Потеряться в космосе

Поспал я плохо и чувствовал себя отвратительно. Первое, что я сделал, когда проснулся, это зашёлся кашлем. Горло жутко болело, но это не всё. Болела пуще прежнего задница, и меня не покидало ощущение, что из меня забыли выйти. Ещё болели многочисленные ссадины и царапины, нанесённые кустами и прутьями, торчащими из решетчатого забора. Ах, как я забыл? Конечно же у меня болела шея и плечи, а также талия. Сначала я не понял причину, а потом вспомнил, как грубо меня хватали и кусали. Скорее всего, на талии и бёдрах у меня красуются синяки, а на шее и плечах наоборот, красные пятна с подтёками. Я сел, охая. Всё тело ужасно ломило. Дождь уже кончился, и вместо воды, капающей с потолка, появились пробивающиеся через щели и дырки лучи яркого света, и этого было достаточно, чтобы осветить весь гараж. Я посмотрел на время и ничуть не удивился, что благополучно проспал начало рабочего дня. Но мне было на это абсолютно наплевать. Впервые за долгое время я решился не возвращаться туда. И не возвращаться домой. Снова в голове встал вопрос, куда тогда идти. У кого же мне попросить помощи? Да уж, этот вопрос я задавал и раньше, и ответ был: ни у кого. Ладно, для начала мне нужна карта, чтобы соображать, где чей район. К сожалению, в голове у меня был только путь от дома до работы и обратно, а также та информация, что я был между Германией и Россией. Больше в карте я, увы, не разбирался. Но мне очень повезло. Вчера незамеченную во тьме, а сегодня хорошо освещенную, я увидел то, что мне нужно: карту. Она была разложена на краю длинного верстака, противоположном тому краю, где вчера я хилыми руками вскрывал банку. Мне кажется, или этот гараж слишком подозрительно удачный? Сейчас было не до этого. Я сдул пыль с карты и стал смотреть. Итак, Центр находится на юге Европы. Рядом Итальянский, Немецкий, Французский, Австро-Венгерский, Русский, где-то там Английский… Пробежавшись далее по множеству других районов, я снова понял, что помощи тут ждать не от кого. А что я ожидал? Ведь я уже делал так не раз. Хм. Существует вариант проситься не к странам, а к обычным людям. Но вряд ли кто-то пустит меня с добрыми намерениями, зная, что за моей задницей охотится Германия. Они либо сразу меня сдадут, либо побоятся принять. Нет, такой вариант тоже отсеиваем. Но что тогда? Взгляд мой скользнул по Американскому. Не сказать, чтобы США хорошо ко мне относился. Он относился ко мне никак. Однако почему-то мне вспомнилось, какой сочувственный взгляд он бросил на меня тогда, когда я в истерике выскочил из аудитории, и он был единственный, чьё лицо выражало хоть что-то. Возможно, мне показалось. Но ведь было ещё что-то. Он заступился за меня, хотя это трудно так назвать. Он просто пришёл к немцу по делам. Но ведь он мог вообще проигнорировать то, что творилось, и не спросить его: «Ты что, мучаешь его?». Я был почти уверен, что на самом деле абсолютно безразличен Штатам, но что-то заставляло за него цепляться. В итоге я решил, что пойду к Америке. И я даже понимаю, зачем я туда иду. Я иду за отказом. Я хочу убедиться, что он меня не спасёт, иначе я так и буду питаться слабыми надеждами. Это было печально осознавать, но дела обстояли именно так. Прежде мысленно отметив, куда мне соваться не следует, — то есть, обходить десятой дорогой Немецкий и Польский, — я сунул карту в карман и вышел из гаража, жмурясь в ответ солнечным лучам. Мне вновь жутко хотелось пить. Рассол был слишком солёный, чтобы им напиться. Потом за мой взгляд зацепилась бочка рядом с соседним гаражом, в которую за ночь натекло чистой воды. Отлично! Почему удача раньше смотрела в другую сторону? Так может и вчерашнего ужасного события бы не было и я удачно вывалился бы всё же из окна. Ладно, что было, то было. Я похромал к воде, там попил и заодно умылся. Только теперь я почувствовал отвратительные следы от Германии на своём теле. Я чувствовал их прямо-таки физически. Поэтому с отвращением вымыл свою шею. Остальное пока решил не трогать, хотя ноги тоже хотелось помыть просто до дрожи. Отмыться от него. И от крови. Меня действительно трясло, но я хлебнул воды напоследок, справил естественную нужду, вновь вернулся к бочке, цивилизованно вымыл руки без мыла и поплёлся дальше. По