Доброе утро, Польша. Надеюсь, ты хорошо выспался. Утром я не стал тебя будить, решил, что тебе нужно отдохнуть как можно больше. Я, естественно, не могу себе позволить оставаться дома, как минимум потому, что отсутствие одновременно тебя и меня будет подозрительно. Не волнуйся на счёт того, что мне придётся врать Германии о твоём местоположении, вернее о том, что я его не знаю. Думаю, тебе и так уже известно, и прости меня за это, что вру я очень даже хорошо. Лицемер, но какой есть. Иногда это приносит пользу. Итак, этим я хотел сказать, что никто ничего не узнает, и не только ГИ. Вообще никто. Я попытаюсь, конечно, вернуться после обеда, как в прошлый раз, но я не уверен, что сегодня у меня будет так же мало работы. Да и опять же, не хочется вызывать подозрение. Поэтому не жди меня раньше восьми вечера. Весь дом, кроме моей комнаты, в твоём распоряжении. Нет, правда, не ходи в мою комнату. Если что, единственная комната на первом этаже, где ты не был. Там нет ничего интересного, просто… Ну, я не очень люблю, на самом деле, когда кто-то вообще заходит в мой дом. Поэтому, пожалуйста. Надеюсь, ты понимаешь меня. Что поесть ты найдешь на кухне. Ванная ты тоже знаешь, где. На втором этаже ничего интересного, можешь зайти, только не удивляйся… Единственное, что я хотел бы ещё написать, это про выход в сад. Можешь выходить туда, оттуда тебя никто не увидит, а вот на улицу лучше не ходи. Было бы правда лучше, если бы больше никто не знал, что ты здесь. Наверное, это всё. Не скучай тут.
Я отложил исписанную мелким красивым почерком бумажку обратно на стул и сладко потянулся. Единственное, что меня встревожило, это просьба не заходить в его комнату. Я опустил руки и задумчиво посмотрел на свои колени, всё ещё укрытые одеялом. Если бы он это не написал, мне бы и в голову не пришло лазать по его дому, а тем более заходить в его комнату. Но он так это подчеркнул, что мне стало не по себе и одновременно страшно любопытно. Действительно ли там нет ничего интересного, как американец уверяет? А может, там есть что-то, что мне видеть не положено? Ох, Штаты, сколько ты секретов таишь? Или же ему просто неуютно, что я в его доме, поэтому он просит, чтобы я не совал нос хотя бы в его личное пространство? Да, на самом деле, я понимаю это, особенно после того, что со мной произошло. Думаю, залезть в его комнату будет всё равно что залезть ему в трусы, извиняюсь конечно за такое сравнение. Но именно так нарушил моё личное пространство ГИ. И мне было действительно неприятно такое вторжение. Посему я послушаю Америку, тем более что в любом случае было бы слишком подло не выполнять его условий. Он же почти что приютил меня. Точнее, правда приютил, неизвестно только, на сколько. Наконец я вынырнул из своих раздумий и распахнул одеяло. Мир за пределами тёплого одеяла встретил меня лёгкой прохладой, вызвавшей мурашки. Но я не мог не заметить, что в доме США было всё равно теплее, чем у меня дома, даже когда только-только вылезаешь из объятий сна. Я сразу понял, что в этом доме есть отопление и ещё неработающий сейчас камин рядом с креслом напротив моего дивана. Естественно, Штаты это не я. Он может себе позволить такую роскошь. Не то чтобы в моём доме совсем не было никакого отопления. Однако же можно считать его и вправду нет, настолько оно слабое. Камин давно уже барахлит, труба забилась. Зная меня, можно сделать вывод, что я предпочёл не топить дом, а не отречься от своей лени, поэтому в моём доме температура была почти такой же, как и на улице. А здесь… Здесь было тепло. Странно, что я это заметил только сейчас. Не удивлюсь, если здесь правда трубы есть, или что-то в этом роде. А может, просто толще стены… Я поднялся, подтянув большеватые для меня пижамные штаны, так чтобы они хоть как-то держались за выступающие кости моего таза. Потом подошёл к окну и оперся руками о подоконник, выглядывая наружу. Из гостиной открывался вид на тот самый сад, находящийся за домом. Интересно, что этого я тоже не заметил ещё вчера. Наверное, я был настолько рад своему спасению, что не удосужился даже как следует осмотреться. А снаружи было действительно красиво. Больше всего бросались в глаза два дерева с пышными, даже несмотря на множество опавших листьев, устилавших землю вокруг, насыщенно-красными кронами. Я буквально замер, глядя на эти деревья. На секунду мне показалось, что я вовсе не на Земле, настолько экзотично для меня выглядели эти сочные красные листья. Меня мгновенно переполнило желание выйти в сад первее, чем хотя бы позавтракать, и мой взгляд упал на дверь, находившуюся прямо по левую руку от меня. Эту дверь я тоже не замечал ранее. Интересно, сколько ещё