Немного о жизни

Поезд нёсся сквозь тёмный тоннель. Петербург, прислонившись спиной к стенке вагона, умиротворённо созерцал Москву. Михаил стоял к нему вполоборота, держась за поручень, и то ли заворожено-бездумно смотрел на виднеющиеся в отсветах из окон провода, то ли наоборот думал о чём-то своем и не видел ничего. На лице — ни тревог, ни усталости. Замечательный момент. А скоро они будут в театре… Состав начал тормозить. Вскоре тёмные змеи проводов сменились облицовкой станции, а из динамиков помимо названия вдруг раздалось: — Уважаемые пассажиры, поезд дальше не идет. Просьба выйти из вагонов. «Уже? — мысленно удивился Петр. — Почему, хотя об этих сменах объявляют за несколько станций, они всегда такие внезапные?..» О чем подумал Москва, догадаться было нетрудно: за те несколько секунд, что они сходили на платформу, он успел посмотреть на часы и принять вид крайне озабоченный. Питер прекрасно понимал причины его волнения. У себя дома Миша немедленно с точностью до минуты пересчитал бы время в пути с учётом задержки, понял бы, насколько отстаёт и критично ли это, прикинул бы, где и как можно наверстать упущенное, и с независимым видом отправился бы дальше по своим делам. В Северной же столице он уверенно ориентироваться во времени и пространстве так и не научился. В годы их взаимного непонимания решительно не желал знакомиться с улицами неугодного города, а когда их отношения стали налаживаться и визиты на невские берега стали обычным делом, привык всецело полагаться на его, Петра, способности к планированию прогулок и выездов, отчего теперь и терялся. А теряться и, главное, терять чувство контроля над ситуацией Москва терпеть не мог. — Успеем, — сказал Петербург, опережая очевидный вопрос в глазах Михаила. — Уверяешь или утешаешь? — подозрительно уточнил тот. — И то, и другое, — легко улыбнувшись, ответил Пётр. Миша, успокоенный его уверенностью, прислонился плечом к колонне. Его мобильный, поймав сигнал, коротко тренькнул. — М? — сдержанно выразил интерес Питер. — Ваня, — пробегая взглядом по сообщению, пояснил Москва. — Пишет, что Васька украл у него с ноги тапок и не хочет отдавать. Телефон звякнул снова, и Михаил показал фотографию, на которой пушистый дымчатый кот России тащил в зубах знакомый клетчатый тапочек, заставший ещё олимпийского мишку. Петербург усмехнулся: — Ну, хоть не ключи, как в прошлый раз. — Да уж, — согласился Москва и что-то активно застрочил Ивану в ответ. — Передай привет, — попросил Пётр. Миша фыркнул: — Уже, дорогой. Питер замолк, лелея радость в сердце. Не то чтобы Москва был скуп на словесную ласку — он одно только «Петя» мог просклонять на все лады, от невинной нежности до ураганной страсти, и делал это с большим удовольствием. Но слова вроде «дорогой» или «милый» говорил нечасто, и услышать любое из них всегда было приятной неожиданностью. Прошла ещё пара минут. Михаил, улыбаясь, убрал телефон в карман, но, взглянув на табло над тоннелем, вновь забеспокоился: — Мы ждём поезд уже шестую минуту. — Бывает и десять, — философски откликнулся Петр. И лишь по вытянувшемуся лицу Миши сообразил, что и кому сказал. Захотелось дать себе по лбу. Он попытался успокоить Москву, для которого и четыре минуты ожидания в метро уже повод понервничать, тем, что всё в порядке, бывают задержки и больше! Москву, который после двухсотлетнего бесстоличья, словно забыв о собственном бессмертии, ревностно относится к каждому дню и часу! Нужно было срочно исправить оплошность. — Но даже если поезд придет через десять, мы всё равно успеем, — заверил Питер. — Ещё пешком от метро идти, — напомнил Михаил. — Там