пути мне не встретилось ничего интересного, зато я наконец нашёл выход из этого захолустья. И я оказался… Я, конечно, плохо ориентируюсь на местности, но если мои расчёты верны, согласно расположению солнца, я вышел на нейтральную дорогу. Что было на самом деле очень хорошо. Отсюда запад, куда я и держал путь, был ровно налево. Эх, если бы США принял меня, было бы слишком хорошо. Он казался почти что идеальным вариантом. Хотя бы потому, что страна он довольно обеспеченная. Однако кое-что меня всё же напрягало. Он был, по моему скромному мнению, грубоват, — ну, хоть и не так, как Германия, — а также напыщен и хвастлив. Я боялся, что он тоже захочет меня изнасиловать, но это уже паранойя. Боялся, что он попросит слишком большую цену за временный приют. Боялся, что он из-за своего тщеславия всё же сдаст меня. Столько рисков, но сейчас без них уже никак. Я двигался по краю нейтральной дороги, вдоль многочисленных магазинчиков, — когда только наоткрывали? — под аккомпанемент собственного желудка. Пока я шёл, вновь захотел есть и пить. Странно, что именно теперь, когда я не имел доступа к еде, я уставал и голодал куда быстрее. Уже прошло несколько часов, работа в Центре началась, судя по времени, и я позволил себе передышку, изначально убедившись, что иду в правильном направлении. Снова напал дикий сушняк, будто я всю ночь распивал алкоголь. А само горло болело. Я не понимал, простудился ли, или это всё ещё дают о себе знать последствия того ужасного глубокого неумелого минета. Фу, кошмар, вспоминать противно. Да и не только это, самого ГИ вспоминать также противно, хоть не делать этого невозможно: всё время напоминала болящая задница. Интересно, как я выгляжу со стороны? Я бы и не задумался об этом, но удивлённые и порой отвращённые взгляды прохожих вынудили это сделать. Итак, руки у меня были исцарапаны, на щеке кровавый порез, тонкая шея, выглядывающая из-за воротника, скорее всего была в синяках, — засосах, если точнее, — одежда потрёпанная, грязная, может где-то даже порванная, я себя не рассматривал — всё это итоги лазания по кустам и ночёвки на сыром полу, укутавшись в грязные ржавые тряпки. Ну и походка. Завершение моего образа. Только представив себя, идущего, будто в штаны навалил, я прыснул со смеху, однако сразу успокоился под обеспокоенный взгляд проходящей мимо женщины, которая явно хотела вызвать кого-нибудь с психиатрической больницы. Интересно также то, что многие люди здесь даже не знали, что я страна. Обычно страны выделяются из общей массы, я же выглядел как обычный школьник, чему и поразился, когда уже будто вечность назад встретился с сыном ГИ. Удивительно, что никто ещё не спросил меня: «Мальчик, где твои родители?» ну или хотя бы «Почему ты не в школе?». Хотя буквально мне уже было двадцать три года. Представьте себе, двадцать три. Не похоже, я знаю. Я и сам себе дал бы максимум шестнадцать. Возраст, как страны, на самом деле был всего пять лет. А психологический, — его уже как раз выписывает психолог, каждая страна обязана его посещать раз в пять лет при отсутствии отклонений, — семнадцать. Да, да, очень запутанно, но у каждой страны было три возраста. Физический, психологический и возраст существования. То есть у меня это было двадцать три, семнадцать и пять лет соответственно. Сейчас я попробую всё объяснить. Страна на самом деле существует дольше минимум на десять лет, прежде чем придёт к власти. То есть всё это время страна растёт и набирается опыта от родителя. Бывало даже, что ребёнок, в будущем ставший страной, о-очень долго жил до этого момента. То есть то, что обычные люди называют простым возрастом, у страны это возраст физический. Психологический — это возраст души и тела. Существования — с момента начала правления. Всё, вроде как, логично. Самым удачным примером был бы тот же США. Я, конечно, точных цифр не знаю, но его возраст был примерно сто пятьдесят, двадцать два и сто двадцать пять. Неплохо, не правда ли? В сто пятьдесят лет выглядеть на двадцать и иметь психологический возраст двадцать два. Кстати, психологический возраст мы порой называем «человеческим». Однако было одно большое различие. Человеческий возраст может только увеличиться. А у страны — даже уменьшиться. Или резко