* * *
К залу собрания я сегодня пришёл слишком рано, вопреки своему принципу всегда опаздывать. Как-то не заметил даже, но теперь убегать поздно, ведь взгляд Германии словно поймал меня в капкан, почти что не давая сдвинуться с места. Нет, это я, конечно, преувеличил. Этот ходячий кошмар сидел на лавочке ожидания между РИ и Австро-Венгрией. Вот последнему, бедняжке, не повезло. У него нет глаз, ну или он только притворяется, хотя я на его месте не стал бы строить из себя калеку. Интересно, как он без глаз живёт? Ничего же не видно! Зато повязочки красивые, это да. Хотел бы я поподробнее узнать о его истории, может, даже подружиться, да вот не судьба. Какая жалость. Гхм, я отвлёкся. Итак, я прошёл к местам подальше от ГИ и уселся рядом с Великобританией, пока кое-кому не пришло в голову что-нибудь учудить. Прям из-под носа другой страны он же не будет меня выдергивать, верно? Скажите, пожалуйста, что да. Видимо, это действительно не входило в его планы, потому что он лишь сверлил меня глазами, грозя проделать во мне лишнюю дыру, а я сидел стойко. Ну ладно, это я тоже преувеличил. Мои колени мелко дрожали, а губы я поджал, смотря на свои до побеления сжатые кулаки. Однако я действительно пытаюсь не выдавать того, что мне некомфортно. Получалось это, или нет, уже не так важно. Главное, я пытаюсь. Прошло две вечности, и наконец все мы оказались в помещении, медленно расходящиеся по своим местам. Я глубоко вздохнул, унимая дрожь, и, деваться некуда, сам прошёл к месту рядом с Германией, который, не стесняясь, наблюдал за мной, сидя вполоборота и подпирая голову рукой. Если выкинуть из головы все, что я уже якобы знаю о нём, этот его взгляд показался бы даже милым и невинным, да, но только если бы я не был Польшей, а после того, как я уселся, на лице этого мужчины не появилась бы ухмылка. Пока все суетились и о чем-то между делом переговаривались, я решил сделать вид какой-никакой занятости. Я взял свою табличку, стоящую на краюшке стола, и повернул, чтобы прочитать своё имя. Тоже мне, занятость, весь такой очень занятой. Всё, прочитал табличку? Поставь на место. Я так и сделал. Как же нелепо. Но сидеть спокойно я тоже не мог. А вдруг, видя меня свободным, Германии вновь придёт что-то на ум? Нет уж, спасибо, такой милости мне не нужно. Я как можно более непринуждённо развалился на стуле, поправил свои вечнорастрёпанные волосы и…всё, заняться мне было больше нечем. Собрание потихоньку начиналось, и, хвала небесам, даже немец перестал пялиться на меня, что-то с кем-то обсуждая и активно участвуя в дискуссии, смысл которой я совсем не улавливал. По началу относительно мирные переговоры перешли в более напряженную стадию, и даже я, совершенно не участвовавший в диалоге, понял, что дело пахнет керосином. Со стороны Германии я слышал всё больше рычания и грубостей, а со всех остальных сторон — возмущение. Это было совсем не свойственно скучным собраниям и сдержанному поведению всех присутствующих. Совсем не по-деловому. Тут-то мне и стало интересно, что же такое их всех тут ссорит. Я стал прислушиваться и вместо бессмысленного рассматривания краюшка моей кофты следил за говорящими. И понял, что все общаются, точнее, почти что грызутся, не между собой, а с ГИ. Великобритания был недоволен, как я понял, каким-то вторжением со стороны Германии, правда, я не очень понял, куда и зачем, что-то об Африке. Колонии, что ли? От него удалось услышать и о мести, также непонятно за что. Видимо, самое важное я пропустил. Франция говорил о войне, произошедшей лет тридцать назад, о торговле. И Россия вставлял своё слово против Германии, хотя в основном задумчиво молчал, слушая остальных. Германия отстаивал свои права. Между строк читалось: немец считает, что он лучше всех. Если не сейчас, так в ближайшем будущем точно. Говорили и другие, а я же совсем запутался в этой каше. От чего весь сыр-бор я так и не разобрался. Потом поутихло, от немца отстали, по-видимому затаив обиду в себе до следующего раза, а теперь беседуя более дружелюбно друг с другом о простецких вещах вроде торговли и поддержки. Для меня это было невыгодно. Ведь мужчина, сидящий по левую руку от меня, за пару минут перебрав в голове все нужные мысли и разложив всё по полочкам, вдруг повернулся