меня ждёт открытий, когда я наконец распахнул глаза? Я открыл дверь, внутрь дома пахнул прохладный воздух. Оказалось, что дверь ведёт наружу. Точнее, на… террасу? Для меня это было так же странно, как и огненно-красное дерево. Вернее даже не странно, а диковинно. Но вместе с тем мне это жутко понравилось. Я шагнул за дверь и босыми ногами ступил на прохладные доски, осматриваясь вокруг. У меня перехватило дыхание от красоты. Так зелено кругом. Нет, я не верю, что за всем этим чудом вокруг меня ухаживает сам Штаты. Хоть время и клонилось к зиме, деревья были удивительно красивы. Если я привык к облезлым деревьям с немногочисленными полузасохшими листьями, то здесь их листья очень гармонично изменили свой зелёный цвет на жёлтый, оранжевый и красноватый. А что творилось на земле! Ровный газон покрывали листья с этих деревьев, составляли целую композицию. Казалось, будто это специально их так разбросали. А те два дерева с абсолютно красными кронами, что привлекли меня с самого начала… Интересно, неужели это тоже действие осени? Просто быть не может! Они так выделялись среди общей картины, — и одновременно прекрасно её дополняли, — что это не могут быть просто обычные деревья. Я смотрел на это, невольно улыбаясь, и с такой радостью, словно я маленький ребёнок, пошлепал вперёд по идеально выстриженной траве, будто искусственной. Земля встретила меня холодом, но в то же время мягкостью, как если бы я прошёлся по пушистым облакам. Я засмеялся и легко побежал навстречу саду. Так красиво. Так хорошо здесь. Мой собственный радостный и невинный смех был будто не моим. Как давно я последний раз по-настоящему смеялся? Покружив по середине сада, так что закружилась голова, я смолк, однако не прекратил улыбаться. Я обошёл весь сад, все клумбочки, каждое деревце, однако мне казалось, я увидел здесь ещё отнюдь не все, такой сад был большой и красивый. Я правда будто ребёнок, которого впервые выпустили из подземелья наружу. В итоге я остановился у диковинных красных деревьев, что стояли, как братья, наполовину сплетая кроны. Я выдохнул с улыбкой и увалился вдоль них, спиной в опавшие листья, широко разведя руки, и стал смотреть в небо. Я улыбался. Мне было хорошо. Но потом стало больно. Сквозь улыбку я скривился и горестно заревел, одновременно смеясь. Я схожу с ума.* * *
Позже я взял себя в руки и ушёл оттуда. В доме я переоделся. Было немного стыдно осознавать, что я ношу одежду США, но иного выбора у меня не было. Поправил одеяло на своём спальном месте — сложить диван не решился. После этого я направился на кухню, где съел яблоко и выпил пол-литра воды — на большее меня не хватило. Утреннюю записку от Америки я носил в кармане, изредка перечитывая, будто хотел найти там что-то, что упустил при предыдущем прочтении. Чему это он говорит не удивляться на втором этаже? Пока я сам туда не зайду, не узнаю. А раз уж позволили, почему бы не зайти? Я хмыкнул и неуверенно подошёл к лестнице, ведущей на второй этаж. Потом ступил на первую ступеньку, она тихонько проскрипела. Я уверенно поднялся вверх. В отличии от первого этажа, здесь сразу ощущалась некоторая пустота, будто чего-то не хватает. На полу был также постелен ковёр, но из него при каждом моём шаге вылетали еле заметные облачка пыли. Я заглянул в первую попавшуюся комнату — она была пуста и пыльна. Нахмурившись, я проверил все комнаты на этом этаже, но в каждой меня встречала лишь пустота, отражающая мои шаги эхом. Только в одной комнате я наткнулся на высокие стопки старых книг, которые видимо было больше просто некуда положить, но более ничего. Интересно, США читал все эти книги, или они здесь потому, что в действительности не нужны? Обойдя весь этаж, я убедился, что он просто ни для чего не используется. Хоть Штаты предупредил меня не удивляться, я был в некотором недоумении. Неужели ему совсем не нужен второй этаж? Ну и ну. Конечно, он же не водит к себе гостей. По крайней мере, я так понял. Значит, нет надобности устраивать на втором этаже пару-тройку лишних спален. Этим же объясняется и то, почему я сплю в гостиной. Вдоволь надышавшись пылью, — на самом деле, на исследование этажа у меня ушло минут пять, — я спустился обратно на первый этаж и пошёл искать для себя занятие, ибо ожидание ещё предстоит довольно долгое.* * *
