Лекарство от боли

Он выходит из студии слишком злой и взъерошенный для красивого осеннего вечера. Тяжело хлюпает по лужам, наверно, пугая миролюбивых старушек единственно своим внешним видом. Дети в панике роняют шарики мороженого на асфальт. Птицы улетают на юг. Даже солнце бежит от Роджера за горизонт. Работа в группе – тяжело всегда, но так необходимо. Работа в группе с тремя напыщенными, не ценящими тебя придурками – просто невыносимо. Так думает Тейлор, когда в очередной раз сбрасывает тарелку с барабанной стойки, чуть не заезжая Джону по голове. Дикки испуганно прижимает к себе гитару и хмурит брови. К его возмущенному виду добавляется громовой голос Меркьюри: – Ты с ума сошел, хочешь нас прибить тут? Тейлор бросается к Фредди, предусмотрительно сжимая кулаки. Драки с лучшим другом ему не в первой. – После того, как твой хваленый Джонни не попал ни в одну ноту, мне реально хочется его прибить! Лицо Меркьюри искажается: он терпеть не может, когда кто-то истерит больше него самого. А Роджеру вывести его уже давно стало чем-то принципиальным. – Милый, садись, и стучи по своим барабанам, – ядовито произносит Фредди, растягивая слова, – а не то полетишь отсюда, как... – Как моя новая песня, да? – хмыкает Тейлор и пододвигается к вокалисту еще ближе, сжимая зубы. – Только попробуй мне объяснить, что с ней не так. Какого черта ты решил ее не записывать? Меркьюри в изумлении разводит руками, кажется, даже не находя слов для данной ситуации. Потом просто берет листок со стола и тычет барабанщику прямо в нос. – Посмотри сюда, Тейлор. Этот текст шедеврален! Написан нашим дорогим вышеупомянутым Роджером Тейлором. – Фредди издевательски подводит лист к лицу и вчитывается в шеренгу кривых строчек. – "Я курю и мне плевать, моего папы не будет дома до одиннадцати… так-так… вам стоит это попробовать, копы и закон здесь ни при чем…". Это просто ужасно, ты хочешь, чтобы нас разнесли в щепки за пропаганду? Ты каким местом это рожаешь на свет? – Так, все, хватит. – Брайан появляется между ними тогда, когда Роджер намеревается вмазать Меркьюри по довольному лицу и исправить-таки прикус. Он мягко берет Тейлора за плечо, уводя его в сторону, и произносит: – Мы закончили, до завтра расходимся. Роджер изумленно хлопает на него глазами. Чертов Мэй, опять все испортил. Тейлор и ему бы сейчас врезал, не будь гитарист таким долбанным совершенством, что даже портить не хочется. Роджер выпутывается из хватки и бросает злобный взгляд на каждого по очереди, прежде чем выбежать из здания. Ну и пошли они. Все равно же завтра помирятся. Кроны деревьев поглощают последние оранжевые лучи, и город теряется в темноте. Его накрывает стеклянным куполом, внутри которого концентрируются холод и табачный дым. Роджер плотнее закутывается в разноцветный шарф и продолжает отстукивать подошвами по мостовой. К горлу подкатывают горечь и обида, какие-то по-детски несуразные и от этого еще больше противные. Тейлору хочется вырвать их из себя любым способом, а лучше самым быстрым и давно уже знакомым. Центральные улицы отливают пестрым свечением вывесок, вселяющих в сердце ложную надежду. Совершенно никого не согревающие, они только режут глаза своим ультрамарином. Тейлор сворачивает в маленький уютный переулок, который в ночное время скрывает так много тайн. Главное, чтобы опять не приняли за девушку, а то костяшки до сих пор ноют от недавнего столкновения с нежданным прохожим. Снаружи и внутри наступает ночь. Роджер вздрагивает и останавливается, горло сдавливает знакомое чувство тревоги: прямо перед ним темно-красное расплывшееся пятно крови на асфальте. Он опускается на колени, осторожно дотрагиваясь кончиками пальцев до жидкости и совсем ее не чувствуя. Поджимает губы, прикрывая глаза: нельзя, сейчас ни в коем случае нельзя терять контроль. Он один, так поздно в этом затхлом проулке с кровью на дороге. Роджер срывается и неровной походкой спешит вперед. В голове настойчиво бьется образ отца: его умиротворенное выражение сменяется изуродованным лицом после ужасающей автокатастрофы, а на шоссе вот такая же красная лужица. Только таким Роджер его и помнит – ему было лет 8, не больше, казалось бы, взрослый парень. Но внутри все почему-то стерлось, все, кроме призрака с вывернутыми конечностями. Тейлор затягивается спасительной Malboro и направляется в квартиру к знакомым. За его спиной остается алый свет от тусклого старого фонаря на