Стихийное

      Горечь на языке ― едкой волной разливается. Острый взгляд ― глаза в глаза, холодом опаляет, обволакивает будто коконом изо льда.       Горечь на языке ― дым щипет на языке, а затем вылетает клубами, разбиваясь о бледное лицо.       Ричард недоволен.       Горечь на языке спасает от жажды ― и Рид вдыхает ее днями и ночами, Гэвин поглащает ее постоянно, каждые пятнадцать минут, и, наверное, он давно уже должен был заработать какое-нибудь мудреное заболевание легких или что-то связанное с отравлением никотином, но Гэвин утратил смертность и бояться ему нечего.       Кроме одного. Кроме жажды.       ― Я бы дал тебе свою кровь, ― говорит Ричард. ― Если бы мог.       ― У тебя нет крови, железяка, и тебе же по этому поводу лучше.       — Я хочу помочь! — умоляет Ричард.       — Но ты не можешь.       Гэвин знает, что он не один такой, он не встречал никого, кроме обратившей его женщины, но он знает ― многие поддаются желанию, а в итоге — умирают от рук охотников или полицейских. Многие же сгорают за пару лет, мучая себя ― и Гэвин думает, что он будет таким же, как эти.       Терпящий до самого конца.       Горький дым теперь постоянный спутник, а Гэвин курит и курит как не в себя, и если его коллеги с этим не согласны ― то это их проблемы. Гэвин их же и защищает, и если вместо крови он чует эту горечь ― то он может сдержаться.       Но у горечи, у сигарет, как и у любой другой возможности сбежать, есть свое ограниченное время действия. И это время подходит к концу — Гэвин чувствует, как медленно просачиваются другие запахи сквозь эту стену, чувствует, как въедается в него этот запах, становясь с ним одним целым — а значит эта защита больше не действует. А значит дурманящий соленый привкус плотно поселится на корне языка и где-то в носоглотке.       Гэвин выходит из дома ночью — подышать холодным ветром, насладиться отсутствием людей и отсутствием запахов — во всяком случае ночью запахи не такие сильные. Ему все равно нечего делать — его... сущность теперь такова, что ему достаточно двух часов сна. Раньше Гэвин убил бы за эту способность, но сейчас эти часы просто добавляются ко всем остальным часам самокопания.       Но от дома спешно отходит кто-то — кто-то неживой, андроид — запах тириума имеет специфический кисловатый привкус.       Гэвин смотрит под ноги и видит объемную коробку. Простую коричневую коробку, примерно ему до колен, заклеенную крепким скотчем. Гэвин принюхивается и не чувствует ничего — ничего кроме пластика. У взрывчатых веществ обычно тоже свои привкусы, но здесь нет ничего даже близко похожего. Гэвин затаскивает ее в дом.       Это, наверное, неразумно, потому что на посылке нет ни обратного адреса, ни каких-либо марок, ничего похожего на доставочные талоны.       Гэвин открывает ее в коридоре — ему все равно уже давно ничего не страшно. Не страшно жить, не страшно умереть — потому что Гэвин просто существует, ни биологически живой, ни биологически мертвый.       "Детективу Гэвину Риду." — видит на небольшой записке Рид. Гэвин щурится, чтобы прочитать то, что написано чуть ниже и чуть мельче.       "Синтезированная человеческая кровь. Человеку вливать нельзя — пойдет отторжение. Но вам с вашей... особенностью... должно подойти."       "Передавайте привет Ричарду. Э. Камски."       В коробке лежат бутылки. В бутылках — красная жидкость. Гэвин поднимает одну — открывает и нюхает. Мозг тут же заволакивает этим запахом — никакая горечь не помогает. Гэвин делает глоток.       Впервые жажда начинает отходить.       Гэвин думает, что он впервые за долгое время может адекватно мыслить.       Гэвин думает, что не знает, что сделает первым — поблагодарит Ричарда или наорет на него.