До самого вечера я занял себя тем, что убирался на первом этаже. А что? Если уж меня пустили в этот дом на временное проживание, нужно отдавать хоть чем-то. Хотя, если честно, убирать было почти нечего. Я протёр пыль везде, докуда мог дотянуться, подмёл в беседке, примыкающей к дому, постирал немногочисленные грязные вещи, в числе которых была и моя собственная одежда. В самом же деле, не заставлять же Америку и вещички за мной стирать? Чтобы найти, куда развешивать вещи сушиться, ушло некоторое время. Оказалось, что из кухни, также как и из гостиной, выводит ещё одна дверь, и за ней — сад. Всего лишь выход с другой стороны дома. Господи, зачем этому дому столько дверей? Но важно то, что с этой стороны были натянуты верёвки, которые я и искал, а на табуретке под ними нашлись и прищепки. Хоть дел я сделал и не так много, уже стремительно темнело, чему я был даже рад. Значит, скоро вернётся США. Я потянулся вверх, стоя на табурете и вешая свою кофту. Быстрее бы он уже пришёл, а то я от скуки и второй этаж пойду мыть. — Ого… Неужели тебе было настолько скучно? Я вздрогнул, — только вспомнил же! Как я мог не услышать, как он подошёл? — а потом обернулся, и в этот самый момент на мою голову свалилась моя кофта, которую я не успел прищепить, и закрыла обзор. Послышался мягкий смешок. — Я думал, ты будешь весь день спать, — меня высвободили из плена собственной мокрой одежды, и я увидел Штаты. — Ты… Ты рано… — Не волнуйся, я отработал всё, что нужно. А с Германией сегодня вообще не встречался. Точнее, даже не видел его. А если ещё точнее, просто не искал с ним встречи. — Но если ты будешь его избегать… — Я и не избегаю. Я же сказал, не волнуйся. Просто сегодня не было надобности с ним видеться. Он мягко улыбнулся, и мне стало легче. Я неуверенно улыбнулся в ответ. — Помочь тебе повесить? — Нет, нет, не нужно, — я забрал из его рук кофту. — Я сам, — и снова потянулся вверх, стул подо мной чуть покачивался. — Высоковато для тебя… — Нет, всё в порядке, сейчас, — я закончил со злосчастной кофтой и слез, взял свою рубашку — как хорошо, что осталась только моя одежда. Стыдно было бы вешать его вещи при нём. Через минуту я довешал все, что осталось, и наконец полностью повернулся к американцу, предварительно поставив стульчик на место. — Честно, не ожидал, что ты решишь заняться хозяйством, — неловко сказал тот, почесав в затылке. Его лицо в лучах заката выглядело даже симпатичнее, чем обычно, а тёмные очки, поднятые на макушку, отсвечивали блики солнца. Интересно, многие ли имеют возможность видеть его глаза? — Я тоже не ожидал, — честно ответил я. В самом деле, я даже дома редко это делал. — Ладно, всё равно спасибо, — улыбнулся Штаты и, проигнорировав дверь в кухню пошёл в сад. Я последовал за ним, не решаясь что-либо сказать. — Понравилось тебе здесь? — спросил он, обведя рукой всё вокруг, что даже с сумерками не прекратило быть таким же красивым. — Даже слишком, — смущённо ответил я, вспоминая, какова была моя первая реакция на сад. — Кстати, что это за деревья? — поспешил я сменить тему, указав на самые бросающиеся в глаза кроны этого сада. — Неужели это так из-за осени? — А, так и знал, что ты обратишь на них внимание. У тебя такие не растут. Они всегда красные. Красный клён называется. Завораживает, да? Я лишь невразумительно угукнул. Сочтя такой ответ достаточным, Америка продолжил: — Люблю тут своё свободное время проводить… Да, знаю, по мне не скажешь, что я люблю копаться в земле, — неожиданно сказал он, будто знал, о чем я думал, и с улыбкой обернулся. Мы подошли ко входу в гостиную. — Если честно, когда я впервые увидел твой дом снаружи, подумал, что у тебя как минимум есть садовник. — Все так думают, и все удивляются. Ну, по крайней мере те, кто видел мой дом. Сад мало кто видел. Это что-то вроде моей отдушины, понимаешь? — Думаю, вполне, — соврал я. Ничего подобного я никогда не испытывал к какому-либо занятию или месту. Хотя, можно ли назвать лень отдушиной?.. Я замялся, не зная, как продолжить диалог. — Тепло, правда? Был недавно в гостях у Российской империи, продрог до костей, — невозмутимо продолжал американец. — Твой район недалеко оттуда, тоже холодно, наверное… — Не то чтобы совсем, — возразил я. — Или же я просто привык, но у тебя тут куда теплее, учитывая, что уже темнеет и совсем скоро зима. Молча Штаты пригласил меня жестом в террасу за маленький стол с двумя стульями и сам сел, я за ним. Перед нами открылся вид на сад немного сбоку. Повисла тишина, и в голову потекли потоком мысли и вопросы, которые сейчас было бы обсудить куда важнее, чем погоду. Я вздохнул, подперев голову рукой и уставившись вглубь сада. — Тревожно? — осторожно спросил сидящий слева от меня США, почувствовав смену в моём настроении. Пока я здесь, мне нужно узнать как можно больше информации, которая могла бы помочь мне или даже спасти жизнь. Пока не стало поздно. А мы тут о погоде… — Да, — честно признался я. — Как я почувствую, что он…захватил меня? Может, это уже произошло, а я и не знаю? — я говорил как-то