асфальте. Две недели. Еще две недели в постоянной тревоге. Он пробует кое-что новое: подставляет левую руку под иглу, что так быстро находит нужный сосуд. Еще быстрее, еще свободнее. Еще лучше. Он каждый раз прощается с омерзительным силуэтом отца. Каждый раз в нем отмирает частичка чего-то светлого. Он изнеможенно опускается на обшарпанное кресло в углу гримерки. Отвратительно. Другим словом этот концерт не описать. Мало того, что какие-то подонки чуть не испортили их выступление, так Роджеру еще кажется, что он не попал ни в один бит. Хотя с таким шумом это было трудно заметить. – Мы все налажали, просто конкретно, – орет Фредди, сдирая с ногтей никуда не годящийся лак. – Дикки и Брай, кто вас учил играть на этих балалайках? А ты, Тейлор, окончательно пропил свой талант? – Заткнись, Фред, – шипит Роджер, утыкаясь лицом в ладони. Ему просто надо это пережить и подождать, когда все придет в норму. Скоро, совсем скоро. Все встанет на места. Тейлор сидит, пропуская всех в душ перед собой. Он не хочет признавать даже себе, что делает это не из дружеской заботы, а просто теперь снять перед ребятами кофту – значит обнажить перед ними всю свою черноту и гнилость. Роджер вовсе не хочет думать о том, что они могут отвернуться от него. Это было бы так правильно. – Вот, возьми, – Тейлор отрывается от вечного созерцания своих ладоней и оборачивается на голос. Брайан протягивает ему тюбик, вроде бы какого-то крема. Брови Роджера ползут вверх. Что еще за херня? – Намажь им руки, если болят, – милостиво подсказывает Мэй, и барабанщик даже воздухом давится от неожиданности. Черт, откуда он узнал? Пальцы автоматически тянутся к сетке вен в локтевой ямке: посмотреть, прощупать и в очередной раз ужаснуться. Когда он впрыскивал в себя эфедрон, он об этом не задумывался, о том, что следы смогут порождать в нем такую тоску. А уж о Брайане тем более – ему было плевать на друга. А теперь горло сжимает в тиски, когда он понимает, что Мэй знает об этой его ... неужели тайне? – Ты чего? – спрашивает гитарист, обеспокоенно глядя на подвиснувшего Тейлора. Тот только качает головой из стороны в сторону, как болванчик, и спутавшиеся волосы двигаются следом. – Я... я... Брайан хмыкает. – Что, палочки тебе не только руки, но и мозги протерли? Роджер переводит взгляд на свои ладони. Пялился на них только что полчаса и даже не заметил, что вся кожа покрыта мозолями и красными полосами от постоянной игры. Пальцы, как и его палочки, скоро превратятся в труху. Роджер молча забирает у Мэя крем; ему хочется смеяться-смеяться; вот же параноик. Если он не прекратит, то скоро окончательно свихнется. Прекращать нет никаких сил. Он сидит на маленькой кухне и крутит в руках давно остывшую чашку чая. Какой-то успокаивающий сбор из горных трав, присланный сестрой на прошлый день рождения. Роджер уже давно бросил попытки влить в себя эту горчащую на языке дрянь. Хуже водки, честное слово. Теперь он просто проводит трясущимися пальцами по рисунку на скатерти. Такая старая и грязная, давно пора постирать или наконец купить другую. Тейлор нервно усмехается и всматривается на свету в свои руки. Все такие же обшарпанные и ужасно черные; вот даже скатерть испортилась. Настенные часы бьют слишком громко, и каждый раз словно молотком по голове. Роджер устало растирает полыхающие виски: иногда вот такие вот приступы головной боли кажутся совсем неплохими. Особенно в сравнении с тем, что творится внутри. Особенно когда до рассвета пару часов. Роджер хватает бумагу и пробует писать хоть что-нибудь, чтобы поработать и наконец отрубиться. Но мысли никак не удается собрать во что-то цельное, так что он просто сидит, тупо уставившись в чистый лист. Проходят минуты, а Роджеру кажется, что годы, и он - одинокий дряхлый старик наедине с самим собой. Так не далеко до скатывания на самое дно. Не помогает душ, не помогает снотворное. Он совсем перестал справляться. Роджер сжимает пальцы в кулаки, и на коже остаются красные следы. Вот уже целую неделю он только работает и переругивается с парнями, на большее времени не остается. А сегодня этот дурацкий выходной, и Тейлор не смыкает глаз из-за жуткого чувства тревоги на подкорке. Но он же не слаб, вовсе нет, он может убить это в себе. Рука сама тянется к куртке, и через секунду в кухне остается только недопитая чашка с чаем. Тейлора поглощает утренняя дорога, в конце которой - те же люди и долгожданное избавление от боли.