Потеряться в космосе

И мне остаётся только думать, что это, черт возьми, было. Сделал значит грязное дело непонятно для чего, — и вот действительно, неужели кому-то такое может принести удовольствие? По сути-то обманывали меня, — а потом что? Да потом он просто ушёл! Прям в своём репертуаре. Ушёл, мол, урок окончен, перемена, блять. По пути на улицу я думал заглянуть в уборную, чтобы как следует вымыть рот, потом передумал, решив, что лишний раз в тупики заходить не буду. Поэтому я лишь вечно отплевывался. Всю улицу оплюю. Это ещё ладно. Но вот смириться с тем, что его запах теперь слишком ко мне приелся, было невозможно. Да мне казалось, я им насквозь провонял. Честно сказать, я бы с большим желанием сейчас окунулся в лужу лошадиного дерьма, лишь бы отбить от себя этот запах. К сожалению, поблизости таковых не оказалось. Да и вообще, сейчас на Центральном было подозрительно сухо после недели дождей, что преследовали меня всё время, пока я хватался за призрачные возможности оставаться ещё хоть какое-то время на плаву. Это я делал и до сих пор, но погода всё же улучшилась. Вообще не под стать моему настроению. Но погода и не обязана считаться с ним, верно? Я пошарил по карманам на предмет хоть каких-то денег, но нашёл лишь ключи от дома и две мятные конфеты. Не силясь припомнить, откуда они там взялись, я сунул одну в рот и с сожалением вздохнул. Очень хотелось есть. С самого утра в моём рту не лежало и крохи, и в основном из-за того, что дома я вовсе не был. Устало протерев глаза я стал бесцельно бродить по улицам Центра, наблюдая за курлыкающими голубями, которые были просто повсюду, как тараканы, и неизменно пытались выклевать что-то из земли. Ещё чуть-чуть, и я сам стану ковыряться в земле в поисках пропитания, но сейчас у меня хотя бы есть конфеты. Которые только больше раззадоривали мой аппетит. И всё же, откуда у меня эти конфеты? Я снова запустил руку в карман и достал обертку, разворачивая её и читая. «Сделано в Германии». Тьфу! Когда он успел мне их засунуть? Я не раздумывая выплюнул конфету и выкинул вторую. Дальше пошёл совсем уж голодный. Но я пытался отвлечься от этого, рассматривая то, как здесь красиво и зелено, сколько всяких кафешек, где можно было бы поесть… Ну надо же, опять про еду. Встряхивая головой, я решительно шёл дальше в неведомом направлении, как вдруг… — Ай! Вроде не широкий, а чуть не сбил! Я и сам испугался, недоуменно выпучив глаза. — Извините… — уже начал я извинения, когда отошёл на шаг и увидел, с кем именно мне пришлось столкнуться. Этот парень оказался мне относительно знаком, но симпатии я к нему не питал никакой. Точнее, я никогда с ним не пересекался, но был более чем уверен, что у такого отца не будет нормального сына. — Так ты ж Польша! — вдруг радостно взвизгнул Третий Рейх, как-то зло оскаливая свои острые зубки. — Папа говорит, что ты никому не нужная мелкая сучка, я правильно вспомнил? — Как-как? — глаза совсем стали вылезать из орбит, а мальчик разулыбался только больше. Разглядев его получше, я заключил, что он учится как минимум в старшей