грустно, не отводя глаз от сада. — Что помешает мне вечно скрываться? Я не понимаю, как это все работает. Почему я так глуп? Почему не мог хоть немного информации узнать, прежде чем официально стать страной?.. — Тише, — прервал мой словесный прорыв Америка и успокаивающе похлопал по спине. — Если хочешь, я расскажу тебе все, что знаю. Но, если честно, я сам знаю не многое. И не кори себя… Информации об этом нет в книгах. — Да? — я удивился и невольно посмотрел на него. Он был слегка озабочен. — Страны предпочитают не рассказывать и не писать об этом, хотя зависимость — далеко не редкостный случай. Просто нет желания ни у кого говорить о таком. Слишком это…неприятно. Прости, я не хочу тебя пугать, — тут же добавил он, увидев, как я вздрогнул. — Не останавливайся, п-продолжай. — Я не могу ответить тебе, что произойдёт, когда ты вдруг станешь зависим. Я уже родился зависимым, мне, увы, неизвестно… Но одно могу сказать точно — с того самого момента, не знаю, произошёл он, или нет, ты будешь невидимо связан с Германией, и от этого не отвертишься, только если сам хозяин не позволит вновь стать независимым. Просто слова мало, нужно целую кучу документов подписывать, и только тогда вступает в силу, и ты свободен. Есть ещё вариант — смерть немца… Но я слишком далеко забежал. — А как именно выражается эта…связь? Штаты горько усмехнулся и покачал головой, глядя в стол, а потом посмотрел прямо мне в глаза. — Мне неизвестно, как будет у тебя. Мне кажется, что у всех это по-разному. Зависит от хозяина, владельца, колониста, ну в общем называй как хочешь, в любом случае звучит жутко. Когда я был колонией и слишком долго до меня не касался Великобритания, мне становилось жутко грустно и я впадал в депрессию. А с отцом наоборот, становилось хорошо и весело. Он не был слишком жесток в правилах к своим колониям, потому что их у него было много и находиться рядом со всеми сразу или с каждым по очереди было неудобно. Поэтому было достаточно лишь лёгкого прикосновения на несколько дней без встреч с ним. Хотя, можно было даже лишь пересечься с ним взглядом, проходя мимо, но это менее действенно. — он немного помолчал, думая. — Вряд ли у тебя будет так же. Германия жесток… Господи, я даже представить боюсь, как будет выражаться твоя зависимость. У меня было ещё предположение, что условия могут быть не такими, как у всех колоний этого владельца, в зависимости от того, как именно он относится к тебе. Некоторым моим братьям было хуже, чем мне. — Неутешительно, — грустно заметил я. — Да, да, знаю. Учитывая то, для чего ты ему… Ц-ц-ц… Отвратительно. Я замолчал и отвёл взгляд, смотря мимо США. Ну и что же меня ждёт? Неужели всё будет даже куда хуже, чем я думал? Час от часу не легче. Лучше бы он правда хотел меня убить, чтобы завладеть территориями. Зная то, что меня ждёт теперь, — и то, всё равно мне известно не всё. Всё может быть ещё хуже, — мне действительно кажется, что моё состояние в то время, когда за мной всего лишь вели слежку, было просто прекрасным. — Лучше б убил, — высказал я свою мысль. — Не буду спорить, это действительно было бы более гуманно. Но, к сожалению, ему это не нужно. — Если он не убьёт меня, может, можно самому себя убить? — от собственных слов у меня побежали мурашки по телу. Неужели я готов на самоубийство? — Можно. Но так ли ты слаб? — неожиданно резко и строго сказал Америка. — Наверное, слаб, — неуверенно промямлил я. От такого тона американца мне стало стыдно за собственные слова. — Это было бы куда легче. — Между слабостью и терпением ты осознанно выбираешь более лёгкий путь? — Но ты сам говорил, что сам бы давно уже, того, вскрылся! — Меня бы никто не остановил, — пожал он плечами. — Никто бы не сказал мне того, что я говорю тебе. Потому что я пришёл бы домой, сел бы за стол, и сделал бы это. К сожалению, гордость не позволила бы идти к кому-то плакаться. А ты так не поступил. Ты пришёл ко мне. Не думаю, что ты так слаб, как думаешь, если всё же стал искать пути к спасению, вместо того, чтобы покончить с собой ещё там, в своём кабинете, когда тебя там бросили, сделав всё, что хотели, — говорил он грубо и решительно, откинув жалеющий тон. У меня невольно заслезились глаза и я резко отвернулся, всхлипнув. От этих слов я вновь вспомнил эти ужасные события, холод пола и боль, когда меня оставили. Что мне тогда помешало взять со стола ножницы? — Не мне тебя судить, Польша. Ты можешь сделать так, как сам считаешь нужным. Я не буду тебя останавливать. Только, пожалуйста, если решишь сделать это, уходи из моего дома. Думаю, ты понимаешь. Подумай. С этими словами он поднялся со стула и поразительно быстро исчез за дверью в дом, оставив меня одного. Оставшись наедине с собственными мыслями, я не сдержал слёз и расплакался. Я закрыл лицо руками, горестно всхлипывая. Что мне делать?* * *
