударившись затылком о мягкий подголовник, устало потер переносицу. Внутри него пульсировал целый коктейль из самых различных чувств, начиная от свербящего во всем теле неудовлетворения и заканчивая горькой печалью. Ему было искренне жаль, что их общей сказке было суждено так варварски прерваться. Навсегда. — Прости, я не могу с ним так поступить. Более подробных пояснений не требовалось. Бен снисходительно улыбнулся и напоследок коснулся щеки Брук, стерев с нее соленую слезинку. А затем повернулся к задним сиденьям и, захватив свитер Брук, протянул его ей. — Все хорошо, я понимаю. Обратно до автоклуба они ехали в душном молчании. Через зеркало заднего вида Бен замечал, как Брук изредка косилась на него, но практически сразу же отворачивалась, демонстрируя напряженно вздымавшуюся спину. Бен лишь продолжал вести автомобиль, размеренный рокот которого, кажется, стал тише, дабы не тревожить и без того заведенных молодых людей. Им нечего было сказать друг другу. Обоих раздирали изнутри когтистые лапы тупой безысходности. Разъедали подобно кислоте фонтанирующие вулканы жаркого негодования и желания сделать хоть что-нибудь, чтобы на душе не было так погано. Только вряд ли это было возможно. По крайней мере, в ближайшее время. Хозяин автоклуба, завидев светлячки приближавшихся фар, вскинул руки в нетерпеливом жесте и быстрым шагом бросился им навстречу. Первым делом, стоило его бесценной Импале затормозить рядом, он осмотрел машину на предмет любых повреждений и, не обнаружив таковых, с излишним драматизмом затараторил о том, как его взволновало их долгое отсутствие. Бен, проигнорировав откровенное сомнение в его водительских навыках, вышел из автомобиля и бросил хозяину ключи, которые тот еле поймал на лету. Брук, не дождавшись, пока Бен обогнет капот, сама распахнула дверь и скомкано улыбнулась мужичку в ответ на его недоуменное выражение лица. — Прекрасная машина, — дежурно обронил Бен на прощанье. — Спасибо за оказанное доверие. — Непременно обращайтесь снова, — и хотя в голосе хозяина звучала искренняя растерянность, было предельно ясно, что еще раз испытать подобный стресс он не шибко-то жаждал. Беззаботное веселье на набережной продолжало бить ключом. Дурацкая скованность от того, что они со своим упадническим настроением совершенно не вписывались в столь радостную атмосферу, тут же обволакивающей вуалью опустилась на Бена. Похоже, с Брук дела обстояли точно так же. Бен отлично помнил про непомерную ответственность, которая теперь тяжким грузом лежала на его плечах, и оставалось только направить свое поведение из русла сопливого подростка в русло мудрого и честолюбивого мужчины. — Я провожу тебя до отеля, — он, вообще-то, не спрашивал, однако Брук покачала головой и сильнее вцепилась в ремешок своей сумочки. Бен отметил это, потому что она делала так всегда, когда пыталась скрыть от него подступивший к пальцам тремор. — Не стоит, я сама. — Брук… Ему страшно не хотелось отпускать ее одну. Страшно не хотелось отпускать ее. Осознание того, что сейчас он видит Брук в последний раз и впереди их ожидают, возможно, долгие годы разлуки, спонтанно ударило под дых. Грудную клетку безжалостно стянуло путами щемяще-токсичного уныния. — Бен, — прервала его девушка, отступив прочь, как от прокаженного, — довольно с нас бессмысленных самоистязаний. — Ты завтра улетаешь, — говоря начистоту, Бен не понимал, зачем пытался оттянуть неизбежное. — Мы можем хотя бы попрощаться. — Прощай, — губы Брук затряслись, и она с шумом втянула носом воздух. В короткое мгновение оборвав все ниточки, которые их связывали. Обрушив все мосты, которые соединяли в одну их такие разные и одновременно похожие жизни. Она молниеносно развернулась, и он еще долго следил за тем, как растворялась в сумасшедшей толпе ее размытая фигура. Чем дальше Брук отходила, тем яснее Бен чувствовал, будто медленно, клетка за клеткой, погибал. Хотя, должно быть, умер он гораздо раньше. На одном из диких пляжей Лос-Анджелеса, где в сумерках оглушающе медово пахло стрелицией. В старинной вишневой Импале из далеких пятидесятых. В запретных и оттого безнадежно пылких объятиях. Она ни разу не обернулась. Бену оставалось только прошептать ей вслед громче заливавшихся соловьями торговцев из бесконечных пляжных лавок, в которых те охотно обменивали несбывшиеся человеческие мечты на приторно-горький жизненный опыт. — Прощай, Бруклин Холидэй.***