недалеко, — возразил Пётр. — А с поправкой на снег и гололёд? — скептически уточнил Миша. — Ко второму звонку должны успеть, — на мгновение задумавшись, настоял на своем Петербург. — В крайнем случае, к третьему. Москва собирался что-то ответить, но из тоннеля послышался шум подходящего поезда. — Видишь, даже не десять, — заметил Пётр. Михаил умудрился вздохнуть одновременно и смиренно, и недовольно, и пошёл поближе к краю платформы. Питер двинулся следом. Поток пассажиров словно большая волна пронёс их сквозь вагон. Петербург, оступившись из-за разнонаправленного давления толпы, невольно толкнул стоящего рядом человека. — Прошу прощения, — извинился он. Москва быстро оглянулся и взял его за руку. Пётр подумал было, что Миша, услышав его голос за спиной, решил поймать его, чтобы не потеряться, но Михаил вдруг уверенно потянул его за собой. Мгновение, и они заняли местечко у стенки, сбоку от сидения. Освободившая его женщина торопливо пробиралась к выходу. — Как ты ловко нашёл нам место, — отпустил комплимент Питер, схватившись за поручень над головой у Москвы. — А то, — усмехнулся Миша. Двери захлопнулись. Туго заполненный людьми поезд медленно, будто бы натужно начал разгоняться. В вагоне грозило стать душновато. Москва, предусмотрительно расстёгивая пальто, следил за проплывающей в дверном окне, всё набирая скорость, стеной. Несмотря на лёгкую улыбку, в глазах у него стоял какой-то тревожный блеск. Петербург природу этого блеска отлично знал: Михаил любит спешить без спешки. Торопиться, затирать взглядом циферблат часов до матовости, бежать по левой стороне эскалатора, лавировать в переходе, ни на секунду не сбавляя шага и внутренне трепеща от адреналина, но точно знать, что самоотдача его не напрасна, и он придет вовремя. Третий звонок в театре для него — это не вовремя, это уже «сильное опоздание». А опаздывать, когда время задержки неизвестно, а дыхания отчаянно не хватает, Миша не любит. Для него это что-то из разряда ненавистной беспомощности. Сказать по правде, Пётр не очень-то понимал болезненно серьёзного отношения Москвы к такого рода бытовым мелочам. Столичное? Он тоже был столицей, но его это не беспокоило. Впрочем, то, что он не понимает, не значит, что он не может проявить понимание. В конце концов, он тоже был столицей. И он знает, что хоть ни одна столица никогда и никого об этом не попросит, она совершенно точно хочет, чтобы кто-то иногда говорил ей, что всё будет хорошо. Даже если проблема пустяковая. Пользуясь заполненностью вагона, Петербург отпустил поручень и взялся за горизонтальную перекладину возле сидения другой рукой. Но пропустил её не между Москвой и стенкой, а прямо между Мишей и его пальто, ненавязчиво приобнимая. Михаил бросил на него удивлённый взгляд, но, что-то разглядев в его глазах, прижался к обнимающей его руке плотнее и вздохнул: — Не люблю опаздывать. Вся эта нервотрепка, неудобства… — Но ты же опаздываешь, когда встречаешься с Парижем или там Римом, — заметил Питер. — Я прихожу вовремя, — с достоинством возразил Москва, и в его взгляде наконец снова мелькнули лукавые искорки: — Просто договариваюсь на час-полтора раньше, чтобы не опаздывали они. — Какой ты коварный, — улыбнулся Пётр. — Чего не сделаешь ради извинительных круассанов, — невинно улыбнулся Миша. — А моих эклеров тебе, значит, мало? — изобразил ревность Петербург. — Того, что связано с тобой, мне всегда мало, — просто ответил Москва. Петр поборол неприличное желание стиснуть его в совсем не скромных объятиях и с деланным смирением вздохнул: — Завтра с утра ещё напеку. Михаил смешливо прищурился: — Я это учту.