Не знаю, сколько времени прошло. На сад уже опустилась настоящая темень, и удивительно чистое небо успокаивающе подмигивало звёздами. Я уже не плакал, лишь апатично смотрел вверх, разглядывая созвездия. Я понимал, что Штаты не вернётся ко мне и ничего не скажет. Он ждёт, пока я сам приму решение, и не собирается меня отвлекать. Просидев столько времени в раздумьях, я понял, что США поступил умно, проведя диалог именно так. Если бы не эта резкость и прямость, с которой он говорил последние свои слова, я бы не почувствовал такого стыда. Да, сейчас мне было стыдно, что я думал о самоубийстве. Америка прав, я не хочу умирать. Я наконец поднялся и прошёл к двери. Что мне ему сказать? За дверью его не оказалось, гостиная была пуста и темна. Через окно пробивались лунные лучи, освещая комнату. Ничего не было тронуто, диван был всё также разложен, будто приглашая лечь спать и не собираясь выпроваживать меня на улицу. Но я не могу просто так взять и лечь. Мне нужно увидеть Штаты. Я знаю, что он не спит. Он ждёт. Потому я пошёл к выходу в коридор. Коридор тоже не был освещен, но слева от меня, из двери в кухню, открытой настежь, лился свет ламп накаливания. Я пошёл туда и робко вошёл на кухню, неловко сминая в пальцах края рубашки, надетой на меня с плеча американца. Тот сидел за столом и рядом привычно была чашка кофе. Как только я вошёл, он тут же поднял на меня взгляд, но ничего не сказал. — Которую чашку уже пьёшь? — глупо спросил я, не решившись сказать что-то умнее. — Четвёртую, — уголок его рта чуть приподнялся. — Слишком много. И повисло молчание. Я подошёл к столу, мельком глянул на чашку, что стояла подозрительно далеко от парня, и понял, что она нетронута. И это кофе со сливками. — Сказать честно, ещё не пью. Но могу начать, если ты откажешься. Остывает, всё же, — он улыбнулся явнее, знакомым жестом приглашая за стул напротив. Я сел, Америка чуть придвинул ко мне чашку. Я взял её в руки и удивился, что она ещё горячая. — Как ты узнал, что я вернусь сейчас? — удивлённо пролепетал я. — Просто почувствовал. Я неуверенно глянул на него и отхлебнул. Пока я пил кофе, США не произнёс ни слова, просто наблюдая за мной. Мои руки чуть дрожали от волнения, и иногда я тоже бросал на него неловкие взгляды, каждый раз встречаясь с ним глазами. — США… — произнёс я, когда чашка наконец опустела. — Спасибо тебе. — Я же просил не говорить мне это, — ответил он, но без укора, лишь шире улыбнувшись. — Нет, всё равно спасибо. Спасибо за то, что ты мне рассказал и спасибо за то, как резко и прямо завершил диалог. Мне действительно было нужно именно это. — Брось благодарности, я делал то, что должен. — Я всё равно ценю. Очень ценю. Никто ещё так обо мне…не заботился. Штаты… Ты же не против, если я… Если я останусь? — Мог и не спрашивать, — он, казалось бы, улыбнулся ещё шире и добродушнее, и встал, подойдя ко мне и потрепав по макушке. — Если бы я был против, я бы всё сделал по-другому. И я и так понял, что ты остаёшься. Иначе ты бы не зашёл на кухню. Скорее всего, ушёл бы, не прощаясь. Я встал и быстро заключил американца в объятия. Тот ответил, мягко погладив меня по спине. — Ты справишься, Польша. Что бы ни произошло, помни, что я верю в тебя. Я промолчал, но и не плакал. Я просто смотрел в сторону, лежа головой на его плече. США стал как в прошлый раз убаюкивающе гладить меня по голове. Через некоторое время я сказал: — Ты стал мне как отец. — Отец? — Только он был ко мне так заботлив. Только он обнимал меня и успокаивал. Я любил отца… — Я знал его. Точнее, эм… Часто видел, но мы не общались. — Он умер, когда мне физически было всего пятнадцать лет… А второй возраст и того десять. Я был не готов к власти, да меня и не подпустили. На меня давили, к восемнадцати психолог наконец сказал, что мне теперь «около пятнадцати», но готов я был ни на грамм больше. Прошло всего пять лет, и на меня свалилось всё это… — Так тебе двадцать три? Ух ты ж… — Ага, а выгляжу совсем мелким. — На самом деле, я сам-то где-то… ээ… Более ста пятидесяти лет был совсем мелким. Когда я бросил вызов своему отцу, психологически мне было девятнадцать. — Что, серьёзно?.. А сейчас? — Двадцать пять. Я вообще не расту. Так что ты, считай, вообще быстро вырос, особенно если сравнивать со мной. Я примолк, и США отстранил меня от себя. — Как бы там ни было, не стоит называть меня папой, хорошо? В любом случае, я не он. — Естественно, — встрепенулся я. — Я и не хотел. — Вот и отлично… — Америка взял со стола мою пустую чашку, быстро