* * *
Когда я проснулся, боль уколола в груди, будто напоминая, что мне ничего не приснилось. США уснул, сидя на коленях перед моей кроватью и уронив голову на край матраса. Стул покинуто стоял за ним. Неужели он просидел со мной всю ночь? Я сел и зевнул, и от тихого скрипа дивана Америка тут же встрепенулся. — А?.. Куда?.. Что, уже утро? — он поднял голову, глянул на меня и на окно, из которого лился утренний свет. — Утро, вроде. Почему ты тут всю ночь сидел? — Ты плакал… А ещё ты обнял мою руку и не отпускал часа два, — под глазами парня залегли круги. — Ты от этого успокоился, поэтому я… — он зевнул. — решил не уходить. Я тут же покраснел. — Прости, я ненарочно. — Я всё равно бы не ушёл. Ты в любой момент мог проснуться, и я был рядом, чтобы ты невольно не сбежал. Ну и вообще, мало ли что могло случиться… — Но в итоге ты сам вообще не выспался. — Не важно, — Штаты поднялся с коленей и размял затёкшие мышцы. — Я, конечно, не рьяный работяга, но порой из-за работы ночами не сплю. По большей части потому, что иногда не работаю днём. И вообще, как ты себя чувствуешь? — Скверно, но уже не так плохо, как было. — Это хорошо. Ходить сможешь? — хоть Америка очевидно не выспался, он довольно быстро принял бодрый вид. Я же оставался кислым. — Думаю, да, — я свесил с кровати ноги и поднялся. Это получилось сразу и без проблем. Единственное, что меня тревожило, это лёгкая боль при дыхании. После этого мы несколько часов не разговаривали, выдерживая некий траур по потере моей независимости. Молча позавтракали, потом молча сидели вместе на разложенном и застеленном диване в гостиной. Я обнимал свои колени, глядя в никуда, а он выпрямил ноги, скрестил руки на груди и иногда поглядывал на меня. Никаких приступов у меня больше не было, но это не сильно меня успокоило. Меня удручала мысль о том, что я достиг точки невозврата. Всё, теперь есть всего три выхода из ситуации, но два из них невозможны. Я могу убить себя, это самое возможное, однако же я про себя решил не делать этого. Германия может чудесным образом умереть, но это представить трудно, так же, как трудно представить третий вариант — он сам отпустит меня в итоге. Но это совсем невозможно. Какой ему прок это делать? В итоге, получается, выхода нет? Но такого не бывает. Выход есть всегда! Так говорил мне мой отец. Однако же… Мой же отец не смог найти выход и наше государство чуть ли ни полностью уничтожили ближайшие страны, поделив между собой. Остался лишь крохотный кусочек земли, который вместо великого «Речь Посполитая» теперь всего-то какая-то Польша. И, уверен, они хотели поделить наши территории полностью, и хотели убить наследника, то есть меня… Потому что я посередине Европы просто мешаюсь. Я бесполезен, но стою между ГИ и РИ. Даже не знаю, каким чудом они мне ещё тогда не свернули голову, пока я был ещё мелким и несмышлёным. А теперь же меня все просто забыли, и только чёртов Германия нашёл мне применение. Интересно, кстати, что он делает со вчерашнего вечера. Радуется ли или негодует, что я так и не пришёл, несмотря на свою ломку? А может, лишь хитро улыбается и терпеливо ждёт, зная, что я никуда не денусь. Не менее этого интересно было бы увидеть его лицо, когда он узнал тогда, будто уже век назад, что я сбежал, выпрыгнув из окна. Хорошо я наверное его позлил. Скорее всего, он рассчитывал, что зависим я стану уже рядом с ним. А может, не рассчитывал. Чёрт знает, что творится в голове этого извращенца. О чём бы ни думал в этот момент США, наши мысли одновременно прервал дверной звонок, донёсшийся из коридора. Мы быстро переглянулись. Моё сердце провалилось в пятки, в животе стало холодно, я застыл. А Америка мигом подскочил, стягивая меня с кровати тоже. И будто не молчал столько времени: — Чёрт возьми, — его взгляд метался. — Ко мне никто не мог прийти. Но мне и не требовались объяснения. Я просто почувствовал. Это Германия. Без слов парень схватил меня