ко мне, «наконец» найдя на меня время. Я встрепенулся и отвернулся от него, на что краем глаза уловил его улыбку. Особенную, не такую, как другим. И именно эта особенность пугала меня, и так уже, кажется, до предела напуганного Германией, ещё больше. Я не хочу быть особенным для него, ну вот вообще ни капли. Я думал, сейчас на этом и ограничится, как обычно. Он посмотрит на меня, налюбуется, если можно так это назвать, и вновь займётся своими несомненно важными делами. Ну же, тебе же ещё столько всего нужно сделать, не отвлекайся на какого-то Польшу! Но нет, черта с два. После следующего действия я, считайте, уже умер. Только теперь в моей голове пронеслась невесёлая такая мысль. А вдруг когда-нибудь позже моё сегодняшнее состояние покажется мне сахарной ватой? Не дай Бог. События произошли так быстро и стремительно, что я не успел даже понять, что произошло. Германия схватился за ножку моего стула и без труда подвинул к себе вплотную, так что я соприкоснулся с ним плечом. Стул встал криво, но это ему не мешало. Он погладил мою ногу своей лапищей. Нежно так, осторожно, как хищник, который пытается не спугнуть свою добычу. Прошёлся от бедра до колена, снова немного вверх и сжал. В ответ на все эти действия я передёрнулся, колени мелко задрожали. Как в замедленной съёмке я перевёл взгляд вниз, смотря на руку, которая слишком недвусмысленно сжимала мою худющую ножку. Мной одолел страх. Где-то в глубине подсознания промелькнула разгадка к тому, зачем я нужен ГИ, но тут же исчезла, хоть это было и очевидно. Мой мозг отчаянно не хотел этого принимать. А пока что открываем строительную фабрику с Польшей. Мастер, мать вашу, класс. Не знаю, сколько времени я вот так тупо пялился на то, как меня лапают, но потом я спохватился, телу вернулась двигательная функция, потерянная ранее от шока. Я задёргался, пытался убрать его руку, вертелся, но ручища стояла на своём, лишь сильнее сжимая до болезненных ощущений. Тогда я поднял взгляд на его лицо, краем глаза неутешительно замечая, что на нас даже не смотрят. Все заняты. Или лишь делают вид, ведь им всем всё равно на какого-то мелкого Польску, который годится лишь… Для чего? Он был слишком близко. Так близко, что я чувствовал его дыхание. Глубокое и размеренное, в противоположность моему, сбивчивому и испуганному. А ещё я чересчур хорошо чувствовал наиприятнейший запах, исходящий от него. Он заполнял буквально всю мою маленькую черепную коробку, дурманя сознание. Не было ни нотки какого-то лишнего и неприятного запаха. Это завораживало. Но в то же время отталкивало меня. Мне было страшно. Страшно от того, что мною заинтересован такой красивый и ухоженный мужчина. Нездорово заинтересован. — Такой маленький. И хрупкий, — вкрадчиво прошептал Германия. Он уже сидел, полностью повернувшись ко мне, а я продолжал хлопать своими круглыми как блюдца глазами, признав попытки сопротивления бесполезными. Немец убрал руку, но лишь на мгновение, заменил её другой, а освободившейся псевдонежно поправил на плечах мою кофту. Хотелось пронзительно закричать. Но в то же время дар речи пропал с корнем. Точнее, дар вообще издавать какие-либо звуки. Я не понимал, что ему нужно, и неизвестность нагнетала. Казалось, я сейчас упаду в обморок, взгляд мой поплыл, ещё чуть-чуть, и без нашатырного спирта мне не обойтись. Но кое-что быстро поставило мои мозги на место получше спирта. Хватка ослабла. Наверное, при виде перепуганного до полуобморочного состояния паренька уже не приходит в голову хорошо его держать. И я воспользовался этой опрометчивостью ГИ. Вырвался и подскочил, да так, что упал стул, на котором я сидел. Я сам удивился тому, как ясно вдруг стало в мыслях и перед глазами. Но мне всё ещё не по себе от отвратительного щекочущего чувства внутри живота, тяжестью оседающего вниз. Страх, испуг, боязнь, как хотите. Падающий стул произвёл немало грохота, поэтому только теперь все поголовно удосужились посмотреть в нашу сторону. А посмотреть было на что. На парня-страну, что в истерике выскочил из-за стола, обводя всех глазами, готовыми даже заслезиться. Страну, который внешне похож на обычного подростка. И ведущего себя совсем не так, как полагалось бы. Именно так они, верно, видят меня. Но этого грёбаного шовиниста они