её сполоснул. — Знаешь, я тут думал… Решил, что тебе следует знать эту догадку. По моему мнению, надвигается большая война, — он повернулся ко мне и сложил руки на груди. — Ты никогда на крупных собраниях не замечал, что с Германией слишком много ссор? А сам он считает себя чуть ли ни центром вселенной. Играет с огнём, считает, что он достаточно силён. Тем более у него есть союзники, например Австро-Венгрия. Его внешность обманчива, слеп, но не слаб. Если он конечно действительно слеп… — видимо, США тоже задумывался на этот счёт, как и я уже будто вечность назад. — Грядёт что-то действительно страшное, с каждым днём атмосфера вокруг немцев накаляется. Пахнет керосином, и Германия всё пытается зажечь спичку, — парень покачал головой. — Ты, наверное, и не замечал этого? — Если честно, нет, — внутри даже похолодело. К чему это он говорит? — С какой-то стороны ты уйдёшь под защиту ГИ, если так можно выразиться, и тогда эта война тебе не грозит ничем, кроме того, что обычные поляки будут воевать на его стороне по принуждению. Знаю, как отвратно это звучит, но всё, что с тобой происходит, есть плата за то, что этот военный конфликт обойдёт тебя. — Плата?! — я чуть не задохнулся от этой мысли. — Да я… Я… Не подписывался на такое! Не нужна мне такая милость! Я бы лучше помер в этой войне первым, чем терпеть всё это. — Не кипятись. Я понимаю, что это тебя не утешает. Но во всём нужно искать плюсы, как бы странно и неприятно это не казалось для тебя. Против Германии и его союзников ты бы, может, и правда умер бы первым. Но что если ты выживешь, сидя под его крылом, а потом… Потом ещё и ударишь ножом в спину? Никогда не сдавайся, Польша. Что бы не происходило, не смей сломаться, понял? Всегда ищи, как насолить этому идиоту. Я знаю, что тебе хватит на это наглости, — американец улыбнулся и подмигнул. Я лишь открыл рот, так и не найдя больше слов для возмущения. А ведь он прав. Что если действительно стоит потерпеть всё это, чтобы наставить ему как можно больше палок в колёса? Ведь ему не нужно меня убивать. Убьёт — тогда, выходит, не на чем будет отрываться, нечем будет развлечься. Хотя кто сказал, что он с таким же успехом не может использовать любого обычного человека? Всё равно стоит попробовать. Я не я, если не буду кусаться, пока могу, даже под страхом смерти. — Как думаешь, Германия останется жив после войны? — неуверенно спросил я. Надеюсь, нет. Пусть он сдохнет и я потом буду снова свободен. — Я не знаю. Это очень трудно предсказать. Мне кажется, что за свою самоуверенность он всё же получит в нос. Чисто из справедливости. А сейчас, думаю, стоит лечь спать, — Штаты скосил глаза на часы. — Уже десять вечера, а вчера мы поздновато легли. — Ты прав, — я зевнул в ладонь, хоть и выспался сегодня явно лучше, чем США. — И не только в этом… — Сейчас он скажет «спасибо». Ла-ла, ничего не слышу… — перебил он меня. Мы оба рассмеялись. Этот смех развеял напряженную атмосферу, которая сохранялась почти с самого прихода Америки домой.* * *
С того вечера прошло уже почти два дня. Вчера день прошёл легко и непринуждённо. Штаты освободился ещё раньше, чем в прошлый раз, а до этого я читал книги, которые были на полках в гостиной. Мы с США не обсуждали щекотливых тем, да и даже мысли о предстоящем не приходили мне в голову. Разговаривали на отвлеченные темы, пили кофе. Я даже как-то умудрился спросить про пустой второй этаж. — Ну… Я на самом деле не так много времени провожу дома. Но если я здесь, то в основном в саду. А в других случаях на работе или гуляю, — уклончиво ответил он. — Гостей, если помнишь, не люблю. Поэтому я даже представить не могу, что сделать на втором этаже, — американец пожал плечами и перевёл тему. Сегодня же была пятница, и сейчас был уже поздний вечер. Штаты так и не вернулся, и мне уже давно стало скучно от безделья, а после восьми вечера — тревожно. Да, конечно, рабочий день только-только закончился, но за пару дней я уже успел привыкнуть, что он возвращается раньше положенного. Я попытался отогнать тревожные мысли. Всё же, сегодня могло оказаться слишком много работы. Ведь так? Я ходил взад-вперёд перед входной дверью. Я редко бываю рядом с этой дверью, поэтому только сегодня заметил, что Америка куда-то спрятал мою обувь. Может, чтобы я и не думал выходить на улицу, а может, в каких-то других целях. Всё же, запасные ключи, висящие рядом с дверью на крючке, он не прятал. Я тревожно поглядывал на свои наручные часы. Уже девять. Где же ты?.. И вдруг раздался звук поворачивающегося в замке ключа, и сердце замерло. Наконец-то! Дверь открылась, на пороге стоял Штаты. Я думал, он будет очень усталым, и это было так, но