Следующим утром, никого не предупредив, из Нью-Йорка прилетели Рами и Люси. Бен услышал об этом сквозь неспокойный сон, который с каждой попыткой Джо разбудить его все быстрее растворялся в лучах ослепительно-желтого солнца, заглядывавшего в комнату сквозь не до конца задернутые шторы. — Так, ну, все, Бенджамин Джонс, я тебе не сюсюкающая мамашка, — потеряв всякое терпение, Маццелло безжалостно растолкал Бена, вцепившегося в одеяло, как утопающий — в спасательный круг, и потребовал: — А ну-ка просыпайся, у меня для тебя две новости. Одна хорошая, а другая — белобрысая и с вечно надутыми губами. Едва Бен, бормоча себе под нос невнятные ругательства, лениво приоткрыл один глаз, Джо чуть ли не ткнул его носом в яркий экран телефона, на котором высвечивалось селфи довольных, будто слоны после купания, Малека и Бойнтон на фоне аэропорта «Лос-Анджелес». — Упали как снег на голову, — предугадав вполне закономерный вопрос со стороны все еще сонного Бена, Джо встал с кровати и наставил на его указательный палец. — Не вздумай снова захрапеть. У нас не так много времени на сборы. — Который час? — приняв как данность, что спорить с Маццелло все равно бессмысленно, поинтересовался Бен и приподнялся на локтях, размяв затекшую шею. — Около одиннадцати, — неопределенно отозвался Джо, замерев в дверном проеме. — Мы должны быть в «Gran Blanco» в половине второго. В груди болезненно кольнуло от все еще свежих воспоминаний. — А что, других мест в этом треклятом городе нет? — проворчал Бен и, отбросив в сторону одеяло, спустил ноги на прохладный пол, по которому гулял легкий сквозняк. — Бен, это любимый ресторан Люси в Венисе, — Джо поджал губы, явно догадавшись о причине его недовольства, но решил все-таки приободрить не выказывавшего должного энтузиазма друга. — К тому же, там готовят потрясающую баранью кюфту с авокадо. — Терпеть не могу баранину. И не имею ни малейшего понятия, что такое кюфта, — схватив со спинки стула полотенце, Бен поравнялся с Маццелло, и тот многозначительно закатил глаза. — Умоляю, прекрати хандрить. Или хотя бы скажи, в чем дело. Ты же знаешь, что я так просто не отвяжусь, и рано или поздно ты все равно сдашься. — Я в порядке, — отчеканил Бен и, без труда смахнув преградившую ему путь руку, вышел в коридор, отчетливо ощущая, как ноет между лопатками от пытливого взгляда Джо. — Это из-за Брук? — прилетело в успевшую захлопнуться дверь ванной, и Бен, тяжело вздохнув, выкрутил кран с ледяной водой, чтобы умыться. Впервые за все время их дружбы с Джо Бен не хотел, чтобы тот знал, что творилось у него на душе. А там скребли не то что кошки, но самые настоящие озверевшие львы, готовые в любую секунду разорвать обливавшееся кровью сердце. Из простенького прямоугольного зеркала над раковиной на Бена смотрела его точная копия с взлохмаченными после сна волосами и непривычно тусклыми глазами. Из-за серо-зеленой радужки в его ничего не выражающий взгляд потихоньку просачивалась апатия. Если так пойдет и дальше, то над его душой встанет не только Джо, но еще и Люси, которая всегда с орлиной точностью подмечала перемены в чужом настроении так, словно тренировалась это делать всю свою сознательную жизнь. Каким бы опустошенным Бен себя ни ощущал, он не мог допустить того, чтобы о его внутреннем состоянии догадались друзья. Сейчас ему меньше всего на свете хотелось их сочувствия, пусть и самого искреннего. В ресторан они с Джо приехали