за запястье и потащил в коридор, одновременно зачем-то растрёпывая свои волосы. Я тоже не смел ничего сказать, а звонок снова напомнил о себе. Не успел я ничего понять, как меня запихнули в неизвестную мне комнату. — Ни звука, Польша… — и дверь за ним захлопнулась. Я оказался в комнате Америки. Это я понял только мгновение спустя, ведь в этом доме я был везде, кроме этой самой комнаты. Я тут же вспомнил, как он просил меня не заходить сюда. И вот я здесь. Почему меня спрятали именно сюда? Возможно, эта комната просто подвернулась под руку первой… Как бы там ни было, комната выглядела обычно и неприметно. Большая кровать, но не намного больше разложенного дивана, шкаф, большое окно с красивыми занавесками, рабочий стол и стул… Однако оглядываться времени не было. Я припал ухом к двери, слушая происходящее в коридоре. — Что ты здесь забыл, Германия? — услышал я недовольный голос Штатов. Он очень умело сделал голос сонным. — Почему так долго? — о, этот голос ни с чем не спутаешь. Низкий, но приторно-приятный. По моему телу побежали мурашки, мне захотелось распахнуть дверь и выдать себя, но одной силой воли я держался. — Наверное потому, что я спал… Сегодня выходной, если ты не забыл. Ну так что тебе нужно на моём районе? Так ещё и в моём доме? — общался США сухо. — Я всё с тем же, что и в прошлый раз. Польшу, знаешь ли, ищу. — Тебе ещё раз повторить, что я понятия не имею, где он? Если это всё, прошу покинуть мой район… Я был бы не прочь ещё поспать. — Ну как же так, я пришёл, и ты даже не пригласишь меня на чай? — даже через дверь я понял, что он хитро ухмыляется. — Не приглашу. — Почему же так грубо, Штаты? — Потому что я не выспался и злой. Хей, ты совсем?! — захлопнулась дверь. — Я не пускал тебя. Тебе стоило бы знать хоть какие-то правила приличия, — прорычал Америка. — Тебе тоже. Например, воровать плохо. — О чем ты?! — О Польше, конечно, — голоса приближались к двери и остановились прямо перед ней. Я, отходя от двери и одновременно не спуская с неё глаз, чувствовал, как трепещет моё сердце. Как возможно, чтобы одновременно хотелось и не хотелось, чтобы меня обнаружили? Нет, нельзя поддаваться этой идиотской зависимости, нельзя! Иначе у США будут из-за меня проблемы. Нельзя так его подводить. Я наткнулся на кровать, а голоса за дверью продолжали: — Ты заставляешь меня думать, что ты рехнулся, Германия, — с нажимом сказал американец. — Иначе ты бы уже давно понял, что я понятия не имею, где Польша. У меня что, дел мало? Зачем он мне нужен? — Это нужно спросить у тебя. Что будет, например, если я открою вот эту комнату? — Ты и так уже нарушил закон, и только дальше продвигаешься по пунктам. Ты не имеешь права обыскивать мой дом, понял? Я понимал, о каком законе говорит Америка. Закон о запрете нахождения на чужой территории без приглашения. Если проще, закон о нарушении государственных границ. В пунктах значится, что исключение имеют страны, которые находятся в крайне дружественных отношениях. Вряд ли это о США и ГИ. И, конечно, Штаты говорит о пунктах, которые о тяжести нарушения. Действительно, если сейчас он ещё и начнёт обыск без разрешения, то нарушение будет уже очень грубым. Я даже не знаю, чем чреваты такие нарушения… Но о чём я думаю? А если он правда сейчас сюда зайдёт?.. — В таком случае ты тоже нарушаешь закон, — всё продолжал переводить стрелки Германия. Его голос теперь звучал вплотную к двери. — Об укрытии чужих колоний. Меня охватила паника. Я даже не понял, как именно оказался под кроватью, но как только я туда забрался, дверная ручка повернулась. — У тебя нет никаких оснований, — парировал Америка. Его холодный и ровный голос поразил меня. Как он умудряется ни капли не переживать, хотя совсем недавно на его лице была паника? Сейчас я всерьёз заподозрил его в настоящей двуличности. — Я тебя не понимаю. Не понимаю, почему ты просто не аннексируешь Польшу, это вполне соответствует твоему