Танечка свет Гроттерша

Глеб задремал, упираясь руками о голову и чуть не упав, проснулся. Стул у кровати был не самым лучшим спальным местом, но спать удавалось с переменным успехом. Эта сучка Карина выстрелила ему в спину! А Таня, слабая, обессиленная, уставшая и такая хрупкая, загородила его, приняла его пулю. ЕГО пулю. К счастью, она прошла навылет в плечо, но потеря крови стала для нее непосильной. Перед отключкой она вцепилась рукой в его волосы, хватаясь за остатки сознания, пробормотала что-то нечленораздельное, притянула голову к ее груди и коснулась потрескавшимися, побледневшими губами его щеки, кивнула и опустила глаза, поморщившись от боли. О, как же он корил себя за то, что в такой важный, возможно, единственный момент в жизни, пропустил ее слова, открывающие ее душу, ведь в полузабытье разум отступает лидирующее место чувствам. Не спал первые две ночи, носясь, словно дикий зверь, запертый в клетке, бестолково рычащий, огрызающийся на всех, проходящих мимо, перед дверьми операционной, ожидая, пока несколько врачей хором не убедили его в успехе операции; сидел с ней рядом, отключаясь время от времени на этом чертовом, складном стуле, целовал ее бледные руки, разговаривал с ней, тщетно надеясь, что девушка слышит, проводил костяшками пальцев по едва заметному румянцу щек и тут же отдергивал, отдаваясь страхам со всеми комплектами галстуков. А она не просыпалась. Слегка приоткрытые губы не шевелились, не позволяли издавать так полюбившейся голос с едва заметной, трогательной, присущей только ему хрипотцой. Веки посинели, делая ее совсем болезненной, мертвенно красивой, длинные ресницы, касающиеся щек, изредка подрагивали, напоминая, что здесь лежит не простой больной, а неукротимая Татьяна Гроттер, сражающая со всем миром даже присмерти, в глубоком, практически в безысходном забытьи. Тяжелое, глубокое, учащённое дыхание, быстро заполняло палату, приходилось часто проветривать помещение, а когда становилось слишком холодно, включать обогреватель, стоило девушке покрыться мурашками. С такой заботой даже медсестры не посещали, дважды в день навещал врач, делал беглый осмотр и, толком не отвечая на многочисленные вопросы, уходил, потупив взгляд. - Просыпайся, малышка, - просил Глеб, поглаживая ее бледную от недостатка крови ладонь, пытаясь согреть, ведь только таким образом между ними была хоть какая-то связь, только так мог сдерживать слезы. Плакать хотелось всегда, что там во время танцев, что перед клубом, что сейчас, но если Таня не может быть сильной для себя, он будет сильным для них обоих. - Ты должна проснуться. Я... Мне очень тебя не хватает. Да, голос дрожал, будь эта девушка в сознании или в коме, не может он сдерживать живой трепет. Она сделала судорожный вздох и поморщилась, тугие бинты, стягивающие ее плечо и грудь, не давали простора для действий, так необходимого сейчас. - Твои родители беспокоятся, малыш, Вика так просто места себе не находит. Волнуясь за тебя, сама чуть не стала твоей соседкой по палате, - желая закрепить свои слова, поцеловал ладонь, холодную, бледную. Пальцы едва заметно дернулись. - Просто... Просто проснись. Знаю, что там, где сейчас ты, спокойно и безопасно, но знай, что здесь тебя всегда ждут, - опустил голову, - Всегда жду я. Ты...просыпайся. *** Никогда не было так хорошо, так спокойно, тепло. А кто это "я"? Не знаю. Просто я. Разбираться все некогда, да и не хочется, если честно. Мне же столько всего нужно сделать! Думать, размышлять, существовать. А иногда сражаться с пульсирующей болью во всем теле, заставлять ее отступить, едва сдерживая себя, чтоб не закричать. Не знаю, кстати, могу ли я кричать, но сдерживаться необходимо все равно. Мало ли, где я вообще нахожусь. Сколько же у меня разных мыслей и образов! Ими я как раз и занимаюсь все это время. Вспоминаю кто это, хороший он или плохой, хорошо ли отношусь к нему и все тому подобное. Точно сказать не могу, ой, забыла, я же вообще не говорю, но самых четких образов немного. Несколько парней: блондин с голубыми глазами, русый с большущими ушами, аля Дамбо, крупный, сурового вида брюнет(только мне не страшно), какой-то темноволосик в очках лет под сорок и еще один. Его образы всплывают чаще всего. Черные волосы, спускающиеся на такие же черные глаза. Эдакий падший ангелок. По какой-то причине мне кажется, что он близок мне, даже слишком. Никто так не заставляет меня нервничать, как он. Пока не знаю хорошо это или плохо. Девушек побольше: коротко стриженая брюнетка с едва заметно разными глазами, аккуратная, благородная блондинка, особа истеричного вида и такая же, но пошикарнее, куколка. Поджилками чувствую, что с ней у меня напряженка. А иногда слышу голос Бога, моего Бога. Я, конечно, вроде бы, не собственник(или собственница?), но Он мой. Тепло, разливающееся по всеми телу, вдыхает в меня жизнь, вот только бормотание мне Его не совсем еще понятно. Кажется, Он просит меня вернуться, говорит, что меня ждут, и Он ждет тоже. Нет-нет, умирать мне еще рановато, хотя кто знает,может я уже труп. Чувствую нежное прикосновение и поглаживание. Волна боли снова подступает, судорожно пытаюсь остановить ее, но все без толку. Свет. Я иду, мой Бог. Я иду...