даже раньше положенного, но Рами и Люси не заставили себя ждать. Бен едва не выругался вслух, когда маленькие ладошки неожиданно накрыли его глаза. Но тут же осекся, как только нос уловил знакомый аромат «Sheer Beauty», всегда ассоциировавшийся у Бена с уютом небольшого цветочного садика, который бабушка устроила на заднем дворе своего дома в Шерборне. — Эффектно появляться вошло у тебя в привычку, да? — он поднял голову и столкнулся со смеющимися изумрудными глазами. — Я чуть коньки не отбросил. — В Калифорнии редко пользуются коньками, Бен, — Люси задорно подмигнула и по-детски радостно обняла его за шею, прильнув своей щекой к его. — Господи, как же быстро у тебя отрастают волосы! — она смешно поморщилась, когда одна из светлых прядей пощекотала ее подбородок. — Люси, поумерь свой пыл, иначе Бен, если не коньки отбросит, то точно склеит ласты, — хохотнул Рами, продемонстрировав белозубую улыбку, и упал на свободный стул, закинув руку на плечо Джо. Бойнтон, совершенно не стесняясь, показала своему возлюбленному язык, присела рядом с Беном и послала Маццелло приветственный воздушный поцелуй. — Привет, приятель, — Малек хлопнул Бена по открытой ладони, а затем вперил взгляд в меню. — Так-так-так, и чем же они планируют сегодня меня порадовать? — Кстати, Рами, помнится, после «Оскара» ты хотел перейти на здоровое питание, — Джо картинно почесал подбородок и одарил друга не лишенным ироничного скепсиса взглядом. — Да какое там, — фыркнула Люси, безапелляционно украв у Бена апероль и обхватив губами тонкую трубочку, — лопает все подряд. — Ну, так разве не здорово? — широко ухмыльнулся Рами, и Бен вместе со всеми от души рассмеялся. Приезд друзей хоть немного, но отвлек-таки его от грустных мыслей. Чуть больше, чем через час, к ним присоединился Аллен с женой, и настроение постепенно, градус за градусом, начало подниматься. Жизнь продолжалась, рядом были дорогие Бену люди, дурачившиеся на камеру, чтобы заставить завидовать до сих пор путешествовавшего Гвила, и это все еще был Лос-Анджелес — один из самых райских городов на Земле. Но Бена никак не покидало ощущение, что здесь для него что-то поменялось навсегда. Он даже не проверял время отправления парижского рейса, но почему-то был на сто процентов уверен, что Брук уже покинула Венис. — Да ладно тебе, Джесс, слава — это не так ужасно, — из омута собственных мыслей его вывел голос Рами, манерно потягивавшего джин-тоник. Кажется, они с супругой Аллена о чем-то оживленно спорили. — Она ведь дает тебе свободу, о которой многие только мечтают. — А, по-моему, такую свободу не каждый способен вынести, — Джессика пожала плечами. — Многим она просто развязывает руки, заставляя забыть о всякой ответственности. — Но кому-то она дает власть, которой они распоряжаются и во благо, — вмешался Джо. — Людям нужны идеалы, без них они не видят смысла в самосовершенствовании. — Точно, — Рами согласно кивнул. — К тому же, все в мире относительно. То, к чему ты абсолютно равнодушна, вполне может быть желанным для меня. — Детка, слава — это всего лишь ярлык, — Аллен мягко поцеловал жену в висок. — Конечно, светская жизнь является ее неотъемлемой составляющей, однако, когда ты знаменит, у тебя нет вчерашнего дня. Ты должен постоянно работать над собой, чтобы оставаться на высоте, разве это плохо? — Не тогда, когда ты из кожи вон лезешь, гробя свою психику и загоняя себя в жесткие рамки, чтобы кому-то что-то доказать, — возразила Джесс. Бен почувствовал на себе посторонний взгляд и повернулся к Люси, которая преспокойно собирала все отпечатавшиеся на его лице эмоции. Только она открыла рот, чтобы что-то сказать, как Бен громко отодвинул стул, отчего вся посуда, стоявшая на их столике, задребезжала, коротко улыбнулся девушке и сказал: — Принесу нам еще выпить. Ловко преодолев расстояние до бара, Бен облокотился на стойку и всмотрелся в этикетки выставленных на полках