Лекарство от боли

Он просыпается ночью, чувствуя разливающуюся по конечностям судорогу. Закусывает губу, чтобы не закричать от надвигающегося ужаса и осознания: доза была слишком большой, уколов и дней в чужих квартирах – не счесть; тело отчаянно требует новой порции. И оно готово выпотрошить Роджера наизнанку, чтобы получить желаемое. Тейлор откидывается на подушку и забирается пальцами под взмокшую футболку. Не нужно было возвращаться домой – в квартиру Брайана – но отчего-то ноги сами понесли его сюда. И теперь увидеть упрек в серьезных глазах друга будет невыносимо. Хочется выпрыгнуть на ходу из этого страшного сна, но как, если он – вся твоя жизнь? Занавески на окне колышутся от легкого сквозняка, когда дверь открывается. Тень на стене ползет в сторону его кровати. Вспыхивает огонек ночника. – Роджер. Роджер, – настойчиво звучит в тишине чей-то голос, и Тейлор, уже не сдерживаясь, стонет в голос, когда ледяные пальцы Брайана прикасаются к его щеке. Как осьминожьи щупальца, честное слово, отвращение пробирает до жилок на руках. Роджер отшатывается, и его "отвали" выходит сиплым свистом, словно шелест ветерка, застревающего в сожженном пустынном песке. Но Мэй хватается за слова, и снова делает наоборот, придвигается ближе и уверенно впечатывает Тейлору в мозг: – Никуда я не пойду. И это опять звучит слишком непоколебимо, совершенно противоположно противной слабости Роджера. Тейлор стискивает зубы, потому что это не то, что ему сейчас нужно, это вовсе не то, что ему нужно – чувствовать свою мелочность. Особенно рядом с этим чертовым Брайаном, мистером "все под контролем". – Давай же, Родж, поговори со мной. Как я могу тебе помочь, если сам ничего не понимаю? Тейлор сглатывает, вперяясь глазами в потолок. На чистом полотне пролегли две полосы, пугающие и впивающиеся друг в друга режущими черточками. Черные линии по белой краске. – Ты кричал во сне. Это был кошмар? Роджер чуть ли не рычит в ответ: – Да не пошел бы ты, а? Мне больно. Он устало прикрывает веки, трет глаза кулаками – в голове только безобразные царапины на идеальном потолке. Это просто мучительно. И когда Мэй берет его левую руку, раскрывая, бродит взглядом по недавним набухшим следам, Роджеру хочется зарыдать. Потому что, Боже, куда катится его жизнь и почему он ведет за собой идиота-Брайана, единственного, кто ценен в реальности, в эту темноту. А тот все идет и идет послушно, цепляясь за какую-то выдумку, чувство долга, воспитание. Зачем? – Зачем? – бормочет Мэй, чуть склоняясь, и по лицу Тейлора проходит едкая усмешка: потому что вот – его друг перед ним – и он – одна из тех самых причин. Роджеру хочется его ударить, но что-то внутри явно не дает, какое-то тепло, настойчиво рвущееся наружу сквозь оковы. Роджер чувствует, как Брайан прикасается шершавыми подушечками пальцев к его руке, ведет нечеткими линиями по воспаленной коже. Наверно, сейчас он пересиливает в себе подкатывающее к кадыку отвращение от вида этой жуткой болезненности. По крайней мере, Тейлор так думает. Ну, не может нормальный человек смотреть на истощенного запутавшегося парня так хрупко и нежно, незачем ему любовно дотрагиваться до безобразных синяков, словно пытаясь отобрать их. Роджер дрожит и резко перехватывает руку Мэя своей. Черт, наверно, кто-то из них двоих все не так понял, наверно, неловкие касания Брайана – просто дружеская забота, просто попытки скрыть за этим страх или ненависть. Тейлор жадно хватается за чужое острое плечо, привстает, и его глаза в мгновение оказываются рядом с глазами Мэя, а дыхание упирается в подбородок. Роджер с силой затягивается запахом его спокойствия вперемешку с мятной пастой и постиранной футболкой – совершенство. Он яростно зажмуривает глаза, борясь из последних сил с желанием – в этой битве он всегда проигрывал. Вот и сейчас он только выжимает из себя резким срывающимся голосом: – Выкинь меня отсюда, Брайан, пока я не натворил то, о чем буду жалеть всю жизнь. Мэй хмыкает, и Роджер чувствует его ладонь в своих спутавшихся волосах, и это словно невесомое приглашение, он даже глаза распахивает от неожиданности. А Брайан чуть улыбается уголком рта, будто бы прощая за все сразу: – Ты давно уже натворил это, Родж. Так что жалеть не о чем. И все же, наверно, Брайан говорит сейчас не об этом, но Тейлору плевать – он срывается. Касается губами чужих слишком грубо, притягивает Мэя к себе слишком напористо. Плевать, плевать. Боль настойчиво стучит в позвоночнике, но Роджеру так плевать. Он с жаром бросается в поцелуй, и не важно, что Брайан даже не отвечает, сейчас Роджеру просто нужно выплеснуть это. Это похлеще любого метамфетамина, сыворотка эмоций в чистом виде; и Роджер наконец-таки знает, что делает. Все снова под контролем, пусть крышу сносит нещадно. Роджер протяжно стонет, когда чувствует, как губы Брайана под ним чуть распахиваются, как на