школе. — Сучка, — со значением повторил он. — Вовсе не правда, — я растерянно забегал по улице взглядом. — Ты не имеешь права так меня называть. — Папа говорит, что по сути прав у тебя уже нет, — подросток был довольно активный и нетерпеливо переминался с ноги на ногу и будто всего меня облизывал взглядом, почти как и его отец. — Ладно, нет у меня времени на тебя, тем более что и желания… — я стал пытаться его обойти. — Нет-нет, пообщайся со мной. Папа говорит, скоро ты будешь у нас частым гостем, — оскал парня стал ещё противнее, когда он схватил меня за плечо, не давая уйти. Рука у него была на удивление крепкая, несмотря на худое телосложение, схожее с моим. Господи, я правда похож на подростка? — Ничего подобного. Твой отец врёт, — я дёрнулся, пытаясь вырваться, но не вышло. — Что ты вообще здесь делаешь? Твоя школа отсюда далеко, — я пытался зацепиться хоть за что-то, чтобы отвадить отпрыска Германии. Именно поэтому я приметил на нём строгую студенческую форму. — Я-то? — усмехнулся парень. — Мне кажется, я должен спросить это у тебя. — Ты не должен здесь находиться, — я пытался отделаться от него хоть как-то, но он не ослаблял хватки. Теперь я заметил даже, что он был выше меня. Наверное, рядом мы выглядим почти ровесниками, а может, он выглядит даже старше. — Почему? — мне показалось, он ко мне принюхался. — Потому что дети после школы должны идти домой. Рейх рассмеялся. — И кто это мне указывает! Ты что, моя мамочка? — немец чуть наклонился, чтобы ровно взглянуть мне в глаза, будто хотел увидеть там ответ. Я скривил полную отвращения гримасу. В последнее время мне очень не нравится, когда кто-то находится ко мне так близко. — Не мамочка, но страна, а ты ещё никто, — я спрятал глаза, но слова пытался поставить твёрдо и уверенно. — А ты смешной. Кажется, я понимаю, почему папа положил на тебя глаз. Но, конечно, не только поэтому, — его руки вдруг оказались на моих щеках и стали мять, будто оценивая. — Мордашка симпатичная, да и хилый ты такой, не денешься никуда. — Да вы все просто больные, — я схватился за его запястья и попытался оторвать от себя. Он в свою очередь приблизился ещё, оказавшись совсем рядом с моим лицом. Теперь я точно понял, что он меня нюхает. — Мятные конфетки жуешь? А случайно не наши? О-о, надо будет папе сказать, что тебе понравилось. — Отодвинься от меня, — выдавил я, а он приблизился лишь ближе. Мне показалось, будто он хочет меня поцеловать. Но не станет же он позволять себе такое? Особенно на оживлённой улице. — Не думаю, что твоему отцу понравится, что ты лезешь ко мне. — Нет, ему понравится, — Третий снова улыбнулся и все же отпустил меня. Это произошло так быстро, что я не успел выдохнуть. — Теперь-то ты меня оставишь? У меня ещё дела, — соврал я. — Да нет у тебя никаких дел, — он рассеянно отмахнулся и отвёл взгляд в сторону как-то скучающе, а когда посмотрел обратно, меня там уже не было. Только обернувшись он понял, что я трусливо сбежал, пока этот такой же странный, как и Германия, тип, являющийся его сыном, не придумает, где ещё меня потрогать.