больше он выглядел недоумённым, хмурым и потрёпанным. От этого я даже не решился обрадоваться и что-либо сказать. Он зашёл в дом, запер дверь и нахмурился. — Знаешь, он сумасшедший, — разуваясь, пожаловался Америка. — Кто? — машинально бросил я. — Германия, кто ещё. Просто…помешанный. — Что случилось? — мне стало дурно. США прислонился к стене и вытер тыльной стороной ладони пот со лба. — Сегодня был трудный день. Мало того, что меня обвинили в каком-то покушении, одновременно приходилось разбираться с людским недовольством внутри своей страны. А сверху всего этого ещё и свалился Германия, прямо когда я уже спокойно выдохнул и выходил из здания ЦУ. — И что же он?.. Штаты принял вид раздраженный, даже прорычал. — Считает, что самый крутой, и самые простые правила не для него. Обращается с более слабыми так, как самому вздумается. Вспомнить хотя бы тебя. Р-р… Если хочешь узнать страну получше, смотри не на то, как он общается с равными, а на то, как обращается с теми, кто слабее. Но я! Меня он тоже считает слабым? — Подожди, подожди, так что он сделал? — всё недоумевал я. — Недопустимое поведение… — он вздохнул, наконец собираясь и приглаживая растрёпанные волосы. — Я выходил из здания ЦУ, — повторил Штаты. — И вдруг ко мне подходит Германия, хватает за плечо и останавливает. Я, естественно, спрашиваю, в чём дело. Он мне не отвечает и лишь сверлит взглядом. Чуть плечо не вывихнул. В итоге хватает за грудки, — парень в доказательство показал помятую рубашку на груди. — Будто принюхивается и говорит: «Где Польша, ублюдок? Что ты с ним сделал?». Какая может быть моя реакция? Я изображаю крайнее удивление и возмущение, пытаюсь высвободиться из его рук, ибо он меня чуть от земли не оторвал, как щенка за шкирку. Говорю, мол, не знаю ничерта. «Не ври, америкашка, от тебя им просто прёт. Ты как смеешь?», — такой мне ответ, или что-то типа того. Как выяснилось, я тобой пахну. Господи, понимаешь, пахну! Рехнулся. Он просто рехнулся. США говорил так быстро, что я еле успевал понимать, а когда он закончил, я замер, пытаясь обмозговать поступившую информацию. — Как думаешь, он правда что-то почувствовал, или это лишь помешательство? — прошептал я. Штаты вздохнул и оттянул галстук. — Не знаю, не знаю. Я считаю, больше похоже на сумасшествие. Но от этого ничего не меняется. Есть у него реальные доводы, или же просто эфемерный запах, он теперь не отцепится. И с ним я хотел наладить отношения? Боже… Пока не ввязался во всю эту историю, он казался абсолютно нормальным, лишь чуточку агрессивным, и всего-то, — не услышав никакого ответа, он встал ровно и снял галстук через голову, потом стал идти внутрь дома, продолжая говорить на повышенных тонах. — Знаешь, чёрта с два я завтра буду там ошиваться. Того гляди он из-за того, что ему кажется, разорвёт меня, — я еле поспевал за ним. — Зайду лишь ненадолго, заберу некоторые бумаги и буду работать дома… Возмутительно! Видите ли, ему показалось, что я посягнул на Польшу. Судя из того, какие намёки он делал в разговоре, думает, что я не брезгую делать такие же отвратительные делишки, как он сам… — Америка, пожалуйста, успокойся! — я рывком догнал его, схватил за рукав и попытался заглянуть ему в глаза. Штаты от неожиданности и громкости сказанных мною слов остановился, замолчал и метнул на меня неприятный взгляд, однако потом его лицо тут же смягчилось. — Мне не хватало только, чтобы ты тоже был злым… — пролепетал я. — Уф… — он перевёл дыхание и немного помолчал, беря себя в руки. — Ты прав. Не стоит из-за него так… Нужно думать здраво, руганью ничего не решишь, особенно если вымещать её на тебе. Тебе и без того нелегко. — Ничего страшного. — Характер, извини. — Говорю же, ничего. Я понимаю. Я рад, что ты тоже заметил, что он совсем обнаглел. Ведь мне пришлось заметить уже давно. Скажи спасибо, что он не ударил тебя пару раз по лицу. — Он тебя бил? — ушедший в пол взгляд американца резко вновь поднялся на меня. — Бил, а как же. Но это не так страшно, как всё остальное. — Сам он ублюдок, вот что… Польша, обещаю, он за все свои грешки поплатится. Я невесело улыбнулся и посмотрел на свои руки. В пальцах обеих рук я крепко стискивал рукав Америки. Он проследил за моим взглядом, и я резко отцепился и отошёл на шаг. Штаты нервно ухмыльнулся. — Надо развеяться… Раз уж я решил завтра на работу зайти лишь ненадолго, лучше зайти позже остальных. Не хочу пересекаться с Германией. А это значит знаешь что? — Что?.. — То, что я наконец высплюсь всласть. Хочешь спать? — Честно, ещё не очень. — Я тоже. Да разве уснёшь после такого! Я сейчас вернусь, — он развернулся и пропал в своей комнате. Вернулся через несколько минут, переодевшись в домашнюю одежду. — Любишь играть в карты? — На самом деле, даже не умею… Но я могу научиться. — Отлично. Сегодня сидим до поздней ночи, пока совсем не захочется спать. Не стоит этот Германия того, чтобы сокрушаться и тратить нервные клетки. Лучше будем проводить время с удовольствием. Неизвестно, сколько ещё он оставил тебе времени и возможностей развлекаться.* * *