бутылок. Приятный веснушчатый бармен тут же вежливо улыбнулся ему, показав свою готовность немедленно принять заказ, но Бен жестом показал, что ему понадобится немного времени. На деле же ему просто хотелось побыть в одиночестве, чтобы прийти в себя и перестать терзаться никому не нужными переживаниями. Бен опустился на табурет, подперев кулаком щеку, и только тогда краем глаза заприметил подозрительно знакомый профиль, мелькнувший с правой стороны. Повернув голову, он увидел перед собой того, кого еще позавчера готов был разорвать на куски. Эштон Дэвис сидел, чуть сгорбившись, и размашистыми глотками вливал в себя не то виски, не то коньяк, разбавленный яблочным соком. Внутри мгновенно вскипело презрение вперемешку с яростью. Бен с огромным энтузиазмом впечатал бы этого ублюдка в полированное дерево прямо сейчас, если бы не имевшие никакого понятия о недавних событиях друзья. Стиснув зубы, он хотел было убраться от Дэвиса подальше, но тот, оторвав взгляд от своего стакана, поразительно не вовремя заметил рядом частое движение. — Какие люди, — протянул Эштон и пьяно осклабился. — Что, пришел закончить начатое? — Я бы с радостью, но у меня нет времени на такого недоноска, как ты, — прошипел Бен. — Считаешь меня последней скотиной, да? — Дэвис усмехнулся и вытер рот тыльной стороной ладони. — Серьезно? Я должен отвечать на этот вопрос? — Бен уже соскочил с табурета и направился было к противоположному углу бара, как вслед ему донеслись слова, намертво пригвоздившие его к полу. — Так вот знай, защитничек, что ее парень — еще больший козел. Бен медленно обернулся, почувствовав, как желудок сжался, а сердце пропустило удар. — Что ты несешь? — Я знаю Пита вот уже несколько лет, — заплетающимся языком начал Эштон, явно удовлетворенный тем, что целиком и полностью обратил внимание на себя. — Мы познакомились в Италии, когда я работал у друга моего отца, а он приехал на свою первую стажировку. Однажды Пит здорово меня выручил, когда я ввязался в драку с местными тиффози — что-то вроде английских футбольных хулиганов, — Дэвис смачно икнул и, извинившись, под хмурым взором Бена, совершенно не понимающего, к чему ему все это знать, сделал новый глоток своего пойла. — Так вот, по старой памяти он попросил меня об одной услуге… — Ближе к делу, — оборвал его Бен, которому не доставляло ни малейшего удовольствия стоять здесь и выслушивать этого отвратительного, беспринципного человека без какого-либо понятия о чести. — Ты так и не понял?.. — с напускным удивлением поинтересовался Эштон. — Это Пит инициировал нашу маленькую пакость. — Бред, — Бен тряхнул головой и злобно уставился на своего собеседника. — Я смотрю, ты неплохо подготовился. Долго сочинял? Или, может быть, думаешь, что я легко поверю в то, что ты согласился добровольно подставиться? — Я не вру, — спокойно отозвался Дэвис. — Никто не должен был заметить. Я спланировал все идеально, но по иронии судьбы сам же провел тебя на конкурс, пожалев бедняжку Брук. Она бы не вынесла такого позора, если бы рядом не нашелся кто-то, кто поддержал бы ее. — Какой же ты урод, — выплюнул Бен, не веря своим ушам. Участие во всем этом дерьме Пита просто не укладывалось в его голове. Неужели он действительно оказался способен на подобную подлость? Неужели смог поступить так с собственной возлюбленной? Предать все то, во что она свято верила. Этот человек не мог быть его другом. Не мог быть тем Питом Оллфордом, к которому Бен всегда испытывал только самые теплые чувства. Которого уважал. Которому был многим обязан. В честность и порядочность которого верил до глубины души. Все мироощущение Бена в эти секунды нещадно трещало по швам и катилось в тартарары. Он, черт подери, совсем, абсолютно, совершенно не разбирался в людях. — Урод, который рассказал тебе правду, — Эштон допил остатки помутневшего алкоголя, встал со своего места и, положив на плечо Бена влажную ладонь — которую