секунду Тейлор заставляет его подчиниться. И когда он отстраняется, он честно пытается унять легкие, потому что, ну, правда же, от поцелуев не задыхаются, это все его пошатанное состояние. Мэй смотрит на него все так же невозмутимо, только чуть хмурится, и его тонкие губы блестят в свете ночника. Роджер теряется: ничего. Как же он промахнулся. Брайан ничего не чувствует. Тейлор начинает предательски краснеть и уже порывается встать с кровати, когда друг хватает его за плечо, удерживая: – Роджер, – шепчет Брайан, и тому ужасно хочется отвернуться, – все нормально, слышишь? Все хорошо. Тейлор все-таки не выдерживает, стыдливо опускает глаза и бормочет еле слышно: – Прости. Это как-то само. Я просто... Мне очень страшно, – на одном дыхании выпаливает Роджер. Все внутри сжимается в узел в знакомом предчувствии, покрываемом болью, и на этот раз деться некуда. У него всегда был выход, а теперь нет даже этой порочной возможности отступиться. – Ты веришь мне? – произносит Мэй, все так же успокаивающе поглаживая Роджера по длинным прядям. – Просто поверь, что мы с тобой справимся с этим. И Роджер пробует поверить. Ради Брайана, пускай он не чувствует того же. Просто Тейлор меньше всего хочет, чтобы друг увяз вместе с ним в этой трясине, помогая ему выбираться. Он был первым, кому было не плевать. Он честно старается не смеяться, потому что эти звуки больше напоминают бульканье раскалившейся магмы. И хотя Роджер никакой магмы в своей жизни не видел – это было просто еще одно заумное слово из учебника, к черту не сдавшееся ему в реальности – сейчас ему все кажется, что она накатывает со всех сторон, обжигая пятки. Тейлор хохочет, стуча кулаками по кровати, а лучше бы по стеклу дубасил до крови, потому что сил терпеть больше нет. На третьи сутки его словно кто-то взял и вывернул наизнанку, а кости поломал ради своего удовольствия. Роджеру остается только смеяться или сдаться и закричать. Из этого он благоразумно выбирает первое. Шутка ли, так веселиться от ощущения раздробленности тела на щепки. Брайан пообещал ему, что он справится. Тейлор пообещал себе, что вытерпит. От боли он не может спать, не может есть и путается в словах. Жажда белого порошка на столе слишком велика, но он не может сдаться. Мэй сидит рядом с Роджером на кровати почти постоянно, стаканами вливая в него алкоголь и впихивая болеутоляющие. – Мэй, открой окно... – тяжело сипит Роджер, воспаленными глазами всматриваясь в утреннее зарево неба. – Открой. Мне нужно лететь. – И оставить меня здесь одного? Ну уж нет, приятель, никуда не полетишь. Он все-таки поднимается, приоткрывает форточку и впускает свежий осенний воздух. На пару мгновений взгляд карих глаз цепляет безмятежную красоту еще спящего города, секундная передышка, чтобы сразу вернуться к Роджеру на постели – бодрствующему и измученному непрекращающейся агонией. Брайан сглатывает, и в который раз ему приходит мысль о том, что он просчитался. Если Роджер не выдержит, это будет его вина. Он слишком много о себе возомнил, приведя его в свою квартиру – такого маленького и зашуганного. Он не врач, он даже не до конца осознает, зачем Тейлор принимает наркотики. И он пытается сделать его лучше, заставляя так страдать. Даже смотреть со стороны на это невыносимо. Право же, было бы лучше дать этому взрослому парню самому решать, что делать со своей жизнью. Но это – Роджер, и с того дня, когда он в ужасе отшатнулся от Мэя, стоило тому протянуть обычный крем для рук, он уже не мог оставить его. Тейлор скомкано дышит, едва не теряя сознание. Брайан умоляет всех богов и звезды на свете, чтобы он отрубился и отдохнул хоть немного от непрекращающейся пытки, и утирает пот с его лба влажной тряпкой. Кажется, что это будет длиться вечно. Но время, каким бы бесконечным оно не казалось, имеет свойство уходить в небытие. Роджер падает в непродолжительную дремоту, прерываемую отравляющими приступами тошноты. Брайан рядом: меняет его промокшую футболку, чуть ли не на руках дотаскивает тушку Роджера до туалета. У того даже сил возмутиться нет. Когда Роджер просыпается, он даже не может понять, какой сегодня день. Помнит только, как во сне хватал за ладонь Мэя, когда тот порывался уйти, и прикасался огненными губами к длинным, почему-то совершенно белым пальцам. Голова раскалывается, но ему уже явно легче; выжатое тело, должно быть, осознало, с кем связалось. Дверь тихонько скрипит. – Ты как? – мягко интересуется Брайан, присаживаясь на краешек кровати. Тейлор усмехается и хрипло произносит: – Не сдох, как видишь. Отвечаю, если б не твоя кудрявая башка, уже валялся бы где-нибудь. Спасибо. – Выпей, – Мэй, не отвечая на благодарность, протягивает другу таблетку, и тот послушно проглатывает ее. – А теперь спи. И, наверно, его голос действует так волшебно, но, когда бледные веки закрываются, Роджер проваливается в умиротворенный сон.