агрессивному характеру. Зачем все эти заморочки с колонией, если Польша находится вплотную к твоим границам? — Ты меня не поймёшь, — я физически почувствовал его жуткую улыбку. Я увидел ноги Германии, он встал посередине комнаты. Я чуть не простонал от облегчения — чем ближе он оказывался, тем лучше я себя чувствовал. Чтобы не сделать этого, я плотно закрыл свой рот ладонями. Но одновременно мне было страшно. Действительно адская смесь эмоций — удовольствие со страхом. И борьба с собственным телом, которое хотело непременно выползти и дотронуться до немца. Перед внутренним взором возникло несколько ярких картин, на несколько мгновений перекрывших реальный мир. Я забираюсь ГИ на колени и целую его… Обнимаю его, трусь щекой о его плечо… Мне хорошо… Но вдруг я резко возвращаюсь в реальность, когда кто-то затолкал мою руку, неосознанно потянувшуюся вперёд, обратно под кровать. Иллюзорные ощущения мгновенно улетучились, и я увидел вплотную к кровати ноги Америки, который стоял лицом к Германии. Я притянул руки к себе. Что это было? Судя по всему, часть диалога я пропустил, да и не только диалога, потому что США сказал: — Всё, убедился? Его здесь нет. А теперь, пожалуйста, можешь прекратить нарушать моё личное пространство? — В этом доме есть ещё как минимум восемь помещений, а местечек, где мог бы поместиться полутораметровый парнишка, и того больше. Хей! Вообще-то мой рост сто шестьдесят сантиметров и шесть миллиметров! — Если ты с Польшей играешь в прятки, то ищи в другом месте. Я не собираюсь весь день смотреть, как ты у меня тут повсюду лазишь. Гуляй по району — чёрт с тобой, а из моего дома проваливай. — Ты говорил, что спал. Но мне так не кажется, — ноги ГИ подошли к ногам Штатов. — Это ещё почему? — Кровать застелена. — И что с того? Я уснул за этими чёртовыми бумажками, — судя по всему, он махнул рукой на свой стол. Наступило молчание, будто Германия мысленно искал ещё какие-нибудь весомые аргументы. Но, видимо, даже чуйка ему теперь была не помощница, если она у него конечно действительно есть — ха! В доме Америки всё пахнет Америкой. Выкусил? — В любом случае он долго не вынесет. Польша… — Германия будто пробовал моё имя на вкус, и по телу снова побежали мурашки. — Он знает это. Совсем скоро они уже покинули комнату, и, слава богу, ГИ решил всё же уйти. Я услышал только последние несколько громких реплик, которые они друг другу кинули: — Тебе всё равно ничего не скрыть от меня, понял? — Понял, понял! У тебя будут проблемы, Германия, ты слишком многим портишь жизнь своим существованием, — и входная дверь с силой была захлопнута. Опять с двояким чувством я расслабился и наконец шумно выдохнул, но вылезти всё ещё не решился. В комнату вошёл американец, выдыхая так же облегчённо, как я. — Вылезай. Я выполз из своего укрытия и неловко поднялся, почему-то боясь взглянуть ему в глаза. — Ты молодец. Если бы не спрятался, мне бы башку свернули прям здесь… — Но я уже собирался вылезти, — виновато протянул я, пряча глаза в ковре. — Я этого даже не заметил. — За это я тебя не виню. Хорошо, я заметил первее. Но если бы ты вдруг начал его звать, то всё, пришлось бы мне прощаться с жизнью. Я думаю, он правда убил бы меня, сумасшедший, дай ему настолько весомый повод, как этот. — Зачем ты так рискуешь ради меня? — Потому что не собираюсь более сотрудничать с этим агрессором. Противостояние ему в любом случае будет связано с риском, — он подошёл ко мне и приобнял за плечо, выводя из комнаты. — Мне стало полегче от его присутствия, — признался я после недолгого молчания. Но про короткие вспышки фантазийной близости я промолчал. — Хм… Наверное, ты очень остро на него реагируешь. Чем ближе, тем лучше себя чувствуешь… Ой-ой-ой… Я понял, о чём он. Осознанно или нет, но Германия устроил мою зависимость так, что мне будет хотеться быть поближе, и я тем самым без каких-либо оков просто не захочу убегать и прятаться, а ещё, что