Немного о жизни

Москве снился его любимый сон — случайная смесь образов, виденных его жителями и неспешно плывущих перед ним причудливым калейдоскопом. Розы в клумбах, скачущие по витринам солнечные зайчики, пролетающий по велодорожке самокат. Шумящие на ветру липы, горделиво реющий триколор и флаги со святым Георгием. Блестящий мрамор метро, уютные столики кафешек и летних веранд. Гирлянды фонариков, потёки неонового света на мокром асфальте, стеклянные утёсы небоскрёбов среди моря автомобилей и огней. Аккуратные золотые луковки храмов и церквушек, играющие дети, гуляющие, прильнув друг к другу, парочки… В глазах людей его улицы выглядели опрятными и красивыми и, что греха таить, просыпаться после таких снов было хорошо. Радостно. Вот только сегодня, вместо того чтобы по обыкновению подтолкнуть его мягко в новый день, грёзы вдруг испуганно разлетелись, разбитые оглушительными, скандальными криками. Михаил вздрогнул и ошеломлённо вслушался в голоса. Отражаясь в утренней тишине от домов, те множились гулким, пронзительным эхом. Он даже не понял сначала, кто ругается — вопли напоминали человеческие, но ни слова было не разобрать. И ещё эта странная, гортанная нота… Наконец до него дошло: чайки! «Вот те раз», — вытянув лицо, подумал Москва и, помедлив, покрутил на запястье часы, прищурился на циферблат. Без каких-то двух минут полшестого. Он, собственно, примерно в это время по выходным и вставал, но… Михаил перевернулся на другой бок и, приподнявшись на локтях, посмотрел на Петербург. Чуть свёл брови: Петя уснул в той же позе, в какой он его запомнил, проваливаясь в дрёму — в обычной одежде, полусидя поверх одеяла с электронной книгой. Даже не отложил её, и та лежала у него возле колена, явно скатившись, когда Пётр упустил её во сне из рук. Конечно, чайки ему были нипочём — сейчас его, пожалуй, не разбудил бы и залп из Петропавловской! Глядя на него такого — обмякшего на сложенных горкой подушках со вскинутым подбородком, будто прилёг на мгновенье обдумать прочитанное и вот-вот, открыв глаза, возьмётся за новую главу; с чуть трепещущими во сне ресницами и строгим камеево-точёным профилем, особенно чётким на фоне горчично-жёлтых гардин, сквозь которые норовило прорваться настырное солнце белых ночей, — Москва сам не заметил, как беспокойное негодование сменилось у него нежностью и уголки губ сами поползли наверх. Он склонил голову, любуясь Петиным лицом — тронутыми золотым отсветом острыми скулами, высоким лбом, на который упало несколько смоляных прядей, римским носом, твёрдой линией челюсти… Скользнул глазами по шее до ворота рубашки, приоткрытой на две верхние пуговицы, и по статному развороту плеч. Огладил взглядом руку от ключицы до красивой, длиннопалой кисти. Взор снова зацепился за электронную книгу. Нужно всё-таки её убрать, а то Петя шевельнётся, и прощай, экран… Михаил откинул с себя одеяло с противоположной от Пети стороны и, подобравшись ближе, забрал книгу. Оценив расстояние до прикроватной тумбочки, аккуратно перегнулся через Петра и оперся рукой о край постели, чтобы дотянуться. Петербург, совершенно нечуткий к истошному чаячьему гомону, на тихую возню рядом отреагировал незамедлительно — поймал его на обратном движении. — Петя, Петя!.. — едва не потеряв равновесие, полушёпотом запротестовал Москва. — Упаду же всем весом… Тяжело будет! Пётр, не раскрывая глаз и не размыкая губ, простонал нечто, похожее на «неа», и потянул его вниз настойчивей. Михаил, вздохнув, прильнул к нему, постаравшись сделать это не всем телом, а немного сместившись вбок. Петербург одобрительно угукнул и сцепил у него на спине руки в замок. Москва, опустив голову ему на грудь, осторожно подложил себе для равновесия ладонь под щёку и посмотрел на Петю с нового ракурса: — Во сколько ты закончил читать? Питер ответил секунды через две — взмахнул ресницами, глянул на него ласково и чуть виновато… И тут же, не совладав с фокусом, смежил веки, бормоча: — Неприлично поздно. — Ммм… — протянул Михаил. — Понятно. Петербург никак не отозвался. Москва выждал с минуту, слушая его ровное, спокойное дыхание. Уснул? Наверное, уснул… Он медленно сдвинул ладонь