тот, впрочем, со всем присущим ему пренебрежением скинул — шаткой походкой направился в сторону туалетов. Бен какое-то время стоял неподвижно, не замечая возникавших рядом гостей, желавших побаловать себя чем-нибудь изысканным, и только после того, как средних лет мужчина в элегантном черном костюме задел его локтем, мотнул головой в ответ на последовавшие извинения и направился к выходу из ресторана. Мозг до сих пор с неприятным гудением переваривал услышанное. Непослушными пальцами выудив из пачки сигарету, Бен тут же выронил ее и, чертыхнувшись, потянулся за новой. Он не знал, что ему делать. Рассказать обо всем Брук и открыть ей глаза на то, кто на самом деле был повинен в ее неудаче? Она вполне могла ему не поверить и решить, что он выдумал эту унизительную ложь, чтобы рассорить ее с Питом и присвоить себе. Да и имел ли он право после того, что произошло между ними, дальше совать нос в ее отношения? Возможно, Оллфорд действительно хотел как лучше. Возможно, Бен просто чего-то не знал, а потому не располагал достаточными сведениями, чтобы объективно оценивать ситуацию. Но стоило ему вспомнить безжизненный аквамариновый взгляд, как кулаки непроизвольно сжимались от переполнявшего Бена желания вмазать всем, кто обидел ее. Даже если Пит взял на себя ответственность за Брук, это не давало ему власти над ней. Над ее судьбой, которой девушка была вольна распоряжаться, как ей того хотелось. Все это было так запутанно, что хотелось со всей силы садануть по светлой кирпичной стене за спиной, разбив в кровь костяшки. Чтобы физическая боль хоть ненадолго затмила собой все остальное. Бен уже почти прикурил от зажигалки, как сзади раздался взволнованный голос, а налетевший ветер погасил трепыхавшееся пламя, так и не дав табаку разгореться. — Что случилось? — Люси аккуратно, словно проверяя, можно ли, просунула руку ему под локоть. — Ты весь вечер сам не свой. — Все хорошо. Бен прекрасно понимал, что она распознала его ложь еще до того, как он ей ответил, но обсуждать все, что накопилось внутри, был не готов. Не тогда, когда у него в голове творился полный бедлам. Бен чувствовал себя старым, изъеденным молью и сыростью ковром — казалось, встряхни его хорошенько, и воздух вокруг него посереет от количества пыли, прочно осевшей в его мыслях. — Ты не умеешь врать, Бен, — Люси заботливо улыбнулась и прижалась виском к его плечу. Чувство дежавю, вызванное словами подруги, пестрой бабочкой пронеслось у него перед глазами. Бен выпустил в воздух ставший вдруг в разы тяжелее дым, и сквозь сизую завесу проступила неоновая вывеска тату-салона, притаившегося на противоположной стороне улицы. На скупо обставленной витрине красовалась парочка интересных эскизов для завлечения клиентов, и один из них непременно завладел вниманием Бена. Это был обыкновенный компас, без всяких добавочных рисунков и надписей. Когда-то, несколько лет назад, решаясь впервые набить татуировку, Бен долго выбирал, что именно хотел бы видеть на собственном теле. Тогда, в процессе листания журнала с набросками, его тоже занимало изображение компаса, и мастер рассказал, что один из смыслов такого тату — поиск выхода из сложных жизненных ситуаций. К этому рисунку всегда подсознательно тянулись те, кто не желал сбиться с намеченного пути, и хотел только одного — двигаться вперед. Что же, Бен тоже этого хотел. Кто знает — может быть, для того, чтобы начать все заново, надо решиться на такие спонтанные, но важные безумства. — Люси, — он затушил сигарету о край урны и, поймав вопросительный взгляд Бойнтон, загадочно улыбнулся, — не составишь мне компанию? Примирение с новой реальностью, из которой исчезла Бруклин Холидэй, началось для Бена с новой татуировки, одобрительного взгляда Люси, которой мастер с безоговорочного разрешения Бена позволил самой взять в руки иглу, и обалдевшего Джо, совершенно точно не ожидавшего, что его друг настолько сильно жаждал перемен.