самое ужасное…самому будет хотеться выполнять все его извращения. Ну уж нет! Ещё чего. Я уж лучше буду терпеть всю эту боль, чем сам на него полезу. — Америка… Что нам делать? Ведь он прав — я вряд ли вынесу. — Можно, наверное, иногда незаметно оказываться рядом с ним… Но нет, не выйдет. Это слишком сложно устроить, у него глаза на месте, — мы оказались вновь в гостиной, Штаты упал на диван, думая. — Остаётся лишь отпустить тебя… Я уселся рядом, еле сдерживая слёзы. Краем глаза я заметил, что американец смотрит в потолок пустыми глазами. — Иного выхода нет, — с невеселой ухмылкой согласился я, ставя крест на своей мнимой свободе.* * *
— Как ты себя чувствуешь? Сейчас был уже понедельник, и мы с США стояли за углом перед входом в Центр Управления. Рабочий день начался уже около часа назад, мы нарочно приехали позже — чтобы никто не видел нас вместе. — Германия там, — коротко описал я свои чувства и кивнул в сторону ЦУ, и этого было достаточно, чтобы понять, что чувствую я себя не очень. Штаты тяжело вздохнул. — Постой, нужно ещё кое-что сделать. Он нагнулся и взял в ладонь немного земли, после бережно испачкал и растрепал мои волосы. Я не сопротивлялся, поддался и тому, что той же процедуре были подвержены мои лицо и одежда, в основном моя старая добрая кофта. После этого американец отошёл от меня на шаг и окинул оценивающим взглядом. — Лучше уж так, чем совсем чистый, — заключил он. — Не то чтобы совсем похоже, будто ты жил на улице, конечно… — Не думаю, что он будет приглядываться к одежде. — Да уж… — Штаты неловко замолчал. — Ну, я пойду? — не веря самому себе, спросил я. — Ещё нет, — он решительно шагнул ко мне и обнял. Я ответил без энтузиазма. — Помни мои слова о том, что я всегда буду верить в тебя. Надеюсь, это поможет тебе не сломаться. Тебя настигло очень трудное испытание, Польша. Ты этого не заслуживаешь, но судьба жестока. Помни, что всё рано или поздно заканчивается и никогда не сдавайся. Помни, кто ты, Польша. Ты — страна. У тебя не было выбора, когда ты стал колонией. Но ты сильный, — Америка чуть отстранил меня от себя и взглянул в глаза. — Ну так что, ты готов? — Сложно ответить. Он совсем отпустил меня, и я подумал, что прощание пора было бы уже закончить, иначе я расплачусь. Потому я сделал неуверенный шаг, отворачиваясь от него. Но он вновь остановил меня. — Возьми это, — он торопливо снял со своей шеи какую-то цепочку и надел на меня. — Физическое напоминание мощнее, чем словесное. Я, конечно, не слишком уверен, что он оставит тебе её… Но попробуй всё же сберечь. Я глянул на свою грудь — оказалось, что это простенький ключ. Он был не слишком большого размера, не длиннее пальца. Я тут же спрятал цепочку под одежду. — От чего этот ключ? — Вроде, ни от чего. Не помню, откуда вообще его взял, но это и не важно. Теперь иди, — он быстро утёр свои глаза и мягко подтолкнул меня. — Пока. Спасибо за всё, — я последний раз мельком глянул на него и стал удаляться. — Не прощаюсь. Я верю, что мы ещё встретимся. И ты верь! И… не за что, — услышал я. Впервые он ответил на мою благодарность как положено. Я даже позволил себе улыбку, но США этого уже не видел.* * *
Когда я вошёл в здание Центра, никто даже не обратил на меня внимание. Вероятнее всего они даже не знают, кто я такой, а если знают, не ведают, что официально я уже колония. Но внутри я всё ещё страна. И я должен быть страной. И буду цепляться за это, пока могу. Не зря Америка сказал мне это. Это чувство очень трудно объяснить, но я знал, где находится ГИ. Интересно, сможет ли это когда-нибудь сыграть против него? Я поднялся на второй этаж и пошёл в сторону своего кабинета. Я не был здесь будто вечность. Но когда дошёл, подошёл не к левой двери, за которой был кабинет с окном, из которого я выпрыгнул одним ужасным вечером, а к правой. Кабинет ненавистного немца. И он там. Я взялся за ручку и распахнул дверь без стука. — Ну что, тварь, ждал меня?