Впервые в этом доме я проснулся раньше, чем Штаты. Смешно, но мы оба уснули прямо за кухонным столом около трех ночи, а может даже позже. Когда я проснулся, наручные часы подсказывали, что время уже перевалило за полдень, а американец лежал на своих руках напротив меня, лишь тихо посапывая. Я улыбнулся — это выглядело довольно мило. Я потянулся и встал со стула, разминая затёкшее от сна сидя тело. Через полчаса, к своему собственному удивлению, я уже заканчивал готовку завтрака. Вышла нехитрая яичница с беконом и, как обычно, кофе, но по крайней мере ничего не сгорело. Я удовлетворённо вздохнул, и вдруг за спиной послышалось шевеление. Это, верно, просыпается Америка. Я чуть смутился, но даже не обернулся, перекладывая еду на тарелки. — Чем это у тебя там таким вкусным пахнет? — сонно пробормотал американец, явно смотря мне в спину. — Просто яичница, — я взял тарелки, обернулся со смущённой улыбкой и одну поставил перед парнем, а другую напротив. Потом поставил кофе и достал столовые приборы и хлеб, затем сел обратно. — Похоже на завтрак в постель, — он ехидно улыбнулся с закрытыми глазами, а потом прикрыл рот рукой и зевнул. — Америка! — Да-да, шутка не очень. Мы же за столом. Кстати, это я что же, уснул? — Кажется, мы уснули одновременно. И уже почти час дня. — Час дня? Ого! — и Штаты принялся за еду. — Спасибо, кстати. Мило с твоей стороны готовить завтрак за меня. — Плачу милостью за милость. Ты же тоже не будил меня. И, между прочим, ты сейчас сказал «спасибо». — Действительно? — Ага, — я тоже уже жевал собственную стряпню и поразился, что вышло недурно. — Значит ли это, что я тоже могу говорить это слово? — Тебе послышалось, я ничего не говорил, — он хитро улыбнулся, и дальше мы ели молча. После завтрака, по времени больше похожему на обед, США ненадолго ушёл на работу, и впервые попрощался со мной лично, а не через записку. — Я ненадолго, не прощаюсь, — именно таким было прощание. И оказалось, он ушёл действительно очень ненадолго. Не позднее чем через час он вернулся с внушительной охапкой бумаг под мышкой, однако просто занёс документы в свою комнату и более не занимался ими. Вместо этого он показывал мне, как он ухаживает за своими растениями в саду и оранжерее, в которую я ещё не заходил — да что там, я даже не особо обращал на неё внимание, потому что сад был действительно будто безграничен. Мне было очень интересно, и через несколько часов мы оба были измазаны в земле, потому что пересаживали некоторые растения, нарочно растущие в горшках, в другие, побольше, потому что они разрослись. А главное, мы были довольны своей работой. Ничего не предвещало беды. Уже был вечер. Мы оба приняли душ, а теперь находились в саду и разговаривали о космосе, разглядывая звёзды на небе. Штаты расслабленно сидел в беседке на стуле, а я стоял снаружи на газоне к нему спиной, будто если я буду под открытым небом, буду ближе к звёздам. Я высоко задрал голову и увлечённо рассказывал свои знания о космосе. В конце концов я повернулся и заглянул США в глаза, после чего заключил: — Я люблю космос. Жалко только, у меня никогда не было телескопа… Я взглянул в него лишь несколько раз в жизни, но, честно, влюбился в космос, — говорил я благоговейно. — Никогда всерьёз не задумывался о космосе, но возможно ты прав. Смотреть на небо действительно чудесно. — С телескопом было бы куда красивее, поверь мне на слово… И вдруг я замолчал. У меня перехватило дыхание, будто мне вдруг с силой сжали горло, но я не произнёс ни звука, тупо уставившись ставшими вдруг пустыми глазами перед собой. Всё изменилось так резко, что я сам не поверил в реальность происходящего. — Польша? — донёсся до меня встревоженный голос Америки. В этот самый момент мне стало жутко больно. Боль разлилась по всему телу, концентрируясь в груди, и вдруг — удар. Невидимый нож с размаху возился в моё сердце, и оно ощутимо сжалось. Я пошатнулся и сделал шаг назад. Я почувствовал, как из моего чуть приоткрытого от шока рта потекла кровь, я закрыл его и почувствовал неприятный железный привкус. Я уже не слышал и не видел ничего реального. Перед моим взором тупо встало лицо ухмыляющегося Германии, а в ушах противно шумело. Опять удар. Я не смог удержаться на ногах и почувствовал, что падаю. Всё резко исчезло. Я умер?