увеличиться на десяток лет. Но я же внешне и в душе выглядел, как решил психолог, на семнадцать лет. Не знаю даже, радоваться тут или плакать, но серьёзный и взрослый вид явно бы мне не пошёл. Отдохнув минут пятнадцать, я продолжил свой поход. Судя по лицам прохожих, кому-то было меня жаль, но никто не собирался помогать. Наверное, США тоже меня просто-напросто выпнет. Но выбора у меня не было. Точнее, был. Был ещё вариант куковать на улице, пока я не умру от холода и голода, а может и чего пострашнее. Ведь я не знал, что меня ждёт после окончания войны. А итог я знаю наверняка, хоть отец бы точно сказал мне верить в лучшее. Да тут даже вера уже как-то не лезет, всё и так видно. Вот надо было читать больше книжек, чтобы знать! Ведь не могу же я действительно безнаказанно шнырять по всем районам до посинения, избегая встреч со всеми, кто может меня прибрать к рукам и доставить Германии? Это было бы слишком просто и непредусмотрительно. Нет, я точно чую какой-то подвох. Так я шёл несколько часов подряд, не жалея свои ноги и лишь иногда останавливаясь для короткой передышки. Для себя я решил, что чем быстрее дойду до Американского, тем лучше. И как жаль, что в кармане нет даже жалкой монетки! Так бы я за двадцать минут добрался на транспорте. Хотя, может, на эти деньги я бы лучше купил себе поесть. Кажется, я потихоньку подхожу к нужной мне границе. И правда, вскоре я увидел разительное отличие, будто территории разных районов были кусочками разных миров и разделены линией, которую не было видно. Если там, где я сейчас находился, не висело никаких флагов и было прохладно, то там уже развевался на ветру флаг Соединённых Штатов. И соответствующий указатель, на котором написано «Добро пожаловать на Американский район». Так гостеприимно. За время моего похода это наверное единственное настолько дружелюбное приветствие на входе. В других местах было просто указано название района. Я шагнул за границу и почувствовал, как резко стало теплее. Да уж, очень здесь благоприятно. Если мне и придётся шляться по подворотням, то здесь было лучшее место для этого. Тут я хотя бы сдохну не от холода и голода, а только от голода. Осталось только выяснить, где живёт сам Штаты. Вероятнее всего, что в центре района, как и у других стран. Только вот я совсем не прикидывал размеры Американского. Я решил сравнить масштаб на карте. Я, что и следовало ожидать, ничего не почерпнул из циферок масштаба, зато понял, что США явно крупнее Польши. Мой район, на самом деле, можно было пройти за пять минут, если идти бодрым и размеренным шагом. Я пошёл наугад, так как другого мне не осталось. Спрашивать у кого-либо было стыдно. Только по пути я понял, что сейчас лишь одиннадцать часов утра и вряд ли Штаты вернётся с ЦУ так рано. Рабочий же, мать его, день. Суббота. И я успешно прогуливаю. Но что я буду делать до самого вечера, даже если успею к этому моменту найти его дом? Вот это мне было неизвестно.

* * *

Район, конечно, большой, но уже за три часа я исследовал половину и нашёл-таки его дом! И дом у него тоже был большой и довольно богатый. Он был обнесен вокруг красивым узорчатым, но строгим забором. Сквозь узоры можно было рассмотреть красивый сад и уложенную бежевой плиткой дорожку от калитки до самого крыльца. Даже невооружённым глазом можно было сказать, что ухаживает за этой красотой явно не он сам. Ну, по крайней мере, мне так кажется. Ну вот как-то не соотносятся в голове США и садовые ножницы, большая лейка и лопатка, которой он ковыряет земельку в своём саду. Сам дом представлял собой что-то простое, но большое и солидное на вид, отчего и выглядит богато. Чувство вкуса у него явно было, язык не повернётся назвать это домом бабульки, продающей яблочки на рынке. Но критик из меня на подобные вещи, конечно, фиговый, особенно если посмотреть на мой собственный дом. Налюбовавшись со всех сторон на дом, в который меня не пустят с вероятностью девяносто девять и девять десятых процента, — наверное, я выглядел со стороны как последний дурак, как ободранная мелюзга, что никогда не видела мало-мальски приличный дом, — я уселся на земельку с переднего края дома и осторожно прислонился к прохладной поверхности забора, пустыми глазами смотря на улицу в ожидании