и, полуприкрыв глаза, принялся невесомо выводить пальцем у Петра на груди спонтанные, округлые фигуры. Одну закорючку слева направо, другую — справа налево… Сопровождаемое размеренным биением сердца под ухом, действо было почти медитативным. Он и сам бы во второй раз уснул, если б на одиннадцатой или двенадцатой ленивой спирали Петя не издал бы вдруг всхрап и, встрепенувшись, не пообещал скороговоркой: — Счасвстану. — Может, выспишься лучше? — усомнился Москва. — Я найду, чем себя занять. — Н-н, — поморщился Питер. — Почему? Петя рассеянно погладил его по голове. Михаил усмехнулся: — Мне, конечно, нравится твой ход мысли… Но хотелось бы словесно. Петербург красноречиво вздохнул — «а я-то надеялся, что после стольких лет ты, наконец, начнёшь читать мои мысли, и мне не придётся ничего артикулировать». — Лучше… поддерживать, — пробормотал он. «Нормальный распорядок», — додумал Москва. — А то потом… — Пётр изобразил какой-то неопределённый жест и уронил руку. Объяснение закончилось. Михаил, подумав, решил, что этот ребус значил, что Пете проще было не высыпаться в белые ночи, чем потом восстанавливать сбитый режим. Что ж, он его понимал — ему перемены в часах тоже не нравились. — Кофе? — спросил он. Петя, слегка оживившись, кивнул и на мгновение обнял его чуть крепче в знак благодарности. — Петя, — выдержав паузу, позвал Москва. — Чтобы я сварил тебе кофе, меня надо отпустить. Питер, негодующе простонав себе под нос нечто совершенно невразумительное, нехотя расцепил объятия. Москва, поднимаясь, утешительно чмокнул его в нос. Кутаясь в Петин халат — тяжёлый, но чертовски удобный, — Михаил подумал, что Петербургу в таком состоянии, пожалуй, всё равно, сколько он будет ходить — десять минут или двадцать. А раз так, то… Небрежно затянув пояс, он направился сначала в ванную. Если умыться и почистить зубы, взаимодействие с миром будет куда проще, приятнее, а главное, эффективнее. Это чай он может заваривать буквально на автопилоте, а с кофе такой номер не пройдёт. Тут нужна сосредоточенность. Приведя себя в порядок, Михаил переместился на кухню. Плита у Петербурга была газовой — Петя утверждал, что на ней точнее можно регулировать температуру, — но для сохранения его душевного спокойствия имелась компактная электроплитка. Подключив плитку к сети, Москва оставил её разогреваться на среднем огне, окинул взглядом шкафчик, где у Петербурга хранились всевозможные кофейные принадлежности, и снял с верхней полочки медную джезву: — Тебя-то мне и надо. Освоить кофе по-турецки ему помог Белград. Заинтересовался кофейной наукой он исключительно из желания сделать приятное Петербургу, но попросить об уроке самого Петра — после стольких-то лет демонстративного пренебрежения «отвратительной бурдой» — было неловко. Зоран был рад. Михаил отмерил нужное количество кофейных зёрен и ссыпал их в старинную — возможно, даже дореволюционную — ручную кофемолку, которую Петербург нашёл в одной из комнат, когда только въехал. Едва ли Петю мог потревожить грохот электрической, но шуметь всё равно не хотелось. Мелко намолов кофе, Москва прогрел на дне турки перец и корицу. По кухне разнёсся сладковатый тёплый аромат. Он добавил кофе, перетряс смесь и влил воду. Напиток, чуть потомившись, стал потихоньку пенить — поверхность кофе заволновалась, запах стал гуще. Михаил дождался, когда пенная шапка подступит к самому горлышку, и убрал джезву с огня.

***

— Петя-а! — протяжно раздалось сверху. Петербург встрепенулся, удивлённый тем, что уснул — ему казалось, он прикрыл глаза буквально на секунду. Кровать сбоку немного промялась под новым весом, к бедру вкрадчиво прильнуло теплом. — Спишь, что ли? — устроившись рядом, справился Москва и хихикнул, когда он обнял его за талию. — Так, вижу, что не спишь. — Глаза болят, — объяснил Пётр, но веки всё-таки поднял. Голова слегка закружилась, и он не смог бы сказать, почему — от горящих желтизной гардин, которые вопреки заверениям продавца всё-таки просвечивали, или от того, как умопомрачительно красиво смотрелся в световом ореоле Миша. Михаил улыбнулся и заметил, опустив взгляд на чашку в руках: — Ну, у меня есть для тебя лекарство.