* * *

Как я и думал, сын ГИ не мог оказаться нормальным человеком, хотя мысль об этом раньше теплилась в моём сознании. Что, возможно, он будет мне помогать, осознавая, что его папаша тиран. Но чёрта с два, кажется, и от этого мне придётся терпеть проблемы. Домой добраться было трудно. Уже за несколько дней мой район утопал в разрухе и ходить по нему было опасно не только потому, что в любом переулке мог встретиться немецкий солдат, встреча с которым вероятно тоже была бы не из приятных, а потому, что в любой момент могла обрушиться стена какого-либо здания, мимо которого я проходил. И останется от Польши только мокрое место. Видеть родной район в таком состоянии было больно, хоть здесь это происходит уже не первый раз. Мой отец, Речь Посполитая, не раз видел таким Польский во времена бесконечных разделов его территорий. В итоге он всё же погиб, а мне достался этот крошечный клочок земли, который всё равно хотят отобрать. Ну вот что здесь ему так нужно? Хотя… Всё же, ему нужна не территория. С каждой минутой я начинаю всё больше это понимать. Я слаб и беззащитен, за мной никто не стоит и я лёгкая мишень для того, чтобы использовать меня, как вещь, как заблагорассудится. Может, будь я на месте Германии, я поступил бы также. Но я бы, наверное, не извратился бы до того, чтобы хотеть использовать себя, как шлюху. Фу. Мой дом и некоторая территория вокруг выглядела как зелёная полянка посреди грязного болота. Всё потому, что до центра, условной столицы, он ещё не добрался, хотя я был уверен, что ему это было очень легко сделать. Возможно, игрался и растягивал время в своё удовольствие, чтобы насладиться моими стараниями. Даже не знаю. Уже в своей комнате я обессиленно рухнул на кровать прямо в уличной одежде, долгое время наблюдая за ниточкой, что торчала из покрывала и чуть покачивалась на еле ощутимом сквозняке, что тянул из щелей разваливающегося окна. На душе я ощущал безысходность. Собственно, в любой момент в моё хлипкое убежище могли ворваться немцы и просто отправить меня прямиком в распоряжение Германии, который скорее всего будет заставлять меня спать, как собачку, в будке на привязи и кормить костями, а поить водой из ржавого стока. Не удивлюсь, если так и будет. Вот чем я заслужил такую жизнь? Но часы тянулись, а никто не приходил. В такой тишине я и уснул, точнее, просто вырубился, сжав в кулаке ткань тонкого постельного белья, и во сне по моей щеке потекла слеза.

* * *

Следующим днём я был совсем никакой, и в моей голове пробежала страшная мысль, что это ещё начало. Я корил себя в рассеянности, когда вновь кого-то чуть не сбил. Хотя, идя таким шагом, сбить кого-то невозможно. Скорее, собьют меня. В общем, я просто чуть с кем-то не столкнулся. Поднял глаза, мельком посмотрев на того, кому мне посчастливилось попасться у него на пути. Это был Штаты. Мутный тип, о котором лично я почти ничего не знаю. Хотя не сказать, чтобы он был мутный. Просто у него было слишком переменчивое настроение и лишние выкрутасы. Почему-то мне казалось, что этот парень скоро будет популярнее, это виделось по его стремлению и упрямому рвению. В отличии от меня. — Парень, да ты на глазах разваливаешься, — донеслось до меня будто издалека и будто с жалостью, я одной рукой протёр глаза. Кажется, США спрятал глаза виновато, но возможно мне лишь привиделось, ведь его глаз почти не было видно под очками, и ушёл по своим делам. Этой встрече я не придал никакого значения. В этот день я почти не видел Германию, но уверен, это произошло лишь потому, что я всегда устало смотрел в пол.

* * *

К вечеру я будто успел выспаться. Возможно, это произошло потому, что ко мне никто не лез. Возможно, я умел спать на ходу. Это не важно. Этой ночью я снова не вернулся домой. Оказавшись в своём кабинете, я смотрел на часы и крутил на пальце свои ключи, будто отсчитывая минуты до смерти, хотя я не знал, когда это произойдёт, и знать точно не хотел. У меня не было сил. Ни сил пойти домой, ни сил к сопротивлению, хотя что-то ещё осталось. Монотонное тиканье и однотипные движения кистью правой руки успокаивали меня. Я сам не заметил, как в итоге вновь отрубился до самого утра. Здесь не было будильника в виде надоедливых солнечных лучей, потому что моё окно выходило на запад, из-за этого я проспал, как оказалось, не до утра, а до полудня. Ключи во сне выпали из руки и оказались в кипе бумаг.