того, к кому я пришёл за отказом. Эта мысль не успокаивала, а лишь ещё больше навеивала другую мысль о том, что я бедный и несчастный. Я уже собирался уснуть, глаза начали невольно смыкаться, и я даже не обращал внимания на самой разной окраски взгляды проходящих мимо, как вдруг на остановке, что находилась на той стороне улицы, вдруг появился Штаты, вынырнувший из общественного автобуса. Дыхание перехватило волнение, и в то же время мысль о том, что он делает здесь в такую рань. Я даже на всякий случай сверился с часами, вдруг успел всё же отрубиться. Но нет, сейчас было три часа дня, а он уже здесь. Кажется, или кто-то тоже любит пораньше сваливать с работки, особенно перед выходными? Я быстро встал и попробовал отряхнуться, когда Америка стал переходить дорогу. Ноги чуть косило, стоял я как-то по-глупому, чтобы боль меньше меня беспокоила. А американец уже явно заметил меня, по поднявшимся вверх бровям можно было сказать, что он удивлён. Наконец, он подошёл, а я совсем разволновался. Руки затряслись от взбудораженности. Такого я раньше никогда за собой не замечал. Такой сильной эмоциональности. — П-привет, — еле выдавил я, и тут же был готов ударить себя по губам. Как я к нему обращаюсь? — То есть, конечно, зд… Здравствуй. Кстати, я первый раз заговорил с вечера. А сухое горло давало свои неприятные эффекты в виде хриплости голоса. Я откашлялся, закрывшись рукой, а США смотрел на меня с непонятным выражением лица. Из-за того, что я не видел его глаз, было трудно сказать, что он чувствует. — Здравствуй, Польша, — послышался его мягкий и простой, будто не подходящий ему, голос. Он выражал лишь тень удивления. Я заметил, что моё имя он произносит вовсе не противно, в отличие от ГИ. — Что ты здесь делаешь? Это очень далеко от тебя. Вот чёрт. И что мне ответить? На самом деле, я по пути сюда ни разу не задумался о том, что буду говорить. И что теперь? Молить его о помощи? Это было бы слишком жалко, я и так втоптался в грязь по пояс. Тогда что же, сказать, что я уже передумал? Заблудился? Что? — Ну? — кажется, я задумался слишком глубоко. Я только теперь заметил, что уставился в его ботинки, прикусив губу и сжав в пальцах грязные края своей светло-коричневой кофты. — Э… Штаты… У м-меня к тебе просьба… — Парень, у тебя колени трясутся. Причём очень сильно. И руки. Ты что употреблял? — голос его выражал сомнение. Кажется, он говорил об одном, а думал о другом. — Ничего! Абсолютно… У меня проблемы, Штаты. — Знаешь, я заметил. Ты в полной жопе. Это меня, конечно, не успокоило. — Польша, — вдруг мягко обратился он. — Подними глаза на меня и скажи чётко, что тебе от меня нужно. К моему абсолютному удивлению, он вдруг поднял свои очки на макушку и чуть наклонился, подавшись вперёд, опершись ладонями о свои колени. Будто перед ребёнком. Но я понимал, что он не считает меня мелким. Не знаю, почему я так решил. Просто почувствовал. Наклонился он лишь для того, чтобы ровно взглянуть мне в глаза. Чтобы не смотреть свысока, не смотреть надменно, а показать, что он действительно готов помочь. По крайней мере, именно так я истолковал этот жест. А то, что он снял очки, показалось мне с его стороны очень уж доверительным жестом. Глаза у него оказались синими. Очень красивыми, тёмными, словно глубокий океан. Кажется, я действительно первый раз в жизни вижу его глаза. Он мягко улыбнулся и подобрал мою челюсть, аккуратно поддев пальцами под подбородок. Я поспешно закрыл рот. Настолько вдруг добрым и хорошим показался мне этот парень, что я обомлел. Я знаю его абсолютно не таким. Всё же вынырнув из его глаз, я замямлил, уставившись в сторону, застеснявшись: — В общем, да… У меня большие проблемы. И мне нужна твоя помощь. Я сделал паузу, он терпеливо ожидал продолжения, так как видел, что я не закончил. — Мне больше нельзя возвращаться на работу. И нельзя больше на мой район. Думаю, ты знаешь, что у меня с Германией война. Которую я в любом случае проиграю. Я держусь уже неделю, и… Вдруг Америка приставил мне к губам палец, призывая замолчать. — Я всё знаю. Он дал мне время переварить это, или же просто думал, сказать ли то, что он хочет сказать ещё. И он сказал. — Я знаю, что произошло в кабинете сорок пять вчерашним днём. Это был мой кабинет.