видят? Вот скажите, он себя ведёт так, как полагалось бы? Скорее всего, они ответят «да». И даже будут правы, почти. Ведь только я являюсь исключением из правила. А что не касается их, можно не замечать вовсе. Поэтому Германия — примерный. Хоть и, как выяснилось сегодня для меня, конфликтный. Прошло всего какое-то мгновение, за которое я успел заглянуть в глаза почти всем присутствующим. Везде я видел одно и тоже безразличное выражение лица. И лишь на лице США я увидел обеспокоенность и немой вопрос, мол, что случилось? На мгновение я даже подумал, что он что-то предпримет. Но нет. Все дождались, когда я сорвусь с места и торопливо убегу, как испуганная мышка. Убегу так стремительно, что, казалось бы, можно было услышать лёгкий свист. Когда я оказался вне аудитории, я понял, какую глупость сотворил. Если он сейчас пойдёт за мной… Здесь никого нет. Ничто ему не будет мешать сделать со мной, что хочется. А там хотя бы были страны. В их присутствии имеет место быть сдержанность. Но теперь думать было уже слишком поздно. Я, собственно, всегда так поступаю. Делаю, потом думаю. Вот скажи мне, Польша, зачем тебе голова? Видимо, чтобы есть. Коридор лишь мелькал. Я думал, что точно оторвусь от погони, если она конечно есть, но вдруг… — Курва! — смачно ругнулся я и упал, предварительно очень удачно споткнувшись о пустоту. Только я так могу, ничего не скажешь! Потом оказалось, что далеко я не убежал. Хоть для карикатуры используй. Попытки убежать от проблем. За дверью проблемы, а я в десяти метрах от неё. На полу. С разбитым носом. Обожаю свою неуклюжесть! Я поднялся на локтях и увидел, как на чудесную вымытую плитку капают капли моей крови. Крови я не боялся. Всего лишь какая-то красная жидкость, текущая внутри живых существ. Вот и все. Больше меня смущала боль. А потом ещё и хлопок дверью где-то за спиной и размеренные шаги, последовавшие за этим. Единственное, что я успел, это подняться, держа ладонь под носом. Умудрился ещё и ногу подвернуть, что не ступишь. Кто-то ещё сомневается в моей невезучести? Единственным вариантом мне осталось повернуться в сторону того, кто вышел. Так хотелось, чтобы это был кто угодно, кроме Германии. Ну, допустим, чтобы успокоить меня и расспросить обо всём, помочь. В крайнем случае, чтобы пойти в уборную. Но нет, молитвы мои услышаны не были. На лице немца не отражалось злости. На самом деле, распознать его эмоцию не представлялось возможным. — Почему же ты убегаешь от меня? — я сделал шаг назад в ответ на его два мне навстречу. На ладони уже образовалась крошечная багровая лужица из капель крови. — Разве я уже успел сделал хоть что-то страшное? — он расплылся в улыбке. Эта фраза здорово меня напрягла. «Разве я уже успел»… Не хочет же он сказать, что это страшное всё же было в его планах? — То есть, всё это ты называешь нестрашным? — выдавил я, делая ещё шаг назад. Тело не слушалось. ГИ всё приближался, а мои попытки отойти лишь на секунды отсрочивали близость. Мужчина даже будто задумался на мгновение, а потом сказал единственное слово, от которого кровь стыла в жилах: — Именно. Это могло означать лишь одно. На мой счёт у него были свои планы. И мне они точно не понравятся. — Скажи, пожалуйста, что тебе нужно лишь, чтобы я умер. — Совсем нет, — улыбка приобрела жуткий оттенок, за которым скрывалась жажда чего-то, чего я не распознал. Германия подошёл совсем близко. Вновь. Слишком близко. — И, опережая твой вопрос, не мучить. Хотя, — усмешка. — как посмотреть. Он наклонился ко мне. Он слишком высокий, и это единственное, что я смог уловить, ведь наклониться ему действительно пришлось. Или же я слишком низкий. Немец даже приподнял мою голову за подбородок для удобства, осторожно, схватившись лишь несколькими пальцами, но хватка оказалась довольно крепкой. И слизал струйку крови под моим носом. Сказать, что я удивился — ничего не сказать. И, естественно, я тут же отвратился, предприняв попытку вырваться. Но когда он успел схватить меня за свободную руку? Вторую же я всё продолжал глупо держать под подбородком, но об этом можно было уже не беспокоиться. Меня — фу — уже помыли. Итак, у меня назрел вопрос. Как может быть противно…до мурашек? Что это за явление? Как можно быть таким противоречивым в одно и то же мгновение? И