* * *

— Польша, да ты действительно крепкий орешек. Неужели ты всё ещё сопротивляешься? Знаете, у меня дежавю. Кажется, такое уже было. Ведь было? Точно было. Я, прикованный одной рукой к стене в коридоре рядом с сортиром. Знакомая картина. — Я буду сопротивляться, пока могу это делать, — уверенно, но как-то вяло сказал я. — Ну-ну. Ты всё равно понимаешь, что тебя ждёт. Да, да. Мог бы и не напоминать. Все эти дни я морально готовил свою задницу к провалу, потому что другого случиться уже не могло, и я это знал. Очень неприятно это осознавать, но деваться некуда. Германия усмехнулся. — Рейх сказал, что тебе нравятся мои мятные конфеты. Ещё хочешь? — Да пошёл ты, меня чуть не вывернуло, когда я увидел их. — Ну смотри, — он отпустил меня, будто только ради конфет и перехватил. Потом выудил откуда-то одну и закинул себе в рот. — Зря ты. — Засунь их себе поглубже. — Ц-ц-ц, не ругайся, Польша. — Германия, ты что, мучаешь его? — послышался голос откуда-то слева. Он был ровным и громким, но я расслышал тень удивления. Этот голос, без сомнения, принадлежал странному американцу, на чьих глазах всегда были тёмные очки, сквозь которые можно было рассмотреть глаза только вблизи или сбоку. Это было действительно странно. Почему он носит их в даже помещении? Это, возможно, действительно добавляло ему загадочности, ведь когда не видишь глаз своего собеседника, становится неловко. Возможно, таким же трюком пользовался Австро-Венгрия с повязками на каждом глазу, и на самом деле глаза у него на месте. Хотя я не мог утверждать, что у США действительно всё в порядке с глазами. Я вообще почти ничего не знаю о тех, кто меня окружает. Может быть, Соединенные Штаты был слеп, хотя в этом я отчего-то сомневаюсь. — Это не твоё дело. — Да, ты прав. Совсем не моё, — парень примирительно поднял обе руки. — Но сейчас мне бы было нужно, чтобы ты отвлёкся от него. У меня есть к тебе дельце, и я хотел бы обсудить это у тебя без подобных свидетелей. Германия вздохнул. — Иди, свободен. Пока что. Тебе повезло сейчас, — обратился он ко мне и я мигом улизнул, не дожидаясь, когда он передумает. И не думая, что это было за дело. Меня это не касалось явно.

* * *

Уже через несколько часов брожения — возвращаться в кабинет чертовски не хотелось, от бумаг меня уже тошнило, — я утомился и решил идти домой. Моя правая рука привычно опустилась в карман, чтобы проверить наличие ключей… Где ключи? Я тут же судорожно проверил все карманы, хоть и понимал, что больше никуда не мог их положить. Я не мог их забыть в кабинете. Скажите, что я не мог забыть их в кабинете. Но мозг отчаянно поддерживал именно эту версию. Они остались на столе. Тогда я крутил их на пальце, а потом уснул с ними… И оставил там. Просто забыл о них. Забыл о ключах! Из-за этой досады выходит, мне всё же нужно вернуться. Просто за ключами. Просто. За. Ключами. Быстро, и домой. Ничего же страшного не случится. Но колени почему-то затряслись. Такого не было никогда, чтобы я забывал ключи от дома. И это был плохой знак. Хотя, можно оправдать себя. Все же, я очень устал от войны и стал рассеяннее обычного. Да, так и есть. Успокойся, Польша. Я пошёл на второй этаж. Почему-то только сейчас я вспомнил, как давно ел. Ну ничего, ничего. Вот приду домой и обязательно что-нибудь выскребу на кухне. Там я довольно быстро оказался в нужном коридоре. Сердце тревожно забилось, чувствуя присутствие Германии за дверью справа. А моя слева. Прям, черт возьми, напротив. Успокойся, Польша. Я подошёл к двери и потянул ручку на себя, потом оказался внутри. Вот и всё. Ведь ничего страшного, да? Совсем ничего. Я судорожно выдохнул и подошёл к столу, уже видя, где оставил ключи. Я расслабился, уже волноваться не о чем. Протянул руку к ключам. И вдруг… Скрип двери прямо за мной и улыбка, которая чувствуется нутром и затылком. — Привет, Польша. Пока, моя задница.