это я сейчас не о себе. А о Германии. А когда он отстранился, я почувствовал себя так, будто меня только что поцеловали. Этот жест был слишком интимным! И что бы это значило? Пока я пораженно размышлял, ГИ причмокнул, пробуя мою кровь на вкус. Судя по довольной физиономии, ему нравится. Нравится. Моя. Кровь. Страшно представить, что он будет делать, чтобы попробовать её вновь. А он не постесняется, это я знаю наверняка. Чёртов…вампир! — Да что тебе… — я осекся. Не хотел я это спрашивать. Честно. Верните обратно! — Скоро узнаешь. Обязательно. Хм… Любопытный фарфор, интересно. Нет, не верните. Лучше уж родите меня обратно. А так можно? Чёрт, наверное нет, очень жаль. Германия усмехнулся какой-то своей мысли и отпустил меня. Вот так просто. Мол, хватит с тебя. — Приложи что-нибудь холодное к носу, — и молча удалился. Не обратно в зал, а по каким-то другим делам. Что за забота? Псевдозабота, точнее. Я же видел это в его глазах, ему понравился вид покалеченного меня. Я совсем запутался. Совсем.* * *
Хоть мне не хотелось следовать советам Германии, этот его совет не был лишён смысла, и чисто из упрямства не делать этого было себе дороже. Именно поэтому теперь я сидел в своём кабинете и прикладывал к носу металлическую ложку, от которой веяло спасительной прохладой, снижающей боль. Итак, что мы имеем? Разбитый нос на ровном месте, а ещё очень странное новое поведение ГИ. Последнее действительно шокировало и настораживало. Только я привык, что являюсь объектом для обточки взгляда, как резко всё изменилось. Частично. Поменялось лишь то, что теперь вдобавок к слежке он стал со мной контактировать. И не просто контактировать. Было что-то в его действиях такое. Решение вертелось на языке, но глупая моя головушка не могла схватиться за мысль. Схватил руками за задницу, после чего опрокинул. Гладил ногу. Слизал кровь с моего лица. — Курва! Озарение пришло внезапно. И ведь действительно, что курва. Я…что, похож на шлюху?! Как же глупо, неловко, стыдно! Нет, ну скажите, пожалуйста, что я ошибаюсь. Нет-нет-нет. Вовсе я не такой! Хотя, будет ли считаться Германия с моим собственным мнением на этот счёт, если я действительно угадал? Фу, противно. Настолько, что стало дурно. Лицо запылало в жаре, дышать тяжело. Глупо отрицать это. Все факты сливаются именно в этот вывод. Лучше бы убил, вот правда. …А помнится мне, я говорил, что чую задницей. Так вот, как я погляжу, она чёртова предсказательница! Да, повода для радости мало. Точнее, совсем никакого. Осталось лишь много заранее — или немного, кто знает, (Господи, помилуй) — просить у своей пятой точки прощения за то, что с ней может случится. Вскоре я более менее успокоился, привёл себя в чувство, мысли потекли спокойнее. Переложил ложку на другую сторону переносицы. Надо подумать об этом на трезвую и спокойную голову. Всё это мы уже имеем, значит, можно приступать. Что у нас на повестке дня? Недели? Возможно, всей последующей жизни? А на повестке у нас вопрос о спасении собственной задницы. Вариантов-то негусто, на самом деле. Что мне даст сопротивление? По физическим параметрам я точно пролетаю. Что дадут разговоры? Да, на самом деле, я могу заговорить человека до смерти. Это как вариант покатит, но сработает ли против ГИ? Выглядит он слишком уж стойко, чтобы поддаться моему давлению. Скорее уж я буду проседать под его давлением, чем он хоть шелохнётся. Вот чёрт. Убежать, спрятаться, исчезнуть… Как я это сделаю? Куда убегу, куда спрячусь, если я прочно связан с этим маленьким мирком, не имея возможности надолго его покидать? Я имею в виду то, что страны живут отдельно от основной массы людей, но имеют возможность наведываться в «большой мир». Но не могут туда перебраться. Это очень странная система. Кто её, черт возьми, придумал? А ещё… Мой характер даёт о себе знать. Уже после получаса размышлений я был готов забить на это всё. Пущай, мол, течёт само. Да, живу по принципу «Рыпайся, когда уже произошло». А сейчас, собственно, что? Да, понимаю, что это безрассудно. Но что я с собой сделаю? Ведь теперь я успокоился полностью, всё самое страшное, казалось бы, лишь привиделось, и я провалился в сон, упав на свои руки. Устал. Слишком насыщенный день. И надеюсь, до его конца больше ничего не произойдёт.